Точно так же именно потому, что человек не исследовал природу и ее законы и не старался открыть ее свойства и ресурсы, он коснеет в невежестве или делает столь мед- ленные и неверные шаги по пути к улучшению своей учас- ти. Из-за лени он предпочитает руководствоваться скорее примером, рутиной, авторитетом, чем опытом, который по- буждает к деятельности, и разумом, который требует раз- мышления. Этим объясняется отвращение, питаемое людьми ко всему, что кажется им выходящим из рамок приличия, их тупое и рабское преклонение перед стариной и самыми бессмысленными учреждениями отцов; их тревога, когда им предлагают даже наиболее выгодные перемены и наименее рискованные опыты. Вот почему мы видим народы пребываю- щими в постыдной летаргии, стонущими под игом вековых злоупотреблений и трепещущими при одной мысли о том, что могло бы помочь их бедствиям. В силу той же лености духа и недостатка опыта медицина, физика, агрикультура - словом, все полезные науки так незаметно прогрессиру- ют, так долго оставаясь под ярмом авторитета. Те, кто занимается этими науками, предпочитают идти давно про- торенными дорогами, чем пролагать новые пути. Они пред- почитают бредни своего воображения и свои вздорные ги- потезы настойчивым экспериментам, которые одни могут вырвать у природы ее тайны. Одним словом, так как люди из страха или из лени отказались от свидетельства своих чувств, то во всех своих поступках и начинаниях они стали руководствоваться лишь иллюзиями восторженного воображения, привычкой, предрассудками и особенно авто- ритетом, который сумел воспользоваться их невежеством, чтобы обмануть их. Фантастические системы заменили опыт, размышление, разум: души, потрясенные страхом, опьяненные верой в чудесное или же усыпленные ленью и руководимые легковерием, этим плодом отсутствия опыта, создали себе смехотворные взгляды или же приняли без критического рассмотрения любые вымыслы, которые взду- мали им преподнести. Так человеческий род, не познав природы и ее путей, пренебрегши опытом и разумом, поже- лав чудесного и сверхъестественного и, наконец, испол- нившись страха, долго оставался в младенческом возрас- те, из которого ему приходится теперь выбираться с та- ким трудом. У людей были лишь ребяческие гипотезы. ос- нования и доказательства которых они никогда не осмели- вались обсуждать. Они привыкли считать эти гипотезы священными, общепризнанными истинами, в которых им не дозволено усомниться ни на мгновение. Невежество сдела- ло их легковерными, а любознательность заставила с жад- ностью хвататься за все чудесное. Время утвердило их во всех этих верованиях, передавая от поколения к поколе- нию догадки в качестве реальностей. Тираническая сила удерживала людей в этих воззрениях, ставших необходимы- ми для порабощения общества. В конце концов познания людей во всех областях стали одной сплошной грудой лжи, неясностей, противоречий, кое-где перемежающихся слабы- ми проблесками истины, доставленными природой, от кото- рой люди никогда не могли окончательно удалиться, ибо нужда всегда приводила их к ней. Поднимемся же над об- лаками предрассудков. Выйдем из окружающего нас густого тумана, чтобы рассмотреть взгляды людей, их различные учения. Будем остерегаться разгула воображения, возьмем в руководители опыт, обратимся к природе, постараемся почерпнуть в ней самой правильные понятия о заключаю- щихся в ней предметах. Прибегнем к содействию наших чувств, которые пытались сделать подозрительными в на- ших глазах; станем вопрошать разум, который бесстыдно оклеветали и унизили; будем внимательно созерцать види- мый мир и посмотрим, не достаточно ли его, чтобы дать нам возможность судить о неведомых землях духовного ми- ра. Может быть, мы найдем, что не было никаких основа- ний отличать друг от друга и разделять два царства, одинаково входящие в область природы ^22. Вселенная, это колоссальное соединение всего существующего, повсю- ду являет нам лишь материю и движение. Ее совокупность раскрывает перед нами лишь необъятную и непрерывную цепь причин и следствий. Некоторые из этих причин нам известны, ибо они непосредственно воздействуют на наши чувства. Другие нам не известны, потому что действуют на нас лишь посредством следствий, часто очень удален- ных от своих первопричин. Разнообразнейшие вещества, сочетаясь на тысячи ладов, непрерывно получают и сооб- щают друг другу различные движения. Различные свойства веществ, их различные сочетания и разнообразные способы действия, являющиеся необходимыми следствиями этих свойств и сочетаний, составляют для нас сущность всех явлений бытия, и от различия этих сущностей зависят различные порядки, ряды или системы, в которые входят эти явления, в совокупности составляющие то, что мы на- зываем природой. Таким образом, природа, понимаемая в широчайшем смысле этого слова, есть великое целое, по- лучающееся от соединения различных веществ, их различ- ных сочетаний и различных движений, наблюдаемых нами во вселенной. Природа, понимаемая в более узком смысле или рассматриваемая в каждом отдельном явлении,- это целое, вытекающее из сущности, т. е. из свойств, сочетаний, движений или способов действий, отличающих данное явле- ние от других. Так, человек есть некое вытекающее из комбинаций известных веществ, одаренных специфическими свойствами, целое, устройство, которое называется орга- низацией и сущность которого в том, .чтобы чувствовать, мыслить, действовать - одним словом, двигаться спосо- бом, отличающим человека от других существ, с которыми он себя сравнивает. В результате этого сравнения чело- век относит себя к существам особого порядка, системы, класса, отличающимся от класса животных, в которых он не замечает тех же самых свойств, что у себя. Раз- личные системы существ, или, если угодно, их специфи- ческие сущности, зависят от общей системы, от великого целого, от всеобъемлющей природы, часть которой они составляют и с которой необходимо связано все существу- ющее. Гольбах П. Система природы " // Избранные произ- ведения. В 2 т. М., ASS. Т. 1. С. 59-57
...Я нисколько не сомневаюсь в том,что мир изначально был создан во всем своем совершенстве, так что уже тогда существовали Солнце, Земля, Луна и звезды; на Земле не только имелись зародыши растений, но и сами растения покрывали некоторую ее часть; Адам и Ева были созданы не детьми, а взрослыми. Христианская религия требует от нас такой веры, а естественный разум убеждает нас в ее истинности, ибо, принимая во внимание всемогущество Бо- га, мы должны полагать, что все им созданное было с са- мого начала во всех отношениях совершенным. И подобно тому как природу Адама и райских дерев можно много луч- ше постичь, если рассмотреть, как дитя мало-помалу фор- мируется во чреве матери и как растения происходят из семян, нежели просто видеть их, какими их создал Бог,- подобно этому мы лучше разъясним, какова вообще природа всех сущих в мире вещей, если сможем вообразить некото- рые весьма понятные и весьма простые начала, исходя из коих мы ясно сможем показать происхождение светил. Зем- ли и всего прочего видимого мира как бы из некоторых семян; и хотя мы знаем, что в действительности все это не так возникло, мы объясним все лучше, чем описав мир таким, каков он есть или каким, как мы верим, он был сотворен. А поскольку я думаю, что отыскал подобного рода начала, я и постараюсь их здесь изложить. 46. Ко- новы эти предположения Мы уже отметили выше (см. ч. 11, 4, 20, 22, 23, 33, 36 и 40). что все тела, составляю- щие универсум, состоят из одной и той же материи, бес- конечно делимой и действительно разделенной на множест- во частей, которые движутся различно, причем движение они имеют некоторым образом кругообразное, и в мире постоянно сохраняется одной то же количество движения. Но сколь велики частицы, на которые материя разделена, сколь быстро они движутся и какие дуги-описывают, мы не смогли подобным же образом установить. Ибо так как Бог может управлять "ими бесконечно различными способами, то какие из этих способов им избраны, мы можем постичь только на опыте, но никак не посредством рассуждения. Вот почему мы вольны предположить любые способы, лишь бы все вытекающее из них вполне согласовалось с опытом. Итак, если угодно, предположим, что вся материя, из ко- торой Бог создал видимый мир, была сначала разделена им на части, сколь возможно равные между собой и притом умеренной величины, т. е. средней между различными ве- личинами тех, что ныне составляют небо и звезды. Пред- положим, наконец, что все они стали двигаться с равной силой двумя различными способами, а именно каждая вок- руг своего собственного центра, образовав этим путем жидкое тело, каковым я полагаю небо; кроме того, неко- торые двигались совместно вокруг нескольких центров, расположенных в универсуме так, как в настоящее время расположены центры неподвижных звезд; число их тогда было больше, оно равнялось числу звезд вместе с числом планет и комет; скорость, с которой они были движимы, была умеренная, иначе говоря. Бог вложил в них все дви- жение, имеющееся в мире и ныне. 47. Ложность их не пре- пятствует истинности из них выводимого Этих немногих предположений, мне кажется, достаточно, чтобы пользо- ваться ими как причинами или началами, из коих я выведу все следствия, видимые в нашем мире, на основании одних изложенных выше законов (см. ч. 11, 37, 39 и 40). Я не думаю, чтобы можно было измыслить иные, более прос- тые, более доступные разуму, а также и более правдопо- добные начала, нежели эти. И хотя указанные законы при- роды таковы, что, даже предположив описанный поэтами хаос, иначе говоря, полное смешение всех частей универ- сума, все же возможно посредством этих законов дока- зать, что смешение должно было мало-помалу привести к существующему ныне порядку мира - что я уже и пытался показать *,- no так как соответственно высшему совер- шенству, присущему Богу, подобает считать его не столь- ко создателем смешения, сколько создателем порядка, а также и потому, что понятие наше о нем менее отчетливо, то я и счел нужным предпочесть здесь соразмерность и порядок хаотическому смешению. И так как нет соразмер- ности и порядка проще и доступнее для познания, чем тот, который состоит в полном равенстве, я и предполо- жил, что все части материи сначала были равны как по величине, так и по движению, и не пожелал допустить в универсуме никакого неравенства, кроме того, которое состоит в различии положения неподвижных звезд, что для всякого, кто созерцает ночное небо, обнаруживается с ясностью, не допускающей сомнений. Впрочем, маловажно, каким я предполагаю изначальное расположение материи, раз впоследствии, согласно законам природы, в этом рас- положении должно было произойти изменение. Едва ли мож- но вообразить расположение материи, исходя из которого нельзя было бы доказать, что, согласно этим законам, данное расположение должно постоянно изменяться, пока не составится мир, совершенно подобный нашему (хотя, быть может, из одного предположения это выводится дольше, чем из другого). Ибо в силу этих законов материя последовательно прини- мает все формы, к каким она способна, так что, если по порядку рассмотреть эти формы, возможно наконец дойти до той, которая свойственна нашему миру. Я особенно это подчеркиваю для того, чтобы стало ясно, что, говоря о предположениях, я не делаю, однако, ни одного такого, ложность которого- хотя бы и явная - могла бы дать по- вод усомниться в истинности выводимых из него заключе- ний. Декарт Д. Первоначала философии "// Сочинения. В 2 т. М., 1989. Т- 1. С. 390-394
Когда мысля- щий, свободный, универсальный дух снова пробудился и достиг объективного бытия, то древний языческий мир, и прежде всего природа, необходимо опять вошел в почет, потерял жалкое положение простой креатуры и в своем ве- личии и возвышенности, в своей бесконечности и сущест- венности стал предметом созерцания. Природа, которая в средние века, с одной стороны, впала во мрак совершен- ного невежества и забвения, а с другой - изучалась лишь опосредованно, через мутную среду традиционной и к тому же дурно понятой физики, стала теперь снова непосредс- твенными предметом созерцания, а ее исследование - су- щественным объектом философии. При этом поскольку фило- софия, или познание природы как отличной от духа сущ- ности, не есть непосредственное тождественное с духом познание, но познание, обусловленное экспериментами, чувственными восприятием и наблюдением, т. е. опытом, то опыт является делом самой философии, всеобщей су- щественной задачей мыслящего человечества. Л. Фейербах. История философии нового времени от Бэкона Веруламского до Бенедикта Спинозы // История философии, в 3 т. М., 1967. т. 1. с. 81 Взгляд, будто сама природа, мир вооб- ще, вселенная имеет действительное начало, что, следо- вательно, некогда не было ни природы, ни мира, ни все- ленной, есть убогий взгляд, который только тогда убеж- дает человека, когда его представление мира убого, ог- раниченно; это представление есть фантазия, бессмыслен- ная и беспочвенная фантазия, будто некогда не было ни- чего действительного, ибо совокупность всей реальности, действительности и есть мир или природа. Все свойства или определения бога, превращающие его в предметное, действительное существо, представляют собой лишь отвле- ченные от природы, природу предполагающие, природу вы- ражающие свойства - такие свойства, которые исчезают, как только кончается природа. Правда, у тебя остается сущность, совокупность таких свойств, как бесконеч- ность, сила, единство, необходимость, вечность, даже тогда, когда ты отвлекаешься от природы, когда ты от- вергаешь ее существование в мыслях или воображении, то есть когда ты закрываешь свои глаза, изгоняешь из себя все определенные чувственные образы естественных пред- метов, следовательно, представляешь себе природу не чувственной (не конкретной, по выражению философов). Но эта сущность, остающаяся за вычетом всех чувственных свойств и явлений, есть не что иное, как отвлеченная сущность природы, или природа в абстракции, природа в мыслях. И в этом отношении твое выведение природы или мира из бога - не что иное, как выведение чувственной реальной сущности природы из ее абстрактной, мыслимой сущности, существующей только в представлении, только в мыслях; это выведение кажется тебе разумным потому, что ты всегда предпосылаешь абстрактное, всеобщее как бли- жайшее для мышления, следовательно, более для мысли вы- сокое и раннее единичному, реальному, конкретному; меж- ду тем в действительности наоборот: природа предшеству- ет богу, другими словами, конкретное предшествует абс- трактному, чувственное - мыслимому. В действительности, где все течет только естественным порядком, копия сле- дует за оригиналом, образ - за вещью, мысль - за пред- метом, но в сверхъестественной, причудливой сфере тео- логии оригинал следует за копией, вещь следует за обра- зом. Блаженный Августин говорит: "Это удивительно, но это верно, что мы не могли бы знать этот мир, если бы он не существовал, но он не мог бы существовать, если бы бог его не знал". Это как раз значит: сначала мы познаем, мыслим мир, а потом он начинает существовать реально, да он существует лишь потому, что его помысли- ли, бытие есть следствие знания или мышления, оригинал есть следствие копии, сущность есть следствие образа... Природа есть изначальный и основной объект религии, но даже там, где она оказывается непосредственным объектом религиозного почитания, как в естественных религиях, она не является объектом в качестве природы - другими словами, в таком виде, в таком смысле, в каком мы ее рассматриваем с точки зрения теизма или философии и ес- тествознания. Скорее природа первоначально представля- ется человеку объектом, как то, чем он сам является, как личное, живое ощущающее существо; таков взгляд на природу, когда она созерцается глазами религии. Человек первоначально не отличает себя от природы, следователь- но, не отличает и природы от себя; поэтому ощущения, которые в нем возбуждает объект природы, он непосредс- твенно превращает в свойства самого объекта. Благопри- ятные, положительные ощущения и аффекты вызываются бла- гим, благодетельным существом природы; отрицательные, вызывающие страдания ощущения - жар, холод, голод, боль, болезнь- причиняются злым существом или, во вся- ком случае, природой в недобром состоянии, в состоянии зложелательства, гнева. Таким образом, человек непроиз- вольно и бессознательно превращает природное существо в существо душевное, субъективное, то есть человеческое. Превраще- ние это происходит необходимо, хотя эта необходимость только относительная, только историческая. Нет ничего удивительного, что человек затем уже вполне определен- но, сознательно и намеренно превращает природу в рели- гиозный объект, в объект молитвы, другими словами, в объект, который определяется человеческим чувством, его просьбами и служением. Человек уже тем сделал природу податливой, себе подчиненной, что он ее ассимилировал своим настроениям, что он ее подчинил своим страстям. Впрочем, необразованный, первобытный человек не только приписывает природе человеческие мотивы, влечения, страсти, он в естественных телах усматривает настоящих людей. Так, индейцы Ориноко принимают солнце, луну и звезды за людей, они говорят: "Те, наверху находящие- ся,-это люди, как мы"; патагонцы считают звезды за "не- когда существовавших индейцев", гренландцы видят в луне и звездах "своих предков, которые при особых обстоя- тельствах были взяты на небо". Таковы же были мнения прежних мексиканцев, что солнце и луна, почитаемые в качестве богов, некогда были людьми. Обратите внимание! Так подтверждается высказанное в "Сущности христианс- тва" положение, что человек в религии обращается лишь к самому себе, что его бог есть только его собственная сущность, подтверждается даже самыми грубыми, низшими видами религии, в которых человек почитает наиболее от- даленные, не схожие с ним предметы - звезды, камни, де- ревья, даже клешни раков и раковины улиток,- ведь он почитает их только потому, что он переносит в них само- го себя, мыслит их в виде таких существ, каков он сам, или же считает, что они наполнены подобными существами. В связи с этим религия обнаруживает удивительное, но весьма понятное и даже неизбежное противоречие: в то время как с теистической или антропологической точки зрения она потому человеческое существо почитает за бо- жественное, что оно ей представляется существом, отлич- ным от человека, существом нечеловеческим, наоборот, с натуралистической точки зрения она нечеловеческое су- щество потому почитает за божественное, что оно ей представляется существом человеческим. Изменчивость природы, именно в явлениях, в наибольшей степени зас- тавляющих человека чувствовать свою зависимость от нее есть главное основание, почему природа представляется человеку в виде человеческого, наделенного волей су- щества и составляет для него предмет религиозного почи- тания. Если бы солнце непрерывно стояло на небе, оно никогда бы не зажигало в человеке огня религиозного аф- фекта. Человек только тогда преклонил свои колени перед ним, охваченный радостью при неожиданном возвращении солнца, когда оно исчезло из его глаз, обрекши человека на ночные страхи, а затем вновь появилось на небе. Так, древние апалачи во Флориде приветствовали хвалебными гимнами солнце при его восходе и закате и вместе с тем умоляли его вновь вернуться в надлежащее время и обра- довать их своим светом. Если бы земля неизменно прино- сила плоды, отпало бы основание для празднеств, связан- ных с посевом и жатвой. Только благодаря тому, что при- рода то открывает свое лоно, то скрывает его, плоды ее представляются добровольными, обязывающими к благодар- ности дарами. Только непостоянство природы делает чело- века мнительным, смиренным, религиозным. Неизвестно, будет ли завтра погода благоприятствовать моему предп- риятию, неизвестно, пожну ли я то, что посеял; итак, я не могу рассчитывать и надеяться на дары природы, как на уплату дани или неизбежное следствие. Но там, где кончается математическая достоверность, там начинается теология - так это происходит даже в наши дни со слабы- ми головами. Религия есть созерцание необходимого, как чего-то произвольного, добровольного, в отдельных слу- чайных явлениях. Противоположное настроение, настроение иррелигиоз- ности и безбожия, обнаруживает циклоп у Эв- рипида, говоря: "Земля обязана, хочет она того или нет, выращивать траву для пропитания моего стада"... Мое учение или воззрение может быть поэтому выражено в двух словах: природа и человек. С моей точки зрения, сущест- во, предшествующее человеку, существо, являющееся при- чиной или основой человека, которому он обязан своим происхождением и существованием, есть и называется не бог- мистическое, неопределенное, многозначащее слово, а природа - слово и существо ясное, чувственное, нед- вусмысленное. Существо же, в котором природа делается личным, сознательным, разумным существом, есть и назы- вается у меня - человек. Бессознательное существо при- роды есть, с моей точки зрения, существо вечное, не имеющее происхождения, первое существо, но первое по времени, а не по рангу, физически, но не морально пер- вое существо; сознательное, человеческое существо есть второе по времени своего возникновения, но по рангу первое существо. Это мое учение, поскольку оно имеет своим последним пунктом природу, апеллирует к ее истин- ности и, поскольку выдвигает ее против теологии и фило- софии, представлено только что упомянутой работой, но в связи с положительным, историческим предметом: естест- венной религией, ибо я развиваю все свои учения и мысли не в голубом тумане абстракции, а на твердой почве ис- торических, действительных, от моего мышления не зави- симых предметов и явлений... Мне могут, во-первых, воз- разить: как ты, неверующий, хочешь оправдать естествен- ную религию? Не становишься ли ты тем самым на раскри- тикованную тобой так резко точку зрения тех философов, которые оправдывают символ веры христианства, с тою лишь разницей, что ты хочешь оправдать догмат естест- венной религии, веру в природу? Я на это отвечаю: при- рода для меня совсем не потому первична, что естествен- ная религия на нее так смотрит и ее так почитает, а скорее, наоборот, из того, что она есть первичное, не- посредственное, я заключаю, что она и должна была представиться такою первичному, непосредственному, а следовательно, и родственному природе сознанию народов. Или иначе говоря: тот факт, что люди почитают природу как бога, отнюдь не служит мне в то же время и доказатель- ством истинности лежащего в основании этого факта соз- нания, но я нахожу в этом факте подтверждение впечатле- ния, производимого природой на меня, как на чувственное существо; я нахожу в нем подтверждение тех оснований, которые побуждают меня как существо интеллектуальное, обладающее философской культурой, придавать природе ес- ли не то же значение, которое ей приписывает естествен- ная религия,- ибо я ничего не обожествляю, а следова- тельно, не обожествляю и природы,- то во всяком случае аналогичное, подобное, видоизмененное лишь при посредс- тве естественных наук и философии. Конечно, я симпати- зирую религиозным почитателям природы; я-ее страстный поклонник и почитатель; я понимаю не из книг, не на ос- новании ученых доказательств, а из моих непосредствен- ных представлений и впечатлений от природы, что древние народы и даже еще и современные народы могут почитать ее как бога. Я еще и сейчас нахожу в своем чувстве, ощущаю в своем сердце, как оно охватывается природой, нахожу и сейчас в своем уме аргументы в пользу ее бо- жественности или ее обожествления. Я отсюда заключаю, ибо ведь и солнце-, огне- и звездопоклонники - такие же люди, как и я, что и их побуждают к обожествлению при- роды сходные с моими мотивы (хотя и видоизмененные со- ответственно их точке зрения). Я не делаю заключений, подобно историкам, от прошлого к настоящему, а заключаю от настоящего к прошлому. Я считаю настоящее ключом к прошлому, а не наоборот, на том простом основании, что ведь я хотя и бессознательной непроизвольно, но посто- янно измеряю, оцениваю, познаю прошлое исключительно со своей нынешней точки зрения, поэтому каждое время имеет другую историю прошлого, хотя это прошлое само по себе мертво и неизменно- Я признаю поэтому естественную ре- лигию не в силу того, что она для меня внешний автори- тет, а исключительно потому, что я и посейчас нахожу в самом себе ее мотивы, те основания, которые и в настоя- щее время сделали бы меня человеком, обожествляющим природу, если бы власть естественной религии не спасо- вала перед властью культуры, естественных наук, филосо- фии. Это кажется дерзким; но то, чего человек не позна- ет из самого себя, того он совсем не познает. Кто из- нутри себя и на себе не чувствует, почему Люди могли обожествлять солнце, луну, растения и животных, тот не поймет и исторического факта обожествления природы, хо- тя бы он и прочел и написал груду книг об естественной религии. Второе возражение таковое ты говоришь о приро- де, не давая нам определения того, что такое природа, не говоря нам, что ты под природой понимаешь. Спиноза придает однозначный .смысл словам "природа", или "бог". Употребляешь ли ты и это слово в том неопределенном смысле, в котором ты нам можешь легко доказать, что природа есть первичное существо, причем ты под природой ничего другого не понимаешь, как бога? Я на это отвечаю немногими словами: я понимаю под природой совокупность всех чувственных сил, вещей и существ, которые человек отличает от себя как нечеловеческое; я разумею вообще под природой, как я это уже высказал на одной из своих первых лекций, подобно Спинозе, не существо, живущее и действующее, будучи наделенным волей и разумом, как сверхъестественный бог, но только существо, действующее сообразно необходимости своей природы; однако оно для меня не бог, как для Спинозы, то есть не одновременно сверхъестественное, сверхчувственное, отвлеченное, тай- ное и простое существо, но существо многообразное, че- ловеку доступное, действительное, всеми чувствами восп- ринимаемое. Или, беря слово практически, природа есть все то, что для человека - независимо от сверхъестест- венных внушений теистической веры - представляется не- посредственно, чувственно, как основа и предмет его жизни. Природа есть свет, электричество, магнетизм, воздух, вода, огонь, земля, животное, растение, чело- век, поскольку он является существом, непроизвольно и бессознательно действующим. Под словом "природа" я не разумею ничего более, ничего мистического, ничего ту- манного, ничего теологического. Я апеллирую этим словом к чувствам. Юпитер есть все, что ты видишь, говорил один древний: природа, говорю я, есть все, что ты ви- дишь и что не является делом человеческих рук и мыслей. Или, если вникнуть в анатомию природы, природа есть су- щество или совокупность существ и вещей, чьи проявле- ния, обнаружения или действия, в которых проявляется и существует их бытие, имеют свое основание не в мыслях или намерениях и решениях воли, но в астрономических или космических, механических, химических, физических, физиологических или органических силах или причинах. Фейербах Л. Сущность религии // Избранные философские произведения. М ., 1955. Т. 2. С. 441-442, 444-448, 515 585-591 .
Кто наш общий враг, единый, везде и всегда присущий, в нас и вне нас живущий, но тем не менее враг лишь временный? Этот враг - природа. Она - сила, пока мы бессильны, пока мы не стали ее во- лей. Сила эта слепа, пока мы неразумны, пока мы не сос- тавляем ее разума. Занятые постоянной враждой и взаим- ным истреблением, исполняя враждебную нам волю, мы не замечаем этого общего врага и даже преклоняемся пред враждебной нам силой, благосклонность которой так же для нас вредна, как и вражда. Природа нам враг времен- ный, а друг вечный потому, что нет вражды вечной, а устранение временной есть наша задача, задача существ, наделенных чувством и разумом. Природа в нас начинает не только сознавать себя, но и управлять собою; в нас она достигает совершенства, или такого состояния, достигнув которого, она уже ничего разрушать не будет, а все в эпоху слепоты разрушенное восстановит, воскресит. Природа, враг временный, будет другом вечным, когда в руках сынов человеческих она из слепой, разрушительной силы обратится в воссозидатель- ную. Задача сынов человеческих - восстановление жизни, а не одно устранение смерти... Теперь, когда люди смот- рят друг на друга как на врагов, необходимо им узнать действительный, хотя и временный источник вражды, уз- нать общего врага, которого они не замечают, увлеченные взаимной неприязнью. Хотя этого врага мы встречаем и в себе и вне себя, горе и долу, над собою и под собою, везде и всюду, врага общего, единого, тем не менее мы почти не замечаем его враждебности и даже преклоняемся перед этой силой, смешивая ее даже с Богом. Не везде и не всегда одинаково обнаруживает она свою вражду; одна- ко и благосклонность ее для нас столь же вредна, как и вражда- Притом же в настоящее время область благосклон- ности поморе истощения земли и увеличения народонаселе- ния все сокращается, так что христианское и арийское человечество вступает в область открытой вражды к при- роде. И тем не менее природа нам - враг лишь временный, другом же нашим она будет вечным. Разум человеческий раскрывается вместе с сознанием своей зависимости от силы, без обладания которой человек существовать не мо- жет, без овладения которой он должен был признать себя существом смертным и нести постоянные утраты. По мере истощения человеком средств для ограниченного существо- вания и соответственно увеличения населения земли этот враг, тайный и явный, все более обнаруживается, и чело- веку приходится бороться усиленно и даже непрерывно с этой враждоносною и смертоносною силою. Но борьба с нею не под силу отдельным лицам; она должна расшириться и сорганизоваться в борьбу общественную, государственную и международную, то есть всенародную. Здесь единствен- ный истинный и плодотворный коллективизм, единственная естественная, целесообразная солидарность. И здесь же, на этом поприще всем необходимой, единственной спаси- тельной самозащиты и взаимо- защиты, здесь и возмож- ность замены братоубийственной вражды братским и сынов- ним единением; и здесь же, наконец, возможность и твер- дая надежда на исполнение общего дела и долга сынов че- ловеческих перед их отцами и перед Богом отцов, победа жизни над смертью во всеобщем воскрешении... Федоров Н.Ф.//Философия общего дела и Сочинена". М.,1982. Т.2. С. 53-522
Здесь, в этом уголке мира, на побережье Эгейского моря, философы Левкипп и Демок- рит размышляли о структуре материи; там, внизу, на ры- ночной площади, сейчас уже погружающейся в сумерки, Сократ обсуждал коренные трудности выбора средств выра- жения мысли; а Платон учил, что по ту сторону феноменов существует подлинная фундаментальная структура, образ, идея. Вопросы, которые две с половиной тысячи лет назад впервые были поставлены на этой земле, с тех пор почти непрерывно занимали человеческую мысль и в ходе истории вновь и вновь становились предметом обсуждения, по мере того как новые открытия являли в новом свете эти древ- ние пути мысли. Пытаясь сегодня снова затронуть некото- рые поставленные древними проблемы, а именно вопрос о структуре материи и о понятии закона природы, я делаю это потому, что в наше время развитие атомной физики радикально изменило наши представления о природе и структуре материи. Не будет, вероятно, большим преуве- личением сказать, что некоторые древние проблемы в не- давнее время нашли ясное и окончательное решение. Вот почему сегодня уместно поговорить об этом новом и, по всей видимости, окончательном ответе на вопросы, пос- тавленные здесь несколько тысячелетий назад. Но есть еще и другая причина вернуться к рассмотрению этих проблем. Начиная с XVII века по мере становления ес- тественных наук Нового времени философия, материализма, развитая в древности Левкиппом и Демокритом, оказалась центральным пунктом множества дискуссий, а в форме диа- лектического материализма она стала .одной из движущих сил политических изменений в XIX и XX веках. Если фило- софские представления о структуре материи могут играть такую роль в человеческой жизни, если в социальной ис- тории Европы они действовали подобно взрывчатому ве- ществу, а в других частях мира, быть может, еще проявят свою взрывную силу - тем более важно знать, что же мож- но сказать об этой философии на основании современного естественнонаучного знания. Или - говоря в несколько более общей и корректной форме - философский анализ последних событий в истории естественных наук сможет, надо надеяться, содействовать тому, что столкновение догматических мнений по поднятым здесь принципиальным вопросам уступит место трезвому освоению той новой си- туации, которая уже и сама по себе может считаться ре- волюцией в человеческой жизни на Земле. Впрочем, отвле- каясь от влияния, оказываемого естественной наукой на нашу эпоху, было бы интересно сопоставить философ- ские дискуссии в Древней Греции с результатами эксперимен- тального естествознания и современной атомной физики. Следует, пожалуй, забежав вперед, сразу сказать здесь и о результатах подобного сопоставления. Несмотря на ко- лоссальный успех, который понятие атома имело в совре- менном естествознании, в вопросе о структуре материи Платон был, по-видимому, гораздо ближе к истине, чем Левкипп или Демокрит. Но прежде чем анализировать результаты современной науки, нужно, наверное, сначала вспомнить некоторые наиболее важные аргументы, приводившиеся в античных дискуссиях о материи и жизни, о бытии и становления. 1. Понятие ма- терии в античной философии В начале греческой философии стоит дилемма "единого" и "многого". Мы знаем: нашим чувствам открывается многообразный, постоянно изменяю- щийся мир явлений. Тем не менее мы уверены, что должна существовать по меньшей мере возможность каким-то обра- зом свести его к единому принципу. Пытаясь понять явле- ния, мы замечаем, что всякое понимание начинается с восприятия их сходных черт и закономерных связей. От- дельные закономерности познаются затем как особые слу- чаи того, что является общим для различных явлений и что может быть поэтому названо основополагающим принци- пом. Таким образом, всякое стремление понять изменчивое многообразие явлений с необходимостью приводит к поис- кам .основополагающего принципа. Характерной особен- ностью древнегреческого мышления было то, что первые философы искали "материальную причину" всех вещей. На первый взгляд это представляется совершенно естествен- ной отправной точкой для объяснения нашего материально- го мира. Но, идя по этому пути, мы сразу же сталкиваем- ся с дилеммой, а именно с необходимостью ответить на вопрос, следует ли отождествить материальную причину всего происходящего с одной из существующих форм мате- рии, например с "водой" в философии Фалеса или "огнем" в учении Гераклита, или же надо принять такую "перво- субстанцию", по отношению к которой всякая реальная ма- терия представляет собой только преходящую форму. В ан- тичной философии были разработаны оба направления, но здесь мы не станем их подробно обсуждать. Двигаясь да- лее, мы связываем основополагающий принцип, т. е. нашу надежду на простоту, лежащую в основе явлений, с некой "первосубстанцией". Тогда возникает вопрос, в чем зак- лючается простота первосубстанции или что в ее свойс- твах позволяет охарактеризовать ее как простую. Ведь ее простоту нельзя усмотреть непосредственно в явлениях- Вода может превратиться в лед или помочь прорастанию цветов из земли. Но мельчайшие частицы воды одинаковые, по-видимому, во льду, в паре или цветах - вот что, на- верное, и есть простое. Их поведение, может быть, под- чиняется простым законам, поддающимся определенной фор- мулировке. Таким образом, если внимание направлено в первую очередь на материю, на материальную причину ве- щей, естественным следствием стремления к простоте ока- зывается понятие мельчайших частиц материи. С другой стороны, понятие мельчайших частиц материи, подчиняю- щихся простым для понимания законам, сразу же приводит к известным трудностям, связанным с понятием бесконеч- ности. Кусок вещества можно разделить на части, эти части можно разделить на еще более мелкие кусочки, ко- торые в свою очередь расщепляются на еще более мелкие, и т. д. Однако нам уже довольно трудно представить себе процесс деления, идущий до бесконечности- Нам более ес- тественно предположить, что существуют самые малые, да- лее уже неделимые частицы. Хотя, с другой стороны, мы не можем представить себе и того, чтобы дальнейшее де- ление этих мельчайших частиц было принципиально невоз- можно. Мы можем - по крайней мере мысленно - вообразить еще более мелкие частицы, представив, что при сильном уменьшении масштабов отношения остаются теми же. Наша способность воображения, видимо, сбивает нас с толку, когда мы стремимся представить процесс бесконечно про- должающегося деления. Греческая философия тоже осознала эту трудность и атомистическую гипотезу; представление о мельчайших, далее неделимых частицах можно считать первым и естественным выходом из подобных затруднений. Основатели атомистического учения Левкипп и Демокрит попытались избежать этой трудности, допустив, что атом вечен и неразрушим, т. е. что он есть подлинно сущее. Все другие вещи существуют лишь постольку, поскольку они состоят из атомов. Принятая в философии Парменида антитеза "бытия" и "небытия" огрубляется здесь до анти- тезы "полного" и "пустого". Бытие не просто едино, оно может воспроизводиться до бесконечности. Бытие неразру- шимо, поэтому и атом неразрушим. Пустота, пустое прост- ранство между атомами обусловливает расположение и дви- жение атомов, обусловливает и индивидуальные свойства атомов, тогда как чистое бытие, так сказать, по опреде- лению не может иметь иных свойств, кроме самого сущест- вования. Данная часть учения Левкиппа и Демокрита сос- тавляет одновременно его силу и его слабость. С одной стороны, здесь дается прямое объяснение различных агре- гатных состояний материи, таких, как лед, вода, пар, ибо атомы могут быть плотно упакованы и располагаться в определенном порядке, или находиться в состоянии неупо- рядоченного движения, или, наконец, рассеиваться в Пространстве на достаточно далеких друг от друга расс- тояниях. Именно эта часть атомистической гипотезы ока- залась впоследствии весьма продуктивной- С другой сто- роны, атом оказывается в конце концов всего лишь сос- тавной частью материи. Его свойства, положение и движе- ние в пространстве делают его чем-то совершенно иным по сравнению с тем, что первоначально обозначалось поняти- ем "бытие". Атомы могут даже иметь конечную протяжен- ность, в результате чего теряет силу единственно убеди- тельный аргумент в пользу их неделимости. Если атом об- ладает пространственными характеристиками, то почему, собственно, его нельзя разделить? Свойство неделимости оказы вается тогда всего лишь физическим, а не фундаменталь- ным свойством. В таком случае можно вновь поставить вопрос о структуре атома, рискуя при этом утратить ту самую простоту, которую мы надеялись обрести с помощью понятия мельчайших частиц материи. Создается впечатле- ние, что атомистическая гипотеза - в ее первоначальной форме - еще недостаточно тонка, чтобы объяснить то, что в действительности стремились понять философы: простое начало в явлениях и материальных структурах. Все же атомистическая гипотеза делает большой шаг в нужном направлении. Все многообразие различных явлений, мно- жество наблюдаемых свойств материального мира можно свести к положению и движению атомов. Атомы не обладают такими свойствами, как запах или вкус. Эти свойства возникают как косвенные следствия положения и движения атомов. Положенней движение - понятия, как кажется, го- раздо более простые, чем эмпирические качества вроде вкуса, запаха или цвета. Но остается неясным вопрос о том, чем же определяется положение и движение атомов. Греческие философы не пытались найти" сформулировать единый закон природы, и современное понятие такого за- кона не соответствует их образу мысли. Тем не менее они говорили о необходимости, причине и действии, некоторым образом, видимо, задумываясь все же над причинным опи- санием и детерминизмом. Атомистическая гипотеза имела целью указать путь от "многого" к "единому", сформули- ровать основополагающий принцип, материальную причину, исходя из которой можно было бы понять все явления. В атомах можно было видеть материальную причину, но роль основополагающего принципа мог бы играть только общий закон, определяющий их положение и скорость. Вместе с тем, когда греческие философы говорили о закономернос- тях природы, они мысленно ориентировались на статичные формы, на геометрическую симметрию, а не на процессы, протекающие в пространстве и времени. Круговые орбиты планет, правильные геометрические тела казались им не- изменными структурами мира. Новоевропейская идея о том, что положение и скорость атомов в данный момент времени могут быть однозначно, с помощью математически формули- руемого закона определены, исходя из их положения и скорости в какой-то предшествующий момент времени, не соответствовала способу мышления античности, поскольку нуждалась в понятии времени, сложившемся лишь в гораздо более позднюю эпоху. Когда Платон занялся проблемами, выдвинутыми Левкиппом и Демокритом, он заимствовал их представление о мельчайших частицах материи. Но он со всей определенностью противостоял тенденции атомисти- ческой философии считать атомы первоосновой сущего, единственным реально существующим материальным объек- том. Платоновские атомы, по существу, не были матери- альными, они мыслились им как геометрические формы, как правильные тела в математическом смысле. В полном сог- ласии с исходным принципом его идеалистической филосо- фии тела эти были для него своего рода идеями, лежащими в основе материальных структур и характеризующими физи- ческие свойства тех элементов, которым они соответству- ют. Куб, например, согласно Платону,- мельчайшая части- ца земли как элементарной стихии и символизирует ста- бильность земли. Тетраэдр, с его острыми вершинами, изображает мельчайшие частицы огненной стихии. Икоса- эдр, из правильных тел наиболее близкий к шару, предс- тавляет собой подвижную водную стихию. Таким образом, правильные тела могли служить символами определенных особенностей физических характеристик материи. Но по сути дела, это были уже не атомы, не неделимые первич- ные единицы в смысле материалистической философии. Пла- тон считал их составленными из треугольников, образую- щих поверхности соответствующих элементарных тел. Путем перестройки треугольников эти мельчайшие частицы могли поэтому превращаться друг в друга. Например, два атома воздуха и один атом огня могли составить один атом во- ды.. Так Платону удалось обойти проблему бесконечной делимости материи; ведь треугольники, двумерные поверх- ности - уже не тела, не материя, и можно было поэтому считать, что материя не делятся до бесконечности. Это значило, что понятие материи на нижнем пределе, т. е. в сфере наименьших измерений пространства, трансформиру- ется в понятие математической формы. Эта форма имеет решающее значение для- характеристики прежде всего мельчайших частиц материи, а затем и материи как тако- вой. В известном смысле она заменяет закон природы позднейшей физики, потому что, хотя явно и не указывает на временное течение событий, но характеризует тенден- ции материальных процессов. Можно, пожалуй, сказать, что основные тенденции поведения представлены тут гео- метрическими формами мельчайших единиц, а более тонкие детали этих тенденций нашли свое выражение в понятиях взаиморасположения и скорости этих единиц. Все это до- вольно точно соответствует главным представлениям идеа- листической философии Платона. Лежащая в основе явлений структура дана не в материальных объектах, каковыми бы- ли атомы Демокрита, а в форме, определяющей материаль- ные объекты. Идеи фундаментальнее объектов. А поскольку мельчайшие части материи должны быть объектами, позво- ляющими понять простоту мира, приближающими нас к "еди- ному", "единству" мира, идеи могут быть описаны матема- тически, они попросту суть математические формы. Выра- жение "Бог - математик" связано именно с этим моментом платоновской философии, хотя в такой форме оно относит- ся к более позднему периоду в истории философии. Значе- ние этого шага в философском мышлении вряд ли можно пе- реоценить. Его можно считать бесспорным началом матема- тического естествознания, и тем самым на него можно возложить также и ответственность за позднейшие техни- ческие применения, изменившие облик всего мира. Вместе с этим шагом впер- вые устанавливается и значение слова "понимание". Среди всех возможных форм понимания одна, а именно принятая в математике, избирается в качестве "подлинной" формы по- нимания. Хотя любой язык, любое искусство, любая поэзия несут с собой то или иное понимание, к истинному пони- манию, говорит платоновская философия, можно прийти, только применяя точный, логически замкнутый язык, под- дающийся настолько строгой формализации, что возникает возможность строгого доказательства как единственного пути к истинному пониманию. Легко вообразить, какое сильное впечатление произвела на греческую философию убедительность логических и математических аргументов. Она была просто подавлена силой этой убедительности, но капитулировала она, пожалуй, слишком рано. 2. Ответ современной науки на древние вопросы Важнейшее различие между современным естествознанием и античной натурфило- софией заключается в характере применяемых ими методов. Если в античной философии достаточно было обыденного знания природных явлений, чтобы делать заключения из основополагающего принципа, характерная особенность современной науки состоит в постановке экспериментов, т. е. конкретных вопросов природе, ответы на которые должны дать информацию о закономерностях. Следствием этого различия в методах является также и различие в самом воззрении на природу. Внимание сосредоточивается не столько на основополагающих законах, сколько на частных закономерностях. Естествознание развивается, так сказать, с другого конца, начиная не с общих зако- нов, а с отдельных групп явлений, в которых природа уже ответила на экспериментально поставленные вопросы. С того времени, как Галилей, чтобы изучить законы паде- ния, бросал, как рассказывает легенда, камни с "падаю- щей" башни в Пизе, наука занималась конкретным анализом самых различных явлений - падением камней, движением Луны вокруг Земли, волнами на воде, преломлением свето- вых лучей в призме и т. д. Даже после того как Исаак Ньютон в своем главном произведении "Principia mathema- tics" объяснил на основании единого закона разнообраз- нейшие механические процессы, внимание было направлено на те частные следствия, которые подлежали выведению из основополагающего математического принципа. Правиль- ность выведенного таким путем частного результата, т. е. его согласование с опытом, считалась решающим крите- рием в пользу правильности теории. Такое изменение са- мого способа подхода к природе имело и другие важные следствия. Точное знание деталей может быть полезным для практики. Человек получает возможность в известных пределах управлять явлениями по собственному желанию. Техническое применение современной естественной науки начинается со знания конкретных деталей. В результате и понятие "закон природы" постепенно меняет свое значе- ние. Центр тяжести находится теперь не во всеобщности, а в возможности делать частные заключения. Закон прев- ращается в программу технического применения. Важнейшей чертой закона природы считается теперь возможность де- лать на его основании предсказания о том, что получится в результате того или иного эксперимента. Легко заме- тить, что понятие времени должно играть в таком естест- вознании совершенно другую роль, чем в античной филосо- фии. В законе природы выражается не вечная и неизменная структура - речь идет теперь о закономерности изменений во времени. Когда подобного рода закономерность форму- лируется на математическом языке, физик сразу же предс- тавляет себе бесчисленное множество экспериментов, ко- торые он мог бы поставить, чтобы проверить правильность выдвигаемого закона ^26. Одно- единственное несовпаде- ние теории с экспериментом могло бы опровергнуть тео- рию. В такой ситуации математической формулировке зако- на природы придается колоссальное значение. Если все- известные экспериментальные факты согласуются с теми утверждениями, которые могут быть математически выведе- ны из данного закона, сомневаться в общезначимости за- кона будет чрезвычайно трудно. Понятно поэтому, почему "Principia" Ньютона господствовала в физике более двух столетий. Прослеживая историю физики от Ньютона до нас- тоящего времени, мы заметим, что несколько раз - нес- мотря на интерес к конкретным деталям -формулировались весьма общие законы природы. В XIX веке была детально разработана статистическая теория теплоты. К группе за- конов природы весьма общего плана можно было бы присое- динить теорию электромагнитного поля и специальную тео- рию относительности, включающие высказывания не только об электрических явлениях, но и о структуре пространс- тва и времени. Математическая формулировка квантовой теории привела в нашем столетии к пониманию строения внешних электронных оболочек химических атомов, а тем самым и к познанию химических свойств материи. Отноше- ния и связи между этими различными законами, в особен- ности между теорией относительности и квантовой механи- кой, еще не вполне ясны, но последние события в разви- тии физики элементарных частиц внушают надежду на то, что уже в относительно близком будущем эти отношения удастся проанализировать на удовлетворительном уровне. Вот почему уже сейчас можно подумать о том, какой ответ на вопросы древних философов позволяет дать новейшее развитие науки. Развитие химии и учения о теплоте в те- чение XIX века в точности следовало представлениям, впервые высказанным Левкип- пом и Демокритом. Возрожде- ние материалистической философии в форме диалектическо- го материализма вполне естественно сопровождало впечат- ляющий прогресс, который переживали в ту эпоху химия и физика. Понятие атома оказалось крайне продуктивным для объяснения химических соединений или физических свойств газов. Вскоре, правда, выяснилось, что те частицы, которые химики назвали атомами, состоят из еще более мелких единиц. Но и эти более мелкие еди- ницы - электроны, а затем атомное ядро, наконец, эле- ментарные частицы, протоны и нейтроны,- на первый взгляд кажутся атомарными в том же самом материалисти- ческом смысле. Тот факт, что отдельные элементарные частицы можно было реально увидеть хотя бы косвенно (в камере Вильсона, или в пузырьковой камере), подтверждал представление о мельчайших единицах материи как о ре- альных физических объектах, существующих в том же самом смысле, что и камни или цветы. Но трудности, внутренне присущие материалистическому учению об атомах, обнару- жившиеся уже в античных дискуссиях о мельчайших части- цах материи, проявились со всей определенностью и в развитии физики нашего столетия.