— Надобно насчет условного сигнала договорить
ся, — вслух размышлял Баранов, холодно глядя на
нервное и бледное лицо Лещинского. — Когда бумагу
подписывать завершите, тогда знак дашь, да погром
че, чтоб люди за дверью услышали.
— Какой же знак, господин правитель? — сдав
ленным голосом спросил Лещинский.
Баранов понимал его состояние: трусит, еще не
знает, пощадит его правитель или нет, зачтется ли
ему проявление личной преданности, ждет гарантий.
— Песни русские знаешь, петь-то хоть что-нибудь
умеешь, про того же Ермака? Как раз на злобу дня
будет.
— Знаю, — угодливо ответил Лещинский, — вот
хоть «Покорение Сибири».
— Ее и запоешь, и погромче, пьяненького изоб
рази.
— Только вы, господин правитель, скажите, чтоб
меня не трогали.
— Не трусь. Все сделаешь, как надо, никто тебя
не тронет. Прощен будешь за верность. Верных людей
в обиду на даю.
— Благодарствую, молиться буду, чтоб все благо
получно кончилось.
— И выпей штоф перед сходкой для успокоения
души. Дрожишь как осиновый лист. Подозрения на себя
навлечь можешь. А сейчас ступай с этим. — Баранов
подал Лещинскому записку на склад с предписанием,
чтоб отпустили водку.
Чуть позже состоялся у него разговор с Огород
никовым.
— Люди готовы?
— Все готово, господин правитель.
— Сколько?
— Со мной дюжина.
— Далеко идти не придется. На квартире Лещин
ского сегодня вечером собираются. Чтоб у дома этого
никто раньше времени не маячил, лишь одного тай
ного наблюдателя поставь — смотреть, как подходят.
В дом вломимся, как только Лещинский сигнал даст,
песню запоет. Несколько человек на дворе оставишь
на случай, если через окна побегут.
145
