Он мог ошибаться. Но в одном он был чист: он верил в
свое дело и не был демагогом. Не искал людской популяр
ности и шел напролом.
* * *
Там, наверху, в далеком Константинополе, совершал ве
ликий свой подвиг генерал Врангель. В дни тяжелого от
чаяния наши взоры устремляются туда.
Вспоминалось, как в тяжелые дни Крыма он не бросил
нас и до последнего момента то тут, то там появлялся среди
своих войск.. Илюбовь, стихийная, возрастающая, охваты
вала нас —и в эти дни беспросветного страдания чувство
валось одно: он там стоит на страже, он не даст нас в обиду,
он защитит нашу честь...
А в это время генерал, который выгрузился с нами, взял
на себя всю черную работу, всю тяжесть нашей повседнев
ной жизни. Когда становилось особенно трудно, он, как буд
то нарочно, принимал на себя все озлобление толпы, скры
тое, может быть, под воинской дисциплиной, брал на себя,
чтобы образ его (Врангеля), страдающего на «Лукулле», ос
тавался по-прежнему чистым и светлым. Чтобы было лицо,
которое любили бы. Любили беззаветно, как единого вождя.
Потому что мы не беженцы, не чернорабочие, но армия.
* * *
А клевета пошла все дальше и дальше. Господа из «По
следних новостей» и «Воли России» писали о расстрелах и
порках. Писали, как ходит генерал Кутепов по улицам, бьет
офицеров палкой. Кусочек греческой земли, где гордо стал
развеваться русский флаг, стал называться «Кутепией».
И этому верили.
Верили не только беженцы, разбросанные по всей Ев
ропе. Верили не только интеллигенты, не научившиеся
ничему и ничего не забывшие. Один видный донской ге
нерал, приехавший в Галлиполи, изумленно спросил:
—А где же виселица?
Он верил в эту виселицу, которая стоит у входа в город. В
виселицу, как в символ «кутеповского режима». Да разве
можно было Кутепову обойтись без виселицы?
