Он сверху вниз глянул на притихших женщин. Тереза броси
ла удивленный взгляд на странно молчаливую мать. Та, не под
нимая глаз, с покорностью протирала пузатые пивные кружки и
выстраивала их, как солдат, в предлинную шеренгу.
Девушка застыла. Глаза ее мстительно сузились, в них
сверкнул злой огонек, губы сжались в плотную узкую линию.
Она резко обернулась к отцу и выстрелила вопросом в лоб:
— Это он дал деньги?
— Он, чайка! Он, твой беркут. Ну, что уставилась, глу
пая? —Бросил Муньос вызов. —У меня что, банан на лбу вы
рос? О-о! Ты не знаешь, как он меня, будущего тестя, умолял
в знак уважения принять должный подарок. Бедняга! Стоял
на коленях битый час. Нет, вру, как сейчас помню, два! Эй,
юбки, слышите, на ко-ле-нях! Три часа! —Початок торжест
венно воздел к небу бутылку. —А почему, я вас спрашиваю?
Да потому, что Антонио Муньос целый мир пропьет, но коро
левскую кавалерию не опозор-р-рит!
— Когда кончишь врать —иди и проспись! —Тереза бы
ла вне себя: опять за нее все решили. «Что ж я, безмозглая
кукла?!»
Она опять посмотрела на мать, точно искала опору, и... не
нашла. Мамаша Сильвилла с упорным молчанием, как заве
денная, продолжала греметь кружками. И девушка вдруг с
ужасом ощутила дикое желание вцепиться ногтями в ее тол
стое, без ресниц, лицо. Гоня прочь страшный позыв, она под
скочила к отцу.
— Весело получается! Сначала этот дон Хам купил с по
трохами вас с матушкой, а теперь сгорает страстью купить и
мое сердце?
— Да он же любит тебя, задрыгу безродную, без памяти и
боится потерять!
— Он все равно уже потерял.
— Терези!.. —взволнованно прозвучал голос Сильвиллы,
но осекся под слезами гнева дочери.
— Передайте ему еще раз: я не продаюсь! И если он это не
усвоит, то я сдержу данное ему обещание!
— Выйти замуж? —Антонио пьяно оскалился, облизывая
горлышко пустой бутылки.
— Убить его!
Бутылка грохнула об пол.
272
