образом; почему они и поздравляли нас с приближающимся на
шим освобождением и возвращением в свое отечество.
Теперь я должен возвратиться к неприятному предмету.
С самого того дня, как мы услышали о появлении «Дианы» у
японских берегов, Мур сделался печальнее и задумчивее
прежнего. Увидев, что ему нет ни малейшей надежды остать
ся в Японии, решился он запутать производимые переговоры
и на сей конец начал уверять японцев, что бумага Миницкого
написана неблагопристойно, потому что в ней есть оскорби
тельные угрозы, будто русские суда могут их беспокоить и
вредить японской торговле и приморским жителям. Он назы
вал это одними пустыми словами. Но переводчики в ответ
сказали ему с негодованием, что японцы не дураки; им и са
мим очень хорошо известно, какое великое беспокойство и
вред могут на их берегах причинить наши корабли в случае
войны; впрочем, письмо Миницкого во всех отношениях на
писано благоразумно. Такой их отзыв о сей важной для наше
го дела бумаге совершенно нас успокоил. Над Муром же про
сьбы и увещания наши отнюдь не действовали.
Миницкий в письме своем, между прочими официальными
предметами, обращал частным образом от своего собственно
го лица к здешним начальникам просьбу в пользу бывшего в
России японца Леонзайма, который, по дошедшему до Ми
ницкого слуху*, навлек да себя гнев своего правительства.
После переводчики нам сказали, что сие понравилось чрезвы
чайно здешнему губернатору и всем начальникам, которые
превозносили поступок сей до небес и говорили, что теперь
сидящие в столице старики** узнают свою ошибку и уверятся,
что русский народ человеколюбивый и сострадательный.
В тот же день от переводчика узнали мы, что у Рикорда
есть письмо и подарки к мацмайскому губернатору от ир
кутского гражданского губернатора и что Рикорд намерен
сам вручить оные японским чиновникам, для чего и назна* Такатай-Кахи сообщил о сем Рикорду.
** Разумея тех членов верховного своего правления, которые дурно мыс
лят о России и противятся каждому дружескому сношению с ней.
[442
]
