1. Философия, или-так как это назва-
ние могло бы подать повод к спорам - наукоучение 13, в
первую очередь, так же как это требовалось до сих пор
от тебя, мой читатель, совершенно отвлекается от того,
что мы характеризовали выше как высшие степени созна-
ния, и ограничивается утверждением, которое мы сейчас
выставим исключительно о первых и основных определениях
сознания, совершенно в том смысле, как мы это выше объ-
яснили и как ты это понял. 2. В этих основных определе-
ниях оно проводит еще дальнейшие различения между тем,
о чем каждое разумное существо утверждает, что оно
должно иметь значение также и для каждого другого ра-
зумного существа и для всякого разума, и тем, относи-
тельно чего каждый должен ограничиться признанием того,
что оно существует лишь для нашего рода, для нас, лю-
дей, или даже для каждого из нас как данного отдельного
индивида. От последнего оно также отвлекается, и, таким
образом, для его исследований остается лишь объем пер-
вого. Если у какого-либо читателя останутся сомнения
относительно основания и границ этого последнего разли-
чения или он не сумеет себе это различение уяснить нас-
только же, насколько, согласно нашему предположению, он
уяснил себе первое, данное выше, то это не имеет значе-
ния для всех тех выводов, которые мы намереваемся сде-
лать в этом сочинении, и не нанесет ущерба созданию та-
кого понятия наукоучения, какое соответствует нашим на-
мерениям. В действительной системе, вводить читателя в
которую мы теперь не имеем намерения, последнее разли-
чение, определяемое лишь родом и индивидуальностью, от-
падает само собой. Мы мимоходом прибавим здесь для чи-
тателя, знакомого уже с философской терминологией, име-
ющее значение для всякого разума: первое в основных оп-
ределениях сознания, с которым одним имеет дело филосо-
фия, это кантовское априори, или первоначальное; пос-
леднее же, определенное лишь рядом и индивидуаль-
ностью,- апостериори того же писателя. Наукоучение не
нуждается в том, чтобы предпосылать это различение сво-
ей системе, поскольку оно проводится и обосновывается в
самой системе; и у него эти выражения априори и апосте-
риори имеют совершенно другое значение 14. 3. Наукоуче-
ние, для того чтобы получить самый доступ к себе и что-
бы получить определенную задачу, предполагает, что в
многообразии этих основных определений, в указанном
объеме их, должна иметься систематическая связь, сог-
ласно которой, когда дано одно, должно быть и все ос-
тальное, и притом именно так, как оно есть; что, следо-
вательно,- и это вытекает из предпосылки,- эти основные
определения, в указанном объеме их, составляют завер-
шенную и замкнутую в себе систему. Это, говорю я, оно
предпосылает себе самому. Частью потому, что это еще не
оно само, оно становится лишь возможно благодаря этому;
отчасти же оно только предполагается, но еще не доказа-
но. Эти основные определения известны ну хотя бы науко-
учителю, откуда - это к делу не относится. Он наталки-
вается - каким образом, это также к делу здесь не отно-
сится,- на мысль, что между ними, надо думать, должна
быть систематическая связь. Он сейчас еще не утверждает
этой связи и не заявляет притязаний, что может ее не-
посредственно доказать, и еще менее, что может доказать
что-либо иное, исходя из этой предпосылки. Его мысль
может считаться предположением, случайной догадкой, ко-
торая значит не больше, чем всякая иная случайная до-
гадка. 4. Исходя из этой предпосылки, наукоучитель
приступает теперь к попытке из какого-либо одного из-
вестного ему основного определения сознания - сюда так-
же не относится из какого,- вывести все остальные в ка-
честве необходимо связанных с первым и определенных им.
Если эта попытка не удастся, то этим еще не доказано,
что она не удастся в другой раз, следовательно, не до-
казано, что эта предпосылка систематической связи лож-
на. Она сохраняет, как и раньше, свое значение в ка-
честве проблемы. Если же эта попытка удастся, т. е. ес-
ли действительно возможно, кроме известного нам, вывес-
ти полностью все основные определения сознания в исчер-
пывающем виде,- в таком случае предпосылка доказана на
деле. Но даже эта, ставшая отныне доказанным положением
предпосылка не нужна нам в описании самого наукоучения.
Но операция этого выведения - это само наукоучение; где
начинается это выведение, там начинается и наукоучение;
где оно завершается, там завершается и наукоучение.
Пусть между нами, мой читатель, это будет решено и ус-
тановлено; и заметь себе это раз и навсегда: наукоуче-
ние есть систематическое выведение чего-то действитель-
ного, первой степени сознания; и оно относится к этому
действительному сознанию как описанная выше демонстра-
ция часов к действительным часам. Оно, в качестве чис-
того наукоучения, безусловно, не желает в каком бы то
ни было из всех возможных отношений, хотя бы наряду с
этим и т. д., быть чем-либо, большим, чем это, и оно не
желает совсем существовать, если оно не может быть
этим. Каждый, кто выдает его за что-либо иное или за
нечто большее, совершенно не знает его. Его объект -
это, в первую очередь, основные определения сознания,
как таковые, как определения сознания; но отнюдь не как
вещи, действительно существующие вне сознания. Дальше
мы яснее увидим, что в нем и для него оба суть одно и
то же, но что наукоучение может охватить лишь первое
воззрение; дальше мы поймем, почему. Здесь же достаточ-
но указать, что дело обстоит именно таким образом.
Восприятие располагает ведь этими основными определени-
ями сознания, подобно тому как наукоучение имеет их
своим объектом; или, скорее, эти основные определения
сознания суть сами восприятия; но только оба имеют сво-
им объектом то же самое разными способами. Подобно тому
отношению, в котором выше находилось сознание действи-
тельного присутствия твоего друга к процессу представ-
ления этого присутствия, действительные часы к демонс-
трации этих часов,- в таком же отношении находится и
действительное сознание к наукоучению. Наша самость
погружается при философствовании не в сами эти основные
определения сознания, а в копии и знаки этих определе-
ний. Таким образом, наукоучение выводит, совершенно не
принимая во внимание восприятия, априори то, что, сог-
ласно ему, должно происходить именно в восприятии, т.
е. апостериори. Для него, таким образом, эти выражения
обозначают не различные объекты, а лишь различный
взгляд на один и тот же объект; подобно тому как те же
самые часы при демонстрации их рассматриваются априори,
в действительном же восприятии апостериори. Это опреде-
ление наукоучение дало себе само, с тех пор как оно су-
ществует и явственно выражает это уже самим своим наз-
ванием. Вряд ли возможно понять, почему не хотят ему
верить насчет того, что оно такое. Ограничиваясь этим
определением, оно оставляет спокойно всякую другую фи-
лософию быть тем, чем ей угодно: страстью к мудрости,
мудростью, мировою мудростью, жизненною мудростью, и
какие еще там бывают мудрости. Оно только предъявляет
без сомнения справедливое требование, чтобы его не при-
равнивали к одной из них, чтобы о нем не судили и не
опровергали, исходя из их точки зрения подобно тому как
составители его просят лишь позволение не принуждать их
сотрудничать с другими философиями и не быть клиентами
у них. Оно не вдается в спор, что для того или иного
могла бы обозначать философия и каково его мнение отно-
сительно того, что считалось издавна философией. Оно
ссылается на свое право самому определять для себя свою
задачу; если что-либо другое, кроме разрешения этой за-
дачи, должно быть философией, то оно не претендует быть
философией. Я надеюсь, мой читатель, что это описание
наукоучения, как описание в чисто историческом аспекте,
вполне отчетливо и понятно и не допускает никакой двус-
мысленности. Я только прошу тебя, чтобы ты его заметил
и не забыл опять при первом случае; и чтобы ты мне по-
верил, что я отношусь вполне серьезно к этому описанию
и что я от него не отступлю, и что все, что ему проти-
воречит, будет мною отвергнуто... Было бы грубым недо-
разумением считать это "как будто бы" за категорическое
"что", эту фикцию за рассказ о некогда, в определенное
время действительно наступившем событии. Думают ли они,
что, конструируя основное сознание в наукоучении, мы
желаем им доставить историю действий сознания до того,
как было само сознание, биографию человека до его рож-
дения? Как бы мы могли сделать это, когда мы сами заяв-
ляем, что сознание существует лишь вместе со всеми сво-
ими определениями; и как бы мы могли желать получить
сознание до всякого сознания и без всякого сознания?
Это - недоразумения, против которых не принимают ника-
ких мер, потому что они никому не приходят в голову,
пока они не происходят действительно. Так, все космого-
нии являются попытками первоначальной конструкции Все-
ленной из ее основных элементов. Разве творец подобной
космогонии желает сказать, что все когда-то происходило
действительно так, как он излагает в своей космогонии?
Конечно, нет, поскольку он понимает самого себя и зна-
ет, о чем он говорит, ибо, без сомнения, для него Все-
ленная все же - органическое целое, в котором не может
существовать ни одна часть, если не существуют все ос-
тальные; она, таким образом, совершенно не могла воз-
никнуть постепенно, но в любое время, когда она сущест-
вовала, она должна была существовать вся целиком. Ко-
нечно, ненаучный рассудок, который должно удерживать в
границах данного и к которому не следует обращаться с
исследованиями этого рода, полагает, что он слышит
рассказ, потому что он ничего не может себе предста-
вить, кроме рассказов. Нельзя ли из делаемого теперь
столь многими предположения, что мы нашим учением [о
происхождении знания] предполагаем дать рассказ, заклю-
чить, что они сами ничего не имели бы против того, что-
бы принять это за рассказ, если бы только это было
подкреплено печатью авторитета и древности? Читатель.
Но я все же и теперь постоянно слышу лишь о существую-
щих в бытии определениях сознания, о существующей в бы
тии системе сознания и т. д. Но именно этим недовольны
другие; согласно их требованиям, должна существовать
система вещей, а из вещей должно быть выводимо созна-
ние. Автор. Теперь ты говоришь вслед за философами по
профессии, от которых, я полагал, ты избавился уже
раньше, а не с точки зрения здравого человеческого рас-
судка и действительного сознания, с которой я только
что объяснился. Скажи мне и подумай хорошенько перед
ответом: выступает ли в тебе или перед тобой какая-либо
вещь иначе, как вместе с сознанием этой вещи или через
сознание ее? Может ли, таким образом, когда-либо в тебе
и для тебя вещь отличаться от твоего сознания вещи и
сознание, если только оно описанной первой степени и
совершенно определенное, отличаться когда-либо от вещи?
Можешь ли ты мыслить вещь, без того, чтобы сознавать
ее, или совершенно определенное сознание без его вещи?
Возникает ли для тебя реальность иначе, как именно пос-
редством погружения твоего сознания в его низшую сте-
пень; и не прекращается ли вовсе твое мышление, если ты
пожелаешь мыслить это иначе? Читатель. Если я хорошо
вдумался в дело, то я должен с тобой согласиться. Ав-
тор. Теперь ты говоришь от самого себя, из твоей души,
от твоей души. Не стремись же к тому, чтобы выскочить
из самого себя, чтобы охватить больше того, что ты мо-
жешь охватить, именно сознание и вещь, вещь и сознание,
или точнее: ни то, ни другое в отдельности, а то, что
лишь впоследствии разлагается на то и на другое, то,
что является безусловно субъективно-объективным и объ-
ективно-субъективным. И обычный человеческий рассудок
также не находит, чтобы дело обстояло иначе: у него
всегда сознание и вещь находятся вместе, и он всегда
говорит об обоих совместно. Только философская система
дуализма 15 находит, что дело обстоит иначе, так как
она разделяет абсолютно неразрывное и полагает, что
мыслит очень отчетливо и основательно, когда у нее ис-
сякает всякое мышление... Я вижу это по тебе, мой чита-
тель, что ты стоишь пораженный. Ты, по-видимому, дума-
ешь: неужели ничего более, кроме этого? Мне подносят
простое отображение действительной жизни, которое меня
ни от чего в жизни не избавляет; изображение в умень-
шенном виде и бледными красками того, чем я и так рас-
полагаю в натуре, каждый день без всякого усилия и тру-
да. И для этой цели я должен принудить себя к утоми-
тельным занятиям и длительным упражнениям. Ваше искусс-
тво кажется мне не намного более важным, чем искусство
того известного человека, который пропускал просяные
зерна сквозь игольное ушко, что, конечно, также стоило
ему немало усилий. Я не нуждаюсь в вашей науке и желаю
держаться жизни. Следуй без предубеждений этому намере-
нию и держись только как следует жизни. Оставайся твер-
дым и непоколебимым в этом решении и не дозволяй ника-
кой философии вводить себя в заблуждение или внушать
тебе сомнения насчет этого твоего решения. Уже благода-
ря одному тому я бы в основном достиг моей цели. Но для
того чтобы ты не подвергся опасности унижать, дискреди-
тировать, опираясь на наши собственные высказывания, и
притеснять, поскольку это в твоей власти, науку, кото-
рой мы не советуем тебе заниматься и над которой ничто
в сфере твоей деятельности не заставляет тебя ломать
голову, послушай, какое значение может иметь изучение
ее и какую пользу оно может принести. Уже издавна реко-
мендовали математику, в особенности геометрию, т. е. ту
часть ее, которая наиболее непосредственным образом
действует возбуждающе на созерцание, как средство уп-
ражнения ума, и ее часто изучали исключительно с этим
намерением, не желая никак использовать ее материальное
содержание. И она вполне заслуживает этой рекомендации;
несмотря на то что благодаря ее высокому формальному
развитию, благодаря ее освященному древностью авторите-
ту и ее особенной точке зрения, находящейся посредине
между созерцанием и восприятием, стало возможно изучать
ее в историческом аспекте вместо того, чтобы изобретать
ее самому, следуя за ее творцами, как это нужно было бы
делать; и принимать ее на веру вместо того, чтобы убеж-
даться в ее очевидности; так что научное образование,
которое одно лишь имелось в виду, не достигалось этим,
а заключать от великого, т. е. много знающего, матема-
тика к научно-мыслящему складу ума стало теперь делом
совершенно ненадежным. А именно здесь, как для употреб-
ления в жизни, так и для дальнейшего продвижения в нау-
ке, не имеет значения, действительно ли вникли в пред-
шествующие положения, или же их приняли лишь на веру.
Уже из одного этого соображения можно в гораздо большей
степени рекомендовать наукоучение. Без того чтобы дейс-
твительно возвыситься до созерцания, а вместе с тем и
до научности, совершенно нельзя усвоить его, по крайней
мере в том виде, как оно излагается сейчас; и пройдут,
пожалуй, столетия, прежде чем оно примет такую форму,
что его можно будет изучать наизусть. Но чтобы можно
было применять его и добывать посредством него другие
познания, не овладевши им самим научно, до этого, пожа-
луй, если только мы не ошибаемся, дело не дойдет никог-
да. Сверх того, уже по указанному выше основанию, пото-
му что оно не обладает никакими вспомогательными средс-
твами, потому что у него нет никакого иного носителя
своего созерцания, кроме самого созерцания, уже поэтому
оно поднимает человеческий ум выше, чем это в состоянии
делать какая бы то ни было геометрия. Оно делает ум не
только внимательным, искусным и устойчивым, но в то же
самое время абсолютно самостоятельным, принуждая его
быть наедине с самим собой, обитать в самом себе и уп-
равлять самим собой. Всякое иное занятие ума бесконечно
легко по сравнению с ним; и тому, кто упражнялся в нем,
уже ничто более не кажется трудным. К этому следует еще
прибавить и то, что, проследив все объекты человеческо-
го знания до их
сердцевины, оно приучает глаз во всем, что ему встре-
чается, с первого же взгляда находить существенный
пункт и следить за ним, не упуская его из виду; поэтому
для опытного наукоучителя уже больше не может быть ни-
чего темного, запутанного и смутного, если только он
знает предмет, о котором идет речь. Ему всегда легче
всего создавать все сначала и сызнова, поскольку он но-
сит в себе чертежи, пригодные для любого научного зда-
ния; он поэтому очень легко ориентируется во всяком за-
путанном строении. К этому надо добавить уверенность и
доверие к себе, которые он приобрел в наукоучении, как
в науке, руководящей всяким рассуждением, непоколеби-
мость, которую он противопоставляет всякому отклонению
от обычного пути и всякому парадоксу. Все человеческие
дела шли бы совершенно иначе, если бы только люди смог-
ли решиться доверять своим глазам. Теперь же они осве-
домляются у своих соседей и у предков о том, что же они
сами, собственно говоря, видят, и благодаря этому их
недоверию к самим себе увековечиваются заблуждения. Об-
ладатель наукоучения навсегда обеспечен от этого недо-
верия к самому себе. Одним словом: благодаря наукоуче-
нию ум человека приходит в себя и к самому себе и поко-
ится отныне в самом себе, отказывается от всякой чужой
помощи и овладевает полностью самим собой, подобно тому
как танцор владеет своими ногами или борец своими рука-
ми. Если только первые друзья этой науки, которой до
сих пор занимались еще столь немногие, не ошибаются со-
вершенно, то эта самостоятельность ума ведет также и к
самостоятельности характера, предрасположение которого
является, в свою очередь, необходимым условием понима-
ния наукоучения. Правда, эта наука, так же как и всякая
иная наука, никого не может сделать праведным и добро-
детельным человеком; но она, если мы не очень ошибаем-
ся, устраняет самое сильное препятствие к праведности.
Кто в своем мышлении совершенно оторвался от всякого
чуждого влияния и в этом отношении вновь создал самого
себя из самого себя, тот, без сомнения, не будет извле-
кать максимы поведения оттуда, откуда он отказался изв-
лечь максимы знания. Он, без сомнения, не будет больше
допускать, чтобы его ощущения относительно счастья и
несчастья, чести и позора создавались под невидимым
влиянием мирового целого, и не допустит увлечь себя
тайным течением его; но он будет двигаться сам и на
собственной почве искать и порождать основные импульсы
этого движения. Таково было бы влияние этого изучения,
если обращать внимание на одну только научную форму
его, если бы даже его содержание не обозначало ничего и
не приносило никакой пользы. Но обратим внимание на это
содержание. Эта система исчерпывает все возможное зна-
ние конечного ума, исходя из его основных элементов, и
навеки устанавливает эти основные элементы. Эти элемен-
ты могут быть до бесконечности разделяемы и по-иному
составляемы, и в этом отношении для жизни конечного су-
щества имеется простор, но она абсолютно не может при-
бавить к ним ни одного нового. То, что в виде его эле-
ментов не существует в этом отображении, то, несомнен-
но, противоречит разуму. Наше наукоучение доказывает
это кристалльно-ясным образом всякому, кто только стал
смотреть на него открытыми глазами. Поэтому с того мо-
мента, как наукоучение станет господствующим, т. е. как
им станут обладать все руководящие простым народом, ко-
торый им никогда обладать не будет,- с этого момента
станет уже просто невозможным всякий выход за пределы
разума, всякая мечтательность, всякое суеверие. Все это
будет выкорчевано. Всякий, кто примет участие в этом
исследовании общей меры конечного разума, сумеет в каж-
дый момент указать тот пункт, где неразумное выходит за
пределы разума и противоречит ему. Он сумеет на месте
осветить это противоречие всякому, кто только обладает
здравым смыслом и у кого есть добрая воля быть разум-
ным. Так обстоит дело с суждением в обычной жизни. Но
не иначе обстоит дело и в философии, где некоторые ша-
тались около нас, изъявляли притязания, возбуждали вни-
мание и вызывали бесконечную путаницу. Вся эта путаница
будет уничтожена навсегда с того момента, как наукоуче-
ние станет господствующим. До сих пор философия хотела
существовать и быть чем-то, но она сама толком не зна-
ла, чем, и это было даже одним из главных пунктов, от-
носительно которых она вела споры. Благодаря исследова-
нию мерой всей области конечного мышления и знания вы-
ясняется, какая часть этой области отходит к ней после
того, как все остальное или вообще не существует или
уже занято другими науками. Подобно этому, не будет
иметь места и дальнейший спор по поводу особенных пунк-
тов и положений, после того как все мыслимое будет до-
казано в научной последовательности созерцания и будет
определено в нем. Да и вообще невозможны будут больше
никакие ошибки, ибо созерцание никогда не ошибается.
Наука, которая должна помочь всем другим проснуться от
сна, с этого момента сама не будет больше находиться в
состоянии сна. Наукоучение исчерпывает все человеческое
знание в его основных чертах, сказал я: оно подразделя-
ет знание и различает эти основные черты. В нем поэтому
находится объект всякой возможной науки; тот способ,
которым необходимо трактовать этот объект, вытекает в
нем из связи объекта со всей системой человеческого ума
и из законов, которые действуют в этой области. Наукоу-
чение говорит работнику науки, что он может знать и че-
го не может, о чем он может и должен спрашивать, указы-
вает ему последовательность исследований, которые ему
следует произвести, и учит его, как производить эти
исследования и как вести свои доказательства. Таким об-
разом, благодаря наукоучению устраняется точно так же и
это слепое нащупывание и блуждание наук. Каждое иссле-
дование, которое производится, решает вопрос раз нав-
сегда, ибо можно знать с уверенностью, предпринято ли
оно правильно. Наукоучение обеспечивает благодаря всему
этому культуру, вырвав ее из-под власти слепого случая
и установив над ней власть рассудительности и правила.
Таковы успехи наукоучения, что касается наук, которые
ведь должны вмешиваться в жизнь и повсюду, где ими за-
нимаются правильно, необходимым образом вмешиваются в
нее,- косвенно, таким образом, также и что касается са-
мой жизни. Но на жизнь наукоучение воздействует также и
непосредственно. Хотя оно само по себе не является пра-
вильным практическим способом мышления, философией жиз-
ни, поскольку ему не хватает для этого жизненности и
напористости опыта, она все же дает полную картину опы-
та. Кто действительно обладает наукоучением, но в жиз-
ни, впрочем, не обнаруживает того способа мышления, ко-
торый установлен в ней в качестве единственно разумно-
го, и не действует согласно ему, тот, по крайней мере,
не находится в заблуждении относительно самого себя,
если только он сравнивает свое действительное мышление
со своим философским. Он знает, что он глупец, и не мо-
жет избавить себя самого от этого названия. Далее, он в
любую минуту может найти истинный принцип своей извра-
щенности, точно так же как и истинные средства своего
исправления. При малейшем серьезном размышлении о самом
себе он может узнать, от каких привычек он должен отка-
заться и, наоборот, какие ему нужно производить упраж-
нения. Если из чистого философа он не станет одновре-
менно и мудрецом, то вина за это лежит исключительно на
его воле и на его лености: ибо улучшить волю и дать че-
ловеку новые силы, этого не может сделать никакая фило-
софия. Фихте И. Г. ...Ясное, как солнце, сообщение ши-
рокой публике о подлинной сущности новейшей философии
16. М-, /937. С. 2-.4, 31-34, 78-79, 82-87