|
Творчество Николая Рубцова стало заметным
явлением ещё при жизни поэта. И после смерти интерес к его лирике продолжал
расти: осмысление литературного наследия с годами приобретало
последовательный и системный характер, убедительно доказывая
несостоятельность всех скептических прогнозов относительно будущего
рубцовского творчества. Слово поэта живёт и продолжает волновать читателя.
Это движение не является искусственным навязыванием «извне», но естественно
и вполне отвечает нравственным запросам современного общества.
Однако есть и обратная сторона памяти. Печально, но факт: личность и
наследие поэта нередко оказываются в плену субъективных суждений,
заблуждений, растиражированных до уровня мифа. Например, активно внедряется
в читательское сознание мысль об отсутствии гражданственности в рубцовской
поэзии. Причем происходит это как со стороны «ревнителей» слова,
приверженцев «искусства для искусства», так и со стороны тех, кто
усматривает в «чистой» лирике ограниченность и считает это скорее
недостатком.
В числе последних, к примеру, - авторитетное мнение Сергея Викулова,
назвавшего Николая Рубцова в одном из своих интервью только лириком
(разрядка моя. - А.К.) и заявившего в этом контексте, что «настоящего
великого русского писателя не может быть без любви к своему народу».
Бесспорно. Но неужели Рубцов, живший, по его собственному признанию, «в
своём народе», не был обеспокоен судьбой поколения, страны? Вряд ли. Уже в
1976 году в первой книге о поэте её автор Вадим Кожинов справедливо
рассуждал о подлинной народности поэзии Рубцова.
Сергей Викулов последователен в своих суждениях: ещё в начале 80-х в его
предисловии к рубцовским книгам «Избранное» (1982 г.) и «Посвящение другу»
(1984 г.) пусть и не столь категорично, но звучит упрёк в недостаточно
выраженной социальной направленности творчества поэта. В частности, Викулов
задаётся вопросом о том, почему у Рубцова практически не представлена
военная тематика.
Ответить на этот небесспорный вопрос отчасти помогает точка зрения Валерия
Дементьева: «Минувшая война осталась вроде бы за «кадром лирических
стихотворений Рубцова <...> . Но грозное дыхание военных лет ощущается в
поэзии Рубцова во всем – и в природе, и в облике деревни, и в характере
жителей Севера. По малолетству он почти не помнил и не знал войны, однако ее
помнили и знали односельчане, помнил и знал народ. <...> Особая
проникновенность поэта в чужую боль, в чужие страдания, его способность
сопереживать с другими - все это выявила <...> война».
Очевидно, что война в художественном пространстве литературного произведения
может быть представлена по-разному. Это вовсе не обязательно батальные
сцены, описание трудовых подвигов в тылу, слёзы прощания и триумф Победы
(таких стихов у Рубцова действительно нет). Это может быть внутренняя
трагедия отдельного человека, которая оказалась родственна целому поколению
и потому общественно значима. Сиротство как следствие войны - вот тот личный
фактор, через призму которого смотрело на окружающий мир поколение, к
которому относился и герой Рубцова. И в этом смысле тема войны имплицитно
представлена в значительной части лирики поэта.
Восприятие войны рубцовским лирическим героем соответствует народному
мироощущению. С одной стороны, это данность, свершившийся факт, приведший к
катастрофическим последствиям: «мать умерла, отец ушёл на фронт»
(«Детство»), «на войне отца убила пуля» («Берёзы»). С другой стороны, это
страх перед новой войной («Русский огонёк») и преклонение перед героикой
минувшего («Видения на холме»). Объём и содержание понятия «война» в разных
стихотворениях неодинаковы. Наряду с упоминающимися или подразумевающимися
конкретными историческими событиями (Великая Отечественная война - «Вспомню,
как жили мы...», «Детство», «Берёзы»; Отечественная война 1812 года - «О
Московском Кремле»; набеги хана Батыя - «Видения на холме» или Чингисхана -
«Шумит Катунь») Рубцов пишет о войне как народном горе в контексте
общечеловеческих ценностей («Море», «Русский огонёк»). Интересная деталь:
практически все упоминаемые поэтом исторические фигуры имеют
непосредственное отношение к военным действиям: Чингисхан, Батый, «грозный
Иоанн», Емельян Пугачёв, Наполеон, Ленин, Гитлер.
В одном из своих самых ранних стихотворений (по предположению Вячеслава
Белкова, это был первый поэтический опыт Рубцова) автор по-детски наивно, но
предельно чётко обозначит грань, отделяющую войну от мирной жизни :
Вспомню, как жили мы
С мамой родною -
Всегда в веселе и тепле,
Но вот наше счастье
Распалось на части –
Война наступила в стране.
Финал стихотворения обнадёживающий: не потеряна вера в восстановление
родственных связей, «счастливое и весёлое» будущее. Много лет спустя эти же
трагические факты найдут художественное воплощение в стихотворении
«Детство». Здесь мотив прощания приобретает черты обречённости: расставание
уже не предполагает скорой встречи:
... Туман покрыл
Разлуки нашей след...
Взгляд мальчика и взгляд взрослого поэта: в одном - трогательная
непосредственность, в другом - трагическая обыденность: «военная морока»,
«детдом на берегу» и оскорбляющее слово «сирота».
...Начало 60-х годов (время вступления Николая Рубцова в большую литературу)
– «в поэзии - пора эстрады» (К.Ваншенкин). В этот период активно работает
поколение поэтов-фронтовиков, стимул для творчества даёт «оттепель»,
развенчавшая «культ личности». Многие авторы возвращаются к ранее созданным
текстам, корректируя их с учётом изменившихся условий. «Эстрадная» поэзия с
её декларативным пафосом пополняется новыми произведениями о войне, в числе
которых, например, известное стихотворение Евтушенко «Хотят ли русские
войны» (1961) и не менее известная поэма Р. Рождественского «Реквием»
(1962). По-другому военная тема представлена в поэзии «тихой». Но даже в
близких по стилевым особенностям текстах (А. Прасолов «Тревога военного
лета» (1963), А. Жигулин «В округе бродит холод синий...» (1963) и др.)
трудно найти что-то похожее на рубцовский взгляд.
А этот взгляд хорошо просматривается, например, в хрестоматийном «Русском
огоньке» (1964). Конечно, вряд ли можно проводить прямые параллели между
стихотворением и конкретными военно-политическими событиями, но, принимая во
внимание время написания (разгар холодной» войны), отрицать подобную связь
вообще неправомерно. Эту мысль подтверждает рубцовский эпиграф,
сопровождавший одну из газетных публикаций «Русского огонька»:
Огромный мир
По-прежнему не тих.
Они грозят,
Мы сдерживаем их.
Сегодня, спустя несколько десятилетий, трактовать оппозицию «мы» - «они»
можно предельно широко, но читателю тех лет, вероятно, угроза новой войны
представлялась вполне конкретной.
Короткий диалог хозяйки и героя о войне является смысловым центром
стихотворения. Об этом можно судить по ранним редакциям «Русского огонька»,
в которых диалогическая часть текста остаётся неизменной. Разговор этот
по-своему необычен: два человека, оказавшиеся вместе среди оцепеневших
снегов и деревьев, обсуждают не бытовые, хозяйственные проблемы, а угрозу
войны. Ощущается какая-то недоговорённость, но герой и хозяйка без слов
понимают друг друга. Их объединяет «сиротский смысл семейных фотографий»,
запечатлённый как в памяти отдельных людей, так и в исторической памяти
русского народа в целом. Не случайно, видимо, собеседники ведут разговор не
от себя лично, а от имени своего поколения:
- Господь с тобой! Мы денег не берём,
- Что ж, - говорю, - желаю вам здоровья!
За всё добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...
Душа - одно из ключевых понятий в стихотворении. С одной стороны, «близких
всех душа не позабудет», с другой - русский огонёк горит «как добрая душа».
Следовательно, пока горит этот огонёк, память (а значит - преемственность
поселений) не оборвётся.
В «Видениях на холме» - другом не менее известном стихотворении этого
периода - угроза войны просматривается ещё более отчётливо:
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времён татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили...
Кто же это - «иных времён татары и монголы» Предпринимались попытки
«разгадать» рубцовскую метафору (кто-то даже усматривает в черном кресте
фашистскую свастику), но, думается, здесь, как и в «Русском огоньке»,
связывать текст с конкретными событиями было бы недальновидным упрощением,
хотя и не учитывать ситуации в стране и мире начала 60-х нельзя. Образ
креста в лирике Рубцова многогранен: если в этом стихотворении «чёрный
крест» олицетворяет некие (или определённые?) злые силы, то во многих других
- крест связывается с судьбой, долей человека или вечным покоем.
В «Видениях на холме» угроза войны представлена в историческом контексте:
через «страдания и битвы». В ранних вариантах стихотворения помимо
«скуластого Батыя» упоминаются и «бег татар на поле Куликовом», и крах
наполеоновской армии. Контраст между светлыми и черными силами, миром и
войной усиливает умиротворяющий пейзаж как символ сильной России, способной
дать отпор врагу.
Подобную функцию пейзаж выполняет и в стихотворении «Шумит Катунь», где
герой слушает как могучая река
Поёт <...> таинственные мифы
О том, как шли воинственные скифы, -
Они топтали эти берега!
Примечательно, что близкая Рубцову водная стихия в некоторых его ранних
стихотворения) («Море» («Я у моря ходил...»), «Море» («Ветер Волны с
пеной...»), «Сердце героя», «Баренцево море», «Матросская юность»)
связывается с событиями военных лет, хранит память о погибших героях. Шум
океана у поэта - «вечное эхо войны», море - братская могила. Очевидно,
Рубцов служивший дальномерщиком на эсминце Северного флота, имел хорошие
представления о морских сражениях. Но если в ранней лирике (50-е годы), во
многом ученической и преимущественно однотемной, война, главным образом, -
героическое прошлое народа, то в зрелых стихотворениях на первый план
выходит её трагедийный смысл.
* * *
Меня война солдатом не застала.
Чтоб взять винтовку, был годами мал.
Но тоже рос голодный и усталый
И тоже груз на плечи поднимал!
Своим крылом безжалостное время
Махало так, что мой мутился взгляд, -
Недетских слез и всех лишений бремя
Я тоже нес, как будто был солдат!..
Так звучит стихотворение осетинского поэта Хазби Дзаболова в переводе
Николая Рубцова. Дзаболов, чья короткая жизнь была в чём-то сходна с
рубцовской, здесь подчёркивает сопричастность к событиям военных лет. Это же
самое мог сказать о себе Рубцов, родившийся за пять лет до начала самой
смертоносной в истории русского народа войны. Она отняла у поэта всех
близких людей, он в полной мере ощутил бремя лишений: и длинные ночи
томительного ожидания, и скудный детдомовский паёк. Не будь войны, судьба
Рубцова (и поколения Рубцова) сложилась бы иначе. Но война была. Причём не
только на полях сражений...
В стихах, лишённых дидактизма и ура-патриотизма, поэт сумел понятными
словами выразить настроение и судьбу русского человека, его архетипические
представления о добре и зле, жизни и смерти, о преходящем и вечном, о родной
земле. В этом гражданственность и народность Рубцова.
Литература
1 Белков В. С. Жизнь Рубцова. – Вологда, 1993
2 Викулов С. От Белозерска до Белокаменной: Интервью // Вологодская неделя.
- 2002. – 9-16 мая.
3 Дементьев В. В. Мир поэта: Личность. Творчество. Эпоха. - М. 1980.
4 Рубцов Н. Русский огонёк // Сокольская правда. - 1966. - 21 июля.
5. Рубцов Н. М. Собрание сочинений в 3-х т. – М., 2000
|
