поездов, силой захватывали их идвигались обратно. Им на сме
ну прибывали новые отряды. Это была тяжелая, давящая на
нервы война, без надежды на серьезный успех. Пока что горст
ка удерживала тьмы. Пленных не брали.
Своих убитых складывали на платформы. Сами жили в
товарных вагонах с печками. За спиной —рабочий Таганрог,
40 тысяч рабочих. На добровольцев те смотрели мрачно, ред
кие юнкерские патрули вызывали у них злобу. 14 января рабо
чие Балтийского завода восстали. Два дня юнкера отбивались,
начальник училища полковник Мастыко собрал их вокруг се
бя и приказал пробиваться к Кутепову. Был ранен. Его несли по
улице под обстрелом. Мастыко видел, что с ним юнкерам тя
жело и они все тут лягут. Он приказал его оставить, прикрик
нул, и молоденькие юноши, хмурясь и отворачиваясь, побежа
ли вдоль улицы. Он проводил их взглядом и застрелился. Не
первым и не последним был полковник Мастыко, царство ему
небесное!
Но все же половина юнкеров добралась до Кутепова.
Это не война, этому нет названия.
Под Таганрогом добровольцы не могли долго держаться. Их
просто вытесняла накапливающаяся масса, рвала маленькую
плотину Кутепова.
Они тогда еще не могли знать, что обречены. Ни ложившие
ся лицом в снег фронтовые офицеры, ни четырнадцатилетние
кадеты, ни бесстрашные юнкера, ни старые генералы.
ВДобровольческой армии потом было всё —и жестокость,
и воровство, и грабежи. Гражданская война пробуждает в чело
веке звериное начало. Но тогда, в начале восемнадцатого года,
добровольцы были рыцарями Белой жертвенной идеи.
Когда в Новочеркасском войсковом соборе отпевали по
гибших мальчиков, чувства и мысли живых обращались к Гос
поду с немым вопросом: за что они погибают? За чьи грехи?
Это были русские 300 спартанцев, перегородившие в новом
Фермопильском ущелье путь полчищам врагов —соотечест
венников.
Разбившаяся сказка о дворянской империи собрала на До
ну в январе 1918 года около четырех тысяч добровольцев. По
этому поводу возникает множество аналогий. Может ли куль
турный человек безболезненно изменить исторической тради
ции, в которой жили еще его отцы и деды и которая, по сути,
является духовной оболочкой его физической жизни? Или не
может, и поэтому обречен сражаться не на жизнь, а на смерть?
А что было до этого крестьянину, казаку, рабочему?
Тоска по утраченной прекрасной родине ощущалась далеко
не всеми.
113
