Мостовой едва не плюнул ему в лицо, но голос Преобра
женского отрезвил:
— Вы не слышали приказ, мичман?! Или на судне есть
еще капитан?
Гришенька чуть не плакал, когда отстегивал шпагу, а в серд
цах офицеров саднило остро, как саднит глубокий порез осоки.
«То ли еще будет...» —думали они, покидая прокуренную ка
ют-компанию. Вечер был смазан. За окном сгущалась ночь.
Глава 16
Ох ты, батюшка орел,
Что ты крылышки развел,
Что ты, батюшка, невесел,
Что головушку повесил?
Как у нашего орла
Две головки, два крыла!
Андрей прикрыл голову подушкой, чтоб не слышать пение
матросни. На душе было гадко. Чтение письма, ссора в кают-
компании, арест мичмана... Тяжелее всего то, что господа не
бросили ему ни единого упрека, а Дмитрий Данилович, на
против, даже зашел утешить: «Не берите в голову, Андрей
Сергеевич, дело, так сказать, случая. Молодцом поступили.
Как же иначе капитану? Все в порядке...» Но какой там «в по
рядке», как «не брать в голову»? Преображенский потер вис
ки. Пред глазами скакало бледное лицо Гришеньки, безусое, с
пылающими щеками. Он вдруг с отчетливой ясностью пред
ставил себя на его месте: юного, с горячим желанием быть в
центре внимания, с внутренней теплотой и благоговением к
старшим товарищам... «:Право дело, в чем повинен маль
чишка? Юности простительно без толку искрить и шуметь...
Жалко его, черт бы меня взял! Но с другой стороны, как мож
но терпеть гнусный пасквиль? Сей Мурье или Лурье, шут по
мнит, это же преступник, нигилист! А что сказывает о нашем
Государе?»
Андрей —одеяло прочь, оживил вторую свечу, раскострил
трубку. «С мичманом ясно: ночь посидит под арестом вместо
пяти, ум отрезвит, поутру верну ему шпагу... Но с услышан
ным как быть?» Преображенский припомнил каждое слово и
501
