Сукачев В.Н.
Георгий Федорович Морозов

Среди лесоводов нашей Родины можно назвать немало талантливых практиков и ученых, отличавшихся самобытностью, оригинальностью своих взглядов и оставивших крупный след в развитии нашего лесоводства. Но совершенно особое место среди них занимает проф. Георгий Федорович Морозов. Чем больше мы удаляемся от времени жизни этого выдающегося ученого, тем яснее становится огромное теоретическое и народнохозяйственное значение его научной, педагогической и общественной деятельности. (Родился Г.Ф. Морозов 7 января 1864 г. в С.-Петербурге).

Незаурядность личности Г.Ф. Морозова и его редкая любовь к науке выразились в том, что он вопреки желанию отца, готовившего ему военную карьеру, после окончания военного училища и обязательной трехлетней военной службы (в Динабургской крепости) выходит в отставку и, не имея возможности поступить в университет, как не получивший классического образования, становится студентом С.-Петербургского лесного института. Уже в студенческие годы Г.Ф. Морозов проявил умение привлечь и объединить вокруг себя наиболее передовые слои молодежи. Он приватно слушал лекции проф. П.Ф. Лесгафта и в своем студенческом кругу обсуждал насущные вопросы естествознания и эволюции. Все это значительно расширяло его кругозор как биолога и натуралиста.

Будучи педагогом по натуре, Георгий Федорович в 1893 г., после окончания Лесного института, начинает преподавательскую деятельность в Лесной школе Хреновского лесничества Воронежской губ. Выбор этого лесничества сыграл огромную роль в развитии в Морозове дальнейших научных интересов. К описываемому времени в этом лесничестве лесничий Н.Д. Суходский успешно решил один из наиболее волновавших тогда лесоводов трудный вопрос о культуре сосны на песках в условиях засушливого климата. Принимая участие в лесокультурных работах в Хреновском бору, Г.Ф. Морозов стремился подвести под них строго научную базу и организовал ряд исследований, результаты которых отражены в научных статьях, посвященных бору, влажности его почвы и зависимости от нее лесных культур.

Работы в Воронежской губ., особенно же последовавшее вскоре назначение заведующим Каменностепным лесничеством Воронежской обл. (бывш. опытный участок известной Докучаевской экспедиции), вплотную столкнули Г.Ф. Морозова с проф. В.В. Докучаевым и его школой, прежде всего с ботаником-географом Г.И. Танфильевым. Эти два выдающихся ученых сделались подлинными учителями Морозова, определившими направление всей его научной деятельности.

Учение Докучаева, создателя современного почвоведения, произвело на Г.Ф. Морозова огромное впечатление. «В моей жизни, – писал он, – это учение сыграло решающую роль и внесло в мою деятельность такую радость, такой свет и дало такое нравственное удовлетворение, что я не представляю себе свою жизнь без основ докучаевской школы в воззрениях ее на природу. Природа сомкнулась для меня в единое целое, которое познать можно только, стоя на исследованиях тех факторов, взаимодействие которых и дает этот великий синтез окружающей нас природы».

Несмотря на занятость практической деятельностью, Г.Ф. Морозов не только ведет большую научно-исследовательскую работу, но и печатает статьи в лесных журналах и журнале «Почвоведение». Эти статьи обратили на их автора внимание лесоводов и почвоведов, и уже в 1901 г. Морозов получает кафедру общего лесоводства в Петербургском лесном институте. Здесь с особенной силой развернулась его научная, педагогическая и общественная деятельность. Эту кафедру он занимал до 1917 г., когда по состоянию здоровья должен был переехать в Симферополь.

Своей отзывчивостью, доступностью, чуткостью к запросам юношества, верой во всемогущество знания, своими передовыми взглядами и стремлением к истине Георгий Федорович удивительно привлекал к себе сердца молодежи, которая всегда окружала и любила его. Будучи страстным поборником высшего женского образования, он принимал активное участие в создании первого высшего женского сельскохозяйственного вуза (Стебутовских высших женских сельскохозяйственных курсов) и некоторое время был директором этих курсов.

В 1904 г. Морозова избрали редактором «Лесного журнала», которым он руководил в течение 15 лет и поднял его на невиданную высоту.

Получив назначение в качестве члена постоянной комиссии по лесному опытному делу, он был инициатором открытия ряда опытных лесничеств и разработал направление и программу их деятельности.

Переехав в Крым, Г.Ф. Морозов, несмотря на тяжелый недуг, взял на себя заведование кафедрой и чтение лекций по лесоводству в Таврическом университете. Этой деятельности он отдался с особым энтузиазмом – осуществилась его давнишняя мечта преподавать в университете.

Умер Г.Ф. Морозов 9 мая 1920 г. Похоронен в предместье Симферополя – Салгирке.

Литературная деятельность ученого была весьма интенсивной. Идеи Г.Ф. Морозова изложены главным образом в «Учении о лесе», издававшемся несколько раз в разном объеме и под меняющимися названиями. Его идеи нашли свое выражение также в специальном музее, оригинально задуманном им при кафедре общего лесоводства в Петербургском лесном институте.

Что же дает нам право считать Г.Ф. Морозова не только корифеем лесоводства, но и крупнейшим биологом? В чем состоит его теория, столь пленявшая его слушателей и читателей и дающая теперь право сказать, что она сделала эпоху в развитии науки о лесе?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы, пользуясь отчасти современной терминологией, попытаемся охарактеризовать Г.Ф. Морозова как фитоценолога, географа, точнее биоценолога, лесотиполога и лесовода в собственном смысле этого слова. Когда 50 лет назад Морозов вступил на научную арену, фитоценология, т.е. отрасль ботаники, изучающая растительные сообщества (фитоценозы), только зарождалась. В то время лишь немногим стала ясной необходимость выделения ее в качестве самостоятельной ветви ботаники. Эти взгляды тогда не встречали поддержки, так как слишком мал был фактический материал по выяснению взаимоотношений растений при их совместной жизни. Морозов же выдвинул положение, что учение о растительных сообществах есть научная основа лесоводства. Он блестяще показал, что лесное насаждение, понимая под ним участок не только искусственного, но и естественного леса, есть «сложное явление, между частями которого имеется внутренняя и закономерная связь и который отличается известной устойчивостью».

Отметив, что лесоводы гораздо раньше ботаников накопили огромный фактический материал для выяснения взаимоотношений между растениями в лесу, ученый впервые обобщил этот материал, придал ему научный характер и показал его общебиологическое значение. Этим он заложил прочную основу новой отрасли знания, которая тогда получила название фитосоциологии, а ныне именуется фитоценологией.

Морозов является не только одним из создателей современной фитоценологии, он определил и направление развития этой науки. И если ныне это направление в фитоценологии занимает передовое место в мировой фитоценотической литературе, этим мы обязаны прежде всего идеям ученого.

Морозов, как никто до него, глубоко проанализировал взаимоотношения организмов между собой и средой в лесу. Страницы, посвященные этому вопросу,– одни из наиболее блестящих в биологической литературе. Выводы, которые сделал тогда Морозов, намного опередили его время.

Впоследствии ученому бросали упрек, что он видел в лесу «подвижное равновесие и гармонию», рассматривал лес, как нечто застывшее, неизменное и что в этом сказался его идеалистический подход к природе. Действительно, такие выражения он употреблял неоднократно. Однако, анализируя влияние материнского полога деревьев на молодой подрост и прочую растительность в лесу, он писал: «Эти как бы разноречивые антагонистические влияния можно, конечно, регулировать и, как мы увидим впоследствии, лесоводство и будет это делать. Действительно, нельзя их не видеть, нельзя закрывать на этот антагонизм глаза и предвзято думать, что под пологом леса совершаются односторонние процессы, всегда только выгодные для составляющих лес и для населяющих его растений».

Для правильной оценки взглядов Морозова эти высказывания забывать нельзя, не говоря уже о том, что вопросу о сменах лесных пород он уделил очень много внимания. Он произвел чрезвычайно тонкий анализ этих смен, значительно более глубокий, чем анализ этих явлений классиков русской ботанической географии – Коржинского и Танфильева.

Мы должны с особой силой подчеркнуть выступления Морозова против признания так называемых «заключительных формаций», получивших впоследствии в иностранной, особенно американской, литературе название «климакс-формаций». Учение о климаксе до сих пор господствует не только в зарубежной фитоценологии, но имеет своих адептов и в советской фитоценологии. У Морозова же мы читаем: «С принципиальной точки зрения это учение в корне неприемлемо. Нет никакого сомнения в том, что всякому лесному сообществу, как и всякому живому существу, свойственна тенденция к развитию. Все движется в природе, ничто не находится в покое, наоборот, всюду движение, и вдруг какие-то заключительные формации, какие-то препоны для основного закона жизни – закона развития».

«Виды, более или менее постоянные таксономические единицы, однако изменчивы, если рассматривать их в большие промежутки времени, то же самое и наши типы насаждений – наши виды; они обладают большой инерцией, большой устойчивостью, но все же в течение громадного промежутка времени и они изменчивы, как тому учит нас история развития растительности и так называемые вековые смены: смена степей дубравами, смена дубрав ельниками и т.п.».

Наряду с этим принципиальным возражением Морозов отмечает, что «многие нарушения в составе сообществ были произведены вмешательством человека, и нет ничего мудреного в том, что, когда их оставляли в покое, они проявили тенденцию возвратиться к своим исходным началам, которые и были приняты за заключительные формации».

Если читать сочинения Г.Ф. Морозова без предвзятой точки зрения, не выхватывать из них отдельных фраз вне связи со всем контекстом его изложения, нельзя не видеть, что через его работы красной нитью проходит мысль, что человек должен вести лесное хозяйство так, чтобы, переделывая природу леса в желательном для себя направлении, увеличивая полезность его, пользуясь знанием законов его жизни, в то же время не нарушать те природные свойства, которые определяют его устойчивость и высокое качество продукции. О том же, что Морозов призывал лесовода к подчинению в его деятельности слепым силам природы, не может быть и речи. Это особенно ярко выразил Морозов в следующих словах:
«Пессимистическое воззрение Руссо, что все исходящее из рук творца совершенно, и все, к чему прикасается человек, теряет совершенство, думается мне, не может быть общепризнано. В тех или других частных случаях, конечно, это так, но значения за этой оценкой вещей, как общим правилом, признать нельзя. Тогда нужно человечеству кончать самоубийством. Мне, наоборот, представляется культурная деятельность человечества, и в частности воздействие человека на природу, в другой окраске, несмотря на все ошибки. По мере развития науки культурная деятельность человечества будет опираться на все более и более глубокое познание свойств внешнего мира и все лучше и глубже будет оценивать принцип воздействия на этот внешний мир, а потому будет находить и лучшие пути, чтобы овладеть и покорить природу, пользуясь ее же стихийными силами».

В другом месте этой статьи (с. 44) Морозов говорит, что лесовод должен уметь направлять свои хозяйственные мероприятия в лесу, поднимая его производительность и мало ослабляя его устойчивость. Как здесь, так и в других местах сочинений Морозова устойчивость насаждений им понимается не в смысле неизменности леса, а в смысле его длительного сохранения и обеспечения самовозобновлением.

Дав блестящий синтез всего того, что было накоплено наукой, и особенно лесоводством, по изучению взаимоотношений между растениями в лесу и этим вообще предопределив содержание нашей фитоценологии, Морозов вместе с тем не только рассматривал лес как собрание растений, но и включил в это понятие и населяющую его фауну и занятую им территорию. Эта точка зрения особенно настойчиво пропагандировалась им во второй период его научной деятельности, к концу первого десятилетия нашего века, когда учение о ландшафте стало наиболее характерной чертой современной географии.

Воспитанный на идеях Докучаева, Г.Ф. Морозов был очень увлечен его учением, начавшим тогда особенно блестяще разрабатываться Л.С. Бергом. Морозов писал: «Лес или часть его, лесное насаждение, есть некое социальное единство, есть реальная совокупность, есть биоценоз, есть, наконец, ландшафт... Лес и его территория должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум, или ландшафт. Лес есть социальное и вместе с тем географическое явление».

Для доказательства этих положений Морозов привлек большой материал по взаимоотношениям к лесу растительности, фауны, почвы, климата и рельефа. Эти отношения, которые в последнее время предложено было назвать биогеоценотическими, он проанализировал не только глубоко, но и разносторонне.

Поэтому Г.Ф. Морозов явился не только виднейшим основателем фитоценологии, но и заложил краеугольный камень биогеоценологии. Он занял одно из почетнейших мест среди русских географов. За изучение леса русское географическое общество присудило ему золотую медаль им. Семенова-Тян-Шанского. Академик Л.С. Берг называет Г.Ф. Морозова «великим лесоводом и географом».

Разработка Г.Ф. Морозовым проблем, которые мы теперь относим к области фитоценологии и биогеоценологии, имеет огромное теоретическое значение для биологии и географии. Морозов прекрасно показал также не меньшую роль их и для практики лесоводства. Особенно же большое практическое значение Морозов видел в разработке им теории лесной типологии. Хотя попытки классифицировать леса делались и до Морозова, но, рассматривая лес как функцию почвенно-грунтовых условий, он впервые глубоко обосновал значение условий местопроизрастания для классификационной проблемы леса и убедительно доказал всестороннее значение выдвигаемых им типов насаждений для практики лесного хозяйства.

Защищая эти идеи с исключительной страстностью во многих статьях и устных выступлениях, он увлек ими не только лесоводов, но и ботаников, зоологов и почвоведов. С тех пор проблема лесной типологии стала основной проблемой в нашем отечественном лесоводстве и породила колоссальную литературу. Однако не было недостатка и в противниках точки зрения Морозова.

Но жизнь подтвердила взгляды Морозова, и теперь в среде лесоводов СССР нет разногласий в необходимости при постановке лесоводственных опытов и при проведении лесохозяйственных мероприятий считаться с типами леса и их природными свойствами.

Нельзя все же не отметить, что в начале и в конце своей научной деятельности Морозов вкладывал в лесную типологию неодинаковое содержание. В своих первых статьях по этому вопросу он выдвигал положение, что «тип насаждений есть совокупность насаждений, объединенных в одну обширную группу общностью условий местопроизрастания, или почвенно-грунтовых условий», и добавлял, что «лишь те различия в почвенно-грунтовых условиях, которые влекут за собой иную возобновляемость насаждений, приобретают значение момента, оправдывающего выделение известной совокупности насаждений в особый тип».

Таким образом, вначале Морозов строил свою типологию на одном, хотя и важном признаке – на почвенно-грунтовых условиях местопроизрастания леса. Но в дальнейшем, особенно к концу своей жизни, Морозов значительно расширил базу своей типологии. Он писал: «Классификация лесных сообществ в настоящее время, если она желает быть естественной, должна быть основана на совокупности всех лесообразователей». Ими он считал внутренние экологические свойства древесных пород, географическую среду, климат, грунт, рельеф и почву, биосоциальные отношения между растениями, образующими лесные сообщества и ими, и фауной, историко-геологические причины и вмешательство человека».

Однако эти идеи не были подробно развиты, и в конкретной работе по изучению леса Морозов и многочисленные его ученики проводили почти исключительно первоначальную точку зрения своего учителя. И лишь в самые последние годы дальнейшее развитие второй точки зрения Морозова привело к разработке учения о типах леса как типах лесных биогеоценозов. Такая типология имеет большое значение для практики лесного хозяйства.

Останавливаясь на специально лесоводственных работах Морозова, нельзя не коснуться так называемой идеи постоянства пользования лесом, идеи, которую так горячо он защищал и которая лет 10-15 назад подвергалась столь ожесточенным нападкам и трактовалась как сугубо реакционная. Морозов писал: «Нужда в лесе родит идею постоянства пользования лесом, и вот она-то и есть краеугольная идея всего лесного хозяйства».

«В чем же состоит постоянство пользования? Первый ответ, который дают лесоводы в этих случаях, есть указание на тот первый основной закон лесоводства, что рубка и возобновление должны быть синонимами, т.е. пользование лесом при рубке должно быть так организовано, чтобы в процессе пользования заключались бы и моменты для его создания вновь; надо так рубить, чтобы уже во время рубки или в крайних случаях немедленно после рубки вырастал бы вновь лес».

Эти высказывания Морозова, а также его указания, что если под влиянием рубки или пожара хвойные породы и дуб сменяются березой и осиной, лесовод должен стремиться к восстановлению прежнего материнского состава древостоя, дали основание некоторым ученым обвинять Морозова в призыве к слепому подражанию природе, к отрицанию необходимости переделки природы в интересах человека и культуры более ценных пород, к сохранению всегда площадей, занятых ныне лесом.

Мы уже видели, что это не так. Подходя теперь к оценке этих высказываний Морозова, мы не можем не видеть в них горячей борьбы против хищнического истребления лесов, какое имело место в царской России. Неправильно упрекать Морозова в том, что он якобы отрицал необходимость изменения и улучшения наших лесов. Напротив, Морозов учил, что в лесном хозяйстве надо считаться не только с природными свойствами леса, но и с экономикой данного времени. Об этом свидетельствуют многие места его сочинений. Так, мы читаем у него: «Лесоводство становится, таким образом, искусством, которое не только умеет пользоваться лесом без истощения его, но и ставит себе более трудную задачу – преобразовать лесную действительность в таком направлении, чтобы она полнее и лучше удовлетворяла человеческое общество в его разнообразных запросах по отношению к лесу».

Выдвигая необходимость разработки лесоведения как научной основы лесоводства, Морозов говорил: «Лесоведение знакомит нас с природой леса, лесоводство – с методами его видоизменения». Первое знакомит нас с сущим, второе – с должным». «Творческая работа лесоводов должна суметь законы жизни леса превратить в принципы хозяйственной деятельности».

Таким образом, обвинение Морозова в реакционном характере его тенденции в лесном хозяйстве было недостаточно основательным. Такие обвинения лет 10-15 назад явились следствием того, что некоторые из лесоводов в период после Великой Октябрьской социалистической революции, базируясь на отдельно выхваченных местах сочинений Морозова, действительно стремились проводить реакционные идеи в нашем лесном хозяйстве, выступая, например, против концентрированных рубок, против механизации в лесном хозяйстве, защищали сохранение под лес всех занятых им площадей независимо от интересов советского народного хозяйства и т.д.

Г.Ф. Морозов в связи с его учением о типах насаждений горячо и настойчиво призывал лесоводов отказаться от универсальных, шаблонных лесоводственных приемов, столь распространенных в то время. Он непрестанно указывал, что каждый лесохозяйственный прием должен соответствовать природе леса, которая в различных климатических и почвенных условиях среды различна...

Читая сочинения Г.Ф. Морозова сейчас, мы не можем не удивляться глубине диалектического анализа жизни леса. Его трактовка многих явлений в лесу может служить прекрасными примерами применения диалектического метода.

Наряду с этим у Г.Ф. Морозова были высказывания, которые мы не можем считать методологически правильными (например, трактовка леса как социального растительного организма; характеристика девственного леса как гармонически организованного сообщества; признание универсальности формулы «рубка и возобновление – синонимы» и др.). Эти положения нам надо критиковать, но в то же время не забывать, что Морозов был диалектиком в нашем понимании этого слова. Помимо того, что он выдвинул новые точки зрения и был основателем новых направлений в науке, Морозов блестяще обобщил огромный материал жизни леса, накопленный лесоводами, почвоведами и ботаниками.

Проф. Д.Н. Кашкаров в своей известной книге «Основы экологии животных» (2-е изд., с. 35) называет «Учение о лесе» Морозова «замечательной книгой» и говорит о ней, как об этапе в истории экологии животных. Это показывает, как далеко простирается влияние идей ученого.

Нужна была талантливость Морозова, чтобы заставить смотреть на лес с совершенно новой точки зрения, чтобы дать блестящий синтез наших знаний о лесе и создать лесоведение как научную теорию лесоводства, чтобы, наконец, написать такую книгу, как его «Учение о лесе» – эту блестящую поэму о жизни леса, принадлежащую к числу замечательнейших творений научной мысли.

Сукачев В.Н. Георгий Федорович Морозов / В.Н. Сукачев // Лесное хозяйство. – 1949. – № 4. – С. 86-90.