48 / 196
ЛЕВ КОТЮКОВ
Известный критик Лобанов в давней своей статье “Сила
благодатная" о творчестве Рубцова писал:
“Психологическая объемность поэтической мысли не
возможна при рассудочном миросозерцании, она требует
прорыва в глубины природы и народного духа.”
В основе мысль верная и четкая. Но вот почему “требу
ет прорыва”? От Рубцова требует? Как будто многие спо
койно прорываются куда надо, а Рубцов не желает, хоть
тресни. Да, да, именно в таком плане была написана ста
тья, с откровенным призывом к прорывам и надрывам. Ми
лейший Михаил Петрович, увы!, как и Друзин, не понял,
что этот прорыв состоялся — и сила сего прорыва по сню
пору движет русскую поэзию, и не только поэзию.
Человек еще до своего рождения наделен волей не толь
ко к жизни, но и к смерти.
Некий интеллектуал, предпочитающий читать Набоко
ва на английском, высокомерно заявил, что воля к смерти
у Рубцова преобладала над волей к жизни. Думается, по
добное умозаключение неслучайно. Ежели вышеупомяну
тый господин и Пушкина предпочтет читать на английс
ком, то еще до больших откровений дойдет.
Воля жизни в Рубцове преобладала над смертью!
Говорю об этом категорично, ибо знал поэта не только
по его стихам, хотя порой стихи говорят о творце то, что и
ему самому неведомо. Но это неведомое — в наших душах,
ибо как глаголет старая истина: “Человек — мера всего
существующего и несуществующего". Как бы несуществу
ющего! Ибо нет ничего несуществующего. Все субъектив
ное есть объективное. И никто не знает: явь порождает сны
или сны порождают явь?..
И Рубцов не знал. Но знал, что смерть есть неизвестная
форма жизни. Знал, что умрет, но не верил в это. Верил в
эту жизнь и любил эту жизнь, а не какую-то иную.
47