- Сен-жюльен - приличное вино, - сквозь сон слышал
пес, - но только ведь теперь же его нету.              
     Глухой, смягченный потолками и коврами,  хорал до-
несся откуда-то сверху и сбоку.                        
     Филипп Филиппович позвонил и пришла Зина.         
     - Зинуша, что это такое значит?                   
     - Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович,
- ответила                                             
     Зина.                                             
     - Опять!  - Горестно воскликнул Филипп Филиппович,
- ну,  теперь стало быть,  пошло,  пропал калабуховский
дом. Придется уезжать, но куда спрашивается. Все будет,
как по маслу.  Вначале каждый вечер пение, затем в сор-
тирах замерзнут трубы,  потом лопнет  котел  в  паровом
отоплении и так далее. Крышка Калабухову.              
     - Убивается Филипп Филиппович,  - заметила, улыба-
ясь, Зина и унесла груду тарелок.                      
     - Да ведь как не убиваться?!  - Возопил Филипп Фи-
липпович, - Ведь это какой дом был - вы поймите!       
     - Вы слишком мрачно смотрите на вещи,  Филипп  Фи-
липпович,  -  возразил красавец тяпнутый,  - они теперь
резко изменились.                                      
     - Голубчик,  вы меня знаете? Не правда ли? Я - че-
ловек фактов, человек наблюдения. Я - враг необоснован-
ных  гипотез.  И  это очень хорошо известно не только в
россии,  но и в европе.  Если я что-нибудь говорю, зна-
чит, в основе лежит некий факт, из которого я делаю вы-
вод.  И вот вам факт: вешалка и калошная стойка в нашем
доме.                                                  
     - Это интересно...                                
     Ерунда - калоши.  Не в калошах счастье,  - подумал
пес, - но личность выдающаяся.                         
     - Не угодно ли - калошная стойка. С 1903года я жи-
ву в этом доме. И вот, в течение этого времени до марта
1917  года не Было ни одного случая - подчеркиваю крас-
ным карандашом н и о д н о г о - чтобы из нашего парад-
ного внизу при общей незапертой двери пропала хоть одна
пара калош. Заметьте, здесь 12 квартир, у меня прием. В
марте 17-го года в один прекрасный день пропали все ка-
лоши,  в том числе две пары моих, 3 палки, пальто и са-
мовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекрати-
ла свое существование.  Голубчик! Я не говорю уже о па-
ровом отоплении. Не говорю. Пусть: раз социальная рево-
люция - не нужно топить.  Но я спрашиваю: почему, когда
началась  вся  эта история,  все стали ходить в грязных
калошах и валенках по мраморной лестнице? Почему калоши
нужно до сих пор еще запирать под замок? И еще пристав-
лять к ним солдата, чтобы кто-либо их не стащил? Почему
убрали ковер с парадной лестницы? Разве карл маркс зап-
рещает держать на лестнице ковры?  Разве  где-нибудь  у
карла  маркса  сказано,  что 2-й подьезд калабуховского
дома на пречистенеке следует забить  досками  и  ходить
кругом через черный двор? Кому это нужно? Почему проле-
тарий не может оставить свои калоши  внизу,  а  пачкает
мрамор?                                                
     - Да у него ведь,  Филипп Филиппович,  и вовсе нет
калош, - заикнулся было тяпнутый.                      
     - Ничего похожего!  - Громовым голосом ответил Фи-
липп Филиппович и налил стакан вина. - Гм... Я не приз-
наю ликеров после обеда: они тяжелят и скверно действу-
ют  на печень...  Ничего подобного!  На нем есть теперь
калоши и эти к мои!  Это как раз те самые калоши, кото-
рые исчезли                                            
     весной 1917 года.  Спрашивается, - ктоих попер? Я?
Не может быть.  Буржуй Саблин? (Филипп Филиппович ткнул
пальцем в потолок). Смешно даже предположить. Сахароза-
водчик Полозов?  (Филипп Филиппович указал вбок).  Ни в
коем случае! Да-с! Но хоть бы они их снимали на лестни-
це! (Филипп Филиппович начал багроветь). На какого чер-
та убрали цветы с площадок? Почему электричество, кото-
рое,  дай бог памяти, тухло в течение 20-ти лет два ра-
за,  в теперешнее время аккуратно гаснет раз  в  месяц?
Доктор Борменталь, статистика - ужасная вещь. Вам, зна-
комому с моей последней работой,  это  известно  лучше,
чем кому бы то ни было другому.                        
     - Разруха, Филипп Филиппович.                     
     - Нет,  -  совершенно уверенно возразил Филипп Фи-
липпович,  - нет.  Вы первый,  дорогой  Иван  Арнольдо-
вич,воздержитесь  от  употребления  самого этого слова.
Это - мираж,  дым,  фикция,  - Филипп Филиппович широко
растопырил короткие пальцы, отчего две тени, похожие на
черепах,  заерзали по скатерти.  - Что такое  эта  ваша
разруха?  Старуха с клюкой?  Ведьма, которая выбила все
стекла,  потушила все лампы? Да ее вовсе и не существу-
ет.  Что  вы подразумеваете под этим словом?  - Яростно
спросил Филипп Филиппович у несчастной картонной  утки,
висящей кверху ногами рядом с буфетом, и сам же ответил
за нее.  - Это вот что: если я, вместо того, чтобы опе-
рировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хо-
ром,  у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную,
начну,  извините за выражение,  мочиться мимо унитаза и
то же самое будут делать зина и Дарья Петровна, в убор-
ной начнется разруха.  Следовательно, разруха не в кло-
зетах,  а в головах.  Значит, когда эти баритоны кричат
"бей разруху!" - Я смеюсь.(Лицо Филиппа Филипповича пе-
рекосило так, что тяпнутый открыл рот).Клянусь вам, мне
смешно!  Это означает,  что каждый из них должен лупить
себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие
галлюцинации  и  займется чисткой сараев - прямым своим
делом,  - разруха исчезнет сама собой.  Двум богам слу-
жить нельзя! Невозможно в одно время подметать трамвай-
ные пути и устраивать судьбы каких-то  испанских  обор-
ванцев!  Это никому не удается,  доктор,  и тем более -
людям,  которые, вообще отстав в развитии от европейцев
лет на 200,  до сих пор еще не совсем уверенно застеги-
вают свои собственные штаны!                           
     Филипп Филиппович вошел в азарт. Ястребиные ноздри
его раздувались.  Набравшись сил после  сытного  обеда,
гремел он подобно древнему пророку и голова его сверка-
ла серебром.                                           
     Его слова  на сонного пса падали точно глухой под-
земный гул.  То сова с глупыми желтыми глазами выскаки-
вала  в сонном видении,  то гнусная рожа повара в белом
грязном колпаке, то лихой ус Филиппа Филипповича, осве-
щенный  резким  электр  вом от абажура,  то сонные сани
скрипели и пропадали,  а в  собачьем  желудке  варился,
плавая в соку, истерзанный кусок ростбифа.             
     Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать, -
мутно мечтал пес,  - первоклассный деляга.  Впрочем,  у
него и так, повидимому, денег куры не клюют.           
     - Городовой! - Кричал Филипп Филиппович. - Городо-
вой!  "Угу-гу-гу!" Какие-то  пузыри  лопались  в  мозгу
пса... Городовой! Это и только это. И совершенно неваж-
но - будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поста-
вить  городового  рядом  с каждым человеком и заставить
этого городового умерить вокальные порывы  наших  граж-
дан. Вы говорите разруха. Я вам скажу, доктор, что нич-
то не изменится к лучшему в нашем доме,  да и во всяком
другом доме,  до тех пор,  пока не усмирят этих певцов!
Лишь только они прекратят свои концерты, положение само
собой изменится к лучшему.                             
     - Контрреволюционные вещи вы говорите,  Филипп Фи-
липпович,  - шутливо заметил тяпнутый, - не дай бог вас
кто-нибудь услышит...                                  
     - Ничего опасного,  - с жаром возразил Филипп  Фи-
липпович.  -  Никакой контрреволюции.  Кстати,  вот еще
слово,  которое я совершенно не выношу. Абсолютно неиз-
вестно - что под ним скрывается?  Черт его знает! Так я
и говорю: никакой этой самой контрреволюции в моих сло-
вах нет. В них здравый смысл и жизненная опытность.    
     Тут Филипп Филиппович вынул из-за воротничка хвост
блестящей  изломанной салфетки и,  скомкав,  положил ее
рядом с недопитым стаканом вина.  Укушенный тотчас под-
нялся и поблагодарил: "мерси".                         
     - Минутку,  доктор!  - Приостановил его Филипп Фи-
липпович,  вынимая из кармана брюк бумажник.  Он прищу-
рился,  отсчитал белые бумажки и протянул их укушенному
со словами:  - сегодня вам, Иван Арнольдович, 40 рублей
причитается. Прошу.                                    
     Пострадавший от пса вежливо поблагодарил и,  крас-
нея, засунул деньги в карман пиджака.                  
     - Я сегодня вечером не нужен вам,  Филипп Филиппо-
вич?- Осведомился он.                                  
     - Нет,  благодарю вас, голубчик. Ничего делать се-
годня не будем.  Во-первых,  кролик издох, а во-вторых,
сегодня в большом - "аида".  А я давно не слышал.  Люб-
лю... Помните? Дуэт... Тари-ра-рим.                    
     - Как  это  вы успеваете,  Филипп Филиппович?  - С
уважением спросил врач.                                
     - Успевает всюду тот,  кто никуда не торопится,  -
назидательно об'яснил хозяин.  - Конечно, если бы я на-
чал прыгать по заседаниям,  и распевать целый день, как
соловей, вместо того, чтобы заниматься прямым своим де-
лом,  я бы никуда не поспел, - под пальцами Филиппа Фи-
липповича в кармане небесно заиграл репетитор, - начало
девятого... Ко второму акту поеду... Я сторонник разде-
ления труда.  В большом пусть поют,  а я буду  опериро-
вать.  Вот и хорошо.  И никаких разрух... Вот что, Иван
Арнольдович,  вы все же следите внимательно: как только
подходящая смерть, тотчас со стола - в питательную жид-
кость и ко мне!                                        
     - Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, - паталогоа-
натомы мне обещали.                                    
     - Отлично,  а  мы пока этого уличного неврастеника
понаблюдаем.                                           
     Пусть бок у него заживает.                        
     Обо мне заботится,  - подумал пес, - очень хороший
человек. Я знаю кто это. Он - волшебник, маг и кудесник
из собачьей сказки...  Ведь не может же быть, чтобы все
это  я видел во сне.  А вдруг - сон?  (Пес во сне дрог-
нул). Вот проснусь...И ничего нет. Ни лампы в шелку, ни
тепла,  ни сытости. Опять начинается подворотня, безум-
ная стужа,  оледеневший асфальт,  голод,  злые  люди...
Столовая, снег... Боже, как тяжело мне будет!..        
     Но ничего этого не  случилось.  Именно  подворотня
растаяла, как мерзкое сновидение, и более не вернулась.
     Видно, уж не так страшна разруха. Невзирая на нее,
дважды  день,  серые гармоники под подоконником налива-
лись жаром и тепло волнами расходилось по всей  кварти-
ре.                                                    
     Совершенно ясно: пес вытащил самый главный собачий
билет.  Глаза его теперь не менее двух раз в день нали-
вались благодарными слезами  по  адресу  пречистенского
мудреца.  Кроме того,  все трюмо в гостиной, в приемной
между шкафами отражали удачливого пса - красавца.      
     Я -  красавец.  Быть  может,  неизвестный  собачий
принц-инкогнито,  размышлял пес, глядя на лохматого ко-
фейного  пса с довольной мордой,  разгуливающего в зер-
кальных далях. - Очень возможно, что бабушка моя       
     согрешила с водолазом.  То-то я смотрю - у меня на
морде - белое пятно.  Откуда оно,  спрашивается? Филипп
Филиппович  -  человек с большим вкусом - не возьмет он
первого попавшегося пса-дворнягу.                      
     В течение недели пес сожрал столько же,  сколько в
полтора последних голодных месяца на улице.  Ну, конеч-
но, только по весу. О качестве еды у Филиппа Филиппови-
ча и говорить не приходилось. Если даже не принимать во
внимание  того,  что ежедневно Дарьей Петровной закупа-
лась груда обрезков на смоленском рынке на  18  копеек,
достаточно упомянуть обеды в 7 часов вечера в столовой,
на которых  пес  присутствовал,  несмотря  на  протесты
изящной  зины.  Во  время этих обедов Филипп Филиппович
окончательно получил звание божества. Пес становился на
задние  лапы и жевал пиджак,  пес изучил звонок Филиппа
Филипповича -  два  полнозвучных  отрывистых  хозяйских
удара, и вылетал с лаем встречать его в передней. Хозя-
ин вваливался  в  чернобурой  лисе,  сверкая  миллионом
снежных блесток,  пахнущий мандаринами, сигарами, духа-
ми,  лимонами,  бензином,  одеколоном,  сукном, и голос
его, как командная труба, разносился по всему жилищу.  
     - Зачем ты,  свинья, сову разорвал? Она тебе меша-
ла? Мешала, я тебя спрашиваю? Зачем профессора мечнико-
ва разбил?                                             
     - Его,  Филипп Филиппович,  нужно хлыстом отодрать
хоть один раз,  возмущенно говорила Зина, - а то он со-
вершенно избалуется.  Вы поглядите, что он с вашими ка-
лошами сделал.                                         
     - Никого драть нельзя,  - волновался Филипп Филип-
пович, - запомни это раз навсегда. На человека и на жи-
вотное можно действовать только внушением. Мясо ему да-
вали сегодня?                                          
     - Господи,  он весь дом обожрал. Что вы спрашивае-
те, Филипп Филиппович. Я удивляюсь - как он не лопнет. 
     - Ну и пусть ест на здоровье...  Чем тебе помешала
сова, хулиган?                                         
     - У-у!  - Скулил пес-подлиза и полз на брюхе,  вы-
вернув лапы.                                           
     Затем его  с гвалтом волокли за шиворот через при-
хожую в кабинет.  Пес подвывал,  огрызался, цеплялся за
ковер, ехал на заду, как в цирке. Посредине кабинета на
ковре лежала стеклянно-глазая сова с  распоротым  живо-
том,  из которого торчали какие-то красные тряпки, пах-
нущие нафталином.  На столе валялся вдребезги  разбитый
портрет.                                               
     - Я нарочно не убрала,  чтобы вы  полюбовались,  -
расстроенно  докладывала Зина,  - ведь на стол вскочил,
мерзавец!  И за хвост ее - цап! Я опомниться не успела,
как  он  ее всю растерзал.  Мордой его потычьте в сову,
Филипп Филиппович, чтобы он знал, как вещи портить.    
     И начинался вой.  Пса,  прилипшего к ковру, тащили
тыкать в сову,  причем пес заливался горькими слезами и
думал - "бейте, только из квартиры не выгоняйте".      
     - Сову чучельнику отправить сегодня же.  Кроме  то
тебе  8  рублей и 15 копеек на трамвай,  с'езди к мюру,
купи ему хороший ошейник с цепью.                      
     На следующий  день на пса надели широкий блестящий
ошейник.  В первый момент,  поглядевшись в зеркало,  он
очень расстроился,  поджал хвост и ушел в ванную комна-
ту,  размышляя - как бы ободрать его о сундук или ящик.
Но очень скоро пес понял,  что он - просто дурак.  Зина
повела его гулять на цепи по обухову переулку. Пес шел,
как арестант, сгорая от стыда, но, пройдя по пречистен-
ке до храма христа,  отлично сообразил,  что  значит  в
жизни ошейник. Бешеная зависть читалась в глазах у всех
встречных псов, а у мертвого переулка - какой-то долго-
вязый  с обрубленным хвостом дворняга облаял его "барс-
кой сволочью" и "шестеркой".  Когда пересекали трамвай-
ные рельсы,  милиционер посмотрел на ошейник с удоволь-
ствием и уважением,  а когда вернулись, произошло самое
невиданное в жизни: Федор-швейцар собственноручно отпер
парадную                                               
     дверь и впустил Шарика,  зине он при этом заметил:
- ишь, каким лохматым обзавелся Филипп Филиппович. Уди-
вительно жирный.                                       
     - Еще бы, - за шестерых лопает, - пояснила румяная
и красивая от мороза Зина.                             
     Ошейник - все равно,  что портфель, - сострил мыс-
ленно пес,  и,  виляя задом, последовал в бельэтаж, как
барин.                                                 
     Оценив ошейник  по достоинству,  пес сделал первый
визит в то главное отделение рая,  куда до сих пор вход
ему  был категорически воспрещен именно в царство пова-
рихи Дарьи Петровны.  Вся квартира не стоила и двух пя-
дей  Дарьиного  царства.  Всякий день в черной и сверху
облицованной кафелем плите стреляло и  бушевало  пламя.
Духовой  шкаф  потрескивал.  В  багровых столбах горело
вечной огненной мукой и неутоленной страстью лицо Дарьи
Петровны. Оно лоснилось и отливало жиром. В модной при-
ческе на уши и с корзинкой  светлых  волос  на  затылке
светились 22 поддельных бриллианта. По стенам на крюках
висели золотые кастрюли,  вся кухня громыхала запахами,
клокотала и шипела в закрытых сосудах...               
     - Вон!  - Завопила Дарья Петровна,  - вон, беспри-
зорный  карманник!  Тебя тут не хватало!  Я тебя кочер-
гой!..                                                 
     Чего ты?  Ну,чего  лаешься?  - Умильно щурил глаза
пес.  - Какой же я карманник? Ошейник вы разве не заме-
чаете?  - И он боком лез в дверь, просовывая в нее мор-
ду.                                                    
     Шарик-пес обладал каким-то секретом покорять серд-
ца людей.  Через два дня он уже лежал рядом с  корзиной
углей  и смотрел,  как работает дарья Петровна.  Острым
узким ножом она отрубала беспомощным рябчикам головы  и
лапки,  затем, как яростный палач, с костей сдирала мя-
коть,  из кур вырывала внутренности,  что-то вертела  в
мясорубке.  Шарик  в это время терзал рябчикову голову.
Из миски с молоком  Дарья  Петровна  вытаскивала  куски
размокшей  булки,  смешивала их на доске с мясной каши-
цей,  заливала все это сливками,  посыпала солью,  и на
доске лепила котлеты.  В плите гудело как на пожаре,  а
на сковородке ворчало, пузырилось и прыгало. Заслонка с
громом отпрыгивала, обнаруживала страшный ад, в котором
пламя клокотало и переливалось.                        
     Вечером потухала каменная пасть,  в окне кухни над
белой половинной занавесочкой стояла  густая  и  важная
пречистенская ночь с одинокой звездой. В кухне было сы-
ро на полу,  кастрюли сияли таинственно  и  тускло,  на
столе  лежала  пожарная фуражка.  Шарик лежал на теплой
плите, как лев на воротах и, задрав от любопытства одно
ухо,  глядел,  как  черноусый и взволнованный человек в
широком кожаном поясе за полуприкрытой дверью в комнате
зины  и  Дарьи Петровны обнимал Дарью Петровну.  Лицо у
той горело мукой и страстью все,  кроме мертвенного на-
пудренного носа.  Щель света лежала на портрете черноу-
сого и пасхальный розан свисал с него.                 
     - Как  демон пристал,- бормотала в полумраке Дарья
Петровна - Отстань!  Зина сейчас придет.  Что ты, чисто
тебя тоже омолодили?                                   
     - Нам это ни к чему, - плохо владея собой и хрипло
отвечал черноусый. - До чего вы огненная! Вечерами пре-
чистенская звезда скрывалась за тяжкими шторами и, если
в  большом  театре  не  было "аиды" и не было заседания
всероссийского хирургического общества,  божество поме-
щалось в кабинете в глубоком кресле. Огней под потолком
не было. Горела только одна зеленая лампа на столе. Ша-
рик  лежал на ковре в тени и,  не отрываясь,  глядел на
ужасные дела.  В отвратительной едкой и мутной  жиже  в
стеклянных сосудах лежали человеческие мозги.  Руки бо-
жества,  обнаженные по локоть,  были в рыжих  резиновых
перчатках,  и скользкие тупые пальцы копошились в изви-
линах. Временами божество                              
     вооружалось маленьким сверкающим ножиком и тихонь-
ко резало желтые упругие мозги.                        
     - "К берегам священным Нила",  - тихонько напевало
божество,  закусывая губы и вспоминая золотую  внутрен-
ность большого театра.                                 
     Трубы в этот час нагревались до высшей точки. Теп-
ло от них поднималось к потолку,  оттуда расходилось по
всей комнате,  в песьей шкуре оживала последняя, еще не
вычесанная самим Филиппом Филипповичем, но уже обречен-
ная блоха.  Ковры глушили звуки в квартире. А потом да-
леко звенела входная дверь.                            
     Зинка в кинематограф пошла,  - думал пес,  - а как
придет, ужинать, стало быть, будем. Сегодня, надо пола-
гать, - телячьи отбивные!
                              
     ****** 
                                           
     В этот ужасный  день  еще  утром  Шарика  кольнуло
предчувствие.  Вследствие этого он вдруг заскулил и ут-
ренний завтрак полчашки  овсянки  и  вчерашнюю  баранью
косточку - сьел без всякого аппетита. Он скучно прошел-
ся в приемную и легонько подвыл там на собственное  от-
ражение.  Но днем послетого, как Зина сводила его погу-
лять на бульвар,  день пошел обычно.  Приема сегодня не
было потому,  что, как известно, по вторникам приема не
бывает, и божество сидело в кабинете, развернув на сто-
ле какие-то тяжелые книги с пестрыми картинками.  Ждали
обеда. Пса несколько оживила мысль о том, что сегодняна
второе блюдо, как он точно узнал на кухне, будет индей-
ка.  Проходя по коридору,  пес услышал,  как в кабинете
Филиппа  Филипповича  неприятно  и неожиданно прозвенел
телефон.  Филипп Филиппович взял трубку,  прислушался и
вдруг взволновался.                                    
     - Отлично, - послышался его голос, - сейчас же ве-
зите, сейчас же!                                       
     Он засуетился,  позвонил и вошедшей зине  приказал
срочно подавать обед.                                  
     - Обед! Обед! Обед!                               
     В столовой тотчас застучали тарелками,  Зина забе-
гала, из кухни послышалась воркотня Дарьи Петровны, что
индейка не готова. Пес опять почувствовал волнение.    
     Не люблю кутерьмы в квартире, - раздумывал он... И
только  он это подумал,  как кутерьма приняла еще более
неприятный характер. И прежде всего благодаря появлению
тяпнутого некогда доктора Борменталя.  Тот привез с со-
бой дурно пахнущий чемодан,  и даже не раздеваясь, уст-
ремился с ним через коридор в смотровую.  Филипп Филип-
пович бросил недопитую чашку кофе,  чего с ним  никогда
не случалось,  выбежал навстречу Борменталю, чего с ним
тоже никогда не бывало.                                
     - Когда умер? - Закричал он.                      
     - Три часа назад.  - Ответил Борменталь, не снимая
заснеженной шапки и расстегивая чемодан.               
     Кто такой умер? - Хмуро и недовольно подумал пес и
сунулся под ноги, - терпеть не могу, когда мечутся.    
     - Уйди из-под ног!  Скорей, скорей, скорей! - Зак-
ричал  Филипп  Филиппович на все стороны и стал звонить
во все звонки,  как показалось псу.  Прибежала Зина.  -
Зина!  К телефону Дарью Петровну записывать,  никого не
принимать!  Ты нужна.  Доктор Борменталь,  умоляю вас -
скорей, скорей, скорей!                                
     Не нравится мне,  не нравится, - пес обиженно нах-
мурился и стал шляться по квартире,  а вся суета сосре-
доточилась в смотровой. Зина оказалась неожиданно в ха-
лате,  похожем на саван, и начала бегать из смотровой в
кухню и обратно.                                       
     Пойти, что ли,  пожрать?  Ну их в болото,  - решил
пес и вдруг получил сюрприз.                           
     - Шарику ничего не давать,  - загремела команда из
смотровой.                                             
     - Усмотришь за ним, как же.                       
     - Запереть!                                       
     И Шарика заманили и заперли в ванной.             
     Хамство, - подумал Шарик, сидя в полутемной ванной
комнате, - просто глупо...                             
     И около  четверти часа он пробыл в ванной в стран-
ном настроении духа то в злобе,  то в каком-то  тяжелом
упадке. Все было скучно, неясно...                     
     Ладно, будете вы иметь калоши завтра, многоуважае-
мый Филипп Филиппович, - думал он, - две пары уже приш-
лось прикупить и еще одну купите.  Что б вы псов не за-
пирали.                                                
     Но вдруг его яростную мысль перебило.  Внезапно  и
ясно  почему-то  вспомнился кусок самой ранней юности -
солнечный необьятный двор у Преображенской заставы, ос-
колки солнца в бутылках, битый кирпич, вольные псы поб-
родяги.                                                
     Нет, куда  уж,  ни на какую волю отсюда не уйдешь,
зачем лгать,  тосковал пес,  сопя носом,  -  привык.  Я
барский  пес,  интеллегентное существо,  отведал лучшей
жизни.  Да и что такое воля? Так, дым, мираж, фикция...
Бред этих злосчастных демократов...                    
     Потом полутьма в ванной стала страшной,  он завыл,
бросился на дверь, стал царапаться.                    
     У-у-у! - Как в бочку пролетело по квартире.       
     Сову раздеру опять - бешено,  но бессильно подумал
пес.  Затем ослаб, полежал, а когда поднялся, шерсть на
нем встала вдруг дыбом,  почему-то в ванне померещились
отвратительные волчьи глаза.                           
     И в разгар муки дверь открылась. Пес вышел, отрях-
нувшись, и угрюмо собрался на кухню, но Зина за ошейник
настойчиво  повлекла его в смотровую.  Холодок прошел у
пса под сердцем.                                       
     Зачем же я понадобился?  - Подумал он подозритель-
но, - бок зажил. Ничего не понимаю.                    
     И он  поехал  лапами по скользкому паркету,  так и
был привезен в смотровую. В ней сразу поразило невидан-
ное освещение. Белый шар под потолком сиял до того, что
резало глаза.  В белом сиянии стоял жрец и сквозь  зубы
напевал  про священные берега Нила.  Только по смутному
запаху можно было узнать,  что это  Филипп  Филиппович.
Подстриженная его седина скрывалась под белым колпаком,
напоминающим патриарший куколь; божество было все в бе-
лом, а поверх белого, как эпитрахиль, был надет резино-
вый узкий фартук. Руки - в черных перчатках.           
     В куколе  оказался  и  тяпнутый.  Длинный стол был
раскинут,  а сбоку придвинули маленький четырехугольный
на блестящей ноге.                                     
     Пес здесь возненавидел больше  всего  тяпнутого  и
больше всего за его сегодняшние глаза.  Обычно смелые и
прямые,  ныне они бегали во все стороны от песьих глаз.
Они  были насторожены,  фальшивы и в глубине их таилось
нехорошее,  пакостное дело, если не целое преступление.
Пес глянул на него тяжело и пасмурно и ушел в угол.    
     - Ошейник, Зина, - негромко молвил Филипп Филиппо-
вич, - Только не волнуй его.                           
     У зины мгновенно стали такие же мерзкие глаза, как
у тяпнутого. Она подошла к псу и явно фальшиво поглади-
ла его. Тот с тоской и презрением поглядел на нее.     
     Что же... Вас трое. Возьмете, если захотите. Толь-
ко стыдно вам...  Хоть бы я знал,  что будете делать со
мной...                                                
     Зина отстегнула  ошейник,  пес  помотал   головой,
фыркнул.  Тяпнутый  вырос перед ним и скверный мутнящий
запах разлился от него.                                
     Фу, гадость... Отчего мне так мутно и страшно... -
Подумал пес и попятился от тяпнутого.                  
     - Скорее,  доктор, - нетерпеливо молвил Филипп Фи-
липпович.                                              
     Резко и сладко пахнуло  в  воздухе.  Тяпнутый,  не
сводя  с пса настороженных дрянных глаз,  высунул из-за
спины правую руку и быстро ткнул псу в нос ком  влажной
ваты. Шарик оторопел, в голове у него легонько закружи-
лось,  но он успел еще отпрянуть.  Тяпнутый прыгнул  за
ним, и вдруг залепил всю морду ватой. Тотчас же заперло
дыхание,  но еще раз пес успел  вырваться.  "Злодей..."
Мелькнуло в голове.  "За что?" И еще раз облепили.  Тут
неожиданно посреди смотровой представилось озеро,  а на
нем  в лодках очень веселые загробные небывалые розовые
псы. Ноги лишились костей и согнулись.                 
     - На стол!  - Веселым голосом бухнули где-то слова
Филиппа Филипповича и расплылись  в  оранжевых  струях.
Ужас  исчез,  сменился радостью.  Секунды две угасающий
пес любил тяпнутого.  Затем весь мир перевернулся  дном
кверху  и была еще почувствована холодная,  но приятная
рука под животом. Потом - ничего.                      

4.
                                                     
     На узком операционном столе  лежал,  раскинувшись,
пес  Шарик  и  голова его беспомощно колотилась о белую
клеенчатую подушку.  Живот его был выстрижен  и  теперь
доктор Борменталь, тяжело дыша и спеша, машинкой вьеда-
ясь в шерсть,  стриг голову Шарика.  Филипп Филиппович,
опершись ладонями на край стола,  блестящими, как золо-
тые обода его очков,  глазами наблюдал за этой процеду-
рой и говорил взволнованно:                            
     - Иван Арнольдович,  самый важный момент - когда я
войду в турецкое седло.  Мгновенно,умоляю вас,  подайте
отросток и тут же шить. Если там у меня начнет кровото-
чить,  потеряем время и пса потеряем. Впрочем, для него
и так никакого шанса нету, - он помолчал, прищуря глаз,
заглянул  в  как бы насмешливо полуприкрытый глаз пса и
добавил: - а знаете, жалко его. Представьте, я привык к
нему.                                                  
     Руки он вздымал в это время,  как будто благослов-
лял на трудный подвиг злосчастного пса Шарика.  Он ста-
рался, чтобы ни одна пылинка не села на черную резину. 
     Из-под выстриженной  шерсти  засверкала  беловатая
кожа собаки.  Борменталь отшвырнул машинку и вооружился
бритвой. Он намылил беспомощную маленькую голову и стал
брить.  Сильно хрустело под лезвием,  кое-где выступала
кровь.  Обрив голову, тяпнутый мокрым бензиновым комоч-
ком обтер ее, затем оголенный живот пса растянул и про-
молвил, отдуваясь: "готово".                           
     Зина открыла кран над раковиной и Борменталь  бро-
сился мыть руки. Зина из склянки полила их спиртом.    
     - Можно мне уйти,  Филипп Филиппович?  -  Спросила
она, боязливо косясь на бритую голову пса.             
     - Можешь.                                         
     Зина пропала. Борменталь засуетился дальше. Легки-
ми марлевыми салфеточками он обложил  голову  Шарика  и
тогда на подушке оказался никем не виданный лысый песий
череп и странная бородатая морда.                      
     Тут шевельнулся жрец. Он выпрямился, глянул на со-
бачью голову и сказал:                                 
     - Ну, господи, благослови. Нож.                   
     Борменталь из  сверкающей  груды  на столике вынул
маленький брюхатый ножик и подал его  жрецу.  Затем  он
облекся в такие же черные перчатки, как и жрец.        
     - Спит? - Спросил Филипп Филиппович.              
     - Спит.                                           
     Зубы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобпели
остренький, колючий блеск и, взмахнув ножичком, он мет-
ко и длинно протянул по животу Шарика рану. Кожа тотчас
разошлась  и  из  нее  брызнула кровь в разные стороны.
Борменталь набросился хищно,  стал комьями марли давить
Шарикову рану,  затем маленькими, как бы сахарными щип-
чиками зажал ее края и она высохла. На лбу у Борменталя
пузырьками  выступил  пот.  Филипп  Филиппович полоснул
второй раз и тело Шарика вдвоем начли разрывать  крючь-
ями, ножницами, какими-то скобками. Выскочили розовые и
желтые,  плачущие кровавой росой ткани. Филипп Филиппо-
вич вертел ножом в теле, потом крикнул: "ножницы!".    
     Инструмент мелькнул в руках у тяпнутого, как у фо-
кусника. Филипп Филиппович залез в глубину и в несколь-
ко поворотов вырвал из тела Шарика его семенные  железы
с какими-то обрывками. Борменталь, собершенно мокрый от
усердия и волнения,  бросился к стеклянной банке и изв-
лек из нее другие,  мокрые, обвисшие семенные железы. В
руках у профессора и ассистента запрыгали, завились ко-
роткие  влажные струны.  Дробно защелкали кривые иглы в
зажимах, семенные железы вшили на место Шариковых. Жрец
отвалился от раны, ткнул в нее комком марли и скомандо-
вал:                                                   
     - Шейте, доктор, мгновенно кожу, - затем оглянулся
на круглые белые стенные часы. Борменталь минут в 5 за-
шил голову, сломав 3 иглы.                             
     - 14 Минут делали, - сквозь стиснутые зубы пропус-
тил  Борменталь и кривой иголкой впился в дряблую кожу.
Затем оба за волновались, как убийцы, которые спешат.  
     - Нож, - крикнул Филипп Филиппович.               
     Нож вскочил ему в руки как бы сам собой, после че-
го лицо Филиппа Филипповича стало страшным.  Он оскалил
фарфоровые и золотые коронки и одним приемом  навел  на
лбу Шарика красный венец. Кожу с бритыми волосами отки-
нули как скальп. Обнажили костяной череп. Филипп Филип-
пович крикнул:                                         
     - Трепан!                                         
     Борменталь подал  ему  блестящий коловорот.  Кусая
губы,  Филипп Филиппович начал втыкать коловорот и выс-
верливать в черепе Шарика маленькие дырочки в сантимет-
ре расстояния одна от другой,  так,  что они шли кругом
всего черепа. На каждую он тратил не более пяти секунд.
Потом пилой невиданного фасона, сунув ее хвост в первую
дырочку, начал пилить, как выпиливают дамский рукодель-
ный ящик.  Череп тихо визжал и трясся. Минуты через три
крышку черепа с Шарика сняли.                          
     Тогда обнажился купол Шарикового мозга -  серый  с
синеватыми прожилками и красноватыми пятнами. Флипп Фи-
липпович въелся ножницами в оболочки и их вскрыл.  Один
раз  ударил  тонкий фонтан крови,  чуть не попал в глаз
профессору, и окропил его колпак. Борменталь с торзион-
ным пинцетом,  как тигр, бросился зажимать и зажал. Пот
с Борменталя полз потоками и лицо его стало мясистым  и
разноцветным.  Глаза  его  метались от рук профессора к
тарелке на инструментальном столе. Филипп же Филиппович
стал  положительно  страшен.  Сипение вырывалось из его
носа,  зубы открылись до десен.  Он ободрал оболочку  с
мозга и пошел куда-то вглубь, выдвигая из вскрытой чаши
полушария мозга. В это время Борменталь начал бледнеть,
одной рукой охватил грудь Шарика и хрипловато сказал:  
     - Пульс резко падает...                           
     Филипп Филиппович  зверски  оглянулся   на   него,
что-то  промычал  и  врезался еще глубже.  Борменталь с
хрустом сломал стеклянную ампулку, насосал из нее шприц
и коварно кольнул Шарика где-то у сердца.              
     - Иду к турецкому седлу, - зарычал Филипп Филиппо-
вич и окровавленными скользкими перчатками выдвинул се-
ро-желтый мозг Шарика из головы. На мгновение он скосил
глаза  на  морду Шарика,  и Борменталь тотчас же сломал
вторую ампулу с желтой жидкостью и вытянул ее в длинный
шприц.                                                 
     - В сердце? - Робко спросил он.                   
     - Что вы еще спрашиваете? - Злобно заревел профес-
сор, - все равно он уже 5 раз у вас умер. Колите! Разве
мыслимо? - Лицо у него при этом стало, как у вдохновен-
ного разбойника.                                       
     Доктор с размаьу легко всадил иглу в сердце пса.  
     - Живет, но еле-еле, - робко прошептал он.        
     - Некогда рассуждать тут - живет - не живет, - за-
сипел страшный Филипп Филиппович, - я в седле. Все рав-
но  помрет...  Ах,  ты  че...  "К берегам священным Ни-
ла...". Придаток давайте.                              
     Борменталь подал ему склянк,  в которй болтался на
нитке в жидкости белый комочек. Одной рукой - "не имеет
равных в европе...  Ей-богу!", - Смутно подумал Бормен-
таль, - он выхватил болтающийся комочек, а другой, нож-
ницами,  выстриг такой же в глубине где-то между распя-
ленными полушариями.  Шариков комочек он  вышвырнул  на
тарелку, а новый заложил в мозг вместе с ниткой и свои-
ми короткими пальцами,  ставшими точно чудом тонкими  и
гибкими,  ухитрился  янтарной  нитью  его там замотать.
После этого он выбросил из  головы  какие-то  распялки,
пинцет, мозг упрятал назад в костяную чашу, откинулся и
уже поспокойнее спросил:                               
     - Умер, конечно?..                                
     - Нитевидный пульс, - ответил Борменталь.         
     - Еще адреналину.                                 
     Профессор оболочками  забросал  мозг,   отпиленную
крышку  приложил как по мерке,  скальп надвинул и взре-
вел:                                                   
     - Шейте!                                          
     И вот наподушке появилась на окрашенном кровью фо-
не безжизненная потухшая морда Шарика с кольцевой раной
на голове.  Тут же Филипп Филиппович отвалился  оконча-
тельно,  как сытый вампир, сорвал одну перчатку, выбро-
сив из нее облако потной пудры,  другую разорвал, швыр-
нул на пол и позвонил,  нажав кнопку в стене. Зина поя-
вилась на пороге,  отвернувшись, чтобы не видеть Шарика
в крови. Жрец снял меловыми руками окровавленный куколь
и крикнул:                                             
     - Папиросу мне сейчас же, Зина. Все свежее белье и
ванну.                                                 
     Он подбородком  лег на край стола,  двумя пальцами
раздвинул правое веко пса,  заглянул в  явно  умирающий
глаз и молвил:                                         
     - Вот, черт возьми. Не издох. Ну, все равно издох-
нет. Эх, доктор Борменталь, жаль пса, ласковый был, хо-
тя и хитрый.                                           

5. 
                                                    
     Из дневника доктора Борменталя                    
     Тонкая, в писчий лист форматом  тетрадь.  Исписана
почерком Борменталя.  На первых двух страницах он акку-
ратен,  уборист и четок, в дальнейшем размашист, взвол-
нован, с большим количеством клякс.                    
     22 декабря 1924 г. Понедельник. История болезни.  
     Лабораторная собака приблизительно двух лет от ро-
ду.  Самец.  Порода дворняжка.  Кличка - Шарик.  Шерсть
жидкая,  кустами, буроватая, с подпалинами. Хвост цвета
топленого  молока.  На правом боку следы совершенно за-
жившего ожога. Питание до поступления к профессору пло-
хое,  после  недельного  пребывания - Крайне упитанный.
Вес 8 кг (знак восклицат.).  Сердце,  легкие,  желудок,
температура...                                         
     23 Декабря. В 8,30 часов вечера произведена первая
в европе операция по проф.  Преображенскому: под хлоро-
форменным наркозом удалены яичники Шарика и вместо  них
пересажены мужские яичники с придатками и семенными ка-
натиками,  взятыми от скончавшегося за 4 часа, 4 минуты
до  операции мужчины 28 лет и сохранявшимися в стерили-
зованной физиологической жидкости п проф.  Преображенс-
кому.                                                  
     Непосредственновслед за сим удален после  трепана-
ции череп ной крышки придаток мозга - гипофиз и заменен
человеческим от вышеуказанного мужчины.                
     Введено 8 кубиков хлороформа,  1 шприц камфары,  2
шприца адреналина в сердце.                            
     Показание к  операции:  постановка  опыта Преобра-
женского с комбинированной пересадкой гипофиза и  яичек
для  выяснения  вопроса  о приживаемости гипофиза,  а в
дальнейшем и о его влиянии на  омоложение  организма  у
людей.                                                 
     Оперировал проф. Ф. Ф. Преображенский.            
     Ассистировал д-р и. А. Борменталь.                
     В ночь после операции:  грозные повторные  падения
пульса.  Ожидание  смертельного исхода.  Громадные дозы
камфары по Преображенскому.                            
     24 Декабря.  Утром  -  улучшение.  Дыхание учащено
вдвое, температура 42. Камфара, кофеин под кожу.       
     25 Декабря.  Вновь ухудшение. Пульс еле прощупыва-
ется, похолодание конечностей, зрачки не реагируют. Ад-
реналин в сердце,  камфара по Преображенскому, физиоло-
гический раствор в вену.                               
     26 Декабря.  Некоторое улучшение. Пульс 180, дыха-
ние 92, температура 41. Камфара, питание клизмами.     
     27 Декабря.  Пульс  152,  дыхание 50,  температура
39,8, зрачки реагируют. Камфара под кожу.              
     28 Декабря. Значительное улучшение. В полдень вне-
запный проливной пот,  температура  37,0.  Операционные
раны в прежнем состоянии.  Перевязка. Появился аппетит.
Питание жидкое.                                        
     29 Декабря.  Внезапно  обнаружено выпадение шерсти
на лбу и на боках туловища.  Вызваны для  консультации:
профессор по кафедре кожных болезней василий васильевич
бундарев и директор Московского  ветеринарного  показа-
тельного  института.  Ими  случай признан неописанным в
литературе.  Диагностика осталась неустановленной. Тем-
пература - 37,0.                                       
     (Запись карандашом)                               
     Вечером появился первый лай (8 ч.  15 Мин.). Обра-
щает внимание резкое изменение тембра и понижение тона.
Лай вместо слова "гау-гау" на слоги "а-о",  по  окраске
отдаленно напоминает стон.                             
     30 Декабря.  Выпадение шерсти приняло характер об-
щего облысения.  Взвешивание дало неожиданный результат
- 30 кг за счет роста (удлинение) костей.  Пес по-преж-
нему лежит.                                            
     31 Декабря. Колоссальный аппетит.                 
     (В тетради - клякса.  После кляксы торопливым  по-
черком).                                               
     В 12 ч. 12 Мин. Дня пес отчетливо пролаял а-б-ыр. 
     (В тетради перерыв и дальше,  очевидно,  по ошибке
от волнения написано):                                 
     1 декабря.  (Перечеркнуто,  поправлено)  1  января
1925  г.  Фотографирован утром.  Счастливо лает "абыр",
повторяя это слово громко и как бы радостно.  В 3  часа
дня  (крупными буквами) засмеялся,  вызвав обморок гор-
ничной  зины.  Вечером  произнес  8  раз  подряд  слово
"абыр-валг", "абыр".                                   
     (Косыми буквами карандашом): профессор расшифровал
слово "абыр-валг",  оно означает  "главрыба"...  Что-то
чудовищ...                                             
     2 Января.  Фотографирован во время улыбки при маг-
нии.  Встал  с  постели  и уверенно держался полчаса на
задних лапах. Моего почти роста.                       
     (В тетради вкладной лист).                        
     Русская наука чуть не понесла тяжелую утрату.     
     История болезни профессора ф. Ф. Преображенского. 
     В 1 час 13 мин.  - Глубокий обморок с проф. Преоб-
раженским.  При падении ударился головой о палку стула.
Т-а.                                                   
     В моем и зины присутствии пес (если псом, конечно,
можно назвать) обругал проф. Преображенского по матери.
    
 ****** 
                                           
     (Перерыв в записях).                              
     
****** 
                                           
     6 Января. (То карандашом, то фиолетовыми чернилами).
     Сегодня после того, как у него отвалился хвост, он
произнес совершенно отчетливо слово "пивная".  Работает
фонограф. Черт знает - что такое.                      
     
****** 
                                           
     Я теряюсь.                                        
     
****** 
                                           
     Прием у профессора прекращен.  Начиная с 5-ти час.
Дня из смотровой, где расхаживает это существо, слышит-
ся явственно вульгарная ругань и слова "еще парочку".  
     7 Января.  Он произносит очень много слов: "извоз-
чик",  "мест нету",  "вечерняя газета", "лучший подарок
детям" и все бранные слова,  какие только существуют  в
русском лексиконе.                                     
     Вид его странен. Шерсть осталась только на голове,
на подбородке и на груди. В остальном он лыс, с дряблой
кожей. В области половых органов формирующийся мужчина.
Череп увеличился значительно. Лоб скошен и низок.      
     
****** 
                                           
     Ей-богу, я с ума сойду.                           
     
****** 
                                           
     Филипп Филиппович  все  еще  чувствует себя плохо.
Большинство наблюдений веду я. (Фонограф, фотографии). 
     
******   
                                         
     По городу расплылись слухи.                       
    
 ******
                                            
     Последствия неисчислимые. Сегодня днем весь переу-
лок был полон какими-то бездельниками и старухами.  Зе-
ваки стоят и сейчас еще под окнами.  В утренних газетах
появилась  удивиТельная  заметка  "слухи о марсианине в
обуховом переулке ни на чем не основаны.  Они распущены
торговцами  с  Сухаревки и будут строго наказаны".  - О
каком, к черту, марсианине? Ведь это - кошмар.         
     
******   
                                         
     Еще лучше в "вечерней" - написали, что родился ре-
бенок,  который  играет  на  скрипке.  Тут же рисунок -
скрипка и моя фотографическая карточка и под  ней  под-
пись:  "проф. ПреображенсКий, делавший кесарево сечение
у матери". Это - что-то неописуемое... Он говорит новое
слово "милиционер".                                    
    
 ******
                                            
     Оказывается, Дарья Петровна была в меня влюблена и
свистнула карточку из альбома Филиппа Филипповича. Пос-
ле того,  как прогнал репортеров, один из них пролез на
кухню и т.д.                                           
    
 ******  
                                          
     Что творится во  время  приема!  Сегодня  было  82
звонка.  Телефон выключен. Бездетные дамы с ума сошли и
идут...                                                
    
 ****** 
                                           
     В полном составе домком во главе со Швондером. За-
чем - сами не знают.                                   
     8 Января.  Поздним вечером поставили диагноз.  Фи-
липп Филиппович,  как истый ученый, признал свою ошибку
- перемена гипофиза дает не омоложение, а полное очело-
вечение (подчеркнуто три раза). От этого его изумитель-
ное, потрясающее открытие не становится ничуть меньше. 
     Тот сегодня впервые прошелся по квартире.  Смеялся
в коридоре, глядя на                                   
     он проследовал в кабинет. Он стойко держится      
     на задних лапах                                   
     сложенного мужчины.                               
     Смеялся в кабинете.  Улыбка его неприятна и как бы
искусственна.  Затем он почесал затылок,  огляделся и я
записал новое отчетливо                                
     произнесенное слово: "буржуи". Ругался. Ругань эта
методическая,  беспрерывная и,  по-видимому, совершенно
бессмысленная.  Она носит несколько фонографический ха-
рактер:  как  будто  это существо где-то раньше слышало
бранные слова,  автоматически подсознательно занесло их
в свой мозг и теперь изрыгает их пачками.  А впрочем, я
не психиатр, черт меня возьми.                         
     На Филиппа  Филипповича брань производит почему-то
удивительно тягостное впечатление. Бывают моменты, ког-
да он выходит из сдержанного и холодного наблюдения но-
вых явлений и как бы теряет терпение. Так, в момент ру-
гани он вдруг нервно выкрикнул:                        
     - Перестань!                                      
     Это не произвело никакого эффекта.                
     После прогулки в кабинете,  общими усилиями  Шарик
был водворен в смотровую.                              
     После этого мы имели совещание с Филиппом Филиппо-
вичем.  Впервые, я должен сознаться, видел я этого уве-
ренного и поразительно умного человека растерянным. На-
певая по своему обыкновению, он спросил: "что же мы те-
перь будем делать?" И сам  же  ответил  буквально  так:
"москвошвея,  да...  От севильи до Гренады. Москвошвея,
дорогой доктор...". Я ничего не понял. Он пояснил: - "я
вас прошу,  Иван Арнольдович, купить ему белье, штаны и
пиджак".                                               
     9 Января.  Лексикон  обогащается каждые пять минут
(в среднем) новым словом, с сегодняшнего утра, и фраза-
ми.  Похоже, что они, замерзшие в сознании, оттаивают и
выходят.  Вышедшее слово остается  в  употреблении.  Со
вчерашнего  вечера фонографом отмечены:  "не толкайся",
"подлец",  "слезай с подножки", "я тебе покажу", "приз-
нание америки", "примус".                              
     10 Января. Произошло одевание. Нижнюю сорочку поз-
волил  надеть  на себя охотно,  даже весело смеясь.  От
кальсон отказался, выразив протест хриплыми криками: "в
очередь,  сукины дети,  в очередь!" Был одет. Носки ему
велики.                                                
     (В тетради какие-то схематические рисунки, по всем
признакам изображающие превращение собачьей ноги в  че-
ловеческую).                                           
     Удлиняется задняя половина скелета стопы (planta).
Вытягивание пальцев. Когти.                            
     Повторное систематическое обучение посещения убор-
ной. Прислуга совершенно подавлена.                    
     Но следует отметить  понятливость  существа.  Дело
вполне идет на лад.                                    
     11 Января.  Совершенно примирился со штанами. Про-
изнес длинную веселую фразу: "дай папиросочку, - у тебя
брюки в полосочку".                                    
     Шерсть на голове - слабая, шелковистая. Легко спу-
тать с волосами.  Но подпалины остались на темени.  Се-
годня облез последний пух с ушей. Колоссальный аппетит.
С увлечением ест селедку.                              
     В 5 часов дня событие:  впервые слова, произнесен-
ные существом,  не были оторваны от окружающих явлений,
а явились реакцией на них. Именно: когда профессор при-
казал ему:  "не бросай обьедки на пол" - неожиданно от-
ветил: "отлезь, гнида".                                
     Филипп Филиппович был поражен,  потом оправился  и
сказал:                                                
     - Если ты еще раз позволишь себе обругать меня или
доктора, тебе влетит.                                  
     Я фотографировал в это мгновение Шарика.  Ручаюсь,
что  он  понял слова профессора.  Угрюмая тень легла на
его лицо.  Поглядел исподлобья довольно раздраженно, но
стих.                                                  
     Ура, он понимает!                                 
     12 Января. Закладывание рук в карманы штанов. Оту-
чаем  от ругани.  Свистал "ой,  яблочко".  Поддерживает
разговор.                                              
     Я не могу удержаться от нескольких гипотез: к чер-
тям омоложение пока что.  Другое неизмеримо более  важ-
ное:  изумительный  опыт проф.  Преображенского раскрыл
одну из тайн  человеческого  мозга.  Отныне  загадочная
функция гипофиза - мозгового придатка - раз'яснена.  Он
определяет человеческий облик.  Его гормоны можно  наз-
вать  важнейшими в организме - гормонами облика.  Новая
область открывается в науке: безо всякой реторты Фауста
создан гомункул. Скальпель хирурга вызвал к жизни новую
человеческую единицу. Проф. Преображенский вы - творец.
(Клякса).                                              
     Впрочем, я уклонился в сторону... Итак, он поддер-
живает  разговор.  По  моему предположению дело обстоит
так:  прижившийся гипофиз открыл центр речи в  собачьем
мозгу  и  слова хлынули потоком.  По-моему,  перед нами
оживший развернувшийся мозг, а не мозг вновь созданный.
О,  дивное подтверждение эволюционной теории!  О,  цепь
величайшая от пса до менделеева-химика! Еще моя гипоте-
за:  мозг  Шарика  в собачьем периоде его жизни накопил
бездну понятий.  Все слова,  которыми он начал опериро-
вать в первую очередь,  - уличные слова, он их слышал и
затаил в мозгу.  Теперь,  проходя по улице,  я с тайным
ужасом  смотрю на встречных псов.  Бог их знает,  что у
них таится в мозгах.                                   
     
******
                                            
     Шарик читал.  Читал (3 восклицательных знака). Это
я догадался. По главрыбе. Именно с конца читал. И я да-
же знаю,  где разрешение этой загадки: в перерезке зри-
тельных нервов собаки.                                 
     
******  
                                          
     Что в  москве  творится - уму не постижимо челове-
ческому.  Семь сухаревских торговцев уже сидят за расп-
ространение слухов о светопреставлении, которое навлек-
ли большевики. Дарья Петровна говорила и даже точно на-
зывала число:  28 ноября 1925 года, в день преподобного
мученика стефана земля налетит на небесную  ось...  Ка-
кие-то жулики уже читают лекции. Такой кабак мы сделали
с этим гипофизом,  что хоть вон беги из квартиры. Я пе-
реехал  к Преображенскому по его просьбе и ночую в при-
емной с Шариком. Смотровая превращена в приемную. Швон-
дер оказался прав. Домком злорадствует. В шкафах ни од-
ного стекла, потому что прыгал. Еле отучили.           
    
 ******
                                            
     С Филиппом Филипповичем что-то странное  делается.
Когда  я  ему  рассказал  о своих гипотезах и о надежде
развить Шарика в очень высокую психическую личность, он
хмыкнул и ответил: "вы думаете?" Тон его зловещий. Неу-
жели я ошибся?  Старик что-то придумал. Пока я вожусь с
историей болезни,  он сидит над историей того человека,
от которого мы взяли гипофиз.                          
     
******
                                            
     (В тетради вкладной лист.)                        
     Клим Григорьевич Чугункин,  25 лет, холост.Беспар-
тийный,  сочувствующий.  Судился 3 раза и  оправдан:  в
первый раз благодаря                                   
     недостатку улик,  второй раз происхождение спасло,
в третий раз - условно каторга на 15 лет.  Кражи.  Про-
фессия - игра на балалайке по трактирам.               
     Маленького роста,  плохо сложен.  Печень расширена
(алкоголь). Причина смерти - удар ножом в сердце в пив-
ной ("стоп-сигнал", у Преображенской заставы).         
    
 ******
                                            
     Старик, не  отрываясь,  сидит  над  климовской бо-
лезнью. Не понимаю в чем дело. Бурчал что-то насчет то-
го,  что вот не догадался осмотреть в паталого-анатоми-
ческом весь труп чугункина. В чем дело - не понимаю. Не
все ли равно чей гипофиз?                              
     17 Января. Не записывал несколько дней: болел инф-
люэнцей. За это время облик окончательно сложился.     
     А) совершенный человек по строению тела;          
     б) вес около трех пудов;                          
     в) рост маленький;                                
     г) голова маленькая;                              
     Д) начал курить;                                  
     е) ест человеческую пищу;                         
     Ж) одевается самостоятельно;                      
     з) гладко ведет разговор.                         
     
******
                                            
     Вот так гипофиз (клякса).                         
     
******  
                                          
     Этим историю болезни заканчиваю.  Перед нами новый
организм; наблюдать его нужно с начала.                
     Приложение: стенограммы  речи,  записи  фонографа,
фотографические снимки.                                
     Подпись: ассистент профессора ф. Ф. Преображенского
     Доктор Борменталь.                                
     Был зимний  вечер.  Конец  января.  Предобеденное,
предприемное время. На притолоке у двери в приемную ви-
сел белый лист бумаги, на коем рукою Филиппа Филиппови-
ча было написано:                                      
     "Семечки есть в квартире запрещаю".               
     Ф. Преображенский.                                
     И синим карандащом крупными, как пирожные, буквами
рукой Борменталя:                                      
     "Игра на музыкальных инструментах  от  пяти  часов
дня до семи часов утра воспрещается".                  
     Затем рукой Зины:                                 
     "Когда вернетесь,  скажите Филиппу Филипповичу:  я
не знаю - куда он ушел.  Федор говорил,  что со Швонде-
ром".                                                  
     Рукой Преображенского:                            
     "Сто лет буду ждать стекольщика?"                 
     Рукой Дарьи Петровны (печатно):                   
     "Зина ушла в магазин, сказала, приведет".         

К титульной странице
Вперед
Назад