И вот московское правительство прежде всего забо-
тится о сборе денег для содержания ратных людей и удов-
летворения прочих важных нужд. В первые же дни по при-
езде царя собором приговорили: собрать недоимки, а за-
тем просить у кого можно взаймы (просили даже у торго-
вых иностранцев); особая грамота от царя и особая от
собора были отправлены к Строгановым с просьбой о помо-
щи разоренному государству. И Строгановы скоро отклик-
нулись: они прислали 3000 р., сумму довольно крупную
для тогдашнего времени. Год спустя собор признал необ-
ходимость сбора пятой деньги и даже не с доходов, а с
каждого имущества по городам, с уездов же -- по 120 р.
с сохи. На Строгановых по разверстке приходилось 16000
р.; но на них наложили 40000, и царь уговаривал их "не
пожалеть животов своих". Далее, правительство заботи-
лось и о защите государства от врагов. Главное внимание
сначала привлекал Заруцкий, засевший в Астрахани и ста-
равшийся привлечь на свою сторону казаков с Волги, Дона
и Терека, обещая им
выгодный поход на Самару и Казань. У донских каза-
ков он встретил мало симпатий, а часть волжских, именно
молодежь, которой все равно было, где бы ни "добыть се-
бе зипунов", склонялась на его сторону; терские же ка-
заки сперва все поголовно поддались ему. Московское
правительство точно так же, как и Заруцкий, хорошо по-
нимало, что казаки представляют силу, и старалось их
отвлечь от Заруцкого к себе. Москва шлет им жалованье,
подарки и даже до некоторой степени им льстит. Каза-
чество, однако, в большинстве теперь понимает, что вы-
годнее дружить с Москвой, которая окрепла и могла спра-
виться с Заруцким и потому не идет к последнему, хотя
Марина Мнишек с сыном находится еще у него. Этим объяс-
няется, что Заруцкий, опасный постольку, поскольку его
поддерживали казаки, кончил очень скоро и очень печаль-
но: Астрахань возмутилась против него, и небольшой
стрелецкий отряд (700 человек), выгнав Заруцкого из
Астраханского кремля, где он заперся, разбил его и взял
в плен с Мариной Мнишек и ее сыном. Привезенный после
этого в Москву, Заруцкий и сын Марины были казнены; Ма-
рина же в тюрьме окончила свое бурное, полное приключе-
ний существование, оставив по себе темную память в
русском народе: все воспоминания его об этой "еретице"
дышат злобой, и в литературе XVII в. мы не встречаем ни
одной нотки сожаления, ни даже слабого сочувствия к
ней.
Уничтожен был Заруцкий, умиротворены Волга и Дон,
оставалось покончить с казачьими шайками внутри страны
и на севере. 1 сентября 1614г. Земский собор, рассуждая
об этих последних, решил послать к ним для увещания ар-
хиепископа Герасима и князя Лыкова. Лыков, отправленный
по решению собора, извещал, что казаки то соглашались
оставить грабежи и служить Москве, то снова отказыва-
лись и бунтовали. Особенно буйствовал атаман Баловень,
шайка которого жестоко мучила и грабила население, а
затем после переговоров с Лыковым порешила идти к Моск-
ве. Подойдя к ней, казаки стали по Троицкой дороге в
селе Ростокине и прислали к государю бить челом, что
хотят ему служить; когда же начали их переписывать, они
снова упорствовали и стали угрожать Москве. Но в то
время пришел к Москве с севера кн. Лыков с отрядом
войска, а из Москвы -- окольничий Измайлов и напали на
казаков. Казаки несколько раз были разбиты, после чего
и разбежались. Часть их была переловлена и разослана по
тюрьмам, а Баловень казнен.
При таких-то тяжелых обстоятельствах приходилось
еще считаться с Польшей. Находясь в крайних финансовых
затруднениях, Сигизмунд не мог предпринять похода на
Москву; но польские шайки (иррегулярные) делали посто-
янно набеги на русские, даже северные, области, воюя
Русскую землю "проходом", как метко выражается лето-
пись; точно так же поступали и малороссийские казаки,
или черкасы. Против них энергично действовали и жители
областей, и сама Москва. Правильной войны, таким обра-
зом, не было, но и по избрании Михаила Федоровича Вла-
дислав все еще считался кандидатом на московский прес-
тол, мир формально не был заключен, и отец царя, Фила-
рет Никитич, находился в плену. Еще в 1613 г. (в марте)
из Москвы для размена пленных отправлен был Земским со-
бором дворянин Аладьин. Чтобы не затянуть освобождения
Филарета, Аладьину запрещено было говорить об избрании
Михаила, в случае же, если об этом спросят, утверждать,
что эта неправда. Аладьин виделся с Филаретом и узнал
также, что Польша, к выгоде Москвы, теперь совсем не
готова к войне. Это так обнадежило Москву, что было
приказано воеводам кн. Черкасскому и Бутурлину осадить
Смоленск, но здесь им пришлось простоять без всякого
действия до июня 1615 г. В конце 1614 г. опять начались
дипломатические переговоры с Польшей. Она сама начала
их и предлагала съехаться послам на рубеже и начать пе-
реговоры о мире. Из Москвы была отправлена с Желябужс-
ким ответная грамота с согласием на съезд, и съезд сос-
тоялся в сентябре 1615г. недалеко от Смоленска. Со сто-
роны русских в нем принимали участие кн. Воротынский,
Сицкий и окольничий Измайлов; со стороны поляков --
Ход-кевич, Лев Сапега и Гонсевский (все знакомые русс-
ким людям). Посредником же служил императорский посол
Эразм Ганзелиус. Но переговоры эти, длившиеся до января
1616 г., ничем не кончились, отношения двух держав про-
должали оставаться неопределенными.
Это было тем более тяжело, что так же неопределен-
ны были и отношения к Швеции. Последняя тоже имела сво-
его кандидата в русские цари, королевича Филиппа, и
вместе с тем состояла в войне с Москвой. Как в перего-
ворах России с Польшей посредником был немец Ганзелиус,
так здесь ту же роль играл англичанин -- Джон Мерик.
Только Швеция раньше начала серьезную войну (осенью
1614 г.), хотя Густав Адольф нуждался в средствах, как
и Сигизмунд. Несмотря на то что он довольно удачно вел
войну и взял несколько городов, он в то же время с удо-
вольствием согласился на мирные переговоры, продолжав-
шиеся целый год, с января 1616 по февраль 1617 г., сна-
чала в Дедерине, а потом в Столбове. По Столбовскому
договору 1617 г. решено было следующее: Густав Адольф
уступал русским все свои завоевания, не исключая Новго-
рода, брал 20000 руб. и оставлял за собой южный берег
Финского залива с Невой и городами: Ямом, Иван-городом,
Копорьем и Орешком -- теми самыми городами, которые в
1595 г. Борисом Годуновым были возвращены Москве. Миром
Густав-Адольф остался доволен: действительно, он изба-
вился от одного врага (их оставалось теперь только два:
Дания и Польша), кроме того, он сильно нуждался в день-
гах и получил их. Да и дипломатические цели его были
достигнуты: он не раз хвастливо говорил на сейме про
Москву, что теперь этот враг без его позволения не мо-
жет ни одного корабля спустить на Балтийское море:
"Большие озера -- Ладожское и Пейпус, Нарвская область,
тридцать миль обширных болот и сильные крепости отделя-
ют нас от него; у России отнято море и, даст Бог, те-
перь русским трудно будет перепрыгнуть через этот руче-
ек". Но Столбовским миром и Москва достигла своей цели:
во-первых, к ней вернулась имеющая большое для нее зна-
чение Новгородская область: во-вторых, одним претенден-
том, как и одним врагом, стало меньше. Теперь можно бы-
ло смелее обращаться с Польшей.
И вот еще летом 1616г. Москва начала наступатель-
ную войну против поляков, которая, впрочем, никаких
серьезных последствий не имела. И в это же время Вар-
шавский сейм решил отправить Владислава добывать Моск-
ву, но действовать поляки не спешили и много сил не
тратили. Королевич выступил только через год с малень-
ким войском, всего в 11000. Но теперь Москва не была
готова выступить даже против незначительного войска
Владислава. Она расположила по городам сильные гарнизо-
ны и ограничивались одной обороной. Между тем славное
войско Владислава, шедшее "навести заблудших на путь
мира", не получало жалованья, а потому бунтовало и гра-
било, а Владислав тщетно просил помощи из Польши, "его
питавшей"; только в 1618 г. сейм ассигновал ему неболь-
шую сумму денег с обязательством окончить войну в тот
же год. Тогда летом 1618 г. королевич стал действовать
под Можайском, чтобы при движении к Москве не оставить
у себя в тылу Лыкова с войском, который сидел в Можайс-
ке;
он несколько раз пытался овладеть городом, но все
усилия его были тщетны. В этой осаде прошло семь меся-
цев, так что Владиславу для приобретения славы остава-
лось их только пять; из Варшавы же шли одни обещания,
войско, не получая жалованья, опять начало бунтовать, а
потому в сентябре 1618 г. Владислав решился идти на
Москву, не взяв Можайска; туда же шел с юга и гетман
Сагайдачный. Соединившись, они сделали приступ, но
взять Москву не могли, потому что москвичи успели при-
готовиться к осаде. Тогда Владислав отступил к Троицкой
Лавре и требовал ее сдачи, но также безуспешно. Нако-
нец, он вступил в переговоры, и заключено было в дерев-
не Деулине (около Лавры) так называемое Деулинское пе-
ремирие. Решили разменяться пленниками; Польша удержала
свои завоевания (Смоленск и Северскую землю), а Владис-
лав не отказался от претензий на московский престол.
Тяжелы были условия для Москвы, но невелика и слава ко-
ролевича. И вот 1 июля 1619 г. на реке Поляновке (около
Вязьмы) произошел размен пленных; вследствие этого Фи-
ларет Никитич и те члены великого посольства, которые
дожили до этого дня, вернулись на родину. Увидали род-
ную землю Томило Луговской, твердый и честный деятель
посольства, Шеин, защитник Смоленска; но умер в чужой
стране "столп" русского боярства В. В. Голицын. В сере-
дине июня, через две недели после освобождения, Филарет
Никитич приехал в Москву, а 24 июня он был поставлен в
патриархи. Со смерти Гермогена (1612) в Москве не было
патриарха, потому что патриаршество назначалось уже
давно государеву отцу.
С приездом его началось так называемое двоевлас-
тие: Михаил стал управлять государством с помощью отца
-- патриарха. Чтобы понять разницу, от этого происшед-
шую, посмотрим, что делалось в Москве ранее возвращения
патриарха. Михаил Федорович вступил на престол шестнад-
цатилетним мальчиком; понятно, что мы должны искать
влияний на него. Но среди бояр нельзя различить такого
преобладающего лица, каким был Годунов при Федоре Ива-
новиче; да и вообще о придворной жизни того времени
можно лишь догадываться за неимением определенных све-
дений. Сам Михаил Федорович был человек умный, мягкий,
но бесхарактерный; может быть, за неимением данных, а
может быть, так было и в действительности, но перед на-
ми он является заурядным человеком, не имеющим "личнос-
ти". В детстве он воспитывался под ферулой (опекой.
--Ред.) своей матери, Ксении Ивановны, урожденной Шес-
товой. Филарет Никитич был человек крутого и жестокого
нрава, но жена его в этом отношении, пожалуй, еще пре-
восходила его. Достаточно взглянуть на ее портрет, на
низко опущенные брови, суровые глаза, крупный, с горби-
ной, нос, а всего более на насмешливые и вместе с тем
повелительные губы, чтобы составить себе понятие об ее
уме, сильном характере и воле, но эти признаки мало го-
ворят о мягкости и доброте. Все пережитое ею до 1613 г.
-- постоянные лишения, ссылка и монастырь, вынужденное
смирение, столь несходное с ее характером, затем разлу-
ка с мужем и сыном, беспрестанное беспокойство за их
жизнь -- все это еще более закалило ее характер и глуб-
же заставило почувствовать всю силу доставшихся ей сво-
боды и власти. Понятно, какое давление должна была ока-
зывать такая энергичная мать на мягкий характер сына,
который, вероятно, как в детстве, так и теперь не выхо-
дил из ее воли, не противоречил ей, -- она-то и дейс-
твовала за ним, когда он стал царем. Сделавшись цари-
цей, Марфа взяла весь скарб прежних цариц в свои руки,
дарила им боярынь, стала жить совершенно по-царски и
занималась больше всего религией и благочестивыми дела-
ми как царственная монахиня; но имела также громадное
влияние на дворцовую жизнь, направляла ее, выдвигала
наверх свою родню, ставила ее у дел и тем самым давала
ей возможность, пользуясь покровительством всесильной
старицы-Царицы, делать вопиющие злоупотребления и оста-
ваться без наказания. В числе ее любимой родни были и
Салтыковы, знаменитые своими интригами в первые годы
царствования Михаила Федоровича. Но изо всех креатур
старицы Марфы, умевших устраивать свои дела, ни одного
не являлось такого, который мог бы устраивать дела го-
сударственные и дал бы твердое направление внутренней и
внешней политике. Московская политика того времени не
имела определенного пути и шла туда, куда толкали слу-
чайности. Земские соборы решали те дела, которые дава-
лись им на рассмотрение администрацией. Но не было в
администрации человека, который бы знал, что нужнее
дать на суждение собору, и часто собору передавалось
рядом с важными делами и обсуждение таких дел, которые
давно в принципе были решены и требовали лишь исполни-
тельных мер (дело о казаках в сентябре 1614 г.).
Так стояли дела до 1619г. Молодой царь не имел хо-
роших советников, зато вокруг него были люди, способные
на дворцовые интриги и административные злоупотребле-
ния, на обман и "мздоимание", как выражается псковский
летописец. Но дела в Москве переменились, когда приехал
государев отец, личность умная, способная и привыкшая к
делам.
Филарет Никитич -- в молодости первый красавец и
щеголь в Москве -- в лучшие годы был пострижен в монахи
"неволею"; ему пришлось затем испытать и тюрьму, и
жизнь в Тушине, и польский плен, одним словом, пережить
очень много, но это еще более закалило его и без того
сильный характер. В смуте он стоял лицом к лицу с важ-
нейшими государственными вопросами и приобрел к ним на-
вык -- стал государственным человеком. Но та же жизнен-
ная школа, которая воспитала в нем волю и энергию и об-
разовала ум, сообщила жестокую неровность, суровость,
даже деспотический склад его характеру. Когда Филарет
был поставлен в патриархи, ему присвоен был, как и ца-
рю, титул "великого государя". В новом великом государе
Москва сделала большое приобретение, она получила то, в
чем более всего нуждалась: умного администратора с оп-
ределенными целями. Даже в сфере церковной Филарет был
скорее администратором, чем учителем и наставником
церкви. У нас сохранились отзывы современников о нем:
один из них говорит, что Филарет "божественное пи-
сание отчасти разумел, нравом опальчив и мнителен, а
владителен таков был (т.е. взял такую власть), яко и
самому царю бояться его; бояр же всякого чина людей
царского синклита зело томляше заключениями... и иными
наказаниями;
до духовного же чину милостив был и не сребролю-
бив, всякими же царскими делами и ратными владел".
Действительно, приехав в Москву, Филарет завладел рат-
ными и всякими царскими делами и сумел, не нарушив се-
мейного мира, очень скоро разогнать тех, кого выдвинуло
родство с его женой. Первыми из подвергшихся опале были
Салтыковы, отправленные им в ссылку по делу Хлоповой.
Последнее в высшей степени интересно.
Еще ранее 1616 г. чадолюбивая Марфа позаботилась
приискать сыну невесту, причем выбор ее пал на Марию
Хлопову из преданного Романовым рода Желябужских;
она жила при Марфе и в 1616 г. была объявлена фор-
мально невестой царя. Но браку царя помешала вражда
Салтыковых к Хлоповым, -- в них царская родня увидела
себе соперников по влиянию. Поводом к вражде послужил
ничтожный спор отца царской невесты с одним из Салтыко-
вых. Незадолго перед свадьбой произошла неожиданная бо-
лезнь невесты, пустая сама по себе, но получившая дру-
гой вид благодаря интригам Салтыковых. Они воспользова-
лись этой болезнью, Хлопова была сочтена "испорченной"
и сослана вместе с родными, обвиненными в обмане, в То-
больск. По возвращении Филарета интрига царской родни
была открыта и Хлопову решено воротить из ссылки, осо-
бенно потому, что Михаил, этот мягкий и безличный на
вид юноша, все еще продолжал горячо любить свою бывшую
невесту и, беспрекословно уступая матери во всем ос-
тальном, решительно воспротивился ее желанию женить его
на другой. Но Марфа, стоявшая за Салтыковых, не пожела-
ла возвращения Марии во дворец и настояла на том, чтобы
Хлопову оставили в Нижнем Новгороде, поселив на прежнем
дворе умершего Кузьмы Минина. Салтыковы же были отправ-
лены на житье в свои вотчины. Не сразу отказавшись от
Хлоповой, Михаил Федорович женился только на 29 году
своей жизни (случай крайне редкий, потому что браки
тогда обыкновенно совершались рано) на Марии Владими-
ровне Долгоруковой, скоро умершей, а затем, во второй
раз, на Евдокии Лукьяновне Стрешневой.
Правительственная деятельность за годы 1619--1645.
Итак, с приездом Филарета Никитича временщики должны
были отказаться от власти и уступить влияние ему. Иначе
и быть не могло: Филарет, по праву отца, ближе всех
стал к Михаилу и руководил им, как отец сыном. Таким
образом началось двоевластие, и началось официально:
все грамоты писались от лица обоих великих государей.
Имя Михаила стояло в ним впереди имени патриарха, но,
зная волю и энергию Филарета, нетрудно отгадать, кому
принадлежало первенство фактически.
И вот началась энергичная и умелой рукой направ-
ленная работа над водворением порядка в стране. Все
стороны государственной жизни обратили на себя внимание
правительства. С участием Филарета начались заботы о
финансах, об улучшении администрации и суда и об уст-
ройстве сословий. Когда в 1633 г. Филарет сошел в моги-
лу, государство Московское было уже совсем иным в отно-
шении благоустройства -- не все, конечно, но очень мно-
го для него сделал Филарет. И современники отдают спра-
ведливость его уму и делам. Филарет, говорит одна лето-
пись, "не только слово Божие исправлял, но и земскими
делами всеми правил; многих освободил от насилия, при
нем никого не было сильных людей, кроме самих госуда-
рей; кто служил государю и в безгосударное время и был
не пожалован, тех всех Филарет взыскал, пожаловал, дер-
жал у себя в милости и никому не выдавал". В этом пане-
гирике современника много справедливого; вновь возник-
ший государственный порядок в самом деле многим был
обязан Филарету, и этого мы не можем не признать, хотя,
может быть, наши симпатии к властительной личности пат-
риарха могут быть и меньше, чем к ее государственным
заслугам. Но должно признаться, что историк, чувствуя
общее благотворное влияние Филарета в деле устройства
страны, не может точно указать границы этого влияния,
отличить то, что принадлежит лично Филарету и что дру-
гим. В жизни наших предков личности было мало простора
показать себя, она всегда скрывалась массой. Здесь мы
можем только указать на общее значение Филарета в деле
успокоения государства. Из общего очерка государствен
ной деятельности Михайлова правительства это значение
выглянет яснее.
Нельзя сказать, чтобы до Филарета не старались об
устройстве земли: Земские соборы постоянно были заняты
этим делом; но без опытного руководителя оно шло без
системы; к тому же приходилось бороться с проявлениями
смуты и устраиваться кое-как для того лишь, чтобы обес-
печить мир. Насколько можно судить по источникам, до
Филарета у московского правительства было два главных
интереса в отношении внутреннего устройства, две зада-
чи:
во-первых, собрать в казну как можно более средств
и, во-вторых, устроить служилых людей, другими словами,
устроить войско. Для этих-то целей собор назначал два
раза -в 1615 и 1616 гг. -- сбор пятой деньги, т.е. 20%
с годового дохода плательщика, и посошное -- в 1616 г.
-- по 120 р. с каждой сохи. Разница между той и другой
повинностями состояла в том, что 20% платилось с "дво-
ра", посошное же взималось с меры пахотной земли, с
"сохи". Кроме того, своим чередом платились обычные по-
дати. Между тем при таких громадных сборах, при займах,
к которым сверх того прибегало правительство, у него
все-таки не хватало средств и оно не могло давать льго-
ты податному сословию, не желало даже допускать недои-
мок. Подати собирались с обычной в то время жестокостью
и, конечно, очень большим бременем ложились на народ.
Для второй же цели правительство посылало не раз в раз-
ные местности бояр "разбирать" служилых людей, "верс-
тать", т.е. принимать в службу, детей дворян, годных к
службе, и наделять их поместной землей. И для первой, и
для второй цели необходимо было знать положение частной
земельной собственности в государстве, и вот посылались
"писцы" и "дозорщики" для описи и податной оценки зем-
ли. Но благодаря отсутствию, так сказать, хозяйского
глаза, каким позже явился Филарет, все намерения прави-
тельства исполнялись небрежно, с массой злоупотреблений
со стороны и администрации, и населения: писцы и дозор-
щики одним мирволили, других теснили, брали взятки; да
и население, стремясь избавиться от податей, часто об-
манывало писцов, скрывало свое имущество и этим дости-
гало льготной для себя неправильной оценки.
Как только Филарет был поставлен в патриархи, не-
дели через две после приезда в Москву он возбуждает уже
важнейшие государственные вопросы и ставит их на разре-
шение собора. Первое, что обратило его внимание, была
именно путаница в финансовых делах, в деле взимания по-
датей. И вот в июне 1691 г. Земский собор постановляет
замечательный приговор, преимущественно по финансовым
делам. Собору были поставлены на вид указания, сделан-
ные царю патриархом: 1) с разоренной земли подати взи-
маются неравномерно, одни из разоренных земель облага-
ются податью по дозорным книгам; с других же, не менее
разоренных, берется подать по писцовым книгам [* Д о з
о р -- это податная оценка имуществ сообразно их благо-
устроенности: здесь принимаются в расчет обстоятельст-
ва, могущие дать льготы по уплате податей (долги, пожа-
ры, разорение от врагов и т. д.). Перепись-- это прос-
тая податная оценка имуществ, при которой не обращается
внимания на благосостояние плательщиков.]; 2) при пере-
писи земель допускаются постоянные злоупотребления до-
зорщиков и писцов; 3) бывают постоянные злоупотребления
и со стороны тяглых людей, которые массами или заклады-
вались за кого-нибудь (т.е. входили в особого рода дол-
говую зависимость и тем самым освобождались от тягла и
выходили из общины), или просто убегали из своей общи-
ны, предоставляя ей, в силу круговой поруки, платить за
выбывших членов; 4) кроме этих податных злоупотреблений
многие просят от "сильных людей их оборонить", ибо
сильные люди (т.е. администрация, влиятельное боярство
и т. д.) "чинят им насильства и обиды". Вот об этих-то
злоупотреблениях государь и говорил на соборе "как бы
то исправить и землю устроить". Собор постановил следу-
ющее: I) произвести снова перепись в местностях неразо-
ренных, писцов и дозорщиков выбрать из надежных людей,
привести их к присяге, взяв обещание писать без взяток
и работать "вправду"; 2) тяглых людей, выбежавших и
"заложившихся" за бояр и монастыри, сыскать и возвра-
тить назад в обшины, а на тех, кто их держал, наложить
штрафы; 3) составить роспись государственных расходов и
доходов: сколько "по окладам" (т.е. по частным роспи-
сям) числится тех и других, сколько убыло доходов от
разорения, сколько поступает денег, куда их расходова-
ли, сколько их осталось и куда они предназначаются; 4)
относительно жалоб на сильных людей состоялся царский
указ, соборный приговор: боярам кн. Черкасскому и Ме-
зецкому поручить сыскивать про обиды "сильных людей" в
особом сыскном приказе; наконец, 5) решили обновить
состав Земского собора, заменив выборных людей новыми.
В этом приговоре собора резко выделяются две чер-
ты:
прямо рисуется неудовлетворительное экономическое
положение податных классов и уклонение от податей, а
затем не удовлетворительное же состояние администрации
с ее злоупотреблениями, о которых свидетельствовали
столь частые челобитные про "обиды сильных людей". Все
последующие внутренние распоряжения правительства Миха-
ила Федоровича и клонились именно к тому, чтобы 1)
улучшить администрацию и 2) поднять платежные и служеб-
ные силы страны.
1. Что касается до администрации, то, пользуясь
слабостью надзора сверху, для которого у правительства
просто не было средств, и отсутствием крепких местных
союзов внизу, в областях, воеводы и приказные дельцы
позволяли себе ряд насилий и беззаконий. До смуты мест-
ное управление не имело однообразного типа. При царе
Иване IV, как мы видели, желая ограничить злоупотребле-
ния областных правителей - наместников и волостелей, --
правительство разрешило городским и сельским общинам
самим выбирать себе судей и правителей, причем новые
выборные власти получали название губных старост, из-
любленных голов, земских судей и пр. Но это самоуправ-
ление на деле было введено не везде: в некоторых мест-
ностях наряду с выборными, или даже и исключительно,
управляли наместники. Во время смуты самоуправление
как-то повсюду исчезает; смута, как военное время, выд-
вигает и военную власть -- воевод в роли областных пра-
вителей; в их руках в начале XVII в. сосредоточиваются
все отрасли управления и суда; пользуясь этим, они об-
ращали управление и суд в дело личной выгоды. По словам
одной царской грамоты, "в городах воеводы и приказные
люди (их помощники) всякия дела делают не по нашему
(царскому) указу, монастырям, служилым, посадским, уез-
дным, проезжим всяким людям чинят насильства, убытки
всякие; посулы, поминки и кормы берут многие". Стоит
только просмотреть ряд челобитий того времени, в кото-
рых ярко описываются все "насильства и убытки", чтобы
заключить о силе злоупотреблений местной администрации.
Для примера упомянем о действиях мангазейских (в Сиби-
ри) воевод Григория Кокорева и Андрея Палицына. Палицын
доносил на Кокорева, что этот последний, когда самоеды
привозят ясак (подать), спаивал их, и таким путем и
ясак, и деньги переходили в руки ловкого воеводы. Затем
он часто устраивал пиры, на которых яства должно было
приносить население, а в случае, если кто-либо мало
приносил, приношение бросалось в лицо приносителю и его
прогоняли толчками. Если кто из богатых людей не угож-
дал воеводе, его неожиданно посылали на службу в тунд-
ры, и только дав за себя выкуп, можно было избегнуть
такого рода ссылки. Мало того, Кокорев часто разыгрывал
из себя невинность и ни за что не хотел брать взятки.
Но тут на помощь являлся кто-нибудь из приятелей воево-
ды и предлагал просителю обратиться "ко всемирной зас-
тупнице" (так называл он жену Кокорева); последняя ула-
живала дело и принимала взятку. Кокорев, в свою оче-
редь, писал доносы на товарища, что тот держит корчму и
спаивает всех водкой. Мало-помалу распря воевод разго-
релась чуть ли не в целую войну: между представителями
администрации произошла прямая стычка, в которой было
убито несколько человек посадских. Не имея сил избег-
нуть такого рода явлений, прекратить общий произвол,
завещанный смутой, правительство, карая отдельных лиц,
в то же время Облегчало возможность челобитья на адми-
нистрацию, учреждая в 1619 г. для того Сыскной приказ,
а в 1621 г. обращаясь ко всей земле с грамотой, в кото-
рой оно запрещало общинам давать воеводам взятки, на
них работать и вообще исполнять их незаконные требова-
ния. В случае же неисполнения вышеуказанного правитель-
ство грозило земским людям наказанием. Но последующая
практика показала недействительность такого рода ориги-
нального обращения к земле. Воеводы продолжали злоупот-
реблять властью, и земские люди говорят на соборе 1642
г., стало быть, спустя лет двадцать после указанных
мер: "В городах всякие люди обнищали и оскудели до кон-
ца от твоих государевых воевод". Воеводы слишком близко
стояли к народу; неудовольствие воеводы слишком ощути-
тельно отзывалось на городском человеке и невольно зас-
тавляло его давать взятку и работать на воеводу, а уп-
равы на него искать было все-таки трудно: за управой
необходимо было ехать в Москву.
В 1627 г. правительство пришло к мысли восстано-
вить повсеместно губных старост, предписывая выбирать
их из лучших дворян, т.е. из более состоятельных. Эта
мера ограничивала круг влияния воевод; многие города
воспользовались ею и просили, чтобы у них не было вое-
вод, а были только губные старосты, и это разрешалось.
Таким образом, губной старост сосредоточивал в своих
руках не одни уголовные дела, а во областное управле-
ние, становился и земским судьей. Но другой стороны,
города иногда оставались недовольны губными старостами
и просили назначить им воевод; так, город Дмитров, про-
сивший в 1639 г. губного старосту, в 1644 г. уж хлопо-
чет о назначении ему воеводы. Город Кашин в 1644 I так-
же просил себе воеводу (и даже указывал на Дементия Ла
зарева, как на лицо, желаемое для этой должности), по-
том что кашинский губной староста "срамен и увечен", а
прежде Кашине были воеводы, а такого "воровства не бы-
ло". И другие города поступаются точно так же губным
правом из-за непригодности известной личности. Очевид-
но, что губной институт, это по-нашему -- "право", тог-
да не мыслился таковым: в уездах было очень мало людей,
годных для дела, ибо все такие люди правительством "вы-
волочены на службу". Некоторые общины, однако, сохрани-
ли и в то время полное самоуправление: это было большей
частью в так называемых черных землях, преимущественно
на севере.
Таково было при Михаиле Федоровиче положение мест-
ного управления, носившего, следовательно, смешанный
характер.
Что касается до центрального управления при Михаи-
ле Федоровиче, то оно восстановлялось в Москве по ста-
рым образцам, завещанным XVI веком в форме старых при-
казов, и только потребностями времени вызывались к жиз-
ни новые приказы. Их было много учреждено при Михаиле,
но устраивались они опять-таки по старым досмутным об-
разцам, специализируя одну какую-нибудь отрасль владе-
ния какого-нибудь старого приказа. В центре всего уп-
равления по-прежнему стояла и всем руководила государе-
ва Боярская дума.
2. Кроме забот об администрации в Москве очень за-
ботились о поднятии после смуты общего благосостояния,
стремление к которому было, конечно, присуще и XVI ве-
ку; благосостояние земли было необходимо правительству
и для хорошего устройства службы и тягот. В эту именно
рамку отливались все заботы правительства, которые мы
назвали заботами о благосостоянии. Благосостояние наро-
да смешивалось тогда с благоустройством государственных
повинностей.
Это приводит нас к вопросу об устройстве сословий
при Михаиле Федоровиче, так как государственные повин-
ности в Московском государстве носили сословный харак-
тер. Начнем со служилого сословия. Заботы правительства
о нем были двоякого рода: 1) заботы об обеспечении слу-
жилых людей землями, или иначе -- вопрос поместный -- и
2) заботы об отношении служилых людей к крестьянству,
или иначе -- вопрос крестьянский. Как уже известно,
главным средством содержания военного дворянского клас-
са была земля, а на земле -- крестьянский труд. Смута
должна была, конечно, поколебать и замутить правиль-
ность поместного землевладения: масса дворян была сог-
нана с поместий, масса поместных земель пустовала и
вместе с тем множество дворцовых и черных земель переш-
ло в поместья. Наряду с беспоместными помещиками были
такие, которым поместья попали незаконно или неизвестно
как. Ни наличного числа дворян, годных к службе, ни
степени обеспеченности их правительство в первые годы
не знало. В горячее время первых войн оно старалось
кое-как привести в известность все это, отбирало неза-
конно захваченные казенные земли [* О редукции есть два
мнения: одни совершенно отрицают ее существование и го-
ворят, что московское правительство укрепило землю за
тем, за кем она находилась в момент ревизии (Бесту-
жев-Рюмин); другие допускают редукцию, как в Швеции,
где, когда борьба правительства с дворянами окончилась
победой абсолютизма, она проводилась с неумолимой суро-
востью. Хотя такой редакции у нас не было, однако нель-
зя согласиться и с первым мнением, так как мы находим
ясные и несомненные признаки ее.], разбирало и "испоме-
щало" служилых людей и, не прибегая к строгой поверке
прав на землю того или другого помещика, давало разо-
ренным денежное жалованье, а для увеличения служилого
класса верстало в службу казаков, "которые от воровства
отстали". Словом, оно приводило в ясность свой служилый
класс и в поместных делах руководилось старыми обычая-
ми, издавало при случае частные указы о поместных делах
и, наконец, в 1636 г. составило целый свод из этих ука-
зов -- "поместное уложение". Но эта лихорадочная дея-
тельность не могла сразу привести к полному благоуст-
ройству. Положение служилых фактически было чрезвычайно
тяжело. Вследствие этого многие из них "воровали", "ос-
тавались в нетях", т.е. не являлись по призыву на служ-
бу, и это сходило с рук по слабости надзора. Другие же
добросовестно служили, а служить им между тем, как тог-
да говорили, было "не с чего". И вот в 1633 г. московс-
кие дворяне, т.е. высший разряд дворянства [* Назначен-
ные в поход против поляков с князьями Черкасским и По-
жарским.], били челом, что на войну идти не могут; у
одних нет земель, а у других и есть, да пусты, --
крестьян нет, а если и есть, то 3, 4, 5 или 6 душ все-
го, а это для службы слишком мало. Правительство велело
разобрать их челобитья, причем признало, что служить
помещик может только с 15-ти крестьян. Любопытно, что
на соборе 1642 г. это число самими дворянами определя-
ется не 15-ю, а 50-ю. Но если положение лучшего дво-
рянства было таково, то еще хуже было положение низших
его слоев, это мы видим из многих документов того вре-
мени и, между прочим, из челобитья, которое в 1641 г.
дворяне разных городов, бывшие на Москве, подали об
улучшении их быта. Они, описывая свое печальное положе-
ние, между прочим, указывали на то, что много дворян
"не хотят с ними государевы службы служити и бедности
терпети и -- идут в холопство". Уже Судебник 1550 г.
запрещает находящимся на службе, "верстаным" дворянам
идти в холопы, а теперь, в 1642 г., в ответе на чело-
битье правительство запретило это всем дворянам вообще.
Переход дворян в холопы, предпочтение зависимого хо-
лопьего состояния свободному состоянию землевладельца,
конечно, резкий признак тяжелого экономического положе-
ния. Сами дворяне склонны были видеть причины своего
расстройства в тяжести службы и злоупотреблениях по
службе, именно в неравномерном распределении служебных
тягот между дворянами (на что они указывали на соборе
1642 г.), а затем в малой устойчивости крестьянского
труда, которым они только и могли держаться. О таком-то
положении крестьянского труда говорит замечательное че-
лобитье 1646 г.; оно в значительной степени посвящено
незаконному переходу и переводу крестьян и кабальных
людей. Та борьба за крестьянина, которая шла в XVI в.,
продолжается и в XVII в.
В нашей беседе о крестьянстве XVI в. мы пришли к
тому выводу, что под так называемым прикреплением
крестьян в конце XVI в. нельзя разуметь общей государс-
твенной меры, закреплявшей целое сословие, а нужно ви-
деть только ограничение перехода некоторой части
крестьянства и ограничение территории для перехода
(указы Бориса Годунова). В XVII в. крестьяне переходят
от одного землевладельца к другому и заключают с ними
такие же порядные, как в XVI в., но рядом с этим есть
разряд крестьян, которые переходить по закону уже не
могут, а бегут и вывозятся беззаконно. Трудно объяс-
нить, что за разница была между двумя разрядами кресть-
ян в XVII в., на чем одни из них основывали свое право
свободного выхода и на каком основании другие были ли-
шены этого права. В положении крестьян времени Михаила
Федоровича для нас еще очень много неясного, но вероят-
нее всего, что в основе такого деления крестьянства ле-
жали экономические обстоятельства, денежные их отноше-
ния к землевладельцам. Беглым крестьянином становится
тот, кто должен был уйти с расчетом, а ушел без него.
Таких искали и возвращали к старым землевладельцам в
XVI в. без срока, потом -- в течение 5 лет после побега
(по указу 1597 г.), после чего бежавший был свободен.
Но так как дворяне желали и просили увеличения этого
срока, то Михаил Федорович в 1615 и 1637 гг. в виде
частных льгот для некоторых землевладельцев изменяет
эту давность на десятилетнюю. А в 1642 г. благодаря
дворянскому челобитью 1641 г., в котором дворяне проси-
ли решительной отмены срока, десятилетний срок стано-
вится уже общим правилом для беглых крестьян, а пятнад-
цатилетний -- для крестьян, вывезенных насильно другим
землевладельцем. Это увеличение сроков шло, конечно, в
пользу помещиков для лучшего их обеспечения, в виде
лучшего исполнения ими службы. Здесь интересы крестьян
принесены в жертву интересам служилого сословия.
В XVII в. встречаются уже уступка и продажа
крестьян без земель. Это делалось, например, так: если
крестьянин одного помещика был убит крестьянином друго-
го, то второй владелец вознаграждал потерпевшего одним
из своих крестьян. А бывали и прямые уступки крестьян
по гласным сделкам между землевладельцами. Отсюда вид-
но, что помещики владели крестьянами крепко. Однако не
все крестьяне были прикреплены к земле. Те, которые не
были вписаны в писцовые книги, а жили при своих родных,
могли еще переходить с одной земли на другую и заклю-
чать порядные. Но мы видим, что такой порядок продолжа-
ется недолго, ибо, переходя, крестьяне заключают свои
новые договоры на вечные времена, а не на сроки. Вот то
средство, которым помещики и остальную часть крестьянс-
тва закрепили за собой.
Перейдем теперь к посадским людям. В первой поло-
вине XVII в. между крестьянином, пахавшим в уезде, и
посадским человеком, сидевшим на посаде, не было ника-
ких почти различий по праву: посадский мог перейти в
уезд на пашню, а крестьянин -- сесть в посаде и торго-
вать или промышлять. Разница была только в том, что
крестьянин платил подать с земли, а посадский -- с
"двора". Руководясь этим только признаком, мы не можем
говорить об особом классе посадских людей. Малочислен-
ность этих последних была просто поразительна. Во мно-
гих городах в XVII в. совсем не было посадских людей: в
Алексине, напр., около 1650 г. "был посадский человек",
пишет воевода, "и тот умер". "На Крапивне", пишет дру-
гой воевода, "посадских людей только три человека и те
худы" (т.е. бедны). В самой Москве число посадских пос-
ле смуты стало втрое меньше, чем было до нее. Малочис-
ленность торгового и промышленного класса указывает на
слабое развитие промышленности и торговли в Московском
государстве в XVII в. Упадок торговли и промышленности
в XVI в. мы уже имели случай отметить в своем месте.
Что же обусловливало продолжение этого упадка и теперь,
в первой половине XVII в.? Конечно, смута и печальные
последствия этой эпохи -- всеобщее разорение, далее --
тяжелые подати, сборы пятой и десятой деньги, насилия
администрации; затем сюда надо присоединить монополии
казны, откупа, наконец, отсутствие частных капиталов
(исключение составляли только знаменитые северные про-
мышленники Строгановы). Далее не последним фактом, ме-
шавшим поднятию русской торговли, была конкуренция
иностранцев: англичан, которые в самом начале царство-
вания Михаила Федоровича получили право беспошлинной
торговли внутри государства, и голландцев, которым с
1614 г. дозволено было также торговать внутри страны с
половинной пошлиной. И вот с 1613 и до 1649 г. мы видим
ряд челобитий русских торговых людей об отнятии торго-
вых льгот у иностранцев. Жалуясь на плохое состояние
своих дел, они во всем винят иностранную конкуренцию.
Хотя и не одна эта конкуренция вызывала упадок русской
торговли, однако действительно в XVII в. русские рынки
попали в иностранные руки, и это отзывалось плохо на
оборотах русского торгового класса. Почему в льготном
положении иностранных купцов правительство видело поль-
зу страны -- решить трудно.
Гораздо понятнее и правильнее поступало московское
правительство, призывая на льготных условиях промышлен-
ников-иностранцев: оно руководилось стремлением привить
в России разные промыслы, до тех пор неизвестные. Среди
промышленных иностранцев на Руси мы встречаем прежде
всего так называемых "рудознатцев" -- оружейников и ли-
тейщиков. Так, в 1640 г. англичанин Картрейт взялся ис-
кать в окрест[ност]ях Москвы золотую и серебряную руду,
но, конечно, ничего не нашел и должен был заплатить по
своему обязательству все издержки, сделанные по этому
поиску. Через два года Борис Репнин с рудознатцами ез-
дил в Тверь для отыскания золотой руды, но его предпри-
ятие тоже не увенчалось успехом. Отыскивая руды, прави-
тельство заботилось тоже об оружейном и литейном деле
-- еще с XVI в. Тула была известна выделкой оружия, а в
1632 г. голландский купец Виниус получил позволение
построить там завод для литья пушек, ядер и т. п.;
в товарищество к нему впоследствии вступил Марсе-
лис. Затем, несколько позже, были посланы за границу
переводчик Захар Николаев и золотых дел мастер Павел
Эльрендоф для найма мастеров, знающих литейное дело.
Торговые льготы и вообще гостеприимное отношение к
иностранцам московского правительства, ожидавшего от
них экономической пользы для страны, привлекало в стра-
ну много иноземцев. По отзыву бывшего в Москве при Ми-
хаиле Федоровиче гольштинца Олеария, до 1000 протес-
тантских семейств жили тогда в Москве (с протестантами
наши предки уживались как-то легче, чем с католиками).
К иностранцам-промышленникам русские люди относились
гораздо лучше, чем к иностранцам-купцам, находили, что
у них есть чему поучиться.
Вот краткий обзор того, чем думало правительство
Михаила Федоровича достигнуть поднятия экономического
быта государства и улучшения своих финансов.
Итак, повторяем, в правительственной деятельности
времени Михаила Федоровича главной целью было успокое-
ние взволнованного смутой государства, и этой цели пра-
вительство думало достигнуть двумя путями: 1) истребле-
нием адинистративных злоупотреблений и 2) мерами, нап-
равленными к поднятию общего благосостояния.
Надо заметить, что при этом московскими правитель-
ственными людьми руководил, может быть, сознательно, а
может быть, и бессознательно, один принцип: все должно
быть по старине -- так, как было при прежних царях. Ру-
ководясь этим, они ничего не хотели реформировать и
вновь учреждать: восстановляя государство после смуты,
они шли к старым образцам и действовали старыми средс-
твами.