ляться, кричать, но какой-то оборотень, покрытый струпьями
язв, приткнул к его кадыку заточку, в нос ударил смрад гнию
щих зубов:
— Только не говори никому... рясоносник. Не надо... —Га
бриэль почувствовал, как кто-то другой разул его.
Холод скользнул и остался ледовой коркой на спине. От
нялся язык. Монах лишь прокивал головой.
Каторжная мразь швырнула ему на глаза какое-то завшив-
леное тряпье и разошлась по углам. Немного отдышавшись,
иезуит пересилил отвращение и облачился в лохмотья под
писк обнаглевших крыс и смешки колодников.
Габриэль был наслышан о казематах Монтуа, о костолом-
ных пытках, которыми славились эти осклизлые стены, об
узниках-людоедах, и его лихорадило...
В углу у каменной бабы1тихо скулили суками вконец опу
стившиеся; их мучила духота и сырость, боль побоев и сум
рак, который навечно прикипел к их глазам, и их стоны тыка
лись в камни, тщетно ища выхода...
Но жутче они боялись «грандов»: тех, кто ладил с жандар
мами, тех, чье глухое словцо было папской буллой в подзем
ном мире убийц и висельников. Они могли зарезать «на мя
со», могли «посадить на кол», сделав мужчину женщиной;
они могли многое; и многое, если не все, сходило им с рук.
— За что тебя? —Тихий, как шорох тряпья, послышался
рядом голос. —Ты еще молодой и красивый... и кожа у тебя
гладкая.........
Габриэля передернуло. На него таращились раскосые, раз
малеванные, как у шлюхи, глаза не то женщины, не то муж
чины. Бритые заточкой ноги прикрывало подобие юбки: пес
трый лоскут с кистями, схваченный на поясе в узел.
— Кто ты? —Голос монаха был сдавлен, чуть с дрожью.
— Друзья меня кличут Масиас, а гранды —нежно —Бени-
та. Я тебе нравлюсь? —Он игриво повел выщипанной бро
вью и шоркнул Габриэля по бедру коленом. Затем, привалив
шись худым плечом к шершавой стене, принялся ковырять
ногти разогнутой серьгой из фальшивого серебра.
— Тише, тише, красавчик, здесь не рай, но я могу пода
рить тебе свою тайну... как выжить в этих стенах... Клянусь
1 Отхожее место
{сленг).
360
