...Я знал, что он иначе и не мог, 
я чувствовал: во всех его метаньях 
и не душа повинною была, 
а путь, что предначертан был от века, 
а жребий, что написан на роду. 

Что ж до души – так вот: она была 
из тех же матерьялов, что и сумрак, 
и облака, и смурные туманы – 
покровы над текучим телом рек, 
едва ль и в зной-то сильно разогретых. 

К тому же мы отнюдь не представляем, 
что наша может выкинуть душа 
(вот только было ведро, ан гляди – 
уже и хмурь, и тень, и темень – туча, 
а там уж и ненастье – ливень, дождь). 

Душой поэт таким же был сродни, 
как сам он, неприкаянным скитальцам – 
Есенину, Вийону и Верлену 
(судьба – листок, осенним мчимый ветром, 
не знающим, куда листок несет). 

Но, может быть, в нем не было метаний, 
как после неизбежно все представят, 
хрестоматийный глянец наведя? 
Нет, были, – отвечаю, – как не быть-то: 
он милостию божьей был поэт.