или двадцати слов мы ничего не могли разобрать, но после
поняли, что он воображает, будто читает по-русски. Слова
«россияно», «корабля», «вашу государя», «Хвостос» (Хвостов),
«огонь», «Карафта» (Сахалин) и пр. показали нам, что он по
тщился сделать перевод на русский язык нашего дела. Мы не
могли удержаться от смеха и сказали японцам, что тут мы ни
чего не понимаем, кроме небольшого числа слов, рассеян
ных в разных строках. Тогда все бывшие с нами японцы, да и
сам семидесятилетний переводчик, начали смеяться и более
не беспокоили нас сею бумагой. Потом градоначальник, рас
прощавшись с нами, отпустил нас из замка.
Караульные позволяли иногда Муру выходить из своей ка
морки, греться у огня в коридоре и подходить к моей решет
ке, где мы могли с ним разговаривать потихоньку, о чем не
смели говорить громко, опасаясь, нет ли между караульны
ми из тех японцев, которые были в России, знающих рус
ский язык. Но содержания нашего стола они не улучшали,
несмотря на то, что мы часто упрекали их в варварских по
ступках против иностранцев.
Во время нашего заключения видна была комета. Мы же
лали узнать, имеют ли японцы понятие о телах небесных, и
спросили их о том. Из ответов их мы могли только ура
зуметь, что им известно непостоянное пребывание в небе
сих звезд и что они редко являются. Когда мы их спросили,
не почитают ли они светила сего каким-нибудь предвоз
вещением, они, к величайшему нашему огорчению, сказали,
что в тот год (1807), когда русские суда сделали на них на
падение, видна была на небе точно такая же звезда, и те
перь, при нашем прибытии, видимо подобное явление.
3 сентября первый при градоначальнике чиновник объ
явил нам, что по причине наступления холодной погоды он
имеет повеление выдать нам теплое платье из числа того, ко
торое оставил наш шлюп для нас в Кунасири, и спрашивал,
что нам надобно; потом тотчас, по назначению моему, выдал
мне форменную шинель, фризовые фуфайку и нижнее платье,
шапку, рубашку, чулки и платок, а после и всем моим товари
щам выдано было, чего они требовали.
[
288
]
