130 / 196
ЛЕВ КОТЮКОВ
И когда я вспоминаю отстраненное лицо своего това
рища, когда слышу его сокровенное молчание, когда при
поминаю его тихие, как бы случайные, незначащие слова,
я вдруг отчетливо понимаю, что этот человек знал нечто
большее, чем надобно знать человеку. Знал помимо себя
самого. И не мог поделиться своим тайнознанием с живу
щими, ибо неизречима в словах была сия тайна — и не при
надлежала сия тайна ни внешнему, ни внутреннему миру.
А стихи? Стихи могли выразить лишь малую часть сокро
венного. Но, слава Богу, что это “малое” навсегда оста
лось в отчем слове.
У Александра Блока есть ужасное, но мужественное,
достойное гения признание по поводу отказа сочинять сти
хи:
“ ...Я слишком хорошо это делаю.”
Это не бравада, не антигордыня, а здравая попытка
отвести невыносимый морок демонов и бесов. Эту же цель
выполняло и сознательное, мрачное пьянство Блока, дабы
через хмельное забытье, через белую горячку обратить де
монов и бесов тьмы в заурядных зеленых чертиков, спо
собных лишь на козни и мелкие каверзы.
Блок написал несколько томов стихотворений. Рубцов
оставил небольшую книгу, которая, как это ни банально,
“томов премногих тяжелей... “
Мог бы еще написать? Мог бы подняться над самим
собой?! Вне сомнений! Он мог бы спокойно сравняться с
Блоком по объему написанного, а по возрасту запросто
пережить классика и предшественника. Но чем больше Руб
цов создавал шедевров, тем неукротимей становился на
пор черных сил. И поэт, может быть, сознательно, а еще
страшней, если бессознательно, ибо для настоящего твор
ца бессознательное и есть истинное, бросал перо, впадал в
загулы, шел навстречу темным силам и погибели.
Он безнадежно надеялся на “ ...упоение в бою и бездны
мрачной на краю — бессмертья, может быть, залог.” Но