|
Нашествие зловредного коронавируса, ставшее
всемирной напастью последнего года второго десятилетия XXI века, лишило
Александра Ивановича Куприна юбилейных торжеств в городе Устюжне и в селе
Даниловском на западе Вологодской области. Куприн не раз приезжал сюда,
подолгу гостил в усадьбе своего друга Фёдора Дмитриевича Батюшкова.
...На тронутой ржавчиной спинке ажурной железной скамьи примостилась пёстрая
сойка. Мягкость моих шагов привередливую пичугу обмануть не смогла, и птица
рассвистелась от всей души.
Я присел на тёплый металл и оглянулся на усадьбу. Достойный друг Пушкина —
«Батюшков нежный», как назвал его Осип Мандельштам, в беломраморном
воплощении задумчиво смотрел на сумеречную мрачность аллеи.
В родовых пенатах поэт бывал не слишком часто, а последние три десятка
омрачённых душевной болезнью лет и подавно провёл в Вологде, словно избегая
встреч с ужасами, настигшими его предков в имении, ныне ставшем Музеем –
усадьбой Батюшковых и А.И. Куприна.
Беды владельцев села Даниловского начались с подозрительности императрицы
Екатерины Великой и чрезмерного пристрастия захолустного дворянства к
болтовне. Не любившая «пропускать врак без исследования» царица прознала,
что где – то в глухомани тогдашней Новгородской губернии объявился якобы
потомок покойной царицы Елизаветы Петровны и... английского короля.
Незадачливого претендента на два престола вскорости схватили, распознав в
нём подпоручика Ипполита Опочинина. Заехав в здешние места ради покупки
лошадей для своего полка, Опочинин так спелся с помещиком Ильёй Батюшковым,
что приятели доболтались до намерений схватить Екатерину и заточить её в
монастырь.
Царствие покровительницы муз и собирательницы стаи доблестных
«екатерининских орлов» было блестящим, но отнюдь не милосердным к
длинноязыким провинциалам. Незадачливые «заговорщики» попали под следствие,
в проведении которого особенно усердствовал обер – прокурор Всеволожский,
набравшийся таким образом первичного опыта общения с самозванцами и
удостоившийся в конце концов высочайшего доверия, став одним из судей
Пугачёва. Нелишним будет упомянуть, что деятельным помощником обер –
прокурора оказался гвардии поручик Архаров, выбившийся много позднее в
московские обер – полицмейстеры, благодаря чему ревностных, но туповатых
слуг закона и по сей день кличут архаровцами.
Частый гребень чиновничьего усердия прошёлся по окрестным усадьбам,
выдёргивая пред очи обер – прокурора то одного, то другого ошалевшего от
страха помещика. Петербургские ревнители верноподданничества не скупились на
«увещаниям, как тогда изящно называли пытки. Речь велась уже не о сговоре
устроить монастырское затворничество Екатерины II: хитроумный Всеволожский
кроил страшное дело о плане убийства царицы и был, кажется, не прочь
притянуть к нему цесаревича Павла, а в придачу и впавшего в немилость
Григория Орлова...
До отставного фаворита императрицы «смершевцы» восемнадцатого столетия так и
не добрались, но Илью Батюшкова заковали в «железа» и отправили в заполярную
Мангазею. В конце концов петербургские церберы расщедрились на кое – какое
милосердие: Батюшкова – помещика втихую, никого из близких страдальца не
извещая, избавили от оков, но домой не отпустили. Другим послаблением стало
увеличение казённых затрат на содержание горе – злоумышленника с двух копеек
до медного пятака в день. Император Павел вернул несчастному чин и
дворянство, дозволив въезжать в Москву и в Петербург, но монаршьей милостью
ссыльный воспользоваться не успел. Дата кончины затерялась в архивах, а
могила сгинула вместе с покинутой людьми Мангазеей.
С перепугу или под пыткой Илья Батюшков впутал в чреватую эшафотом историю
племянника Николая, Заполярных морозов отцу поэта, правда, испытать не
довелось. Наказание свелось к приказу сидеть в своей деревне и не болтать,
да только обернулось оно манией преследования для него самого и, возможно,
подтолкнуло к безумию прославившегося впоследствии сына.
Вначале нынешнего пека, когда в усадьбу Даниловское впервые приехал
передохнуть от петербургских загулов Александр Куприн. Зазвал его сюда
последний владелец имения Фёдор Дмитриевич Батюшков — известный
литературовед, критик и опять же не прямой, но потомок поэта. Приглашение не
обошлось без дружеской корысти. Профессору и редактору журнала «Современный
мир» обидно было, что буйный нрав Куприна слишком часто уводит того от
письменного стола к трактирному застолью, и он надеялся, что вдали от
«писательского» ресторана «Вена» перо живого классика куда прытче заскользит
по бумаге.
В надеждах на купринскую трезвость Батюшков, конечно, дал маху. Куприн
нередко сбегал из Даниловского в полюбившийся ему устюженекий трактир
Гамова, но умудрялся писать и в обеденном зале, откуда без усилий
переносился в мыслях то к холмам Палестины, где премудрый царь Соломон
встретил сторожившую виноградник Суламифь, то в жестокий мир персонажей
«Ямы».
...С железной скамьи в парке Даниловского, на которой я вспоминал дела былых
веков, видна аллея, по которой уже с 1812 года подъезжали к господскому дому
все его владельцы и гости. Предание гласит, что деревья сажали пленные
французы, застрявшие в Рос
сии после бегства Наполеона. Тенистый свод аллеи Куприн вспоминал и в
эмиграции, горько скорбя по участи деревьев, порубленных, как он считал,
после революции на дрова Плохому поверить нетрудно, но, к счастью, ошибся
Куприн Помилованные крестьянскими топорами деревья и сейчас зелены. Цела и
сосна, которую писатель выкупил у мужиков, уже поднёсших пилу к основанию
ствола. Предание гласит что Куприн, случайно проезжавший мимо, пожалел
дереве и, посулив вальщикам ведре водки, обязал мужиков оста вить сосну в
покое.
Про отголосок из прошлой поведал мне профессор Колесников. Приехав сюда
учительствовать ещё в двадцатые годы он застал в народном доме старинный
беккеровский рояль который привезли из имения Свистуны, принадлежавшее
известной тогда пианистке Вере Сипягиной – Лилиенфельд. Инструмент давным –
давно не настраивали, звучал он кошмарно, а тапёр, пытавшийся подыгрывать
происходившему на киноэкране, вполне соответствал инструменту в его клубном
состоянии. В девяно стые годы прошлого столетия разнеслась молва, что
удалось найти «сипягинский» рояль Я спросил об этом заместителе директора
Устюженского краеведческого музея Светлану Берёзкину, но услышал в ответ
что, к сожалению, о подлинности речь не идёт, тот самый рояль пришёл в
негодность еще до войны, и судьбу его угадать нетрудно.
Из мемуаров первой жены писателя, Марии Карловны Куприной – Иорданской,
известно, что сюжетом знаменитого рассказа он обязан реальной истории. Но
вот «Аппассионату», ставшую музыкальным лейтмотивом рассказа, Куприн услышал
в устюженских краях. Неподалёку от Даниловского располагалось имение
знаменитой пианистки Веры Сипягиной – Лилиенфельд. Её пальцы и пробудили
перед гостями, среди которых был Куприн, усадебный белый рояль, оживили в
памяти писателя давний петербургский анекдот, превращённый купринским пером
в реквием по безнадёжной и чистой любви.
«Я слушала её игру и раньше — в концертах и здесь, дома, – писала М.К.
Куприна – Иорданская. — Исполнение её при безукоризненно высокой технике
было бездушно и не трогало. Поэтому я не ждала от неё проникновенного
исполнения «Аппассионаты». Но в этот вечер она вложила в свою игру то
трагическое чувство, каким была её последняя, безнадёжная любовь... Так, как
в этот вечер, никогда раньше она не играла. Её лицо, освещённое свечами,
стоявшими на рояле, было бледно, по щекам катились слезы».
Мрачные предчувствия Куприна о судьбе запомнившейся ему аллеи не сбылись,
зато исчезло из Устюжны многое другое. В «святые» девяностые, как предлагает
именовать этот мрачноватый период небезызвестная номенклатурная вдова,
«красный петух» слизнул облюбованный Куприным трактир. Сгорела — вот
парадокс — и уникальная пожарная каланча, походившая внешне скорее на
приморский маяк, нежели на смотровую вышку. Нет в городе и дивной иконы
«Богоматерь Одигитрия», которую в Смуту проносили по стенам укреплений,
готовясь отражать подступивших поляков.
Икону эту, перед которой стаивали Батюшков и Куприн, радовавшую и утешавшую
устюженцев в соборе Рождества Богородицы, вместе с несколькими ещё товарками
по несчастью выкрали в несвятые для реликвий годы неведомые до сих
грабители. Через несколько лет Богородица нашлась в частной галерее на
берегах Темзы. Владелец коллекции, не подозревавший о происхождении
приобретённой им случайно иконы, махнул рукой на утрату немалых денег и
вернул сокровище в Россию. А потом начались не вполне понятные интриги, в
результате которых «Богоматерь Одигитрия», несмотря на мольбы устюженских
музейщиков, была тогдашней Росохранкультурой помещена в столичный храм
Христа Спасителя...
Нет ни в городе, ни в Даниловском и памятника Куприну. Надеюсь, что это дело
наживное!
|
