Средства массовой информации

Лопатина Е. Вологодские встречи / Е.Лопатина // Журналист. – 1971. – №11. – С.6-9; №12. – С.13-16.

---

Вологодские встречи

Екатерина Кузьминична Лопатина – заслуженный работник культуры РСФСР. Работала в районной, краевой, республиканской печати. Последние годы – собственный корреспондент «Литературной газеты». Член Союза писателей СССР, автор книг: «Мы с тобой – журналисты». «О людях хороших и разных», «С корреспондентским блокнотом», «Всем сердцем» и др.
А КАКАЯ ОНА, ВОЛОГДА? В самом деле, какая? Понимаешь, что живет она новой жизнью, растет, строится, развивает индустрию. Умом понимаешь, а в памяти еще со школьных лет живут вологодский лес и вологодский лен, вологодские кружева и вологодское масло...
Не разрушает этих давних ассоциаций и сам областной центр с его многочисленными церквами, старыми белокаменными палатами, потемневшими от времени деревянными особняками в затейливой резьбе, с его почти деревенской тишиной, с березками и рябиной под окнами.
Редакция газеты «Красный Север» помещается тоже в старинном, добротной кирпичной кладки здании. Крутые лестницы, узкие коридоры, закоулки, тупички, крохотные кельи-кабинеты... Вологодские журналисты любят и свою работу и сой край-край лесов и озер, какой-то удивительно милый, удивительно русский. Любят и неустанно воспевают его неброскую красоту, его богатое событиями и яркими личностями прошлое и не менее интересное настоящее.
Листаешь подшивку – и видишь, что край этот и прежде поставлял «матушке Руси» не только лес и кружева, пеньку и масло. Оказывается, отсюда вышли всемирно известные мореплаватели и землепроходцы Семен Дежнев, задолго до Беринга открывший пролив между Азией и Америкой, Ерофей Хабаров, проложивший путь от Якутска к Амуру, Иван Кусков, в конце XVIII века достигший американских берегов и основавший там форт Росс... На этой земле, под этим небом сделали первые свои шаги один из основателей русской терапевтической школы Матвей Мудров и знаменитый физиолог Николай Введенский. Отсюда в российскую словесность шагнули талантливый предшественник Пушкина Константин Батюшков, в российскую живопись – Василий Верещагин, в революционную борьбу – Иван Бабушкин названный В. И. Лениным «гордостью партии» и «народным героем».
Листаешь подшивку – и встречаешь в ней рассказы о более близких по времени прославленных вологжанах – маршале Коневе и адмирале Кузнецове, авиаконструкторе Ильюшине и летчике-космонавте Беляеве.
Розыск знатных земляков когда-то начал отдел культуры. Потом к нему присоединились отдел пропаганды, отдел советского строительства, отдел информации.
С таким же уважением и любовью газета рассказывает о вроде бы и не знаменитых, но все же замечательных вологодских кружевницах, сказительницах, деревянных дел мастерах. Ну и, само собой разумеется, о героях труда, преображающих вологодскую землю. Правда, этим очеркам, особенно очеркам о рабочих, иной раз недостает проникновенности, психологизма; в них порой живого человека заслоняют кубометры, проценты, трудозатраты. Здесь слишком много внешних атрибутов, световых и шумовых эффектов вроде «алых сполохов», «быстрых трепетных лучей», «грохота станков» и «размеренного трудового ритма». Впрочем, это беда не только здешняя...
Любовь к родному краю у вологодских журналистов не созерцательная, не пассивная. Они и прежде выступали в защиту уникальных памятников истории и культуры. В прошлом году опять вернулись к этой теме, но повели ее на новом уровне, шире и целенаправленней. Надо ли говорить, что эти и подобные им материалы имеют огромное воспитательное значение? В то же время они своего рода визитная карточка газеты, они придают «Красному Северу» то самое лицо, которое не спутаешь ни с каким другим.

С открытым забралом

В отдел пропаганды пришло однажды письмо. Злобное, даже злопыхательское. Автор чернил все вокруг, клеветал на своих товарищей, на свое предприятие. Он не желал больше оставаться в Череповце.
И это была не анонимка – автор подписал полностью свое имя и фамилию – Александр Коротеев, назвал место работы – Череповецкий металлургстрой, занимаемую должность – плотник.
Поначалу не поверили: может, все это вымышлено? Нет, действительно, работает такой человек на такой должности. Может, какой-нибудь лодырь, летун? Нет, квалифицированный, дисциплинированный рабочий, получавший премии и награжденный грамотами.
О письме заговорили в редакции. Одни высказывали опасение: больно острая тема, не стоит связываться. Другие в один голос говорили, что это прекрасная возможность для активной, наступательной пропаганды!
Журналистка Тамара Спивак выехала в Череповец, познакомилась с Коротеевым, разобралась в его претензиях. Собственно, претензия была одна: «Мало зарабатываю».
Коротеев считал только деньги, полученные на руки. А Тамара допытывалась у него: сколько государство затратило на ваше содержание в детском доме, когда овдовевшая мать не смогла воспитать своих детей? Сколько стоило ваше образование, в том числе профтехническое? Во что обошлось ваше лечение, когда вы разбились на мотоцикле? А мизерная квартплата и почти бесплатное содержание вашего ребенка в яслях... Журналистка привела ему признания буржуазных газет, буржуазных писателей о том, как живется рабочим в капиталистических странах. И в заключение задалась вопросом: как бы отец Александра Коротеева, павший в борьбе с фашизмом, отнесся к поведению сына?
Открытое письмо плотнику Коротееву было опубликовано в газете. Оно вызвало массу откликов. Мнения были едины: Коротеев забыл все, что дала ему Родина, оскорбил даже память своего отца. А в заключение обратился к Коротееву рабочий леспромхоза Григорий Маркевич, человек, более четверти века проживший в Канаде, видевший «прелести» капитализма своими глазами, переживший и хозяйский произвол, и безработицу, и забастовки.
Это не единственный случай, когда газета выступала по острому поводу. Некая мадам-эмигрантка, в прошлом сотрудница белой контрразведки, одно время засыпала своих череповецких родственников письмами. В своем далеком-далеке мадам горевала, что советские люди думают только «об удовлетворении своих физических потребностей», что жизнь у них «духовно бедная и нестерпимо однообразная». К своим сетованиям мадам добавляла брошюрки и вырезки из газет явно антисоветского характера. Тут были и «перемена температуры в среде советской интеллигенции», и «напряжение конфликта между старым и молодым поколением», и даже «недовольство и откровенное сопротивление генеральной линии партии».
Та же Тамара Спивак великолепной статьей разоблачила диверсионно-идеологическую деятельность неугомонившейся белой контрразведчицы. Поток писем от нее оборвался мгновенно.
Эти и многие другие пропагандистские выступления сделаны настоящими и многоопытными бойцами. Я расскажу об одном из них. О Тамаре Спивак.

Одержимость

В день, когда я приехала, она собиралась в отпуск и, как бывает в таких случаях, крутилась белкой в колесе: вычитывала после перепечатки одну статью, дописывала вторую, звонила в район по поводу третьей. Мы перекинулись несколькими словами и расстались. Но то, чего она, может, не сказала бы мне по скромности, я узнала от ее товарищей. Ну и, конечно, из подшивки газеты.
Мне пришлось «нырнуть» в сравнительно отдаленное прошлое, во времена, когда строился Волго– Балт. Только что взятая из «районки» собкор Спивак моталась тогда по трассе длиною в 360 километров, ежедневно обеспечивая «Красный Север» оперативной информацией, а кроме того, репортажами, зарисовками, очерками. «Ее там знали все, и она знала всех, -сказал мне о том периоде заместитель редактора Аркадий Шорохов. – Кто бы ни приехал на стройку из областных или из центральных газет и журналов, за справками все обращались к ней».
Позже в газете появилась серия ее материалов о так называемой Оштинской обороне. Надо сказать, мало кто из вологжан (да и Тамара тоже) знал о том, что и их землю, хоть и самым краем, но тоже захватила война, что в октябре 1941 года фашистов остановили здесь, на маленькой речке у села Ошта, и не дали продвинуться ни на шаг, пока наши войска, державшие оборону, сами не перешли в наступление. Маленький в масштабах всей войны оштинский эпизод, казалось, был забыт навсегда, как вдруг на глухой поляне рабочий леспромхоза случайно обнаружил останки советских бойцов.
Тамара первая из газетчиков узнала об этом, выехала на место. Убедилась, что не сохранилось ни единого документа, не установлена ни одна фамилия. Многие, пожалуй, этим и ограничились бы. Для Спивак это было только началом.
В «Красном Севере» вскоре появилась ее полоса «По следам войны». А затем начались упорные поиски. В течение нескольких лет она вела переписку, все свои трудовые отпуска, а частично и отпуска, положенные ей как заочнице, тратила на поездки в военные архивы, к оставшимся в живых участникам Оштинской обороны.
В том, что теперь установлены имена многих Героев, что на их братской могиле воздвигнут памятник,– немалая заслуга Тамары Спивак. Но и ей поиски дали много: она написала книжку. И в газете военно– патриотическая тема надолго стала для нее основной, ведущей. Сейчас Тамара – член областной военно-шефской комиссии и комсомольского штаба «По дорогам славы отцов», награждена значком «Отличник культурного шефства над Вооруженными Силами СССР».
Товарищи рассказывали о ней: «В машине ее укачивает, из самолета приходится выносить на руках, а она напрашивается на самые дальние командировки, куда порой и мужчину не уговоришь поехать».
У нее нет времени отдыхать. День, проведенный без дела, она считает потерянным. Ездила в отпуск в Болгарию – привезла репортаж «С берега дружбы». Отправилась туристом по Волге – задумала встретиться с вологжанами, защищавшими Сталинград, разыскать в Астрахани следы одного Героя Советского Союза.
Кто-то упрекнул: «Разбрасывается она теперь зачем-то в аспирантуру поступила...».
Я не успела спросить ее: зачем? Видимо, ради того же интенсивного «накопления капитала». А чем он обернется, этот «капитал» – новыми циклами очерков, целевыми газетными полосами, книгами, – будет видно. Главное, чтобы он был и чтобы непрестанно обновлялся.

Александра Сергеевна

Да, главное, чтобы он был, этот «капитал», включающий в себя, разумеется, не одну лишь образованность, но и нравственный потенциал человека, его убежденность и стойкость. Только в этом случае не придет преждевременная усталость и родная сестра ее – апатия. Только в этом случае человек долго будет нужен газете и газета будет ему необходима до конца дней.
Александра Сергеевна Кибардина, заслуженный работник культуры РСФСР, скоро будет отмечать тридцатилетие журналистской деятельности. И все эти годы отданы «Красному Северу».
На ее памяти сменился добрый десяток редакторов и еще больше их заместителей. Всякое было! Но в самой сложной обстановке Александра Сергеевна не изменяла своим принципам, в самые трудные времена у нее не возникало желания уйти из газеты туда, где поспокойней.
К сложностям редакционным прибавились житейские трудности. Двадцать лет была прикована к постели мать. Трагически погиб муж, на руках две маленьких дочери. И никакой опоры в доме, на все про все одна, сама...
Друзья теперь удивляются: как Шура все это вынесла, не сломилась?! Она тоже иной раз спрашивает себя: как продержалась? А держалась все тем же – любовью к своей профессии, преданностью газете. Ей даже события жизни вспоминаются через призму редакционных событий: «Это было, когда мы делали пушкинский номер», «Это случилось в день, когда вышла ломоносовская полоса», «Мы как раз тогда «пробили» материал об экспедиции МХАТа, искавшей героев «Весенней сказки» Островского»...
Есть журналисты – «многостаночники», умеющие работать сегодня в одном отделе, завтра в другом, готовые писать обо всем на свете. Кибардина почти три десятилетия ведет отдел культуры. Почти три десятилетия пишет, в сущности, на одни и те же темы. Какими же внутренними резервами надо обладать и как надо повседневно пополнять эти резервы, чтобы не истощиться, не выдохнуться, не повториться!
Тридцать лет – большой срок. Одни товарищи уходили в собкоры или становились сотрудниками аппарата центральных газет. Другие защищали диссертации. Александра Сергеевна радовалась за всех и не завидовала никому. Она щедро помогала начинающим писателям, вытаскивала на «литературные страницы» их первые, подчас не очень зрелые опыты. Кто-то сказал про нее – «литературный донор». Что ж, таким званием можно гордиться!
А сколько молодых литсотрудников прошло через ее отдел, скольких она учила азам журналистики!
...Каждый, наверное, знает «Школьный вальс», и, слушая его, многие с волнением, а то и с тугим комком у горла вспоминают «учительницу первую свою». В журналистике у меня тоже была такая первая наставница – Александра Александровна Зайцева. Я узнала ее в маленьком, глухом городке, в Сибири. Я только что закончила семилетку, и мой преподаватель литературы за руку привел меня в редакцию районной газеты.
– Эта девочка – сирота,– нервно покашливая, сказал он строгой и уже немолодой, как мне тогда представилось, женщине. – К сожалению, она не имеет возможности учиться дальше. Но она вполне грамотно пишет диктанты, и у нее хорошо получаются сочинения, особенно на свободную тему. Пожалуйста, посмотрите, может, из нее что-нибудь выйдет...
Женщина улыбнулась – очень молодо, белозубо и ясно, положила мне легкую руку на плечо: оставайся.
У нее не было штатной должности для меня – она ее выдумала. У нее не было времени возиться со мной, неумехой, – она его выкраивала. У нее, бездетной  и тогда ещё даже незамужней, не было навыка общения с подростком – она находила в себе силы и терпение для этого.
Словно мать, обучающая ребенка ступать по земле, произносить осмысленные слова, Александра Александровна учила меня арифметике и алгебре газетного дела: как договариваться о встрече, как разговаривать с людьми, как самой наблюдать жизнь, как собирать факты в запас и на заданную тему, как отбирать из них самое главное, как это главное излагать и как его потом, если потребуется, отстаивать.
Учила не только наставлениями, но и поступками! Именно она показала мне первый, незабываемый пример журналистского мужества и партийной принципиальности.
...Такая и Кибардина.
Она всегда окружена активом – ей звонят, к ней приносят статьи, стихи, заметки, предлагают темы. Она сама полна планов и идей. «Дай ей волю – превратила бы «Красный Север» в филиал «Советской культуры» и «Литературки», – полушутя, полусерьезно сказал про нее Николай Цветков, редактор.
Но она живет интересами не только своего отдела. Я видела, как она огорчалась, обнаружив неудачный заголовок или небрежную фразу в чужом материале, как доказывала коллеге: «Это-худо нельзя так оставлять!»; как, расстроенная несогласием, вздыхала: «Ну, как знаете...» – и тут же срывалась, бежала к ответственному секретарю, к дежурному редактору. Какой же это добрый пример для молодых!
Теперь о тех, кто идет на смену старшим.

Не так уж молоды...

Да, они в общем-то не так уж и молоды, не мальчики и девочки, вспорхнувшие со школьной скамьи, – всем где-то за тридцать, у всех за плечами какой-никакой опыт, все более или менее повидали свет. Большинство из них, прежде чем податься на факультет журналистики, испытали себя в армейской, комсомольской или районной газетах. И лишь немногие мечтали о журналистике, не имея о ней никакого представления, и впервые порог редакции переступили во время производственной практики.
У них много общего, прежде всего – широкая образованность, какой, прямо скажем, не было у меня и моих коллег четверть века назад. И все-таки, получив диплом журналиста, они очень по-разному начинали свой путь в областной газете.
Как-то сразу определился Петр Непряхин. Уроженец села, он любил деревенскую тему, на производственной практике работал в сельхозотделах, после учебы собирался заниматься тем же. А в «Красном Севере» вакансия оказалась только в партийном отделе.
Бывший заведующий отделом, теперь заместитель редактора Геннадий Акиньхов дал новому сотруднику возможность «оглядеться на бережку» – посидеть на семинаре секретарей парткомов, полистать журнал «Партийная жизнь». А потом «бросил в реку»: хошь – плыви, хошь – тони. Бултыхаясь и захлебываясь, Непряхин поплыл. Поначалу, правда, в его материалах явственно проглядывал «каркас», заимствованный из бытующих схем и заполненный местными фактами. Сейчас выступления Непряхина все больше идут от реальной жизни, в них все больше собственных наблюдений и выводов.
Настоящую «обкатку» прошел Виктор Козлов, выпускник МГУ. В этом случае удачно сочетались интересы редакции и стремление самого Козлова проверить: «А на что я еще способен?».         
Факультеты журналистики не очень-то xoрoшo готовят своих питомцев к работе в отраслевых отделах, требующей не только общего развития, но и каких-то конкретных знаний. Спросите любого выпускника или студента-практиканта, явившегося в газету: чем бы он, хотел заниматься? Как -правило, услышишь: культурой. Реже – информацией и спортом. Очень редко – сельским хозяйством. Почти никогда – промышленностью, строительством, транспортом.
Виктора, «посадили» на промышленность. С утра он обегал «подведомственные» ему предприятия, писал заметки по нехитрой схеме «взял обязательство – выполнил-перевыполнил». Постепенно открыл для себя этот новый и сложный мир, – стал писать обстоятельные, деловые корреспонденции, очерки о передовиках. Но сказать, что очень этим увлекался, было бы неправдой.
Предложили перейти в отдел культуры – согласился охотно. Занимался театрами, кино, клубами, школами. С первых же шагов понял: и об этом имел поверхностное представление. Доучивался на ходу, устанавливал деловые и дружеские контакты с писателями, художниками, артистами, педагогами.
Эти связи пригодились позже, когда назначили заведующим отделом информации. Конечно, обрадовался самостоятельности, возможности самому придумать, организовать и «пробить». Но и это дело, казавшееся прежде простым как дважды два, таило свои трудности. Что и говорить, область не стоит на мировых перекрестках, зарубежные делегации приезжают редко, штормов и опасностей нет, научных сенсаций – тоже. Надо было открывать интересное в обыденном, придумывать рубрики, совершенствовать подачу материала. Многие товарищи считают: до Козлова в «Красном Севере» не было целенаправленной информации, именно он по-настоящему поставил этот отдел.
– Так,– рассказывал Виктор,– крутился года два и вдруг почувствовал: выдыхаюсь. Все сложнее стало ходить по старым адресам, «выуживать» новое. Пришла тревога: если еще засижусь на этом месте – пойду на спад. В газете ведь так: надо все время ощущать себя немного новичком, тогда активно ищешь и обязательно находишь. Не дай бог успокоиться, сказать себе: я все знаю, умею. Тут-то и перестанешь расти, тут-то и утратишь себя и кончишься как журналист. А надо расти, все время расти... Расти.
Но куда? И как?
Весь мой жизненный опыт, весь опыт моих товарищей говорит об одном: в любых условиях, при любых привходящих обстоятельствах, при любой степени талантливости прежде всего надо любить Журналистику. Именно Журналистику с большой буквы, а не свое место в газете. Любить, я бы сказала, трезво, без романтического флера. Не придуманную,  разрисованную некоторыми фильмами, красненькую, беспечную, удачливую мисс, а труженицу, подвижницу с усталыми от бессонницы глазами и прокуренным, хрипловатым голосом. Любить ее и все время стремиться расти в ее глазах. И тогда непременно вырастешь в глазах читателя.
Героем следующей главки будет тоже молодой человек. Юрий Дудоров. Его судьба, мне кажется, должна ответить на многие вопросы и сомнения тех, кто идет в газету.

Наш собственный корреспондент

Про него мне рассказывали: до газеты восемь лет работал горновым, как мастер своего дела ездил в Западную Сибирь осваивать новую мощную домну. Я представляла его себе немногословным, большим, похожим на монумент. Лицо, опаленное до смуглоты, будто покрыто окалиной... Этакий «хозяин огня и металла», как пишут в очерках. А Юрий Дудоров сказался худеньким, подвижным, по-мальчишески открытым и очень оживленным.
Для оживления была особая причина. В этот день он вернулся из Москвы с только что полученным дипломом университета. Все его поздравляли, хлопали по плечу, тискали руку, а у него в запавших глазах вместе с радостью была какая-то растерянность и изумление – будто эта тоненькая, в твердой синей обложке книжица нежданно-негаданно свалилась на него, будто не он заработал этот диплом своим  упорством, своими бессонными ночами.
Легко понять, когда в заочники идет газетчик, не имевший журналистского образования. Но кадровый рабочий, горновой?! Почему? А потому, что горновой этот был активнейшим рабкором и хотел рабкоровские заметки писать добротно, мастерски, так же, как делал свое основное дело. О работе в редакции он и не мечтал, это казалось ему чем-то труднодостижимым, даже невозможным.
И вдруг – привлекли к многотиражке. И вдруг – утвердили общественным корреспондентом «Красного Севера». И вдруг – пригласили в собкоры.
Надо знать, что такое Череповец, чтобы представить себе всю сложность работы собкора областной газеты в этом городе. Крупнейший комплекс предприятий союзного значения, имеющих мировую известность! Но это не все. Выросший в послевоенные годы из захудалого городишки с 30 тысячами жителей в современный благоустроенный город с населением в 200 тысяч (много больше, чем в Вологде!), Дающий почти 60 процентов промышленной продукции области, Череповец чувствует себя – как бы это сказать? – пусть официально не признанной, но истинной столицей области. Ни больше и ни меньше. «Череповец – железный, Вологда – деревянная» – это придумали череповчане. Город избалован вниманием московских журналистов и писателей: что ни месяц – материал, а то и два в центральных изданиях. С областной газетой тут, по правде говоря, не очень считаются: у них есть своя, городская, такого жe формата и почти такой же периодичности.
Все это – и кое-что еще! – новоиспеченный собкор почувствовал довольно быстро. Но он ни о чем не жалел и не унывал. Энтузиазма хватало, носился по городу с утра до вечера, ночью «добивал» материалы. Брал поначалу если не умением, так числом.
Через полгода вызвали в редакцию с творческим отчетом. Сказали много добрых слов. Как Юрий теперь понимает, много больше, чем он тогда заслуживал. Но поддержка была очень кстати, так как он уже начал вроде бы уставать: вечерами надо было еще и заниматься.
Еще через полгода вызвали снова. Ну тут уж разговор был построже. И не как с горновым, пришедшим в газету, а как с газетчиком, бывшим некогда горновым. За активность похвалили, посоветовали не ограничиваться мелкими материалами: «копай поглубже, поднимай проблемы».
Совет был правильный, однако для того, чтобы «копать» и «поднимать», нужно время, а редактор ставит задачу: «Ни номера без Череповца». Каждый отдел почти ежедневно что-нибудь требует. Только сядешь за плановую тему – звонок: «Срочно отклик строк на 50». Не успеешь передать отклик – новое задание: «Срочно факты для передовой».
Между прочим, дипломную работу Юрий писал на тему: «Собкор в промышленном городе. Проблемы взаимоотношений редакции и собкора». Повседневная работа помогла обогатить диплом фактами и выводами. Раздумья над дипломом заставляли по-новому оценить повседневную работу.
Юрий постепенно перестал хвататься за все сам, начал сколачивать авторский актив. Благодаря прежней профессии это ему удалось сделать сравнительно легко. Среди инженерно-технических кадров командиров производства у него много товарищей. Перед ним здесь открыта каждая дверь, каждый металлург для него – потенциальный автор.
Дудорову охотно дают интервью: у него есть та компетентность, которая вызывает доверие и расположение специалистов. По его заказу охотно пишут: он при правке ничего не перепутает, не извратит, напротив, может подсказать что-то дельное. Он начал глубже понимать и трудности комбината и его проблемы. Так родились статьи «не областного масштаба», касающиеся и главков, и министерств, и Госплана Союза. Шаг за шагом собкор убеждался: запретных тем нет, если это в интересах дела возвращайся к материалу снова и снова; не хватит авторитета областной газеты – зови на помощь коллегу из центральной, сам пиши туда.
Сейчас, освободившись, наконец, от студенческих забот, Юрий собирается реализовать масштабные темы, до поры до времени значащиеся лишь в блокноте. Ну, скажем, такую, как сверхплановая продукция и благосостояние рабочего коллектива. Или еще одна: социально-психологические резервы повышения производительности труда. Тем множество, чтобы исчерпать их, нужны годы и годы. Ему просто непонятны сетования некоторых сотоварищей по университету, рвущихся с периферии в аппарат центральных изданий и считающих, что областная газета «не дает возможности развернуться». Еще больше непонятны потуги «очников» во что бы то ни стало «зацепиться за Москву» в любом «органе», на любой, пусть даже технической должности.
– Нет, в областной газете можно здорово работать, – говорит уверенно Дудоров. – Только надо разумно решить проблему «строчки». Обязательно надо ее решить! Редакциям тоже необходима научная организация труда. Надо найти и установить тот оптимум, который, во-первых, обеспечивал бы газете портфель с добротными материалами, а во-вторых, давал журналисту возможность остановиться, оглядеться. Без такой возможности, в спешке ничего путного не сделаешь. Журналист ведь своего рода творец...
Сказав это, Юрий сильно краснеет и смотрит на меня смущенно.
...Действительно, а часто ли в применении к журналисту мы произносим это слово? Я, во всяком случае, такого не слышала. Про самого бесталанного, самого малопродуктивного члена СП говорят не запнувшись: «творческий работник». А когда в той же Вологде, в том же «Красном Севере» нескольких газетчиков представили в «Литературной странице», начались разговоры, что это-де «нескромно». Когда в другой газете напечатали отрывок из принятой издательством книги своего товарища, редакции сделали замечание: «Он же еще не писатель. К чему такая реклама?»
Впрочем, мы несколько отклонились, от проблемы «строчки».
Мне не довелось быть в «шкуре» Дудорова – нас в «Литгазете», как и в других еженедельниках, не так уж «гоняют». Но от своих коллег, особенно собкоров областных газет, я много раз слышала:
– Самое неприятное в нашей работе – чертов «строкаж». Знаешь, что в ущерб качеству пишешь, организуешь и передаешь лишнее. И в редакции в общем-то понимают, что всего этого хлама им не переварить. Но все на это закрывают глаза и неизвестно для чего продолжают привычную игру в «Давай, давай!». Эти «давай!» стольким проблемным статьям помешали родиться! Из-за них осталось в блокнотах столько очерков!
Однако проблема «строчки» относится не только к собкорам, но и к сотрудникам центрального редакционного аппарата. И у нее, у этой проблемы, есть еще один, более «земной», но тоже немаловажный аспект, о котором Юрий Дудоров постеснялся сказать. Об этом в следующем письме.

Кое-что о «сером потоке»
Признаться, за долгие годы работы в редакциях я знала, что блеклые, короткие заметки называли по-разному, но всегда с пренебрежением. Говорили: «мелочишка», «фитюлька», «семечки». Впрочем, если в течение месяца номер за номером терпеливо читать информации, помещенные в газете, особенно на первой полосе, то все меньше удивляешься этому.
...Колхозники такого-то колхоза должны в этом году заготовить столько-то тонн таких-то кормов. Включившись в соревнование, они уже заготовили столько-то. Трудовой подъем среди членов колхоза дает право надеяться, что задание будет успешно выполнено...
...Строители такого-то объекта должны в этом году выполнить столько-то тысяч кубометров земляных, столько-то бетонных, столько-то монтажных работ. Встав на трудовую вахту, они уже сделали столько-то.
...Рабочие такого-то предприятия... охваченные трудовым энтузиазмом... борясь за право называться... нет сомнения, что...
Трудно поверить, что эти материалы делали разные люди, с разным опытом, интеллектом, темпераментом и вкусом. Кажется, что сидел на телефоне пресловутый Гаврила, обзванивал всех подряд и в заготовленные «болванки» вписывал названия объектов, фамилии, кубометры, тонны и сверхплановые рубли. И все-таки «Гаврилиаду» эту творили разные люди. Числится же она производственной информацией. Кричать хочется, други мои! Вы спорите о назначении журналистики, о росте «вверх» и «вширь», но для чего вы тратите чернила на такие пустые отписки?! Какое отношение имеет все это к творчеству? А самое главное – к информированности современного читателя? Изучите, кто читает все это, кроме автора, корректоров...
Я говорила про «информашки» сердито, может, путано. А в ответ слышала слова, искренние до святости:
– Представьте, читают. Как ошибка – сто звонков.
– Разве только у нас? Во всех газетах гонят по трафарету...
– А как их разнообразить, если в каждый номер надо сдать несколько штук на одну и ту же тему?..
– Старайся не старайся, но в конечном итоге о работе отдела судят не по качеству материалов, а по тому, в каком объеме он осветил ту или иную кампанию...
Увы, валовой подход к оценке газетной продукции все еще непоколебим.
Действительно, разве не говорим мы на своих редколлегиях, летучках, собраниях: «В истекшем месяце сельскохозяйственный отдел занял в соревновании первое место, он опубликовал строк больше, чем два других отдела, взятые вместе». Работники партийных органов в последние годы занимаются газетами более квалифицированно, с большим уважением и тактом. Но нет-нет и раздастся строгий звонок:
– Вы на каком свете живете, товарищи? У вас, что, не понимают всей важности заготовки кормов?.. Ах, понимают?! Так почему же этому важнейшему мероприятию отводится так мало места?.. Хорошо бы «зеленой страде» посвятить целую полосу. И побыстрей, скажем, послезавтра... Трудно? А вы постарайтесь. Ваши молодцы и не с такими задачами справлялись...
Проходит день – из «семечек» формируют подборку. Затем полосу. А то, глядишь, и разворот. И когда в отделе все умыкаются от такой маеты, когда неделями нет ни сил, ни времени сесть за отложенный очерк, тогда не очень крепкий духом литработник сам перед собой тускло оправдывается:
– Зачем искать? Зачем мучиться? Все равно на таких вот скороспелках можно нащелкать гонорара больше, чем на очерках или проблемных статьях...
Написала я это слово «нащелкать» и испугалась. Вдруг некий нежурналист не уловит обиды и горечи, таящейся в слове, и усмехнется: «Ишь, как легко им достаются денежки!»?
Смею уверить тех, кто думает так (а их больше, чем нам порой кажется): газетчику денежки достаются нелегко, а если уж говорить совсем откровенно,– труден хлеб журналиста! Ничуть не легче хлеба пахаря или строителя.
Когда тот же Юрий Дудоров переходил в редакцию из горновых, он не спрашивал, сколько будет получать. Его влекла журналистика сама по себе. Он был счастлив и горд от сознания, что приобщился к цеху профессиональных газетчиков. Однако, кроме радости и гордости, взрослый мужчина, глава семьи, должен вносить в дом нечто более существенное, материальное. А в каком положении очутился Юрий? Работать он стал несравненно больше, а зарабатывать много меньше. Как горновой он регулярно имел премиальные. В редакции премиальный фонд более чем скромен. Как горновой он получал отпускные полной мерой – как журналисту ему установлен предел. Как горновому профсоюз предлагал, даже навязывал ему санаторную путевку. Как журналист он должен побегать, поискать и в результате «ухватить» какую-нибудь «горящую», совсем не туда, куда ему хочется и показано по здоровью.
В ту давнюю пору, когда я начинала свой путь в журналистике, у нас в районной газете, а затем в краевой комсомольской газете работали ребята без специального, а подчас и без толкового общего образования. Сейчас в «Красном Севере», как и в других областных газетах, многие сотрудники имеют по два диплома: один о специальном образовании – инженерном, учительском, агрономическом, другой – об окончании факультета фурналистики.
Недавний рабочий Юрий Дудоров, как и многие его коллеги, мечтает работать в журналистике творчески, делать глубокие материалы. Но если подгоняемый редакционным «давай, давай», а также «в рассуждении поправить скудеющий бюджет» он однажды махнет рукой и выдаст легковесную поделку, кто решится бросить в него камень?
Так вот – вроде бы каждый по-своему прав, но чахлыми становятся не только маленькие заметки: «Сдал сегодня «мелочишку» на сто строк», «А у меня строк на двести проскочила». Под ними обычно не ставят своей фамилии, для таких случаев у каждого из сотрудников имеется два-три псевдонима. О таких «трудах» стараются не говорить на досуге, их вроде бы не замечают на летучках...
Ну, а читатели?.. Они безмолвствуют, реже гневаются, а если берутся за перо, то лихо строчат заметку. Точь-в-точь такую, как в газете. Иногда эти заметки проходят в «Читательской почте», иногда авторы получат из редакции отписку о том, что «материал, к сожалению, поверхностный»... и т. д. и т. п. Подобное есть по многих газетах. Есть оно и в «Красном Севере», где работают люди, так полюбившиеся мне: Тамара Спивак, Александра Сергеевна Кибардина, Юрий Дудоров... Как же не вяжется все это с ними! Но от проблем нашей «кухни» не уйти.
Кстати, не эта ли практика порождает мнение о том, что «газетчикам легко достаются денежки»?
Иногда можно услышать, что если не будет соответствующего контроля, то редакции будут заполнять газеты своими материалами. «Они же перестанут привлекать авторов!»
Устаревшее, безнадежно устаревшее опасение! Разве Александра Кибардина не отдает все свое внимание и заботы другим? Разве Тамара Спивак или Юрий Дудоров не понимают, что присутствие внештатных авторов обогащает газету животрепещущими темами, ненадуманными, идущими «от земли» проблемами, мудрыми народными наблюдениями, яркими образами? Кто не знает, что почти все завоевания «Комсомольской правды» – заслуга не только аппарата редакции, но и тех людей, которые из десятилетия в десятилетие шлют своей любимице и откровение дневников, и пафос борьбы, и темы, и адреса тем и героев...
Покуда существует газета, журналисты не перестанут заботиться о своем активе. Но пусть они свой актив на самом деле организуют! Организуют, а не работают за него.
А во что сплошь и рядом превращается такая «работа»? Дипломированный инженер в спешке часок побеседует с журналистом о делах на заводе, дипломированный агроном расскажет походя о колхозных делах – и, глядишь, в газете подвал или трехколонник за подписью «стороннего автора», а следом ему и порядочный гонорар.
Человек этот, вероятно, не думает, что после беседы с ним журналист разговаривал со многими людьми, добирал факты и живые детали, возможно, знакомился со специальной литературой, а затем сидел над статьей несколько дней. Он, пожалуй, и не виноват в том, что не думает,– мы, мы сами к этому его приучили. И он уж настолько уверовал в свои – несуществующие – права, что, если гонорар почему-то запаздывает, ничтоже сумняшеся звонит в редакцию и требовательно спрашивает:
– Где же деньги?!. Как «какие»? Ко мне тут ваш товарищ заходил. Да-а, и статья давно напечатана...

Кто за строчкой?

Я не стану называть его имени. Вологжане и так поймут, о ком речь, а остальным оно и ни к чему. Дело ведь не в имени, а в факте, а может, даже и не в факте, а в тенденции.
Еще в Москве, знакомясь с подшивкой «Красного Севера», я обратила внимание на частые, большие, умело, а иной раз и не без блеска сделанные выступления этого товарища.
– Наш ас не просто журналист – к писателям тяготеет,– так или примерно так говорили о нем сотрудники редакции. Но странно смутились, когда я попросила познакомить меня с ним.– Может быть, зайдет... Он, видите ли, сейчас у нас не работает...
– Переманили в центральную газету? Ушел на творческую работу?
...Все оказалось сложнее и горше.
Он пришел в газету вскоре после войны – боевой офицер, журналист с хорошим пером, добрый товарищ. Его уважали, любили, им гордились. И поначалу не придавали значения «вольностям», которые он себе позволял: скажет «иду на завод» – очутится в ресторане, объявит «посижу на совещании», а сам зальется с веселой ватажкой. Его даже оправдывали: «Редакция не контора, чтобы отсиживать часы. Главное – давать материал, а он дает. И еще какой!» И никто долгое время не замечал, что у него нет ни в городе, ни в районах подлинных друзей. Были дружки-приятели, были собутыльники, а таких, кого бы всерьез озаботила его журналистская и человеческая судьба, не нашлось Когда хватились, дело зашло уже далеко: нашего героя все легче и легче стало поманить рюмкой Чтобы скрыть загул, он мог объявить себя больным мог подчистить дату в командировочном удостоверении...
Хошь не хошь, пришлось воспитывать. Сейчас задним числом, говорят, что делали все возможное: исправляли доверием – назначали заведовать отделом, но он доверия не оправдывал; воспитывали наказанием – понижали до младшего литсотрудника но от этого страдала только семья (жалея семью возвращали ему высшую ставку). Объявляли взыскания, но, так и не дождавшись исправления, снимали их: «Не может же человек всю жизнь ходить с выговором!»
А человек, видя непоследовательность и терпимость своих товарищей, слыша «все равно очеркист он классный», позволял себе все больше и больше. Дело дошло до того, что на улице валялся в непристойном виде и смутил-таки чью-то нестойкую совесть: сняли с него часы. Был потом суд. вора наказали, но и редакции дали понять: обратите мол, внимание на моральный облик журналиста.
Газетчику партией дано право хвалить или порицать, изобличать или поучать других... Всегда ли, везде мы об этом думаем? Или, зачарованные злободневностью тем и лихостью изложения, забываем спросить себя: а что за строчкой? Кто за строчкой?
В «Красном Севере», к сожалению, над этим не задумались. Едва с нашего «героя» сняли – и притом без достаточных оснований – строгое партийное взыскание, как тут же присвоили ему звание «Лучший очеркист года». А через несколько месяцев он оказался причастен (правда, косвенно) к совсем уж скандальной истории, закончившейся трагедией.
Его не стали больше обсуждать, ему дали возможность «уйти по собственному желанию», сказав на прощание: «Пусть эта история послужит тебе уроком». Но «урока» не получилось. Да и получиться не могло: «очеркисту номер один» по-прежнему охотно предоставляют место на полосах. И кое-кто откровенно вздыхает: «Газета многое потеряла с его уходом». И кое-кто сочувственно говорит ему: «Ничего, ты скоро к нам вернешься...»
«Очеркист номер один», когда нас познакомили, оказался невысоким узкогрудым человеком с рыжеватой бородкой и нестерпимо синими глазами. Было в нем что-то от нестеровского кроткого мужичка и в то же время от старого русского интеллигента – просвещенного, гуманного и взыскующего. Каких бы тем ни касались мы в нашей затянувшейся беседе, обо всем он судил интересно, своеобычно и возвышенно.
Каюсь, и я не устояла, дрогнула. Я не посмела назвать черное черным, а с какой-то внезапной застенчивостью и чуть ли не виновато спросила его: как он теперь? Справился ли со своей... со своим несчастьем? И он пылко заверил меня, что да, бесповоротно покончил с этим злом, твердо и неуклонно идет по пути нравственного очищения.
...В следующий вечер он позвонил мне в гостиницу и сообщил, что встретился с добрыми друзьями, прекраснейшими, необыкновенными людьми. Сообщил он это уже сильно заплетающимся языком.
О встрече с «очеркистом номер один» и о нашем с ним телефонном разговоре я при случае рассказала редактору газеты Николаю Цветкову. Он слушал меня, подперев кулаком голову, долго подавленно молчал, потом тяжело вздохнул:
– Да, это наш недосмотр, наше горе...

Редакторские хлопоты

Сколько людей – столько характеров и столько же, как видите, сложных проблем. Ну, а какой  «Красном Севере» редактор? Как живется ему, Николаю Цветкову?
Пожалуй, было бы легче, если бы он пришел со стороны, так сказать, «чужой для всех, ни с кем не связан». А он с одними, еще юнцом, работал молодежной газете, с другими учился в ВПШ, третьих знал и пестовал как редактор районной газеты, а затем секретарь райкома партии, четвертых «гонял», будучи завом в отделе, а потом заместителем редактора. Со многими дружил, ездил на рыбалку и на охоту, у многих бывал в гостях – товарищ, ровня, «Коля-Николай».
И вот поставлен во главе коллектива. Как держать себя, чтобы, не утратив товарища, сотрудники признали в тебе и руководителя? Как распорядиться судьбами людей, чтобы каждый из них чувствовал себя на своем месте и полностью, без остатка отдавался газете?
Это последнее было особенно важно: предшественники, особенно его первый зам, не сумели создать в редакции здоровой обстановки, выделяли любимчиков, незаметно, но чувствительно «прижимали» неугодных, порождая в коллективе нервозность и неуверенность в завтрашнем дне. Цветков, разумеется, не рассказывал о предшественнике, я об этом была наслышана до беседы с ним. Когда я осторожно наводила его на эту тему, он уходил от нее когда спросила напрямик – деликатно промолчал а после паузы ответил уклончиво:
– Мною тоже, возможно, кто-нибудь недоволен. К чести Николая Михайловича и парторганизации, поддержавшей его начинания, следует сказать: трудный процесс становления редактора, совпавший со сложным процессом сплочения коллектива, прошел безболезненно.
Прошел, но не закончился. И не может закончиться... Ибо в становлении человека и в становлении коллектива нет такого счастливого момента, когда можно сказать: ну, все сделано, поставим точку.
– Я не был той метлой, что чисто метет, – вспоминает Цветков,– Все перемещения и назначения мы проводили только с согласия товарищей. Давить ни на кого не собирались. Просто видели в этом и воспитательную сторону, хотели, чтобы и отделы стали работать энергичней и чтобы каждый чувствовал себя на месте. А дело это щепетильное.
...Человек лет двадцать возглавлял, например, отдел промышленности и неплохо вел его. Но промышленность области с годами меняла свое лицо. К старым, знакомым отраслям прибавились, оттеснили их на второй, на третий план металлургия, химия, машино– и приборостроение. На всех больших и малых предприятиях совершалась техническая революция. Вступала в силу новая система планирования и экономического стимулирования. Человеку со средним общим образованием невозможно было угнаться за всеми новшествами, разобраться в них, правильно оценить и глубоко осветить происходящее. Ему подчас трудно было разговаривать не только с инженером, но и с квалифицированным рабочим. Он понимал это и страдал от своего несоответствия новым задачам. Будучи предельно честным и совестливым человеком, он внутренне готовил себя даже к увольнению, на которое недвусмысленно намекали прежние руководители. Но уйти из редакции, которой отдал всю жизнь?!
Цветков предложил ему заведование отделом писем, причем сохранил за ним прежнюю должностную ставку. Человек воспрянул духом и вполне успешно справляется с новыми обязанностями.
...Бывший заведующий отделом писем работал старательно, проявлял инициативу, но, как говорится, звезд с неба не хватал. Считали, что он ни на что больше не способен. А сам он – в прошлом опытный партийный работник, секретарь райкома – чувствовал себя ущемленным и уязвленным. На страницах газеты он почти не выступал, о нем вспоминали лишь в пору проведения районных партконференций – его отчеты отличались глубиной, доскональным знанием предмета.
Именно это имел в виду Цветков, предлагая товарищу перейти в отдел советского строительства, а затем и в отдел партийной жизни. Нельзя сказать, что сразу все пошло как по маслу. Были моменты, когда сам этот товарищ сожалел о переходе в новый отдел. Были минуты, когда Цветков разочарованно спрашивал себя: «Неужели я допустил осечку?» Но время подтвердило правильность принятого решения.
Каждый раз приходилось спрашивать себя: на пользу или во вред пойдет перестановка тому участку, на который назначаешь товарища, и тому, с которого его забираешь? Лучше ли будет для самого человека – поможет ему расти или придавит непосильным бременем? Как отразится на всем коллективе?
Вот недавно ушел на пенсию ответственный секретарь. Кем заменить этого «начальника штаба» редакции? Перебрали нескольких возможных претендентов. Один образован, трудолюбив, выдержан, скромен – как будто специально создан для этой должности. Но слишком мало работает в газете, не знает специфики всех отделов, не имеет морального права учить других. Второй – умен, начитан, знает секретарскую работу, пишет бойко, однако неглубок, к тому же высокомерен, дает другим почувствовать свое превосходство – такому ни в коем случае нельзя давать в руки бразды правления. Третий прошел почти все ступеньки газетной лестницы, возглавляет один из ведущих отделов редакции, глубоко знает свою отрасль, интересно и много пишет, пользуется авторитетом, несомненно, и новая должность будет ему по плечу. Но как решиться оголить отдел? Найдешь ли достойную замену? Велик риск, очень велик! Поистине, в этом деле, как ни в каком ином, семь раз отмерь – один отрежь.
После долгих раздумий и колебаний решение принято. Но это, оказывается, не конец, это только начало. Сколько еще придется повозиться, прежде чем вновь назначенный и на новом месте станет полноценным работником! И каждый требует своего, особого подхода, к каждому надо подобрать ключик.
...В коллектив пришли два новых сотрудника, два бывших редактора районной газеты. Как будто все ясно и просто: надо помочь им преодолеть психологический барьер (вчера ему подчинялись, его слово было решающим – сегодня ему дают указания, его правят, от него требуют заново переделать, а то и отправить в корзинку материал). Надо научить его мыслить масштабно, смотреть на все с областной вышки, поменять установившиеся, районные критерии и эталоны. Надо дать им время узнать всю область, установить контакты с нужными людьми. Но как это прикажете делать, если один из них непомерно скромен, другой излишне самоуверен, одного надо все время ободрять, другого то и дело осаживать, притом осаживать так, чтобы он, самолюбивый и легкоранимый, не сник, не опустил крылья.
– Вот и лавируешь: сегодня стукнешь – завтра приподнимешь за воротник,– говорит Цветков.– О каждом голова болит. Тот, смотришь, чего-то киснет, давно не печатается. Этот печатается много, но идет, словно по кругу: все о том же, все одно и то же. Тому позволь только писать, а от черновой работы он как черт от ладана отбрыкивается. Этому приходится напоминать: слишком многое берешь на себя, надорвешься, умей нагружать и подчиненных...
И уж совсем как незаживающая рана – история с «очеркистом номер один». Ведь ближайший товарищ, с которым жил койка в койку в студенческом общежитии, делил и краюху хлеба и пачку сигарет. Хотел как лучше, а получилось...
Да, так в жизни нередко случается: как будто делаешь все необходимое и возможное, а получаешь такой вот «прокол». Разбиваешься в лепешку, а кто-то все равно недоволен и обижен...
Кстати, есть ли обиженные и недовольные в «Красном Севере»? При первой встрече Цветков сказал: «Наверное, есть». В последующих откровенно признался: «Да, имеются». Как в каждой редакции, добавлю я. Как в любом производственном коллективе.
Я лично знаю одного. Он мне беспрестанно жаловался:
– Когда-то я был первым человеком в редакции, не только подвалы – полосы давал. А теперь чем заставили заниматься?..
А коллеги говорили о нем: писал действительно борзо, но мусорно, многословно. Был избалован: что ни накропает – с ходу на полосу идет. Пробивной был, как таран: если заместитель откажет – на редактора нажмет, редактор забракует – заместителя не мытьем, так катаньем склонит на свою сторону... Совершенно правильно сделали, что указали ему свое место...
И о группке мне тоже рассказывали. Маленькая кучка людей, связанных приятельскими отношениями. Они считали: все, что сделано ими – превосходно. Все, что пишут другие – дрянь, чепуха на постном масле. Думать так никому не возбраняется. Но эти пытались навязать свое мнение коллективу. Как планерка – материалы своих друзей хвалят, остальные – ругают или замалчивают. Как летучка – «своих» выдвигают на красную доску.
Мне не довелось слышать развернутых выступлений Цветкова на собраниях. Не посмела я вторгаться и в его приватные собеседования с сотрудниками. Но я имела возможность наблюдать, как он проводит летучки и планерки. Он неизменно спокоен, никогда не повышает тона, очень ненавязчиво, но вполне определенно, я бы сказала, весомо показывает свое отношение к происходящему. То это просто смешливый взгляд исподлобья, то ироническая улыбка, то скупая похвала новичку: «Наш Владилен сегодня удачно выступил»,– то упрек в адрес дежурного критика: «Почему хороший материал не заметили?», – то, напротив: «Этот очерк вы, пожалуй, переоценили. Больше объективности, товарищ, меньше личного пристрастия...»
Но иногда и редакторского слова недостаточно. Тогда дружно, сплоченно действуют редколлегия и партбюро, свое веское слово говорит вся парторганизация, весь коллектив. Так, в частности, произошло и с кучкой, о которой говорилось выше. Однажды они особенно упорствовали, буквально протаскивали своего человека на красную доску. Этот вопрос, обычно решавшийся легко, в рабочем порядке, поставили на голосование. И крикуны увидели, что они в абсолютном меньшинстве.
...Много забот у редактора. Одна из немаловажных – отдых членов коллектива. Как редактор и как руководитель областной организации журналистов, Цветков добился организации базы отдыха для сотрудников череповецкой городской газеты, в будущем году намечено открыть такую же базу для сотрудников «Красного Севера».
Николай Михайлович рассказал мне, что Кировская областная организация Союза журналистов совместно с издательством «Кировской правды» также организовала собственную базу отдыха.
Как-то в свободную минуту мы с ним размечтались о том времени, когда подобные базы будут созданы во всех областях.
Кроме маленьких баз, так сказать, повседневного, семейного пользования, с небольшой спортплощадкой и лодочной станцией, с садом и огородиком, где любители могли бы, не увязая в заботах, поразмять свои мускулы, можно ведь иметь межобластные журналистские дома отдыха и пансионаты. Почему бы тем же вологжанам не объединиться со своими ближайшими соседями – ярославцами, костромичами, новгородцами? Почему бы не кооперироваться газетным издательствам и журналистским организациям Средней и Нижней Волги, Северного Кавказа, Закавказья, Дальнего Востока? Почему бы потом не ввести обменные фонды путевок, чтобы уральцы могли отдыхать, скажем, у своих коллег на Волге, ростовчане – быть гостями Прибалтики, сибиряки – Украины?
...Да, много забот у редактора! Но об одной из них говорят почему-то неоправданно мало. Скажу точнее: о ней как-то стыдливо умалчивают. Я имею в виду его обязанность быть не только администратором, не только воспитателем, но и журналистом. По какому-то неписаному закону считается неудобным, даже неприличным редактору выступать в своей газете. Передовицы – пожалуйста, а подписной материал – это почти ЧП.
Отчего так?
Говорят разное:
– Чтобы кто-то не подумал, что злоупотребляет своим редакторским правом...
– Надо уж очень-очень хорошо писать, чтобы под материалом стояла редакторская подпись...
– Редактор – член бюро. Его выступление может быть расценено не как личное мнение, как линия обкома...
Эти доводы кажутся мне несущественными.
Писать «очень-очень хорошо» редактор просто обязан. Подписной материал или безымянный – в коллективе всегда знают, кто автор. Редактор, поставляющий «не то», быстро утратит авторитет и едва ли долго продержится.
«Редактор – член бюро». Вот и прекрасно. Вот и старайся давать такие материалы, чтобы они были достойны твоего высокого звания. Это же должно не связывать, а стимулировать творческую активность редакторов. Должно побуждать их к подлинным находкам, которые служили бы образцом для всего коллектива. Что же касается «линии», так ведь она должна присутствовать во всех без исключения материалах, в каждой строчке газеты, подписанной твоим именем.
Еще один довод: не хватает времени. Ну как тут не вспомнить слова Юрия Дудорова: «Редакциям тоже необходима научная организация труда»? Такая организация, при которой не только каждый литсотрудник работал бы в оптимальном творческом режиме, но и редактор, и его заместители, и ответственный секретарь продолжали бы оставаться «действующими перьями».
Это же, простите, сущая нелепица. На руководящие должности в редакциях, как правило, выдвигаются самые одаренные журналисты, а через несколько лет «круговерчения» они в большинстве случаев утрачивают себя, как люди пишущие. Поэтому тысячу раз понятна неудовлетворенность нынешнего заместителя ответственного секретаря Виктора Козлова, тысячу раз оправдана его тревога: «А что же дальше?»
Вот поэтому-то я хочу закончить это письмо призывом: пусть никогда не ржавеют перья! Пусть блистают журналистские имена!