Барыня-пушка подмигнул печальному Сашеньке, точно ис
прашивая: как тебе наш дивертисмент?
А Мостовой, чиркая возбужденным взглядом, заявил:
— Господа! Прошу вашей милости и внимания! Я все-таки
не удержался. —Он с гордостью шлепнул на стол перехва
ченную лентой пачку столичных газет, но тут же добавил:
— Это, так сказать, когда угодно будет душе... Я оставлю
их здесь, господа, рекомендую другое —вот-с. —Он извлек
из-за малинового обшлага несколько писем и с загадочным
видом потрещал ими, как колодой карт.
— Здесь, господа, уверяю... по секрету всему свету, пре
интереснейшие известия. Вам ничего не говорит фамилия
Лурье? Нет? Впрочем, неважно. Это мой друг, даром, что
на четверть француз, но, успокою, из наших, дрался за род
ной Смоленск, ныне обласкан и любим Чарторыйским.
Извольте любопытствовать? —Мостовой хмельно мазнул
взглядом по притихшим офицерам и задержался на капи
тане.
— Ну отчего же, голубчик... Ежели есть интерес и сие не в
зазор... — Преображенский пожал плечами, — смейте тру
диться...
— Читайте, Гришенька. —Захаров степенно набивал труб
ку. — Pardon, mon ami, le souvenir d’un amant pour ses anci-
ennes maitresses?1
Мичман улыбнулся лукаво:
— He только, Дмитрий Данилович, не только. Здесь и
о
том, и о сем, —у кого нынче егерь с тирольскими перьями и
кучер с золотой спиной... Натурально интересно будет. Иначе
и невозможно-с. Благодаря monsieur Лурье, я за миром слежу
как датский микроскоп.
Андрей Сергеевич скрыл улыбку, слушая бахвальство
двадцатилетнего мичмана; Гришенька напоминал ему ушед
шую юность, когда и они с Алешкой Осоргиным болели
страстью фокусировать на себе внимание: громко смеялись,
значительно громче, чем следовало. Строчили эпиграммы,
не думая о дуэльной пуле. В театр или на бал они умышлен
но припозднялись и объявлялись шумно, почти скандально.
1 Простите, мой друг, это воспоминания любовника о своих давних
подругах?
{фр.)
498
