Но ошибался фельдшер. Не боль ушиба терзала Преобра
женского, не ожоги. Страх смерти терзал когтями его сущест
во, клевал в самое сердце. Он шел к нему шаг за шагом и глухо
постучал в душу ледяным кулаком. И с каждым новым стуком
оставался в Андрее дольше и осязаемее, кроился в очертания
безысходности.
Продольные вскачки «Северного Орла», подплясывающе
го на волне, мягко баюкали, как ласковые руки матери. Но
капитану это тишайшее трясье казалось крадущимся злом,
обложившим его со всех сторон. Ему стало так неуютно, что
захотелось забиться в какой-нибудь угол и закрыться с голо
вой, как ребенку, одеялом...
Андрей Сергеевич, крепкий, в меру осанистый, всегда был
богат той энергией и жизнелюбием, при котором разные чер-
нушные, гнилые для здравия чувства слетали, как чешуя.
А если такое и приключалось, то он приказывал слуге седлать
своего мышастого, в белую картечину, Фараона и босой, в од
ном исподнем, во всю меть летел в поле. Стамливая рысака
до мыла, возвращался свежий домой, пропускал с Палычем
душевную рюмку-другую жженки и садился, облегченный, за
книгу, а то и за перо. Баловался Андрей, грешным делом, вир
шами, случались замыслы, что голове покоя не давали. И тог
да душевную хворь будто кто рукой смахивал.
В море хандре места не было. Оно не терпело слез —и без
того соли до черта. Преображенский зарубил это на носу еще
в гардемаринскую бытность. Под бескрайним небом, в соле
но-горькой пустыне вод ты предоставлен самому себе, а вовсе
не ангелу-хранителю. Правду сказать, океан располагает ко
многому: того, кто не у дел, не стоит ходовую вахту и не хра
пит праведным сном подвахтенного, —того волны склоняют
либо к пустой созерцательности, либо к мудрености, и еще
какой!.. Но в кают-компаниях, где бывал капитан, о Вольтере
с Руссо не говорили, философскими сюжетами океанские
глубины не измеряли; нередко вопрос стоял круто: жизнь
или смерть.
«Ужель робею?» Андрей Сергеевич, поднявшись на локтях
в кровати, глянул в зеркало. Несмываемый за зиму загар слов
но соскоблили, беспокойная прозелень глаз скользила по зер
кальному льду, ударяясь о резную раму. «Вздор! Колдовство!
Не верю».
174
