титульная страница

Сочинения Николая Рубцова
Николай Рубцов – человек и поэт
Творчество Рубцова
Об отдельных произведениях и сборниках
Жизнь поэта
Память
Преподавание творчества Николая Рубцова в школе
Творчество Н. Рубцова в культурно-просветительской работе
Николай Рубцов в искусстве
Библиография
Николай Рубцов на кинопленке
Песни на стихи Н. М. Рубцова
Нотные сборники песен на стихи Н. М. Рубцова
Николай Рубцов в художественной литературе
Фотографии


 

Кулябин А.
«Сиротский смысл семейных фотографий» : (война в лирике Николая Рубцова)

/ А. Кулябин // Вологодский ЛАД. – 2015. – № 1 (30). – С. 228-231 : ил. – Библиогр. в конце ст.

Н.М. Рубцов. 1985. Художник Владислав Сергеев

Творчество Николая Рубцова стало заметным явлением ещё при жизни поэта.

И после смерти интерес к его лирике продолжал расти: осмысление литературного наследия с годами приобрело последовательный и системный характер, убедительно доказывая несостоятельность всех скептических прогнозов относительно будущего рубцовского творчества. Слово поэта живёт и продолжает волновать читателя.

Это движение не является искусственным навязыванием «извне», оно естественно и вполне отвечает нравственным запросам современного общества.

Однако есть и обратная сторона памяти. Печально, но факт: личность и наследие поэта нередко оказываются в плену субъективных суждений, заблуждений, растиражированных до уровня мифа. Например, активно внедряется в читательское сознание мысль об отсутствии гражданственности в рубцовской поэзии. Причём происходит это как со стороны «ревнителей» слова, приверженцев «искусства для искусства», так и со стороны тех, кто усматривает в «чистой» лирике ограниченность и считает это, скорее, недостатком.

В числе последних, к примеру, – авторитетное мнение Сергея Викулова, назвавшего Николая Рубцова в одном из своих интервью только лириком (разрядка моя – А.К.) и заявившего в этом контексте, что «настоящего великого русского писателя не может быть без любви к своему народу». [2: 6]. Бесспорно. Но неужели Рубцов, живший, по его собственному признанию, «в своём народе», не был обеспокоен судьбой поколения, страны? Вряд ли. Уже в 1976 году в первой книге о поэте Вадим Кожинов справедливо рассуждал о подлинной народности поэзии Рубцова.

Сергей Викулов последователен в своих суждениях: ещё в начале 80-х в его предисловии к рубцовским книгам «Избранное» (1982 г.) и «Посвящение другу» (1984 г.), пусть и не столь категорично, но звучит упрёк в недостаточно выраженной социальной направленности творчества поэта. В частности, Викулов задаётся вопросом о том, почему у Рубцова практически не представлена военная тематика.

Ответить на этот небесспорный вопрос отчасти помогает точка зрения Валерия Дементьева: «Минувшая война осталась вроде бы за «кадром» лирических стихотворений Рубцова <...> Но грозовое дыхание военных лет ощущается в поэзии Рубцова во всем – и в природе, и в облике деревни, и характере жителей Севера. По малолетству он почти не помнил и не знал войны, однако ее помнили и знали односельчане, помнил и знал народ. <...> Особая проникновенность поэта в чужую боль, в чужие страдания, его способность сопереживать с другими – все это выявила <...> война» [3: 442].

Очевидно, что война в художественном пространстве литературного произведения может быть представлена по-разному. Это вовсе не обязательно батальные сцены, описание трудовых подвигов в тылу, слёзы прощания и триумф Победы (таких стихов у Рубцова действительно нет). Это может быть внутренняя трагедия отдельного человека, которая оказалась родственна целому поколению и потому общественно значима. Сиротство как следствие войны – вот тот личный фактор, через призму которого смотрело на окружающий мир поколение, к которому относился и герой Рубцова. И в этом смысле тема войны имплицитно представлена в значительной части лирики поэта.

Восприятие войны рубцовским лирическим героем соответствует народному мироощущению. С одной стороны, это данность, свершившийся факт, приведший к катастрофическим последствиям: «мать умерла, отец ушёл на фронт» («Детство»), «на войне отца убила пуля» («Берёзы»), С другой стороны, это страх перед новой войной («Русский огонёк») и преклонение перед героикой минувшего («Видения на холме»). Объём и содержание понятия «война» в разных стихотворениях неодинаковы. Наряду с упоминающимися или подразумевающимися конкретными историческими событиями (Великая Отечественная война («Вспомню, как жили мы...», «Детство», «Берёзы»), Отечественная война 1812 года («О Московском Кремле»), набеги хана Батыя («Видения на холме») или Чингисхана («Шумит Катунь») Рубцов пишет о войне как народном горе в контексте общечеловеческих ценностей («Море», «Русский огонёк»). Интересная деталь: практически все упоминаемые поэтом исторические фигуры имеют непосредственное отношение к военным действиям – Чингисхан, Батый, «грозный Иоанн», Емельян Пугачёв, Наполеон, Ленин, Гитлер.

* * *

В одном из своих самых ранних стихотворений (по предположению Вячеслава Белкова, это был первый поэтический опыт Рубцова [1:3]) автор по-детски наивно, но предельно чётко обозначит грань, отделяющую войну от мирной жизни:

 

Вспомню, как жили мы
С мамой родною –
Всегда в веселе и тепле,
Но вот наше счастье
Распалось на части –
Война наступила в стране.

[5: 1: 36]

 

Финал стихотворения обнадёживающий: не потеряна вера в восстановление родственных связей, «счастливое и весёлое» будущее. Много лет спустя эти же трагические факты найдут художественное воплощение в стихотворении «Детство». Здесь мотив прощания приобретает черты обречённости: расставание уже не предполагает скорой встречи:

 

...Туман покрыл
Разлуки нашей след...

[5: 2: 15]

 

Взгляд мальчика и взгляд взрослого поэта: в одном – трогательная непосредственность, в другом – трагическая обыденность: «военная морока», «детдом на берегу» и оскорбляющее слово «сирота».

...Начало 60-хгодов (время вступления Николая Рубцова в большую литературу) – «в поэзии – пора эстрады» (Константин Ваншенкин). В этот период активно работает поколение поэтов-фронтовиков, стимул для творчества даёт «оттепель», развенчавшая «культ личности». Многие авторы возвращаются к ранее созданным текстам, корректируя их с учётом изменившихся условий. «Эстрадная» поэзия с её декларативным пафосом пополняется новыми произведениями о войне, в числе которых, например, известное стихотворение Евгения Евтушенко «Хотят ли русские войны» (1961) и не менее известная поэма Роберта Рождественского «Реквием» (1962). По-другому военная тема представлена в поэзии «тихой». Но даже в близких по стилевым особенностям текстах (Алексей Прасолов, «Тревога военного лета» (1963): Анатолий Жигулин «В округе бродит холод синий...» (1963) и др.) трудно найти что-то похожее на рубцовский взгляд.

А этот взгляд хорошо просматривается, например, в хрестоматийном «Русском огоньке» (1964). Конечно, вряд ли можно проводить прямые параллели между стихотворением и конкретными военно-политическими событиями, но, принимая во внимание время написания (разгар «холодной» войны), отрицать подобную связь вообще неправомерно. Эту мысль подтверждает рубцовский эпиграф, сопровождавший одну из газетных публикаций «Русского огонька»:

  Огромный мир
По-прежнему не тих.
Они грозят.
Мы сдерживаем их. [4: 3].

Сегодня, спустя несколько десятилетий, трактовать оппозицию «мы» - «они» можно предельно широко, но читателю тех лет, вероятно, угроза новой войны представлялась вполне конкретной.

Короткий диалог хозяйки и героя о войне является смысловым центром стихотворения. Об этом можно судить по ранним редакциям «Русского огонька», в которых диалогическая часть текста остаётся неизменной. Разговор этот по-своему необычен: два человека, оказавшиеся вместе среди оцепеневших снегов и деревьев, обсуждают не бытовые, хозяйственные проблемы, а угрозу войны. Ощущается какая-то недоговорённость, но герой и хозяйка без слов понимают друг друга. Их объединяет «сиротский смысл семейных фотографий», запечатлённый как в памяти отдельных людей, так и в исторической памяти русского народа в целом. Не случайно, видимо, собеседники ведут разговор не от себя лично, а от имени своего поколения:

  – Господъ с тобой! Мы денег
не берём,
– Что ж, – говорю, – желаю
вам здоровья!
За всё добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся
любовью...[5: 1:193].

Душа – одно из ключевых понятий в стихотворении. С одной стороны, «близких всех душа не позабудет», с другой, – русский огонёк горит, «как добрая душа». Следовательно, пока горит этот огонёк, память (а значит – преемственность поколений) не оборвётся.

В «Видениях на холме» – другом не менее известном стихотворении этого периода – угроза войны просматривается ещё более отчётливо:

  Со всех сторон нагрянули они,
Иных времён татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили...
[5: 1:204].

Кто же это – «иных времён татары и монголы»? Предпринимались попытки «разгадать» рубцовскую метафору (кто-то даже усматривает в черном кресте фашистскую свастику), но, думается, здесь, как и в «Русском огоньке», связывать текст с конкретными событиями было бы недальновидным упрощением, хотя и не учитывать ситуации в стране и мире начала 60-х нельзя. Образ креста в лирике Рубцова многогранен: если в этом стихотворении «чёрный крест» олицетворяет некие (или определённые?) злые силы, то во многих других – крест связывается с судьбой, долей человека или вечным покоем.

В «Видениях на холме» угроза войны представлена в историческом контексте: через «страдания и битвы». В ранних вариантах стихотворения помимо «скуластого Батыя» упоминаются и «бег татар на поле Куликовом», и крах наполеоновской армии. Контраст между светлыми и черными силами, миром и войной усиливает умиротворяющий пейзаж как символ сильной России, способной дать отпор врагу.

Подобную функцию пейзаж выполняет и в стихотворении «Шумит Катунь», где герой слушает, как могучая река

 

Поёт <...> таинственные мифы
О том как шли воинственные скифы –
Они топтали эти берега!

[5: 1: 287].

Примечательно, что близкая Рубцову водная стихия в некоторых его ранних стихотворениях («Море» («Я у моря ходил...»), «Море» («Ветер. Волны с пеной...»), «Сердце героя», «Баренцево море», «Матросская юность») связывается с событиями военных лет, хранит память о погибших героях. Шум океана у поэта – «вечное эхо войны», море – братская могила. Очевидно, Рубцов, служивший дальномерщиком на эсминце Северного флота, имел хорошие представления о морских сражениях. Но если в ранней лирике (50-е годы), во многом ученической и преимущественно однотемной, война, главным образом, – героическое прошлое народа, то в зрелых стихотворениях на первый план выходит её трагедийный смысл.

* * *

 

Меня война солдатом не застала.
Чтоб взять винтовку,
был годами мал.
Но тоже рос голодный и усталый
И тоже груз на плечи поднимал!
Своим крылом безжалостное время
Махало так,
что мой мутился взгляд, –
Недетских слез
и всех лишений бремя
Я тоже нес, как будто был солдат!..

[5: 2: 257].

Так звучит стихотворение осетинского поэта Хазби Дзаболова в переводе Николая Рубцова. Дзаболов, чья короткая жизнь была в чём-то сходна рубцовской, здесь подчёркивает сопричастность к событиям военных лет. Это же самое мог сказать о себе Рубцов, родившийся за пять лет до начала самой смертоносной в истории русского народа войны. Она отняла у поэта всех близких людей, он в полной мере ощутил бремя лишений: и длинные ночи томительного ожидания, и скудный детдомовский паёк. Не будь войны, судьба Рубцова (и поколения Рубцова) сложилась бы иначе. Но война была. Причём не только на полях сражений...

В стихах, лишённых дидактизма и ура-патриотизма, поэт сумел понятными словами выразить настроение и судьбу русского человека, его архетипические представления о добре и зле, жизни и смерти, о преходящем и вечном, о родной земле. В этом гражданственность и народность Рубцова.

ЛИТЕРАТУРА

1. Белков В. С. Жизнь Рубцова. – Вологда. 1993.
2. Викулов С. От Белозерска до белокаменной: Интервью // Вологодская неделя. – 2002. – 9-16 мая.
3. Дементьев В. В. Мир поэта: Личность. Творчество. Эпоха. – М. –1980.
4. Рубцов Н. Русский огонёк // Сокольская правда. –1966. – 21 июля.
5. Рубцов Н. М. Собрание сочинений в 3-х т. – М. – 2000.