единственно с той целью, чтоб возвратиться в свое оте
чество, впрочем, не имели намерения сделать какой-либо
вред японцам, то он теперь, по согласию с своим товари
щем, переменяет наше состояние к лучшему в надежде, что в
другой раз на подобный поступок мы не покусимся, а станем
ожидать терпеливо решения о нас японского государя. Что
же принадлежит до них (губернаторов), то оба они будут все
ми мерами стараться о доставлении нам позволения возвра
титься в отечество.
С окончанием сей речи вмиг сняли с нас веревки; мы по
чти и не приметили, как прежде солдаты, сидя за нами, раз
вязывали их и приготовлялись снять в одну секунду. После
сего прежний губернатор уверял нас, что доброго своего
расположения к нам он нимало не переменил и столько же
будет пещись о нас, как и прежде; потом, пожелав нам
здоровья и дав совет, чтобы мы молились Богу и уповали на
его волю, простился с нами.
* * *
Теперь пошли мы уже не в тюрьму, а в прежнее наше
жилище, называемое по-японски
оксио,
где мы жили до пе
ревода нас в дом. Нам шестерым назначили прежнее наше
место, а Мура с Алексеем поместили в пристроенной к од
ной из наших стен каморке, в которую был особенный вход
со двора. С переменой нашего жилища и содержание наше
улучшилось. Пищу нам стали давать гораздо лучше, нежели
какую мы получали, живши прежде в том же самом месте, а
сверх того, каждый день велено было давать нам по чайной
чашке саке*. Дали трубки, табачные кошельки и весьма хоро* Старший при нас работник по имени Иеске страстно любил горячие
напитки; почему сделал он заключение, что лучше редко, да больше вы
пить, нежели часто, но понемногу, и потому вместо одной чашки каж
дый день давал нам по две через день. И з них, однако же, уделял нема
лую часть для себя и почти всегда к вечеру был пьян. Наконец, кара
ульные, приметив, где он напивается, побранили его. Тогда уже он
боялся воровать наше вино, а ожидал, когда мы сами его потчевали.
[396]
