Зашли в вагон. Там полная свалка: кто плачет, кто кри
чит, кто спит. Выбрали тех, кто стоял на ногах, вывели,
потом вынесли-кто еще шевелился, последними стали
выносить, которые уже не шевелились. Взглянула я в
угол-там что-то в лохмотье переваливается. Подошла,
а сидит девочка лет двух на мертвой матери и сосет ее
грудь. Верите, волосы дыбом встали. Беру девочку, а она
кричит: мама, мама, моя мама, а мама уже не подает при
знаков жизни. Девочку очень быстро поправили, привык
ла она, называла меня мамой. Подошло время сдавать в
Дом ребенка, а она плачет, не пойду, показывает на меня,
кричит-вот моя мама. Пришлось около месяца ходить
каждый день в Дом ребенка, пока она привыкла там к
новой маме - из работниц».
Из воспоминаний Людмилы Яковлевны Барсуковой
(в 1942 году - Кораблева). (Запись беседы моя - Г. А.).
-
Зимой сорок второго года я училась на втором кур
Вологодского медицинского училища. Весь курс, тридцать
человек, собрали и сказали: учеба отменяется, будете по
могать лечить ленинградцев. Направили нас в госпиталь
на углу нынешних улиц Зосимовской и Ветошкина - его
только что открыли. (Во второй половине февраля - Г. А.).
Раньше там размещались учреждения. Пришли в первый
день в этот госпиталь. Халатов не было, дали мужское
нижнее белье. Здание - пустое, обходим - ни одной крова
ти, кое-где солома да сено. Делали нары. А уже привезли
людей, они лежали на полу. Страшно опухшие, истощен
ные, с дизентерией. Поили их из кружки.
Нас распределили по палатам, мне дали три - человек
сорок у меня потом было. И стали работать: и за медсе
стру, и за санитарку, и кормили, и убирали за больными.
Все делали. Привозят больных с эшелона, а класть некуда.
Все равно заносят - и живых и мертвых. За ночь несколь
ко человек умирало. Была лестница на второй этаж - под
нее и выносили трупы. Потом морг построили. Сначала
для этого использовали сарай деревянный у госпиталя,
мест на десять, а наполнялся так, что дверь не закрыва
82
