— Не забывай, Яков Аникеевич, наведывай, —
напутствовал Баранов Подушкина, когда тот покидал
гостиницу. — С тобой поговоришь немного — все мне
развлечение.
— Непременно буду навещать, — пообещал По
душкин.
По обычаю всех резидентов Батавии, днем, в са
мое пекло, Баранов основательно вздремнул и под
нялся лишь около шести вечера, перед закатом
солнца.
Тьма наступала здесь внезапно, почти без суме
рек, и ее приближение отмечалось оживлением в
отеле: из сада и с веранды звучали голоса собирав
шихся совершить вечернюю прогулку постояльцев,
слышался переливчатый женский смех.
Баранов, кликнув слугу, попросил зажечь свечи и
вновь устроить небольшой дымокур в комнате, чтобы
изгнать комарье. Сам вышел на веранду, сел в глубо
кое кресло, неторопливо отпил из стакана сладкова
тое вино.
Батавия все же немало поразила его — роско
шью природы и зданий, основательностью хорошо
продуманного быта. Да ведь, поди, не одно столетие
обживали голландцы эти берега.
Баранов вспомнил, какую никогда прежде не ви
данную картину явил перед ними залив, когда они
бросили якорь на батавском рейде. С наступлением
тьмы морская гладь словно вспыхнула тысячами мель
чайших огней, и даже поднимаемые из воды весла
гребных лодок мерцали таинственным фосфорическим
светом. «Гнилые тропики», — пошутил тогда стояв
ший рядом на палубе Подушкин.
Как все здесь плоско, равнинно, незыблемо. Иной
была земля, покинутая им три месяца назад. Та зем
ля, казалось, еще переживала муки рождения. Од
нажды жившие на Уналашке алеуты увидели, как
морская гладь стала извергать из себя столбы пара,
по ночам из глубин моря вырывался огонь, а несколь
кими днями позже они услышали грозный рык, и
буквально на глазах из моря начал подниматься но
12
