что всяк заезжий болван уж непременно таращился на нее.
Боже, и как только я решился на это! Да, видно, судьба, брат
Преображенский... в грязь мне было ахнуться. А ее, сам зна
ешь, сколько ни прикрывай —грязью и останется. Как на духу
скажу: животным умом тогда жил, все к черту, спал и видел ее
в своих объятиях.
Преображенский усмехнулся, искоса взглянув на друга:
— Ну и?..
Тот закрыл покрасневшие веки и грустно кивнул головой.
— А что потом?
— Потом... укатил в Петербург, чтоб мне тридцать раз уто
нуть, радуясь, что отомстил Митрофану. «Знай, мол, авар
ская свиная морда...» Грошовая победа. Героем ведь себя счи
тал, ан на поверку...
— Ужели проболталась?
— Хуже! Затяжелела. Ну-с, а шила в мешке не утаишь:
прознали родители, позже Митрофан —словом, наплела
изгородь, не перелезешь. —Черкасов рванул ворот и пере
крестился. — А она наложила на себя руки. Двойной
грех...
Андрей тоже перекрестился на икону, крепко сжал тезки-
но плечо: «Господи, до каких же степеней мук дошел сей че
ловек, ежели впал в такие откровения!»
Он решительно поднялся:
— Ты как хочешь, дружище, а я на покой... Полно душу
терзать...
Вместо ответа тот посмотрел глазами, полными слез, схва
тил Преображенского за локоть и притянул к себе.
И тот сдался, присел рядом, чувствуя, как трещит голова,
глянул на часы: тикал третий час. Услышанное теснилось в
голове, переплеталось с дурными воспоминаниями недавней
ночи и щипало душу. Пламя свечей временами лихорадил
сквозняк —за окном разгулялся ветрюга. Северный и буй
ный, он приносил с притихшей пристани надрывное эхо раз
бивающихся о камни волн.
— Я гадал: батюшка «живьем меня съест», на другое и не
рассчитывал, ночи не спал: одними молитвами жил и все
ждал, что вот... придут за мной, постучат в двери. Дело
то шумную огласку приняло, докатилось аж-до самого гу
бернского сыску... Все же поповская дочь... Родственники ее
111
