тельным для тебя? Что бы ты тогда сказал себе? Как смотрел
в глаза товарищей? А главное, кем бы считал себя? Ведь осо
знавать долг и не выполнять его —есть низкое предательство
и трусость...
— Да, но как же тогда долг перед правдой? Или это не
долг? Иль, может, долг перед идеей выше долга перед чес
тью? Где ответ? А может, надо выбирать: что дороже? Но не
есть ли сие грязное торгашество совестью?..»
Плохо разбираясь в политике, проводимой Государем, тем
не менее Преображенский любил и почти бессознательно бо
готворил Александра —человека, сумевшего обуздать корси
канское чудовище. Андрей соглашался, что всякая политика,
консервативная и революционная, реакционная и освободи
тельная, есть вещь приземленная, пахнущая кровью и грязью,
однако он не мог согласиться с теми, кто не уважал молодого
царя и находил его не только тугим на ухо, но и на дела импе
рии. Из писем князя Осоргина и других Андрею Сергеевичу
приходилось знакомиться с мнениями возвращающихся из
походов в столицы офицеров.
Сказывали, в делах Европы откровенное господство вен
ского двора над российским, и это при том, что свобода для
Запада вымощена русскими костьми и обильно полита на
шей кровью. Дескать, спасенные ныне жалеют отгремевшее
время и чуть не открыто смеют благословлять память об
узурпаторе Буонапарте. Бродят толки: якобы тиранство ко
ролей хуже абсолютизма Наполеона, ибо где у них полёт его
гения. Россия кичится величием своей миссии по спасению
монарших династий, однако сама Европа так не зрит.
В русских штыках иностранцы видят пущее зло: силу це
пей роялистов и деспотизма. Сгущались тучи и на газетных
полосах: Гишпания сгорает в пламени инсургентов, в Гре
ции вздымается волна филикеров, Италия оглушена по
встанческим кличем карбонариев. Так кто мы: спасители
или тираны?
Андрей обхватил голову руками: «Кто прав? Кто виноват?
Ликовать иль печалиться победному маршу нашего ору
жия?» Он представил, как траурно шелестят на ветру про
битые картечью знамена отступающего Буонапарте. Как пе
чально, быть может в последний раз, французское солнце
играет на штыках его старой гвардии. Они уходят из родной
503
