—
Увы, —говорил он, —они почти все погибли, а те
перь уже не то: с мобилизацией в армию притекли всякие
элементы, и среди них много никуда не годных... Ты не мо
жешь представить себе, —продолжал Кутепов, —до чего
люди опаскудились. Ты не поверишь, если я скажутебе, что
седые полковники стояли передо мною на коленях, умо
ляя простить за то, что служили в Красной армии... А чи
новники? Все это люди 20-го числа, лишенные всякого
патриотизма и готовые служить кому угодно, лишь бы им
больше платили...
Каким ярким пламенем горели в такие минуты наших
бесед его глаза, сколько в них было негодования и досады...
Вот именно во время этих долгих бесед я и постиг его —
понял его душу, оценил силу его воли и измерил глубину
его рыцарской честности и самоотверженности.
Сназначением Кутепова вянваре 1919 года командиром
1-го корпуса Добровольческой армии мы расстались.
Встретились мы вновь уже в Париже. Он был все тот же.
Ни крушение всех надежд, связанных с белым движением,
ни все пережитое во время эвакуации, а позднее в Галлипо
ли и, наконец, в Болгарии —ничто не сокрушило его могу
чего духа, он был все тот же.
И он был таким не только перед теми, кому должен был
подавать пример, но и передо мною, лучшим своим другом,
которого он любил, как никого, и который, как он знал, и
его также любил всем сердцем...
Он был все тот же —духовно непобедимый, неизменно
бодрый и непоколебимо верящий в конечный успех. Одно,
в чем я заметил перемену и чему порадовался, —это было
то, что он, видимо, использовал житейский опыт и многому
научился. Он был теперь уже не только храбрый, талантли
вый и прямолинейный генерал, но и человек с государствен
ным кругозором. Видно было, что он многое прочитал, мно
гое обдумал и много над самим собой поработал.
В Париже наша дружба еще более укрепилась —стала
еще сердечнее. Особенно оценил я ее во время поразив
шей меня тяжкой болезни.
Посещая меня чуть ли не каждый день, он всегда нахо
дил слова утешения и ободрения.
-------------- —
¦ —¦
