Мартишина Н.
«Я долго слушал шум завода...» : тема труда в поэзии Н.М. Рубцова

/ Н. Мартишина // Российский писатель. – 2006. – № 11 (июнь). – С. 12-13. – (Прочтение).

Тема труда – забытая и униженная, словно не абсолютное большинство граждан России живет только своим трудом. Но – оказывается, она была самой органичной для самого вольного, самого, по духовной природе своей, русского поэта Николая Рубцова.
 
К творчеству Рубцова обращаются всё новые исследователи, литературоведы, пытливые любители поэзии. И с течением времени всё с большим основанием можно говорить о феномене Рубцова, о чуде Рубцова...
 
Так, Вадим Кожинов увидел в поэзии Рубцова «поэзию света», он показал, что поэт необычайно часто использует свет для иллюстрации своих чувств: это и горение заката, и предвечернее мерцание природы, и свечение дальних огней, и сияние далёкой звезды...
 
Критик Валерий Дементьев обратил внимание на стихию ветра в лирике поэта. Да и сам Николай Рубцов будто сродни этой порывистой, непокорной, бесприютной стихии...
 
Сослуживец Н. Рубцова по северному флоту, писатель Валентин Сафонов говорит в книге «Повесть памяти» о морской теме поэта, о романтике моряцкого быта и странствий...
 
Исследователь творчества Рубцова Юрий Кириенко-Малюгин посвятил немало страниц православной основе стихов поэта: чудо Рубцова открылось вдруг именно в этом, и просияло всем нам.
 
Но чудо на то и чудо, что не может быть исчерпано до конца.
 
Да, так оно и есть: Рубцов воспел и одиночество, и свет, и ветер и странствия (некий поэтический «дух бродяжий»), и русскую северную деревню, и морской простор, и сиротство человека в этом мире, и тягу к высям Горним... И сыновнюю любовь к родной земле, и элегическую любовь к природе, и возвышенную любовь к женщине встретим мы в книгах поэта. На то он и поэт – певец и творец.
 
Но все же одна из главных – если не самая главная тема Рубцова – тема труда. В этой теме всё существо, вся живая жизнь поэзии Рубцова. Это – его кровная тема, и, словно кровь, потаённо бегущая по жилам, она не бросается в глаза, она не кричит о себе, не заявляет громогласно о своем существовании, – она живёт и питает всё творчество Рубцова, она пронизывает его стихи, она дышит в каждой строке...
 
Николай Рубцов воспел в своём творчестве труд – труд крестьянина, труд моряка, труд поэта. Он воспел волю к труду человека-творца, он воспел созидательную силу таланта...
 
Труд таланта и талант труда – вот чудесная тема поэта Рубцова. Она явлена в большинстве его стихов, она, на мой взгляд, довлеет и над темой ветра, и над темой света, и над темой деревни, и над темой моря. Она возвышается над темой одиночества, она подчиняет себе даже тему поэзии – священную для каждого поэта тему... Тема труда, тема работы настолько органична для поэта, настольно проста и естественна для него, что остается до сих пор не т- меченной критиками. Тема труда не на виду – она в каждом слове поэта, она в его сердце, она в его мечте.
 
Нам остаётся только убедиться в этом. Давайте же перечтём томики Рубцова, – перечтём его стихи о работе...

Вот весь рецепт счастья, данный Рубцовым: Россия, дети, природа, труд.
 
Владимир Даль определял счастье как «часть и участь; то, что доволит человека и покоит его».
 
Труд – то, что доволит Рубцова: «Как хорошо, что я встаю с зарёю! Когда петух устанет голосить, Весёлый бригадир придёт за мною. И я пойду в луга траву косить Вот мы идём шеренгою косою. Какое счастье о себе забыть! Цветы ложатся тихо под косою, Чтоб новой жизнью на земле зажить...»
 
Труд – то, что покоит его: «Уединившись за оконцем, Я с головой ушёл в труды. В окно закатывалось солнце, И влагой веяли пруды... Как жизнь полна! Иду в рубашке, А ветер дышит всё живей, Журчит вода, цветут ромашки, На них ложится тень ветвей... И снова в чистое оконце Покоить скромные труды Ко мне закатывалось солнце И влагой веяли пруды...»
 
Труд – часть жизни человека: «Я труду научился во флоте, И теперь на любом берегу Без большого размаха в работе Я, наверное, жить не смогу...»
 
Труд – участь: «Все умрём. Но есть резон, В том, что ты рождён поэтом, А другой – жнецом рождён... Всё уйдёт. Но суть не в этом...»
 
Вам не вспоминается легендарная надпись на кольце царя Соломона? «И это пройдёт», – гласила она, открывая путь к познанию великих, тайн. В эту формулу бытия Николай Рубцов включает труд – труд, как предопределение, как судьбу, как участь. Профессия, дело жизни будто даровано свыше, и свой труд нельзя не любить – как свою судьбу...
 
Итак, труд – часть и участь, то, что покоит и доводит... В стихотворениях, между которыми почти десяток лет, Рубцов, говоря о труде, восклицает: «Как жизнь полна! И это – искренне.
 
Получается, что труд – счастье! Да, для Рубцова это так, и вот она формула счастья Николая Рубцова:

Здесь труд понимается Рубцовым как долг: долг поэта и в том, чтобы подбодрить трудовой народ, долг и в том, чтобы выполнить свою поэтическую задачу, и в том, чтобы: прочесть стихи собратьев по перу в нужный час откликнуться, помочь, поддержать или предостеречь... Труд – как долг души, как зов сердца...
 
А вот какую формулу национального характера, образную и поэтически ёмкую, даёт Николай Рубцов, говоря о русской северной деревне, где долгие тёмные ночи, осенняя стужа да зимние холода: «Острова свои обогреваем И живём без лишнего добра, Да всегда с огнём и урожаем, С колыбельным пеньем до утра...»
 
Все силы крестьянина уходят на борьбу с условиями суровой жизни, но дом труженика и обогрет, и ухожен, и освещён огнём, и полон пеньем... Он освящён трудом, – говорит нам поэт и заключает: «Не кричи так жалобно, кукушка, Над водой, над стужею дорог! Мать России целой – деревушка, Может быть, вот этот уголок...»
 
В поэтической формуле Рубцова Россия вечна, не подвластна пророчествам считающей года кукушки, а залог вечной жизни России как государства – в труде её малых деревень, в характере хозяйственного народа.
 
Размышляя о национальном характере русского человека, земляк Рубцова, писатель Василий Белов, говорит в книге «Лад», посвящённой ладу, традициям крестьянской жизни, о том, что осмысленность, одухотворённость многовековых традиций народного труда и быта помогают нам создавать будущее:
 
«Талант и труд неразрывны. Тяжесть труда непреодолима для бездарного труженика, она легко порождает отвращение к труду. Вот почему неторопливость, похожая с виду на обычную лень, и удачи талантливого человека вызывают иной раз зависть и непонимание людей посредственных, не жалеющих в труде ни сил, ни времени...»
 
Зависть и непонимание... Непонимания выпало немало на рубцовскую долю. Возможно, была и зависть коллег по литературе к таланту, который невозможно не заметить, и который рано или поздно будет царствовать в венце – только вот в венце терновом, оплаченном бытовой неустроенностью и душевными терзаниями. Чем объяснить, что писатель не имел мало-мальски подходящей работы, собственного угла, будучи известен в родном краю? Серьёзной поддержки в вологодской области Рубцову не нашлось. Зато, как водится, быстро нашлись друзья-собутыльники. Ажизненных сил оставалось немного – успеть бы реализовать свой талант. И он успел, насколько смог... В этом он был честен перед собой, перед нами, перед Тем, кто дал ему талант...
 
«До конца, до тихого креста, пусть душа останется чиста! Перед этой жёлтой, захолустной стороной берёзовой моей, перед жнивой, пасмурной и грустной в дни осенних горестных дождей, перед этим строгим сельсоветом, перед этим стадом у моста, перед всем старинным белым светом я клянусь: душа моя чиста. Пусть она останется чиста до конца, до смертного креста!»
 
В этом стихотворении 1969 года – за два года до смертного креста – поэт клянётся перед Родиной, рисуя её как Русь крестьянскую, трудовую: жнива – сжатое, потрудившееся поле; строгий сельсовет; общинное стадо; старинный уклад... Такой видел Родину поэт – и жил по её заветам. И выход из любых житейских ситуаций видел и находил в труде: « Забуду всё. Займусь своим трудом. И всё пойдёт Обычным чередом...»
 
И не вина, а беда Рубцова, что «обычным чередом» жизнь не шла. Неустроенность, бедность, усталость от изнурительного творческого труда, недостаток внимания близких, отсутствие признания – и известность как «тунеядца», непутёвого человека, несолидного... Ведь и сейчас, когда величина и весомость творческого потенциала Рубцова ясна для нас, некоторые «воспоминатели» не прочь акцентировать внимание на выпивках поэта, на его «несерьёзном» отношении к жизни, на «бездельничаньи»... Бездельником Рубцов не был! В его стихах – идеал трудящегося человека, идеал трудового народа. Нигде, ни водном стихотворении, он не романтизирует выпивку, не говорит о стремлении к пьяным посиделкам. В его характере не было этого. Он пытался быть капитаном своей судьбы. И вновь работал над стихами, добиваясь гармонии и совершенства, ставя перед собой высокие цели и труднодостижимые планки: «Творя бессмертное творенье, Смиряя бойких рифм дожди, Тружусь...»
 
Говоря о поэтическом творчестве, Рубцов говорит о труде поэта: «Брал человек Холодный мёртвый камень, По искре высекал Из камня пламень. Твоя судьба Не менее сурова – Вот так же высекать Огонь из слова. Но труд ума, Бессонницей больного, Всего лишь дань За радость неземную: В своей руке Сверкающее слово Вдруг ощутить, Как молнию ручную!»
 
Труд для Рубцова – святое понятие: основа патриотизма, основа вдохновения. Он сам умел трудиться самозабвенно, счастливо... Вспомним: «Какое счастье о себе забыть!», – говорит Рубцов об участии в сенокосе. Он был воспитан в труде: «Мужал я под грохот МАЗов, На твёрдой рабочей земле...» И был счастлив трудной, но трудовой судьбой: «Я весь в мазуте, весь в тавоте. Зато работаю в тралфлоте!»
 
Его душе сродни люди труда, и тост за труд после жаркой страды – радость. И душа вспоминает:

Рубцов воспел труд как высокое предназначение человека: трудимся мы для покоя Земли, подчиняясь «любви непобедимой»: «Вокруг любви моей Непобедимой К моим лугам, Где травы я косил, Вся жизнь моя Вращается незримо, Как ты, Земля, Вокруг своей оси...»
 
Рубцов не только поэтизировал труд – он дал войти в свои стихи людям разных профессий, он восхищался теми, кто умеет и любит трудиться. Он воспел труд простых людей – мужчин и женщин, труд тех, кто ежедневным старанием делает жизнь лучше и краше. Давайте далее просто перечислим названия стихотворений о работе: «В кочегарке», «Хороший улов», «Возвращение из рейса», «На рейде», «На вахте», «В дозоре», «В океане», «На плацу», «Ночь на перевозе», «На сенокосе», «На автотрассе», «Далёкое», «Сибирь как будто не Сибирь!», «Портовая ночь», «Мой чинный двор зажат в заборы...», «На реке Сухоне», «На родину!», «Жар-птица», «Жара», «Сосен шум», «Вечерние стихи», «Вологодский пейзаж»...
 
Даже знаменитое стихотворение «В горнице», в котором действие, по мнению многих исследователей творчества Рубцова, происходит в сновидении, говорит нам о труде, о желании трудиться. Приснившаяся матушка «возьмёт ведро, молча принесёт воды» – помогая герою встретить завтрашний «хлопотливый день», благословляя на труд. И герой просыпается ободренным: «Буду поливать цветы, Думать о своей судьбе, Буду до ночной звезды Лодку мастерить себе...»
 
И в стихах, адресованных детям, Николай Рубцов прославляет труд: «Дед Мороз идёт навстречу, – Здравствуй! – Будь здоров! Я в стихах увековечу Заготовку дров».
 
Заметим, что даже весёлые новогодние дни поэт воспринимает через призму труда – как краткий отдых, как дни необходимой для работника передышки, пустоты – праздности; ведь древнерусское слово «праздный» значит – «пустой»: «... И жизнь в короткой этой праздности Как-будто снова начинается – С морозной свежести и ясности!»
 
Известно, что, даже нуждаясь, Николай Рубцов не занимался художественными переводами – подработкой, которая «кормила» многих студентов и выпускников Литинститута. Почему же он сделал исключение для осетина Хазби Дзаболова и дагестанца Газимбега Багандова? Он оставил нам прекрасные переводы их стихотворений. Не потому ли, что стихи Хазби и Газимбега отвечали его Музе, его душе? Вот перевод из Г. Багандова – стихотворение «Жизнь и время»:

А поэт ведет соревнование с самим собой. И здесь Рубцову помогает трудовой, упорный характер: «Но я забуду ночь реки, Забуду день реки. Мне спать велят чистовики. Вставать – черновики.»
 
В этом поэт видит свой долг – успеть отразить в творчестве то, что любо ему в жизни. И стихотворение о высоком долге перед самим собой перед призванием, он назвал «Первое слово»:

В поэзии Николая Рубцова сопряжены труд и радость, радость труд и красота:

И даже трудовая усталость сопряжена с рождением поэзии – песни души: «День пройдёт – устанут руки, Но, усталость заслонив, Из души живые звуки В стройный просятся мотив.»
 
И сам образ поэзии сопряжён у Рубцова с радостью мирного труда. Откроем стихотворение «Поэзия»: «... Такая радость на душе струится, Как-будто вновь поёт на поле жница, И дни рекой зеркальной потекли...»
 
Любовь, привычку Рубцова к труду подтверждают и воспоминания его друзей.
 
Вот говорит однокашник поэта по Литинституту Эдуард Крылов: « Какое-то время мы жили с ним в одной комнате... Он был готов в любую минуту встать и начать работу... Философствовать, в отличие от всех нас, он не любил».
 
Сразу вспоминается герой рубцовского стихотворения «Добрый Филя»: неприхотливый, молчаливый, работящий пастух, что живёт «без претензий и льгот»:

О чём говорить попусту, если день заполнен праведным трудом? Хотя тут речь идет и не только об этом.
 
Но интересно само начало этого известного стихотворения: «Я запомнил, как диво, Тот лесной хуторок, Задремавший счастливо Меж звериных дорог»...
 
Вот он, образ счастья по Рубцову: дивное диво свободы и труда – труда, что покоит и доводит человека, труда, выбранного душою.
 
Ещё раз «дивное диво» в поэзии Рубцова появляется в стихотворении «Ферапонтово» – где поэт говорит о творчестве Дионисия; где поэт говорит о труде живописца, о творческом труде, зримо преображающем жизнь:

Не зря стихотворение поэт заканчивает словами: «И казалась мне эта деревня Чем-то самым святым на земле...». Это – одно из последних стихотворений Рубцова, и мы вправе принять его как лирическое завещание поэта: воспринять наследие предков и возвысить его своим трудом, своим приложением сил и талантов до новых высот – на благо России, во славу Руси. Так, как Дионисий прославил фресками и росписями храм Рождества Богородицы в Ферапонтове, в вологодских краях.
 
И здесь мы снова обратимся к книге Василия Белова «Лад» – чтобы прочитать строки и о труде народа, и о таланте Дионисия: «Умение, мастерство и, наконец, искусство живут в пределах любого труда. И конечно же, лишь в связи с трудом и при его условии можно говорить о трёх этих понятиях... Художника, равного по своей художественной сипе Дионисию, с достаточной долей условности можно представить вершиной могучей и необъятной пирамиды, в основании которой покоится общенародная, постоянно и ровно удовлетворяемая тяга к созидающему труду, зависимая лишь от физического существования самого народа.
 
Итак, всё начинается с неудержимого и необъяснимого желания трудиться... уже само это желание делает человека, этническую группу, а то и целый народ предрасположенными к творчеству и потому жизнеспособными. Такому народу не грозит гибель от внутреннего разложения. Творческое начало обусловлено желанием трудиться, жаждой деятельности.»

Труд – вот то, что завещал нам Николай Рубцов своей бессмертной поэзией.
 
К сожалению, случилось так, что заветная тема поэта была не замечена, не услышана критиками и литературоведами. Поэт имел все основания считать себя не понятым, и недаром в архиве поэта обнаружилось горькое стихотворение последних дней его жизни, где Рубцов говорит о поэзии как о «глухом ремесле» – ремесле без отклика, без ответа... Но и здесь Рубцов говорит о поэзии как о труде – и сетует, что труд других людей более востребован современниками, более «счастлив»: « Почему мне так не повезло ? Все, трудясь, живут себе в надежде, Мнё ж моё глухое ремесло Не приносит радости, как прежде...»
 
А вот что сказал о Николае Рубцове в статье-воспоминании «Но горько поэту...» Владимир Цыбин: «Говорят о преждевременно ушедших в нашем народе: «Перетрудил своё сердце...» Я бы ещё добавил: и перетрудил свою судьбу».
 
И это при том, что биограф Рубцова, писатель Николай Коняев свидетельствует: «А духа и воли Рубцову было не занимать...»
 
Если бы жизнь помогала, а не препятствовала Рубцову! Если бы помогали люди... Если бы раньше поняли поэта, если бы посмотрели чуть глубже...
 
Если бы все поняли главное в поэзии Рубцова, как это понял и разъяснил в статье «Русский огонёк» поэт, критик, литературовед – но прежде всего поэт! – Станислав Куняев: «В деревенской жизни среди необходимой и ежедневной работы зависимость жизни от труда всегда была нагляднее, чем в городе, и мир простых, но сильных ощущений, неизбежного терпенья, частых лишений, единства с рекой и пашней – они есть мерило общественной основы в поэзии Рубцова».
 
Труд – мерило основы в поэзии Рубцова! Высокий смысл жизни Рубцова придавала его вера в труд, вера в высокое предназначение человека: «Всё я верю, как мачтам надёжным, И делам, и мечтам бытия...»
 
И простые люди, читатели, откликались душою на рубцовскую лирику. Вот почему и без пропаганды стихи Рубцова обошли всю Россию, нашли путь к каждому русскому сердцу. Сам поэт не узнал об этом при жизни. Но Рубцов не ошибся, сказав в стихотворении «Экспромт»:
 
«Я уплыву на пароходе, Потом поеду на подводе, Потом ещё на чём- то вроде, Потом верхом, потом пешком Пройду по волоку с мешком – И буду жить в своём народе!»
 
Он сказал здесь не шутя, – серьёзно: «Я буду жить в родном народе, – в своём, в трудовом». И народ прочувствует главную тему поэта, воспримет главное желание – завет Николая Рубцова, высказанное в цикле «Осенние этюды»:

В спокойном свете этой звезды – залог вечной жизни народа, залог вечной жизни России. Рубцов, обращавшийся к Родине: «Россия, Русь! Храни себя, храни!» кажется, сам вывел формулу спасения России, её путеводную национальную идею. И труд в формуле Николая Рубцова поставлен на первое место.