Мы, с своей стороны, уверяли его, что он напрасно стра
шится возвращения своего в Россию. Но Мур не мог успоко
иться. Некоторые тайные обстоятельства, открытые им япон
цам, жестоко его мучили. Это самое он и разумел под словом
усердия
к японцам. Несколько раз покушался он разными обра
зами обратить внимание их на его к ним привязанность. Он
им говорил, что если б они могли открыть и видеть, что про
исходит в его сердце, то, конечно, не так бы стали с ним обхо
диться и возымели бы более к нему доверенности.
Наконец, переводчики сказали ему прямо, что, по япон
ским законам, и природные японцы, жившие несколько вре
мени между чужестранцами, лишаются доверенности. Итак,
возможно ли принять им в службу к себе иностранца, как бы
он хорошо ни казался расположенным к ним?
Что касается до поведения Мура в рассуждении нас, то он
не часто говорил с нами, как человек не в полном уме, а боль
шею частью молчал. Изредка только делал нам предложения
свои, но затем напрямки и без дальних обиняков.
Сначала он мне сказал твердым и решительным образом,
что у него есть две дороги: одна состоит в том, чтоб мы все
просили японцев послать его с Алексеем первого на русский
корабль, тогда и мы будем избавлены от несчастья, а когда
мы на это не хотим согласиться, то он должен будет идти по
другой дороге и, не щадя себя, погубить всех нас объяв
лением японцам некоторых обстоятельств, которые мы
прежде скрывали, и что дело это еще сомнительно, в войне
ли мы с ними или в мире.
На такие угрозы я отвечал ему с твердостью, что отнюдь
не страшусь его. Японцев теперь узнал я хорошо. Они
никаким доносам вдруг не поверят. Между тем начнутся пе
реговоры, и, верно, дело окончится для нас счастливо.
«Знаю я, —отвечал он, —как вы не думаете мне зло делать;
помню я, что Шкаев сказал мне перед губернатором: разве
мы никогда не возвратимся в Россию?»
Эти слова Шкаева жестоко его беспокоили, и он их повто
рял весьма часто, а когда я спрашивал его: если японцы словам
[
4 2 0
]
