Там,  где познание,  кроме                             
ощутительных впечатлений о наличной феноменальной дейс-
твительности содержит в  себе  воспоминание  прошедших,
пережитых,  состояний и представления предметов отсутс-
твующих, там и волевое отношение возвышается над -прос-
тым чувственным влечением или стремлением и переходит в
более идеальное состояние, называемое желанием. Ближай-
ший,  непосредственный  предмет желания,  как такового,
есть не реальное,  а идеальное  явление,  не  чувствен-
но-воспринимаемое,  а ума-представляемое.  Желается то,
чего нет в действительности,  что мыслится.  У  птиц  и
других  высших животных самцы и самки тоскуют в разлуке
друг с другом;  собака тоскует по умершем или  уехавшем
хозяине:  она его желает, и это желание, относясь к от-
сутствующему,  предполагает  у  животного  определенное
умственное представление,  которое,  собственно, и есть
прямой объект желания и  вытекающих  из  него  действий
(собака ищет невидимого ею, но умопредставляемого хозя-
ина,  отправляется на его могилу и т.  п. ) .Наконец, у
человека,  мыслящего  не только в индивидуальных предс-
тавлениях, но и в универсальных понятиях, и волевое от-
ношение может определяться этими понятиями,  как общими
и постоянными правилами и принципами действия. Если уже
в мире животном мотивы чувственного влечения подчиняют-
ся высшим мотивам желания (так,  тоскующая собака отка-
зывается от пищи,  сюда же относятся более обыкновенные
случаи, когда то или другое чувственное влечение побеж-
дается  страхом  умопредставляемого  наказания  - мотив
высший если не в этическом,  то в психологическом смыс-
ле),-то  человек  может подчинять не только чувственные
влечения,  но и все свои  желания  высшей  нравственной
идее, может из многих предстоящих действий выбирать то,
которое соответствует принятому или решенному  принципу
деятельности.  Способность  к такому выбору и принципи-
альному решению есть бесспорный  психологический  факт,
но  с этим фактом связан самый трудный .и сложный мета-
физический.  вопроса свободе воли. Спрашивается: в каж-
дом  данном  случае зависит ли выбор одного мотива воли
предпочтительно перед другими от того,  что именно этот
мотив  оказывается при данных условиях наиболее сильным
или действительным для данного субъекта с  его  данным,
унаследованным  и воспитанным характером,  или же выбор
может зависеть окончательно от особого, простого и вне-
запного  ничем с необходимостью не обусловленного реше-
ния самого субъекта? Такова простейшая постановка этого
вопроса (различные его решения будут изложены и оценены
в ст.  Свобода воли).  Хотение и познание,  воля и  ум,
отвлеченно противополагаемые друг другу, в действитель-
ности неразрывно между собою связаны.  Если,  как  было
сказано, воля невозможна без познания, то и это послед-
нее невозможно без воли.  Чтобы познать или понять  ка-
кой-нибудь  предмет  или  отношение,  необходимо прежде
всего на нем остановить свою мысль,  выделить его  умс-
твенно  изо  всей совокупности предметов и,  отношений.
Такая остановка и выделение есть волевой акт,  называе-
мый  произвольным вниманием.  Но необходимость волевого
элемента в происхождении (генезисе) познания  нисколько
не сообщает субъективно-произвольного характера резуль-
татам познавательного процесса. Участие воли в создании
истинной науки состоит не в том,  что мы познаем только
то,  чего нам хочется,  а в том, что мы хотим познавать
те или другие существенные стороны действительных пред-
метов.  Восприятие (чувственное).-Это слово (perceptio,
Wahrneh-  mung*  употреблялось  различными философами в
разном смысле. Так, Лейбниц понимал под В. смутное мыш-
ление,  или мышление на низшей, зачаточной степени раз-
вития.  Давид Юм употребляет слово В.  (perception) как
равнозначащее со словом ощущение (sensation); по Канту,
В.  предметов обусловлено действием рассудка, связываю-
щего определенным способом разнообразный,  извне данный
материал ощущений. Этот последний взгляд в тех или дру-
гих  видоизменениях  сделался господствующим в новейшей
психологии и гносеологии, которая под В. разумеет собс-
твенно узнавание того,  что дано в ощущении. В этом уз-
навании следует различать три степени.  Во-первых,  при
всяком  данном  ощущении  вспоминаются прежние такие же
ощущения,  и чрез это настоящее ощущение  узнается  или
различается  в своем определенном чувственном качестве,
так, например, в данном зрительном ощущении я узнаю или
различаю  оранжевый  цвет.  Это есть акт (сравнительно)
простого В.  Во-вторых, ощущая и узнавая при этом кроме
оранжевого цвета еще другие чувственные качества,  нап-
ример особый запах и круглую фигуру,  и вспоминая преж-
ние  случаи такой же связи и дополняя ее представлением
о других чувственных качествах, не воспринимаемых дейс-
твительно в данном случае, но воспринимавшихся прежде в
постоянной связи с данными,  как-то: шероховатость, из-
вестная структура, особый вкус,- мы узнаем определенный
предмет, именно апель-                                 
сип. Но чтобы этому акту сложного В.  сообщить  полноту
объективной  действительности  необходимо  ввести его в
общий состав нашего опыта,  что и делается,  в-третьих,
когда мы вспоминаем в данном случае,  что этот апельсин
был положен нами на стол вчера вечером при  таких-то  и
таких-то обстоятельствах. Только чрез этот акт заключи-
тельного В. данное чувственное явление принимается нами
как истинное (wlrd wahrgenommen,  т.  е. als wahrgenom-
men,  откуда и Wahrnehmung),  а без него не только  от-
дельное  впечатление,  например цвет,  но и целый образ
отдельного предмета может оказаться  лишь  субъективною
иллюзией или галлюцинацией.  Из сказанного ясно, что В.
на всех трех степенях своих основано главным образом на
деятельности воспоминания (см. Память). Те случаи, ког-
да (как,  например,  при внезапном пробуждении или  при
возвращении  зрения  у  слепого) субъект не может сразу
узнать окружающей его действительности,  наглядно пока-
зывают, что В. есть сложный и постепенный процесс, хотя
обыкновенно мы не сознаем раздельно его моментов.  Впе-
чатление.- Это слово, так же как соответствующие латан.
impressio и немец.  Eindruck,  связано с наивным предс-
тавлением  первобытного мышления (сохранившимся отчасти
и в древней философии), будто внешние предметы действу-
ют на душу,  как печать на мягкий воск,  вдавливая туда
свои изображения,  сохраняющиеся там  более  или  менее
долгое время.  При таком представлении истинность чувс-
твенного познания не составляла проблемы: за эту истин-
ность  отвечали сами предметы,  оставлявшие в познающем
свои точные изображения.  В научной  психологии,  давно
бросившей такое представление, и слово В. не употребля-
ется более в каком-нибудь определенном значении.  Здесь
дело  представляется  иначе:  внешняя действительность,
большею частью в виде различных колебательных  движений
эфирной и воздушной среды, производит раздражение чувс-
твительных нервов,  которое передается мозгу, вызывая в
той  или  другой его части молекулярные движения,  если
этот нервно-мозговой процесс достигает известной  силы,
он вызывает в сознании соответствующие ощущения и восп-
риятия,  которые становятся затем материалом для  даль-
нейших  познавательных и мыслительных процессов.  Таким
образом,  то,  что слитно понималось под  впечатлением,
разлагается на два особых факта:  объективно-физиологи-
ческий - нервное раздражение  и  субъективно-психологи-
ческий - ощущение и восприятие, причем их разнородность
и несводимость одного к другому,  замаскированная мета-
форическим словом В-,  выступает с полною силою,  ставя
для мысли весьма трудные гносеологические задачи, досе-
ле не получившие удовлетворительного решения.  В психо-
логии чувствований впечатлением обыкновенно  называется
общий результат воздействия на данный субъект известно-
го сложного явления или совокупности явлений (например,
картины,  вида природы,  лица,  события), способность к
особенно быстрому интенсивному  восприятию  таких  воз-
действий  называется  впечатлительностью.  Интуиция (от
лат.  intuere - глядеть) - непосредственное  усмотрение
чего-либо в качестве истинного, целесообразного, нравс-
твенно доброго или прекрасного.  Противополагается реф-
лексии. Отрицать И. как факт невозможно, но было бы не-
основательно искать  в-ней  высшую  норму  философского
познания,  перед которою рефлектирующее мышление теряло
бы свои права. Такая точка зрения (интуитивизм), в сущ-
ности, отнимает raison d'etre у самой философии, задача
которой - все данное во внешнем и внутреннем восприятии
проводить отчетливо через рефлексию разума,  отбрасывая
случайные и исключительные свойства явлений и  оставляя
в результате смысл всего,  т. е. всеобщее и необходимое
содержание целого опыта.  Интуитивность или интуитивное
отношение к предметам занимает преобладающее, хотя и не
исключительное место в художественном творчестве. Ирра-
ционализм в метафизике - воззрение, полагающее в основу
мира неразумное, слепое начало, как, например, "случай"
древних материалистов или безумная "воля к жизни" у Шо-
пенгауэра.  В учении о познании характер И. принадлежит
в особенности английской психологической школе, которая
все истины разума, даже математические, считает продук-
том случайных опытов и фактической ассоциации представ-
лений (Милль). Отвлечение (абстракция) - акт мысли, ко-
торым  общие  или  сходные  в  том или другом отношении
признаки многих представлений отделяются от них и пола-
гаются  особо,  с значением логических и грамматических
подлежащих. Такие мысленные продукты подвергаются даль-
нейшим  процессам  О.- и в результате получаются отвле-
ченные (абстрактные) представления и понятия  различной
степени.  Так,  например,  общий многим синим предметам
признак образует отвлеченное представление  синевы,  от
которого,  в  соединении  с  подобными  же отвлеченными
представлениями желтизны, красноты и т. д., отвлекается
уже на новой ступени общности представление цвета, а от
него, в соединении с представлениями очертания, размера
и т.  п.,  новое, более общее представление зрительного
.свойства,  далее, чрез сопоставление со слуховым, ося-
зательным и т. д.- понятие чувственного свойства, кото-
рое, будучи сопоставлено с другого рода свойствами, да-
ет понятие качества вообще,  а от него, в сопоставлении
с понятием количеств, получается отвлеченнейшее понятие
бытия.  Хотя  все мыслимое нами может быть представлено
отвлеченно или в форме общего  понятия,  но  далеко  не
все,  по  происхождению  и значению своему,  может быть
сведено всецело к О.  Несводимыми к нему следует  приз-
нать,  во-первых, категории ума, составляющие его собс-
твенную  природу,  а  не  продукты  его   деятельности,
во-вторых,  идеи нормального характера,  не отвлекаемые
от того,  что дано в действительности, а выражающие то,
что должно быть, что требуется или предполагается нашим
духом.  Наука - в широком  смысле  совокупность  всяких
сведений,  подвергнутых  некоторой  умственной проверке
или отчету и приведенных  в  известный  систематический
порядок, начиная от теоло-                             
гни, метафизики,  чистой математики кончая геральдикой,
нумизматикой, учением о копыте кавалерийских лошадей. В
более тесном смысле из области Н.  исключаются, с одной
стороны, все чисто фактические и технические сведения и
указания,  а с другой стороны,  все чисто умозрительные
построения, и она определяется как объективно-достовер-
ное  и систематическое знание о действительных явлениях
со стороны их закономерности или  неизменного  порядка.
Хотя на деле существуют только особые науки,  но это не
мешает говорить о Н.  в единственном числе, разумея под
этим  общее  свойство всех наук или самую научность,  в
неравной степени  принадлежащую  различным  результатам
познавательной деятельности человеческого ума.  Сущест-
венные признаки Н.,  как такой,  или свойства научности
сводятся  к двум условиям:  1) наибольшей проверенности
или доказательности со стороны содержания и 2) наиболь-
шей  систематичности со стороны формы.  Оба эти условия
ставят Н.  в неизбежную связь с философией,  как  такою
областью,  в которой 1 ) окончательно проверяются поня-
тия и принципы,  безотчетно  предполагаемые  различными
науками,  и  2)  сводятся к всеобъемлющему единству все
частные обобщения этих наук.  В самом деле, математика,
в высшей степени точно и доказательно определяющая все-
возможные пространственные и числовые отношения, прини-
мает  самые понятия пространства и числа,  как готовые,
без отчета и проверки;  подобным  образом  естественные
науки без доказательств принимают бытие материи и физи-
ческого мира и постоянство естественных законов. С дру-
гой стороны, если между областями всех частных наук су-
ществует связь, не входящая ни в одну из научных специ-
альностей,  то  эта  связь  не  может быть определена и
простым их сложением.  Следовательно,  если .Н. в целом
не  хочет  терять своего научного характера,  оставаясь
без полной доказательности своего содержания и без пол-
ной  систематичности  своей формы,  она должна ждать от
философии окончательных принципов своей достоверности и
своего единства. Исторически несомненно, что Н. и после
того,  как выделилась и стала самостоятельно развивать-
ся, .всегда получала из той или другой философской сис-
темы обосновывающие и объединяющие  начала.  В  XVII  и
XVIII вв.  такое значение-для Н.  имели картезианство и
Лейбнице-Вольфова философия,  а под конец -  кантовский
критицизм. В XIX в., после разочарования в натурфилосо-
фии Шеллинга и панлогизме41 Гегеля,  большинство  прог-
рессивных  научных деятелей попало под влияние материа-
листической метафизики,  которой невольно подчинялись и
приверженцы французского позитивизма. В последние деся-
тилетия замечается поворот к более глубокому и  многос-
тороннему объединению-философии и науки,  результат ко-
торого еще не выяснился.  Соловьев В.  С. Статьи из Эн-
циклипедического словаря ф.А.Брокгауза-И.А.Ефрона      
П. А. ФЛОРЕНСКИЙ                                   
I.  Научная речь - выкованное  из
повседневного языка орудие, при помощи которого овладе-
ваем мы предметом познания.  Суть науки - в  построении
или, точнее, в устроении терминологии. Слово, ходячее и
неопределенное,  выковать в удачный термин - это и зна-
чит решить поставленную проблему. Всякая наука - систе-
ма терминов. Поэтому жизнь терминов и есть история нау-
ки,  все равно какой,  естествознания ли, юриспруденции
или математики. Изучить историю науки - это значит изу-
чить историю терминологии,  т.  е.  историю овладевания
умом предлежащего ему предмета знания. Не ищите в науке
ничего,  кроме терминов,  данных в их соотношениях: все
содержание науки, как таковой, сводится именно к терми-
нам в их связях,  которые (связи) первично даются опре-
делениями терминов...  Технические выражения и обобщаю-
щие формулы,  словесные или символические, например ал-
гебраические,- такова первая пара  соответственно  свя-
занных  и  взаимно превращаемых ступеней на пути мысли.
Всякое техническое наименование, в какой угодно области
знания,  вводится определением, а это последнее предпо-
лагает за собою некоторое экзистенциальное  суждение  -
суждение о существовании того комплекса признаков,  ко-
торый связывается  воедино  выставляемым  определением;
это  экзистенциальное суждение или эта экзистенциальная
интуиция свидетельствует о возможности этого  комплекса
- возможности внутренней,  отнюдь не формально-логичес-
кой, но связанной со всем строением данной области поз-
наваемого,  возможности, приемлемой всеми закономернос-
тями этой области,  а кроме того,  утверждает  устойчи-
вость, т. е. пребываемость, обсуждаемого комплекса, его
внутреннюю  организованность,  внутреннюю  связность  и
единство.  Если  определение лишено экзистенциальности,
так понимаемой, то оно есть лишь пустое притязание, ви-
димость слова,  но не слово,  ибо мыслится только в ка-
честве звука,  сопровождаемого случайными ассоциациями,
но не как определенное содержание мысли, и потому бесп-
редметное,- и ускользает от нее, расползаясь на отдель-
ные элементы слова, лишь только мысль подходит к такому
определению или к равносильному  ему  определяемому  им
техническому выражению вплотную.  Иными словами, всякое
техническое выражение, действительно нужное мысли, а не
представляющее собою тормозящего речь варваризма,  неп-
ременно предполагает и новое усмотрение мыслию внутрен-
ней  связности  того,  к чему это выражение относится,-
значит,  служит синтезу многих слов,  которыми могла бы
быть описана вновь найденная связность.  Подлинное тех-
ническое выражение,  имеющее залог жизненности и надею-
щееся  пережить "завистливую даль" если не "веков",  то
хотя бы годов,  творится духом вместе с подъемом  мысли
на вершину,  пусть невысокую,  но во всяком случае гос-
подствующую над окружающею местностью в процессе  подъ-
ема.  Оно непременно есть некоторая остановка мысли,  в
смысле вышеразъясненном, и его                         
следует оценивать именно как таковую. Если же создающий
его стоит лишь на склоне горы,  остановившись не ритми-
чески,- от усталости, но вовсе не потому, что он достиг
относительного  максимума высоты,  хотя бы и небольшой,
то техническое выражение,  по самому существу дела,  не
есть  устойчивое  создание  слова  и распадается,  лишь
только мысль тронется далее,  и,  кроме того,  насквозь
субъективно,  не  соответствуя  никакому  естественному
расчленению реальности,  никакому  естественному  ритму
диалектического хода.  Таким образом, техническое выра-
жение действительно свивает  в  себе  некоторое  сжатое
описание  реальности,  той или другой,- ибо и математи-
ческие сущности  -  тоже  своеобразная  реальность,-  а
обобщающая формула,- тоже, конечно, описание,- она про-
ращивает,  развивает, распускает означенное техническое
выражение...  VIII. Уже низшая область таких выражений,
номенклатура,  под каковою, по В. Уэвеллю, надо в клас-
сификаторных науках разуметь "совокупность названий ви-
дов",  дает нам прочеканенные и пройденные резцом слова
повседневного языка,  непосвященному в классификаторную
систему той или иной области бытия  такая  совокупность
названий  представляется легким сочинительством неснос-
ного педантизма, тогда как, на самом деле, каждое удач-
ное название опирается на годы внимательнейшего вгляды-
вания, на познание тесно сплоченных и устойчивых переп-
летений многих признаков и на понимание, как именно со-
относятся эти комплексы к разным другим того же  поряд-
ка.  Такое  название есть сжатая в одно слово,  простое
или сложное, формула изучаемой вещим действительно слу-
жит остановкою мысли на некоторой вершине.  Систематика
химии, минералогии, ботаники, зоологии и в меньшей сте-
пени  других  наук есть сгущенный опыт многосотлет- неи
истории человеческой мысли, уплотненное созерцание при-
роды и, конечно, есть главное достояние соответствующих
областей знания,  наиболее бесспорное,  наиболее долго-
вечное... Лоте указывает, что голое восприятие предмета
не удовлетворяет нас,  и нам требуется ввести предмет в
систему нашей мысли, а для этого необходимо наименовать
его. "Имя свидетельствует нам, что внимание многих дру-
гих покоилось уже на встреченном нами предмете, оно ру-
чается нам за то, что общий разум, по крайней мере, пы-
тался уже и этому предмету назначить определенное место
в единстве более обширного целого.  Если имя и не  дает
ничего  нового,  никаких  частностей  предмета,  то оно
удовлетворяет человеческому стремлению постигать объек-
тивное значение, вещей, оно представляет незнакомое нам
чем-то небезызвестным общему мышлению человечества,  но
давно уже поставленным на свое место".  Поэтому назвать
- это вовсе не  значит  условиться  по  поводу  данного
восприятия  издавать  некоторый  произвольно  избранный
звук,  но, "примыкая,- по изречению Вильгельма Гумболь-
дта,- своей мыслью к мысли общечеловеческой", дать сло-
во, в котором общечеловеческая мысль, обратно, усмотре-
ла бы законную,  то есть внутренне обязательную для се-
бя,  связь внешнего выражения и внутреннего содержания,
или,  иначе говоря, признало бы в новом имени - символ.
Символичность слова,- в чем  бы  она  ни  заключалась,-
требует вживания в именуемое,  медитации над ним и, го-
воря предельно,-  мистического  постижения  его.  Иначе
созданное  слово,  как плева,  будет отвеяно временем и
унесено в сторону  от  житницы  человеческой  культуры.
"Произвольно  данное нами имя не есть имя,- говорит тот
же Летне,- недостаточно назвать вещь,  как попало:  она
действительно  должна так называться,  как мы ее зовем;
имя должно быть свидетельством,  что вещь принята в мир
общепризнанного и познанного,  и, как прочное определе-
ние вещи,  должно ненарушимо противостоять личному про-
изволу"...  Вернемся к обсуждаемому нами синтетическому
слову, на следующей после углубленных имен его ступени.
Эта последующая ступень есть термин,  когда оно берется
в свернутом виде, и закон, формула закона, когда синте-
тическое слово взято развернутым. IX. "Я называю терми-
нологией систему терминов,  употребляемых при  описании
предметов естественной истории",- говорит Уэвелль. Тер-
минология - это орудие,  посредством которого  делается
точное наименование. "...Кто только возьмется за изуче-
ние какого-нибудь отдела науки,- продолжает тот же  ис-
торик науки,- тот сейчас же увидит, что без технических
терминов и твердых правил не может быть  надежного  или
прогрессивного  знания.  Неопределенный и детский смысл
обыкновенного языка не  может  обозначать  предметов  с
твердою  точностью,  необходимою при научном исследова-
нии,  и возводить их от одной ступени обобщения к  дру-
гой.  Для  этой цели может служить только крепкий меха-
низм научной фразеологии.  Необходимость в ней чувство-
валась  в каждой науке с самых ранних периодов ее прог-
ресса".  А в другой своей работе,  подводя итоги  своим
наблюдениям над жизнью Науки,  Уэвелль так свидетельст-
вует существенность в Науке терминов: "Почти каждый ус-
пех  науки  ознаменован  новообразованием или усвоением
технического выражения.  Обиходный язык имеет,  в боль-
шинстве случаев, известную степень вялости или двусмыс-
ленности, подобно тому как ходячее знание (common know-
ledge) обычно заключает в себе нечто расплывчатое и не-
определенное.  Это знание имеет дело обычно не с  одним
только  разумом,  но  обращение  более  или менее к ка-
кой-либо заинтересованности или возбуждает фантазию; на
службе  такому знанию и обиходный язык всегда содержит,
следовательно, окраску заинтересованности или воображе-
ния.  Однако, по мере того как наше познание становится
вполне точным и чисто разумным, мы требуем также точно-
го  и  разумного языка,  который равномерно исключал бы
неясность и фантастику,  несовершенство и  излишество,-
такого языка,  каждое слово коего должно сообщать твер-
дую и строго ограниченную мысль.  Таковой язык  -  язык
науки  - возникает через пользование техническими выра-
жениями... Прогресс                                    
в использовании техническим научным языком представляет
нашему наблюдению два различных, следующих друг за дру-
гом периода,  в первый период технические выражения об-
разуются попутно, как они случайно представляются, нап-
ротив,  во втором периоде технический язык составляется
сознательно,  с определенным намерением, со вниманием к
связности, с видами на установление системы. Попутное и
систематическое  образование технических выражений хотя
и не могут быть разделены определенною датою  (ибо  не-
систематически  во  все  времена отдельные слова бывали
образуемы в отдельных науках),  однако мы не можем один
период  назвать  античным,  а  другой  - новым".  Далее
обильными примерами из истории наук Уэвелль подтвержда-
ет свой тезис.  Но термин,  как выяснено было ранее, по
общему свойству языка должен быть соотносительным с не-
которым синтетическим предложением,  его заменяющим и в
него свитым. Это последнее есть определение термина, но
не "вербальное",  каковое никакого-термина создать нес-
пособно,  ибо не производит синтеза,  а определение ре-
альное,  которое  Уэвелль  называет  "объяснением поня-
тий--explication of  conceptions".  Объяснение  понятий
есть синтез,  опирающийся на углубленное созерцание той
реальности,  к которой-понятие относится. Многие из тех
споров,  которые имели важное значение для процесса об-
разования  современной  науки,  по  замечанию  Уэвелля,
"принимали вид-борьбы из-за определений.  Так, исследо-
вание законов падения тел привело к вопросу о том,  ко-
торое  из определений постоянной силы правильно:  то ли
согласно которому она  порождает  скорость,  пропорцио-
нальную пространству,  или же то,  по которому эта ско-
рость пропорциональна в р е м е н и.  Спор о  vis  viva
(живой  силе) свелся к вопросу о правильном определении
меры силы.  Основным вопросом в классификации минералов
является вопрос об определении минерального вида (*spe-
cies).  Физиологи старались осветить свой предмет опре-
делением  организации  или  того или другого сходного с
этим термина".  Подобного же рода  вопросы  долго  были
открыты  (да и до сих пор еще не вполне решены) относи-
тельно определений "удельной теплоты",  "скрытой тепло-
ты", "химического средства" l...j и "растворения" [-1".
"Для нас очень важно  отметить,-  продолжает  Уэвелль,-
что эти споры никогда не представляли собою вопросов об
отдельных и произвольных определениях,  как это, по-ви-
димому,  часто  думали.  Во всех этих случаях безмолвно
признавалось некоторое предложение, которое должно было
быть выражено при помощи определения и которое придава-
ло этому последнему его значение. Поэтому спор об опре-
делении  приобретал реальное значение и становился воп-
росом об истинности и ложности...  Таким образом, уста-
новление  правильного определения того или другого тер-
мина может быть полезною ступенью при  выяснении  наших
понятий, однако только в том случае, если мы рассматри-
ваем какое-либо предложение, в котором имеет место этот
термин.  Тогда действительно является вопрос о том, как
надо понимать и определять это понятие,  для того чтобы
это предложение было истинным.  Раскрытие наших понятий
при помощи определения оказывалось полезным  для  науки
только тогда, когда оно было связано с немедленным при-
менением этих определений...  Определение представляет,
быть может, лучший способ разъяснения понятия; но поня-
тие становится стоящим какого бы то ни было вообще  оп-
ределения только вследствие его пригодности для выраже-
ния той или другой истины.  Когда определение предлага-
ется нам в качестве полезной ступени знания,  мы всегда
имеем право спросить,  для установления какого принципа
оно будет служить.  Поэтому "определить- значит отчасти
открыть.  Для того чтобы определить так, чтобы наше оп-
ределение имело научную цену, требуется немало той про-
ницательности, при помощи которой открывается истина...
Чтобы вполне выяснилось,  каково должно быть наше опре-
деление,  нам следует хорошо знать, какую именно истину
надо нам установить.  Определение, как и научное откры-
тие,  предполагает уже сделанным некоторый  решительный
шаг в нашем знании.  Средневековые логики считали опре-
деление последнею ступенью в прогрессе  знания,-  и  по
крайней мере,  что касается такого именно места опреде-
ления,  то как история знания, так и опирающаяся на нее
философия науки подтверждают их теоретические соображе-
ния".  Таковы некоторые из мыслей Уэвелля  относительно
взаимопревращаемос-  ти термина и закона и существенной
значимости термина в истории науки. К этим мыслям впол-
не  примыкает,  распространяя  и вос- полняя,  хотя при
этом и обесцвечивая их и лишая их остроты,  Джон Стюарт
Милль,  современник Уэвелля. Но через полвека мы встре-
чаем те же мысли,  и притом возникшие, по-видимому, са-
мостоятельно, на почве исследования методологии знания,
у АН - ри Пуанкаре,  одного из наиболее  талантливых  и
широко мыслящих ученых конца XIX и начала XX века. Пер-
вый шаг в научном творчестве,  по  Пуанкаре,-  "искание
особой  красоты,  основанное на чувстве гармонии".  Оно
наводит ищущего на гипотезу, угадываемую интуитивно, но
еще не оправданную.  "Всякое обобщение есть уже гипоте-
за", т. е. в смысле неоправданности логической. Пригод-
ность гипотезы должна быть обследована, а для этого ги-
потеза раскрывается в своих последствиях в теорию соот-
ветствующего  круга явлений и в этом виде подлежит дис-
курсивному над нею творчеству. Одною из важнейших функ-
ций  дискурсивного творчества Пуанкаре признает созида-
ние научного языка.  "Трудно поверить,  как много может
одно  хорошо  выбранное  слово "экономизировать мысль",
выражаясь словами  Маха".  Например,  физики  "изобрели
слово "энергия",  и это слово оказалось необычайно пло-
дотворным,  ибо оно творило закон,  элиминируя исключе-
ния,  ибо  оно давало одно и то же имя различным по со-
держанию и сходным по форме вещам".  "Математика и есть
искусство  называть одним и тем же именем различные ве-
щи...  Надо только, чтобы эти вещи, различные по содер-
жанию,   сближались  по  форме..."  И,  подводя  итоги:
"...вся творческая деятель-                            
ность ученого,  по  отношению  к  факту,  исчерпывается
речью,  которою он его выражает". X. Нет надобности да-
лее настаивать на существенном участии термина в  исто-
рии мысли: полагаю, что и сказанным достаточно установ-
лена зиждущая и скрепляющая сила  в  развитии  мысли  -
термина-творчества. Но пора вдуматься более внимательно
в самую природу термина. И, прежде всего, что есть тер-
мин этимологически и семасиологически *?  Terminus, или
termenmis или termo- inis, происходят от корня ier, оз-
начающего: "перешагивать, достигать цели, которая по ту
сторону".  Итак,  terminus- граница.  Первоначально эта
граница мыслилась как вещественно намеченная,  и потому
вышеозначенное гнездо слов означало пограничный  столб,
пограничный камень,  пограничный знак вообще. В гречес-
ком языке слову "термин" как в философии, так и в более
широком пользовании соответствует слово horos * а также
слово horismos*ot ForFos, что собственно значит: бороз-
да, а затем граница. Как и во всех древних терминах фи-
лософии,  в самом термине "термин" без труда  осязается
первичный  сакраментальный смысл,  и это священное пер-
возначение не случайность в плоскости философской,  но,
напротив,  как  это постоянно наблюдаем в истории фило-
софской терминологии, философская терминологическая че-
канка  общеупотребительного слова проявляет в слове его
первичный слой, заволоченный более поздними односторон-
ними его произрастаниями, законно, но, обедняюще, расч-
леняющими первокоренную слитную  полноту  и  метафизич-
ность слова...  XI. В философию слова terminus или рав-
носильное ему epos и horismos попадают именно из  рели-
гии,  и  притом  с  сохранением первоначального смысла.
"Определение (по-гречески) называется horismos от мета-
форы  с  земельными границами,- удостоверяет св.  Иоанн
Дамаскин.- Как граница отделяет  собственность  каждого
человека  от  собственности другого,  так и определение
отделяет природу каждой вещи от природы другой". Дамас-
кин  устанавливает также некоторую разницу смысла слова
horos и производного от него horismos: "Название "опре-
деление"  (horismos)  отличается  от  названия "термин"
(horos) тем, что первое уже, а второе шире. В самом де-
ле  "термин" (horos) обозначает и земельную границу,  и
решение (например,  когда говорим arisen basilevs /царь
решил/). Точно так же он означает то, на что разлагает-
ся посылка (как мы это с Божьей помощью узнаем  потом).
Обозначает  оно и определение,  определение же означает
только краткую речь,  выражающую природу подлежащей ве-
щи".  Иначе говоря, слово boras действительно значит: и
земельная граница,  и определение,  и термин, и решение
или постановление;  но, кроме того, изменением суффикса
произведено и более специальное слово  -  horlsmos  для
обозначения  определения.  Но  собственно  слово haras,
имея все эти смыслы,  имеет их не  порознь,  исклю--  -
границы,  пределы.  - определение, ограничение. чающими
друг друга,  но вместе,  с переливом блеска то туда, то
сюда,  смотря  по общему смыслу речи.  Наша же привычка
понимать слово раздробительно ведет при толковании про-
изведений  древности ко многим лишним спорам.  Вспомним
многочисленные пререкания по поводу так называемых "оп-
ределений" Евклида.  Однако стоило Саману в своем пере-
воде евклидовских "Начал" передать  слово  haras  через
более  общее "отграничения" - и повод к спорам был уст-
ранен.  Дело объясняется просто:  по мнению Лам- борта*
"то, что Евклид предпосылает в таком изобилии определе-
ния,  есть нечто вроде номенклатуры. Он, собственно го-
воря,  поступает так, как поступает, например, часовщик
или другой ремесленник,  начиная знакомить  учеников  с
названием орудий своего мастерства". С таким пониманием
haras - определений,  как терминологических  установок,
согласен  и Цейтен.  То же говорит и вышеупомянутый Си-
мой.  Амальди,  со ссылкою на вышеназванных,  со  своей
стороны заявляет:  "...мы слишком много занимаемся уче-
ными толкованиями (определений Евклида.- П. Ф.), из ко-
торых ни одно прямо не исключает все остальные,  потому
что каждое из них,  по-видимому, отражает мысль Евклида
с особой стороны.  Лишь исходя из предвзятой идеи, нуж-
дающейся еще в дальнейших прояснениях, мы склонны отож-
дествлять роль bores в геометрической системе Евклида с
задачей,  которая в  нашу  теперешнюю,  преимущественно
критическую  эпоху возлагается на определения в матема-
тике вообще,  в частности в  геометрии.  Позволительно,
по- видимому, думать, что Евклид своими opoi имел в ви-
ду просто дать геометрическую номенклатуру, чтобы затем
в постулатах (aitemata *) и "общих идеях" (koinai enno-
ia,  общепринятые идеи, аксиомы) формулировать свойства
основных  образований,  долженствующие  быть непосредс-
твенно примененными  в  последующих  рассуждениях".  На
языке  более позднем в значении слова terminus основным
продолжает быть момент  определенности,  хотя  значение
дифференцируется. По объяснению Дю-Канжа, terminus зна-
чит:  1) область, описанная своими границами и предела-
ми,  т.  е. самое содержание границы, 2) definltio, ha-
ras,  постановление,  в смысле соборных  постановлений,
тут  terminus  и bores в языках латинском и греческом в
точности передают друг друга, 3) назначенное время, ус-
тановленный день, 4) праздничный день. Собственно фило-
софское пользование словом "термин" введено преимущест-
венно Аристотелем.  "Термином" horos, terminus суждения
у него называются подлежащее и сказуемое суждения - ло-
гический субъект и логический предикат. Понятно, почему
это так: подлежащее и сказуемое суждения ведь определя-
ют собою размах мысли, тот, который допускается и пред-
полагается актом суждения. Из беспредельной возможности
в неопределенных блужданиях мысль,  актом суждения, са-
моограничивается, сжимается, заключает себя в амплитуду
подлежащего-сказуемого. * - постулат, требование.      
Ибо подлежащее есть то,  на чем говорящий желает сосре-
доточить внимание,  а сказуемое - то, что именно должно
открыть внимание в предмете своем.  Между тем, о чем мы
говорим, и тем, что мы говорим, содержится весь простор
мысли, т. е. оттенков и ограничений дальнейших, выража-
емых обстоятельствами.  А так  как,  далее,  логическое
сказуемое  и логическое подлежащее могут быть сложными,
то каждая из составных частей их  сама  может  получить
наименование  термина.  Так  пользуются словом "термин"
философы.  По Геккелю, называвшему себя Гоклением, ter-
minus есть "oratio rei essentiam significans - речение,
обозначающее сущность вещи".  По  Гутберлету,  "речение
(sprachlicher  Ausdruck)  содержит  понятия посредством
слова. Поскольку это последнее в человеческом пользова-
нии взаимно отграничивает понятия и таким образом наме-
чает границу как пограничный знак, оно называется в фи-
лософском словоупотреблении термином".  По Гефлеру, на-
учные термины суть "слова,  значение коих  -  понятия".
XII.  Итак,  в  приложении к философской и научной речи
понятно словоупотребление: термин, terminus, horos. Это
какие-то границы, какие-то межи мысли. Флоренский П. А.
Термин // Acty Universitatis szegediensis de Anna fuzsf
Nominatae  Dissertationes  Stavicae SlavisUsche Mitiei-
lungen. Материалы и сообщения по славяноведению. XVIII.
Szegeii, 1986. Р. 244-256, 262-264                     
 Х.-Г. ГАДАМЕР                                  
 ПОНЯТИЕ ОПЫТА И СУЩНОСТЬ ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКОГО  ОПЫТА 
 Понятие                                        
опыта  относится,  на мой взгляд,- как бы парадоксально
это ни звучало - к числу наименее ясных понятий, какими
мы  располагаем.  Поскольку в индивидуальной логике оно
играет для наук о природе ведущую роль,  оно было  под-
вергнуто  теоретико-познавательной схематизации,  кото-
рая, как мне кажется, обедняет его изначальное содержа-
ние.  Напомню о том, что уже Дильтей упрекал английский
эмпиризм в недостатке исторического образования.  Нам -
а  ведь мы сами упрекали Дильтея в неосознанном колеба-
ний между мотивами "философии жизни" и  научно-теорети-
ческими  мотивами - подобная критика кажется половинча-
той.  Действительный недостаток  предшествующей  теории
опыта - и к Дильтею это тоже относится - состоит в том,
что она целиком ориентирована на науку и потому упуска-
ет  из  виду внутреннюю историчность опыта.  Цель науки
заключается как раз в такой объективации опыта, чтобы в
нем не оставалось никаких исторических моментов.  Науч-
ный эксперимент добивается этого при помощи своей мето-
дологии. Нечто подобное, однако, осуществляет и истори-
ка-критический метод в науках о духе.  И  там  и  здесь
объективность  должна  быть гарантирована за счет того,
что опыт, лежащий в основе познания, делается воспроиз-
водимым для всех и каждого. Подобно тому как в науках о
природе эксперименты должны допускать возможность  пов-
торной  проверки,  точно  так  же и в науках о духе все
действия должны быть контролируемыми. И постольку в на-
уке  не  может быть места для исторического опыта.  При
этом современная наука лишь развивает на свой методоло-
гический лад то, стремление к чему заложено уже во вся-
ком опыте. Ведь всякий опыт значим лишь постольку, пос-
кольку он подтверждается; в этом смысле его достоинство
покоится на его принципиальной повторимости.  Это  зна-
чит, однако, что опыт по самому своему существу снимает
в себе и тем самым как бы стирает свою историю. Это от-
носится уже к опыту повседневной жизни, но прежде всего
к научной постановке опыта.  И поэтому то,  что  теория
опыта телеологически ориентирована на получение истины,
которое происходит в этом опыте,  является не  какой-то
случайной односторонностью современной теории науки, но
фактически обоснованно.  В-новейшую эпоху  Эдмунд  Гус-
серль  прежде  всего сосредоточил свое внимание на этом
вопросе. Все в новых и новых исследованиях он стремится
показать  односторонность  присущей  наукам идеализации
опыта * С этой целью Гуссерль  дает  генеалогию  опыта,
который,  как  опыт жизненного мира,  предшествует осу-
ществляемой науками идеализации. И тем не менее он сам,
на мой взгляд, все еще страдает критикуемой им односто-
ронностью. Делая восприятие в качестве внешнего воспри-
ятия,  направленного на простую телесность, фундаментом
всего дальнейшего опыта,  он все еще проецирует идеали-
зированный  мир  точного  научного опыта на изначальный
опыт  мира.  Попытка  Гуссерля   чувственно-генетически
возвратиться  к  источнику опыта и преодолеть идеализа-
цию,  осуществляемую науками,  сталкивается,  очевидным
образом,  с той трудностью, что чистая трансценденталь-
ная субъективность "эго" в действительности не дана нам
как таковая, но всегда дана в идеализации, осуществляе-
мой языком,- идеализации,  которая с самого начала при-
сутствует  во всяком получении опыта и в которой сказы-
вается принадлежность единичного "Я" к языковой общнос-
ти.  В самом деле, обращаясь к истокам современной тео-
рии науки и современной логики, мы сталкиваемся с проб-
лемой,  в какой мере вообще возможно чистое пользование
нашим разумом, дабы продвигаться вперед, руководствуясь
методологическими  принципами,  и возвыситься над всеми
предрассудками и предвзятыми мнениями, в первую очередь
"вербалистскими".  В этой области особенная заслуга Бэ-
кона состоит в том,  что он не удовлетворился имманент-
ной логической задачей:  построить тео* См.,  например,
его работы: "Опыт и суждения" и "Кризис европейских на-
ук и трансцендадтальная феноменология" (Husseri Е.  Er-
fahrung und Urteil. 1954. S. 421 Die Krisis der europa-
ischen  Wissenschaften und die transzendentale Phanome-
nologie [1954). S. 48 tf., 130 lt.). Ред.              
РНК) опыта как теорию правильной индукции,  но  подверг
рассмотрению  всю моральную сложность и антропологичес-
кую сомнительность подобного опыта.  Его метод индукции
стремится  подняться над той беспорядочностью и случай-
ностью,  с которой осуществляется повседневный опыт,  в
особенности же над его диалектическим использованием. В
этой связи он переворачивает старую, основанную на enu-
meratio simplex (простое перечисление) теорию индукции,
которой придерживалась еще гуманистическая  схоластика,
что возвещает уже новую эпоху, эпоху методического исс-
ледования.  Понятие индукции основывается на  том,  что
обобщение  происходит  на основе случайных наблюдений и
может претендовать на истинность до тех пор,  пока  ему
не  встретился противоположный пример.  Бэкон,  как из-
вестно, противопоставляет предвосхищению (anticipatio),
этому поспешному обобщению повседневного опыта,  искус-
ное толкование истинного бытия  природы  (interpretatio
naturae). Оно призвано путем методически организованных
экспериментов сделать возможным постепенное восхождение
к истинным, неколебимым всеобщностям, к простейшим фор-
мам природы.  Этот истинный метод характеризуется  тем,
что дух здесь не предоставлен самому себе.  Ему не поз-
волено воспарять куда ему вздумается.  Требование, нап-
ротив, состоит в том, чтобы постепенно (gradatirn) под-
ниматься от особенного ко всеобщему с целью  приобрести
упорядоченный, избегающий всякой поспешности опыт. Раз-
рабатываемый им метод Бэкон сам называет  "не  испытан-
ным".  Но следует принять во внимание, что опыт, экспе-
римент у Бэкона не всегда означает технические меропри-
ятия естествоиспытателя, который изолирует, искусствен-
но воспроизводит и делает измеримыми природные  процес-
сы.  Скорее опыт есть также и прежде всего искусное ру-
ководство духом,  которому мы  не  позволяем  предаться
поспешным обобщениям и который учится сознательно варь-
ировать свои наблюдения над природой, сознательно стал-
кивать  между собой отдаленнейшие,  по видимости дальше
всего отстоящие друг от друга случаи,  и таким  образом
постепенно  и непрерывно,  путем исключения восходить к
аксиомам *. В целом приходится согласиться с традицион-
ной критикой Бэкона и признать,  что его методологичес-
кие рекомендации неудовлетворительны. Они носят слишком
неопределенный и общий характер и,  особенно в примене-
нии к исследованию природы - сегодя это очевидно,- ока-
зываются малоплодотворными.  Нет сомнений, этот против-
ник пустых диалектических ухищрений сам еще крепко свя-
зан с той метафизической традицией и ее диалектическими
формами аргументации,  против которых он выступает. Его
цель - покорить природу,  подчиняясь ей, его новый под-
ход к природе, нападение и принуждение ее - все то, что
сделало  из  него  предшественника  современной науки,-
есть, однако, лишь * См.: Бэкон Ф. Соч. В 2 т.М., 1978.
Т.  2.  С.  14-16,  60-61.                             

К титульной странице
Вперед
Назад