назад

«Цензура и цензоры» // Гиляровский В. А. Москва газетная. - М., 1999. - С.55-66.

Кадры видеохроники:
На ипподроме (1 Мб)
Скачки (480 Кб)

<...>Что бы, кажется, могло быть бесцензурного в «Журнале спорта», где разбирались только одни коннозаводские вопросы? Но тем не менее то и дело цензура прикладывала к нему свою руку.
Большие номера журнала выходили по воскресеньям, печатались в субботу и к газетчикам поступали или поздно вечером, или в четыре часа утра.
Статьи для цензуры посылались в пятницу, а хроника и отчеты — в субботу, после четырех часов дня, то есть когда верстался номер. Бывали случаи, что уже наступал вечер, а цензурных гранок не приносили. Приходилось иногда ехать самому к цензору на квартиру выручать материал.
Приедешь. Отпирает кухарка:
— Тебе чего?
— Кто дома есть?
— Никого нетути! Уехадши в киятры!
— Цензурные гранки не оставлены?
— Дранки? Вот они лежат, да отдавать не приказано, в понедельник в комитет пойдут.
Дверь захлопывается — положение невеселое: или номер не выпускай, или рискуй закрытием журнала за бесцензурный выход. Тогда все это было возможно в административном порядке.
Приходилось в одиннадцать часов ночи посылать секретаря дежурить у подъезда цензора и ждать его возвращения из театра, чтобы получить гранки.
Иногда эти гранки отдавались, нецензурные недоразумения улаживались — и номер выходил беспрепятственно. Иногда же я выпускал номер на риск, и приходилось ездить с объяснениями в цензурный комитет. Все это стоило времени и трепало нервы.
Иногда дело передавалось в суд и кончалось рублевым штрафом, но до суда я старался никогда не доводить, чтобы не обозлить цензуру, которая все-таки имела возможность всегда зарезать издание тем или другим путем.
Такие цензоры, как С. И. Соколов и С. В. Залетов, относились ко мне хорошо, доверяли выпускать текущий дневной материал без просмотра. Такое доверие давало мне возможность раньше выпускать номер,— но тут бывали курьезные недоразумения.
— Что же это вы нас подводите? Мы вам доверяем, а вы подводите-с!
— Что? Где?
— Читайте: «Гнедой жеребец Патриарх покрыл мадам Анго». Да разве это можно! Патриарх... да еще мадам Анго?
— Это лошадь иностранная, разве я виноват, что у нее такое имя!
— Ну так пусть пишут иностранцы, а нам не подобает. За это нам...
— Да ведь вот и в казенном журнале «Коннозаводство», издающемся в Петербурге при Главном управлении государственного коннозаводства, так же написано. Я показал цензору казенный журнал, откуда была сделана перепечатка о Патриархе.
— Безобразники! А еще государственное коннозаводство! — вздохнул цензор и успокоился.
Во времена, когда я был мало известен цензуре, хроника в журнале часто черкалась цензором и происходили недоразумения и объяснения в цензурном комитете.
Был задержан однажды выпуск номера за заметку в хронике такого содержания:
«Ф. Ф. Достоевский купил у Л. Ф. Грабовского двух кобыл — Лютеранку и Круцяту».
В среду я был вызван в цензурный комитет к моему цензору.
— Это кобыла-то у вас лютеранка? Да что вы это? Я этого пропустить не могу. Ведь вы этак, пожалуй, напишите, что я — жеребец... или еще что в этом роде. Здесь я усматриваю оскорбление религии!
Конечно, все разъяснилось, уладилось и «антирелигиозная» заметка о кобылах была благосклонно пропущена.
Труднее мне пришлось отстаивать заметку под заглавием «Продажная скачка».
— То есть позвольте, как это продажная? Это уж оскорбление императорского общества! Разве допустимы продажные скачки?! — набросился на меня цензор.
— Да ведь «продажная» — это название приза. Это значит, что выигравшая приз лошадь обязательно продается с аукциона тотчас же после скачки...
— Я не позволю!
Пришлось дойти до председателя цензурного комитета, представить ему скаковую афишу, где скачка была озаглавлена «продажная».<...>