ружили искаженные непонятной злобой лица... Толпа
щетинилась штыками. «На штыки Кутепова!»... сперва от
дельными голосами, а потом все множившимися неис
товствовала толпа, взвинчивая и возбуждая себя своими
же криками. Заодно доставалось и нам, офицерам... Было
видно, как на поляне сбились офицеры небольшими
группами... Кутепов вдруг точно вырос. Холодной реши
мостью засветился его взгляд, и, покрывая голосом кри
ки толпы, он позвал:
—
Преображенцы, ко мне!.. Преображенцы, вы ли выда
дите своего командира?
Наваждение спало. Мы в один миг были окружены свои
ми людьми. Полк сомкнулся вокруг своего командира...
III
Кутепов, вступив в войну (для него уже вторую) с репу
тацией блестящего строевика, точно окунулся в родную
стихию и сразу завоевал себе репутацию боевого офице
ра, уже выдающегося во всех отношениях, выдающегося
даже среди тех, кто почитаться таковыми могли сами. Мы,
младшие офицеры, верили слову Кутепова. Молодость,
хотя и склонна к зубоскальству, но, как никто, поддается
обаянию отваги. Храбрый офицер —в сущности тавтоло
гия. Кто не храбр, тот не может, не вправе быть офицером.
Храбростью проявляется благородная сторона человечес
кой натуры. В храбрости и подвиге победа духа над тлени
ем... Рыцарство недаром обозначало во все века тот идеал,
к которому мужчина должен стремиться.
Кутепов был храбр той волевой храбростью, которая,
сознательно преодолев страх смерти, уже не имеет далее
задерживающих рубежей, кроме велений разума. Мы, ста
раясь изо всех сил быть храбрыми, все-таки сознавали, что
Кутепов храбрее нас. Этим объяснялось то влияние, кото
рое он как начальник имел над нами в бою.
27
июля 1915 года, под Петриловым, в период отступле
ния от Хелма, Кутепов, командуя 4-й ротой, по собствен
ной инициативе перешел из резерва в контратаку, увидя,
что немцы, прорвавши фронт, начинают угрожающе раз
