провели вместе всю жизнь. Он невозмутим, рассудителен и
сердце у него на правильном месте; это настоящий муж с хо
лодной головой на плечах*-. Да, так говаривал австрийский
канцлер, но с ним, увы, не мог согласиться русский. Румян
цев же зрел в лорде Кастльри лишь опытного дипломата, од
ного из тех ловкачей-политиков, которые способны обещать
построить мост там, где реки нет, убедив при этом, что стро
ить надо.
Так вот, когда у всех перехватило дыхание в ожидании
долгожданного мира, этот «викинг» без обиняков заявил Ли-
вену об отказе Великобритании от высокого посредничества
России. Но тут же, с оглядкой, было добавлено: «Англия нос
не воротит, губ не поджимает и готова в Лондоне вести пере
говоры с Соединенными Штатами». Шаг сей, конечно, был
сделан не из мирвольческих чувств к республиканцам, а
лишь для того, чтобы притушить гнев русского медведя...
Увы, на все возмущения своего канцлера в загривок англи
чанам его величество озарил Николая Петровича всеизвест-
ной улыбкой и промолчал...
Румянцев давно уяснил: молодой царь бывает откровенно
зол лишь раз в году, но непредсказуем семь раз в неделю, осо
бенно когда излучает приветливость и ласку. И правы те, кто
говорил: «...он тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, и
фальшив, как пена морская».
t
Глава 4
Старик Румянцев растер дряблую грудь, он дышал отры
висто и жадно. Лицо и тело покрывал холодный, липкий пот.
Воспоминания громоздились хмурыми тучами, прогоняя сон,
вызывая молитву.
— Пресвятая Богородица, спаси и помилуй, облегчи удел
мой... —шептал Николай Петрович. Невидимый сквозняк за
скрипел дверьми, Румянцев трижды перекрестился, глядя в
широко открывшийся проем, и под сердцем его заворочался
холод: золоченые двери напоминали пасть, готовую изжевать
его, стоит лишь вновь предаться воспоминаниям.
Дворец спал, потухнув очами-окнами, но графу казалось,
что где-то в дальних покоях скрипучий голос ярко-красного
15
