Радищев - поэт-переводчик Вопрос о мастерстве Радищева-переводчика поэтических произведений не только не изучен, но и не поставлен в исследовательской литературе. Более того, не выявлен даже круг произведений, подлежащих изучению в этом пла- не, поскольку не проделана еще предварительная работа по выяснению того, какие из стихотворений Радищева яв- ляются переводами. Сообщению некоторых данных по этому вопросу и посвящена предлагаемая заметка. Стихотворение Радищева "Молитва" представляет пере- вод отрывка "Pri-ere" - заключения известной антиклери- кальной "Поэмы о естественном законе" ("Роете sur la loi naturelle") Вольтера. Произведение это содержало настолько резкое осуждение церковного фанатизма, что Вольтер, как он сам указывал в предисловии, в течение трех лет не решался опубликовать его в печати. Поэма распространялась в списках. Напечатана она была почти одновременно с знаменитой "Поэмой на разрушение Лисса- бона" в 1756 г. Приводим заключение поэмы Вольтера: О Dieu qu'on meconnait! 0 Dieu que tout annonce! Entends les derniers mots que ma bouche prononce! Si je me suis trompe, c'est en cherchant ta loi: Mon coeur peut s'egarer, mais il est plein de toi. Je vois sans m'alarmer, 1'eternite paraitre; Et je ne puis penser qu'un Dieu qui m'a fait naitre, Qu'un Dieu qui sur mes jours versa tant de bienfaits, Quand mes jours sont eteints, me tourmente a jamais. Антиклерикальные выступления Вольтера были хорошо известны Радищеву, который в "Путешествии из Петербурга в Москву" вспоминал о том, как "Вольтер кричал против суеверия до безголосицы".
1 Voltaire. Oeuvres completes. Paris, 1817. Т. 8. Р. 419.
В русской литературе XVIII в. известен другой не лишен-
ный интереса случай перевода этого же произведения.
К 1793 г. относится предсмертное завещание ярославс-
кого дворянина Ивана Михайловича Опочинина, интересное
как по выраженному в нем сочувствию крестьянам, так и
по пронизывающему все произведение духу философского
материализма, граничащего с полным атеизмом. "Смерть, -
писал Опочинин, - есть не иное что, как прохождение из
бытия в совершенное уничтожение. Мой ум довольно пости-
гает, что человек имеет существование движением натуры,
его животворящей; и сколь скоро рессоры в нем откажутся
от своего действия, то он, верно, обращается в ничто.
После смерти нет ничего!"
Свое завещание Опочинин заключил переводом "с фран-
цузского диалекта" отрывка из вольтеровской поэмы. В
переводе имеется известное расхождение с французским
оригиналом, интересное тем, что оно почти дословно сов-
падает с текстом Радищева.
Во французском тексте:
О Dieu qu'on meconnait! 0 Dieu que tout annonce!
Entends les derniers mots que ma bouche prononce!
У Опочинина:
О боже, которого все твари возвещают...
У Радищева:
Тебя, что твари все повсюду возвещают...
Указанное совпадение, возможно, не случайно и свиде-
тельствует о знакомстве ярославского переводчика с сти-
хотворением Радищева'.
Особый интерес представляет стихотворение "Журавли",
неоднократно ставившееся исследователями в связь с би-
ографическими обстоятельствами жизни Радищева. Стихот-
ворение это - точный перевод произведения забытого не-
мецкого поэта середины XVIII в. Эвальда Христиана фон
Клейста (1715-1759) "Der gelahmte Kranich" (1757):
Der Herbst entlaubte schon den bunten Hain, Und
streuf aus kalter Luft Reif auf die Flur:
Als am Gestad' ein Heer von Kranichen Zusammenkam,
um in ein wirthbar Land, Jenseit des Meers, zu ziehn.
Ein Kranich, den Des Jagers Pfeil am FuB getroffen, saB
Allein, betrtibt und stumm, und mehrte nicht Das wilde
Lustgeschrey der Schwarmenden, Und war der laute Spott
der frohen Schaar.
Об И. М. Опочинине см.: Трефолев Л. Н. Предсмерт- ное завещание русского атеиста // Исторический вестник. 1883. Янв. С. 224-226; Сивков К. Общественная мысль и общественное движение в России XVIII в. // Вопросы ис- тории. 1946. № 5-6. С. 93.
Ich bin durch meine Schuld nicht lahm, dacht' er In sich gekehrt, ich half so viel, als ihr, Zum Wohl von unserm Staat. Mich trifft mit Recht Spott und Verach- tung nicht. Nur Ach! wie wirds Mir auf der Reis'ergehn! Mir, dem der Schmerz Muth und Vermogen raubt zum weiten Plug'! Ich Ungliickseliger! das Wasser wird Bald mein gewisses Grab. Warum erschoB Der Grausame mich nicht? - Indessen weht Gewogner Wind vom Land' ins Meer. Die Schaar Beginnt, geordnet, itzt die Reis' und eilt Mit schnellen Fliigein fort, und schreyt vor Lust. Der Kranke nur blieb weit zuriick, und runt' Auf Lotosblat- tern oft, womit die See Bestreuet war, und seufzt' vor Gram und Schmerz. Nach vielem Ruhn sah er das beBre Land, Den gut'gern Himmel, der ihn plotzlich heilt. Die Vorsicht leitet' ihn begliickt dahin; Und vielen Spottern ward die Flut zum Grab'. "Ihr, die die schwere Hand des Ungliicks driickt, Ihr Redlic- hen, die ihr, mit Harm erfiillt, Das Leben oft verwiin- scht, verzaget nicht, Und wagt die Reise durch das Le- ben nur! Jenseit des Ufers giebts ein besser Land; Gefilde voller Lust erwarten euch" Установление оригинала произведения Радищева инте- ресно во многих отношениях. Известна широкая осведом- ленность Радищева в немецкой литературе. Знаменательно, что в поле его зрения оказывались не только первораз- рядные произведения, но и сравнительно мелкие явления литературной жизни Германии XVIII в. Так, например, он откликнулся на цензурные гонения, направленные против Векрлина2, и был знаком с его "Серым чудовищем". Тем более вызывает недоумение отсутствие в произведениях Радищева упоминаний центральной фигуры в демократичес- ком лагере немецкой литературы тех лет - Лессинга. Ин- терес к творчеству Э.-Х. Клейста в этом смысле знамена- телен - он прямо вводил Радищева в литературное окруже- ние великого немецкого просветителя. Рано умерший Эвальд Христиан Клейст не был особенно выдающимся лите- ратором, но его произведения отмечены определенной, хо- тя и не очень глубокой, печатью влияния просветитель- ских идей. Э.-Х. Клейст был другом Лессинга. Именно ему были адресованы
Цит. по: Ewald Christian von Kleist's sammtliche Werke herausgegeben von Wilhein Korte. Zweiter Theil. Berlin, 1803. S. 55-57. M. А. Арзуманова обрати- ла мое внимание на то, что в журнале "Приятное и полез- ное препровождение времени" (1794. Ч. 1. ь 1. С. 91-93) помещена прозаическая басня "Подстрелянный журавль" с указанием: пер. с франц. Д. Арсеньева. На самом деле оно является переводом цитируемого стихотворения Клейс- та. 2 См.: Рейман П. Основные течения в немецкой литера- туре. 1750-1848 / Пер. с нем. О. Н. Михеевой. M., 1959. С. 80-84.
"Литературные письма". Радищев - читатель и переводчик
Э.-Х. Клейста, конечно, был хорошо знаком и с творчест-
вом Лессинга.
Стихотворение "Журавли" интересно еще в одном отно-
шении - оно перекликается с концовкой пушкинских "Цы-
ган". Такое сопоставление вполне правомерно, ибо нет
никаких сомнений в том, что собрание сочинений Радищева
1807-1811 гг. было Пушкину известно. Однако незадолго
до написания "Цыган" был выполнен и опубликован другой
перевод этого же стихотворения. Он мог привлечь внима-
ние Пушкина уже потому, что переводчиком был А. Д. Ил-
личевский - лицейский друг Пушкина. Вообще творчество
Э.-Х. Клейста интересовало лицеистов. Илличевский в
ученические годы перевел две его идиллии - "Ирин" и
"Цефиз"2. Знаком с творчеством Клейста был и Кюхельбе-
кер, писавший позже в крепости, что поэты XIX в. выше
"Попе и Аддисона, Вольтера и Делиля, Виланда, Клейста,
Бодмера"3.
Говоря о радищевских стихотворных переводах, необхо-
димо остановиться и на так называемых "Сафических стро-
фах".
Стихотворение это - вольный перевод 15-го эпода Го-
рация. Радищев воспользовался лишь темой измены и на-
чальными стихами:
Nох erat et caelo fulgebat luna sereno
Inter minora sidera,
Cum tu magnorum numen laesura deorum
In verba iurabas mea...
Ночь была прохладная, светло в небе,
Звезды блещут...
Ты клялась верною быть вовеки,
Мне богиню нощи дала порукой...
Однако дальше Радищев резко изменил развитие лири-
ческого сюжета. Он отказался и от угроз, которые Гора-
ций расточает Неэре, и от предостережений счастливому
сопернику.
Среди латинских поэтов Гораций занимал в сознании
русских поэтов XVIII в. особое место. Любовная лирика
Горация привлекала внимание поэтов, стремившихся осво-
бодиться от канонизированных классицизмом поэтических
форм. В борьбе за стиховое новаторство, освобождение от
обязательной рифмы, подчинение ритмики содержанию Ради-
щев обратился к античным размерам. Показательно, что он
в этом случае не делал различия
1 См.: Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1813-1826). М.; Л., 1950. С. 321. 2 Необходимо исправить одну ошибку. Н. А. Гаст- фрейнд, раскрывший причастность Илличевского к этим пе- реводам [Гастфрейнд Н. Товарищи Пушкина по имп. Царско- сельскому лицею. СПб., 1912. Т. 2. С. 149), отнес ука- зание Илличевского: "подражание Клейсту" на счет известного драматур- га-романтика Г. Клейста. Заметив, что Г. Клеист "среди романтиков его времени" "отличался свежестью и пластич- ностью своих произведений", Н. Гастфрейнд заключил, что Илличевского "влекло к немецким романтикам", и предпо- ложил здесь влияние Кюхельбекера. Все это - плод недо- разумения. Илличевский переводил Э.-Х. Клейста, не имевшего к романтикам никакого отношения. Интерес к этому поэту Илличевский сохранил и после окончания ли- цея. 3 Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 301.
между горацианской и сафической структурами строфы, вы-
ражая средствами последней тему, навеянную Горацием.
Его интересовало не различие в системах античного сти-
ха, а перенесение на почву русской лирики новой ритми-
ческой системы, рассматриваемой как нечто единое.
Но лирика Горация имела и другое лицо, привлекавшее
русских поэтов
XVIII в., - прославление простоты, скромной трудовой
жизни, патриархальных нравов, при которых
Privatus illis census erat brevis,
Commune magnum...
(Curm. Lih. II, 15)
He случайно наибольший отклик в русской поэзии XVIII
- начала
XIX в. получила знаменитая "Похвала сельской жизни"
("Beatus ille, qui procul negotiis"). В письме к Ворон-
цову Радищев вспоминал "прекрасную оду Горация "Beatus
ille..."", добавляя: "которой я знаю только начало"2.
Последняя оговорка, видимо, имеет особый смысл. В тра-
диции русской недворянской поэзии от Тредиаковского до
Милонова ода Горация воспринималась как прославление
свободной и трудовой жизни - идеала поэта, отрицающего
современную ему действительность. У Тредиаковского:
Плугом отчески поля орющий.
Особенно важна не находящая параллели у Горация ха-
рактеристика земледельца, который является человеком
Дел от добрых токмо благородным,
Не от платья и не от гульни.
У Милонова, в противоположность Горацию, подчеркнут
личный труд:
И в отческих полях работает один.
Зато ни у Тредиаковского, ни у Милонова нет фигури-
рующих у Горация рабов, присутствующих за столом:
Positisque vernas, ditis examen domus,
Circum renidentes Lares!
Упоминание verna, раба, родившегося и выросшего в
доме, для Горация было признаком простого, патриархаль-
ного быта. В русском переводе оно опускалось, ибо зас-
тавляло бы читателя воспринимать стихотворение как
О Горации в России см.: Берков П. Н. Ранние русс- кие переводчики Горация // Известия АН СССР. Отд. общ. наук. 1935. № 10. С. 1039-1056. 2 Радищев А. Н. Полн. собр. соч. М.; Л., 1952. Т. 3. С. 505. 3 Тредиаковский В. К. Стихотворения. Л., 1935. С. 205-208. 4 Поэты 1790-1810-х годов. Л., 1971. С. 522.
прославление жизни дворянина-помещика, а не идеального
свободного земледельца. Вместо домашних рабов у Милоно-
ва
Малютки милые толпятся вкруг огня.
Истолкование оды Горация в духе патриархальной идил-
лии свободного труда земледельца, добывающего все собс-
твенным трудом, заставляло игнорировать последнее чет-
веростишие Горация, в котором иронически снимался весь
пафос стихотворения: ростовщик Альфий, восхваляя сель-
скую жизнь, отдает деньги в рост". Поэтому в русской
поэзии XVIII - начала XIX в. заключительные стихи, как
правило, не переводились. Видимо, не случайно и Радищев
в своем сознании отделил текст стихотворения от его
конца.
Однако в отношении Радищева к Горацию была к своя
специфика. Гораций привлекал недворянских поэтов XVIII
в. поэзией частной жизни, прославлением достоинства че-
ловека, вне зависимости от его положения в государстве.
Вместе с тем поэзия "златой посредственности" не удов-
летворяла Радищева, особенно в сочетании с примиритель-
ным отношением к властям и Гораций оставался для него
"лизорук Меценатов". Называя его "льстецом наемным",
Радищев писал:
О умы, умы изящны,
Та ли участь Мусс, чтоб славить,
Кто вам жизнь лишь не отъемлет,
Иль, оставя вам жизнь гнусну,
Даст еще кусок, омытой
В крови теплой граждан, братьев2.
1962
1 Именно эта ироническая концовка повлияла на истол- кование оды Державиным. 2 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 105.
Поэзия Карамзина Есть писатели, чьи художественные создания для мно- гих поколений остаются живыми, полными современности и обаяния. Имена этих писателей известны всем, а книги их многие века привлекают читателей. Однако культура - это не только определенное количество результатов, достиже- ний, которыми пользуются все, а литература - не просто сумма гениальных произведений, выдержавших испытание временем. Живая культура - это движение, связывающее прошедшее с будущим, это, по выражению одного из поэтов XVIII в., радуга, которая Половиной в древность наклонилась, А другой в потомстве оперлась. Великие произведения искусства - предмет наслаждения для читателей разных поколений - не появляются неожи- данно. Они органически вырастают в потоке движения, в котором главную массу составляют писатели и книги, быстро забываемые потомками. Но без понимания роли и значения этих не гениальных, забытых писателей теряется живое восприятие искусства. Оно превращается в собрание шедевров, гениальных в отдельности, но не связанных между собой логикой культурного движения. К числу литераторов, направлявших в свое время раз- витие культуры, но далеких от эстетических представле- ний современного читателя, принадлежит и Н. М. Карам- зин. Даже образованный человек наших дней знает Карам- зина только как автора чувствительной и архаичной "Бед- ной Лизы", а его "Историю государства Российского" пом- нит по нескольким пушкинским эпиграммам. Канонизирован- ный гимназическими и школьными учебниками "мирный" об- раз Карамзина противоречит тому, что мы знаем об исто- рической судьбе его наследия. Он не объяснит нам, поче- му на протяжении многих лет, перейдя за грани жизни пи- сателя, творчество его вызывало страстное поклонение и пылкое осуждение, любовь и ненависть. Молодой Пушкин осыпает Карамзина эпиграммами, а в 1836 г. пишет: "Чистая, высокая слава Карамзина принадлежит России, и ни один писатель с истинным талантом ни один истинно ученый человек, даже из бывших ему противника- ми, не отказал ему дани уважения глубокого и благодар- ности" (XII, 72). Современники, боровшиеся за окончание "карамзинского периода", отчетливо видели его недостатки, так же как они видели недостатки дворянского периода литературы в целом. Но не следует забывать ни того, что дворянский период русской литературы дал ей Пушкина, Грибоедова и декабристов, ни того, что у истоков этого периода стоял Карамзин. Впрочем, значение Карамзина шире и сравнительно уз- ких рамок "карамзинского периода", и дворянской эпохи в литературе. Карамзину по праву принадлежит место в ряду лучших представителей русской интеллигенции XIX в. Ис- торик европейской цивилизации не колеблясь поставит ее в ряд с такими вершинными общественными явлениями, как кружки философов XVIII в. во Франции и деятельность ве- ликих гуманистов эпохи Возрождения. Писатель-профессио- нал, один из первых в России имевший смелость сделать литературный труд источником существования, выше всего ставивший независимость собственного мнения, видевший в этой независимости гражданское служение, Карамзин зас- тавил окружающих, вплоть до Александра I, уважать в се- бе не придворного историографа и действительного статс- кого советника, а человека пера и мысли, чье мнение и слово не покупаются ни за какую цену. Именно поэтому Пушкин называл Карамзина одним "из великих наших сог- раждан" (XI, 167), а его политические оппоненты из чис- ла декабристов - Н. И. Тургенев, М. Ф. Орлов и другие - питали к нему глубокое уважение. Жизнь Николая Михайловича Карамзина (1766-1826) была небогата внешними событиями. Он родился в семье сим- бирского дворянина, учился грамоте у сельского дьячка, а потом был отдан в московский пансион Шадена. Затем наступила служба в гвардии. Здесь он познакомился с уже писавшим стихи И. И. Дмитриевым. В 1784 г. Карамзин вы- шел в отставку с незначительным чином поручика и уехал на родину. Встреча со старым знакомым их дома, масоном И. П. Тургеневым, резко переменила ход его жизни: Карамзин переселился в Москву, вошел в круг сотруд- ников Н. И. Новикова, занялся литературной деятель- ностью. Четыре года, проведенных им в обществе московс- ких масонов (1785-1789), оказались важнейшим периодом его творческого развития. Влияние нравственных идей и общественных убеждений Н. И. Новикова, философии А. М. Кутузова дополнялось широким знакомством с литературой европейского предромантизма. К этому же времени отно- сятся первые выступления Карамзина в печати, среди ко- торых следует отметить его сотрудничество (совместно с А. А. Петровым) в журнале "Детское чтение". Разрыв с масонами и отъезд в 1789 г. за границу по- ложил начало новому периоду жизни Карамзина. Путешест- вие молодого писателя по Германии, Швейцарии, Франции и Англии стало наиболее выдающимся событием в его жизни. Потратив год с небольшим на путешествие (в Петербург он вернулся осенью 1790 г.), Карамзин снова поселился в Москве и предался чисто литературной деятельности. В 1791-1792 гг. он из- давал "Московский журнал", в котором печатались "Письма русского путешественника", "Бедная Лиза" и другие по- вести, принесшие ему литературную славу. Находясь с 1792 г. на положении опального литератора, он издал, однако, в 1795 г. альманах "Аглая" (кн. 1-2), а с 1796 по 1799 г. - три поэтических сборника "Аониды". Стрем- ление Карамзина к журнальной деятельности смогло реали- зоваться только после изменения цензурного режима, пос- ледовавшего за гибелью Павла и воцарением Александра I. В 1802-1803 гг. Карамзин издавал журнал "Вестник Евро- пы". С 1803 г. до самой смерти он работал над "Историей государства Российского". Если "внешняя" биография Карамзина небогата события- ми и отличается спокойной размеренностью, столь часто вводившей в заблуждение как современников, так и иссле- дователей, то его внутренняя жизнь как мыслителя и творца была исполнена напряжения и драматизма. Мировоззрение Карамзина, переживавшее на протяжении его жизни существенную эволюцию, развивалось в сложном притяжении к двум идейно-теоретическим полюсам: утопиз- му и скептицизму - ив отталкивании от них. Утопические учения мало привлекали внимание русских просветителей XVIII в. Это явление легко объяснимо. Русская просветительская мысль XVIII в. усматривала ос- новное общественное зло в феодальном насилии над чело- веком. Возвращение человеческому индивиду всей полноты его естественной свободы должно, по мнению А. Н. Ради- щева, привести к созданию общества, гармонически соче- тающего личные и общие интересы. Законы будущего об- щества возникнут сами из доброй природы человека. Ради- щев считал трудовую частную собственность незыблемой основой прав человека. Этике его был чужд аскетизм - она подразумевала гармонию полноправной личной и об- щественной жизни. Такое умонастроение могло питать ин- терес к жизни "естественных" племен, к борьбе за свобо- ду личности и народа. Стать основой интереса к утопи- ческим учениям оно не могло. Русский утопизм XVIII в. возникал в той среде, кото- рая, отрицая окружающие общественные отношения и боясь революции, жаждала мирного решения социальных конфлик- тов и вместе с тем искала средств от зла, порождаемого частной собственностью. Эта двойственная позиция была слабой и сильной одновременно. Она была лишена и боево- го демократизма просветителей, и их оптимистических ил- люзий. Это была позиция, характеризовавшая то направле- ние в русском дворянском либерализме XVIII в., к кото- рому принадлежали Н. Новиков и А. Кутузов. Первые шаги Карамзина как мыслителя были связаны именно с этими общественными кругами. Нравственное воз- действие Новикова и Кутузова на молодого Карамзина, ви- димо, было очень глубоким. Устойчивый интерес к утопическим учениям Карамзин сохранил и после разрыва с масонами. Борьбу между вле- чением к утопическим проектам и скептическими сомнения- ми можно проследить во взглядах Карамзина на протяжении многих лет. Так, в мартовской книжке "Московского жур- нала" за 1791 г. он поместил обширную и весьма интерес- ную рецензию на русский перевод "Утопии" Томаса Мора. Карамзин считал, что "сия книга содержит описание идеальной республики, по- добной республике Платоновой", и тут же высказывал убеждение, что принципы ее "никогда не могут быть про- изведены в действо". Рецензия эта представляет для нас большой интерес. Во-первых, она свидетельствует, что для Карамзина мысль об идеальном обществе переплеталась с представлениями о республике Платона. Это было очень устойчивое представ- ление. Позже, в 1794 г., характеризуя свое разочарова- ние во французской революции, Карамзин писал: Но время, опыт разрушают Воздушный замок юных лет... И вижу ясно, что с Платоном Республик нам не учредить... ("Послание к Дмитриеву") В рецензии на "Путешествие младого Анахарсиса по Греции" он писал о "Платоновой республике мудрецов": "Сия прекрасная мечта представлена в живой картине, и при конце ясно показано, что Платон сам чувствовал не- возможность ее"3. А когда в 1796 - начале 1797 г. вос- шествие на престол Павла I вызвало временное возрожде- ние карамзинского оптимизма, он писал А. И. Вяземскому: "Вы заблаговременно жалуете мне патент на право граж- данства в будущей Утопии. Я без шутки занимаюсь иногда такими планами и, разгорячив свое воображение, заранее наслаждаюсь совершенством человеческого блаженства"4. Сообщая в этом письме о своих творческих планах, он пи- сал, что "будет перекладывать в стихи Кантону Метафизи- ку с Платоновою республикою"5. Установление того, что республика для Карамзина - это "Платонова республика мудрецов", весьма существен- но. В понятие идеальной республики Карамзин вкладывает платоновское понятие общественного порядка, дарующего всем блаженство ценой отказа от личной свободы. Это строй, основанный на государственной добродетели и дик- таторской дисциплине. Управляющие республикой мудрецы строго регламентируют и личную жизнь граждан, и разви- тие искусств, самовластно отсекая все вредное государс- тву. Такой идеал имел определенные черты общности с тем, что Карамзин мог услышать из уст масонских настав- ников своей молодости. Все это необходимо учитывать при осмыслении известных утверждений Карамзина, что он "республиканец в душе", или высказываний вроде: "Без высокой добродетели Республика стоять не может. Вот по- чему монархическое правление гораздо счастливее и на- дежнее: оно не требует от граждан чрезвычайностей и мо- жет возвышаться
Московский журнал. 1791. Ч. 1. Кн. 3. С. 359. 2 Карамзин Н. М. Полн. собр. стихотворении. М.; Л., 1966. С. 137. В дальнейшем ссылки на это издание приво- дятся в тексте с указанием страницы. 3 Московский журнал. 1791. Ч. 3. С. 211. 4 Карамзин Н. М. Избр. статьи и письма. М., 1982. С. 254. 5 Там же.
на той степени нравственности, на которой республики падают". Республика оставалась для Карамзина на протя- жении всей его жизни идеалом, недосягаемой, но плени- тельной мечтой. Но это не была ни вечевая республика - идеал Радищева, ни республика народного суверенитета французских демократов XVIII в., ни буржуазная парла- ментская республика "либералистов" начала XIX в. Это была республика-утопия платоновского типа, управляемая мудрецами и гарантированная от эксцессов личного бун- тарства. Вторая важная сторона социально-политических воззре- ний Карамзина состояла именно в соединении идей респуб- лики и утопии. Вопрос республиканского управления был для Карамзина не только политическим, но и социальным. Его идеал подразумевал устранение социальной основы для конфликтов. При этом и в данном случае отсутствие рег- ламентации ему представлялось большим злом, чем излиш- няя регламентация, и крепостное право страшило его меньше, чем свобода частной собственности. Не случайно в том самом письме, в котором он обещал А. И. Вяземско- му воспеть "Кантону Метафизику с Платоновою республи- кою", он призывал "читать Мабли". Интересно, что, как это следует из "Писем русского путешественника", Карам- зин перечитывал Мабли в революционном Париже. Волновав- ший всю Европу в годы французской революции вопрос ра- венства не мог не привлечь внимание Карамзина, размыш- лявшего о республиканской утопии. Если до поездки за границу Карамзин склонен был оправдывать неравенство в духе экономического либерализма физиократов и Мон- тескье, видеть в имущественном неравенстве проявление естественной свободы человека, неравномерности его спо- собностей, то в годы революции его все чаще начинают привлекать эгалитаристские идеалы. Однако интересна са- ма природа этого эгалитаризма: равенство мыслится Ка- рамзиным как насильственное ограничение, накладываемое суровыми законами на эгоистическую экономику. В духе "платоновского" республиканизма он понимает равенство не как особый экономический порядок, а как подавление экономики нравственностью. Показательно в этом отноше- нии описание Цюриха в "Письмах русского путешественни- ка": "Театр, балы, маскарады, клубы, великолепные обеды и ужины! Вы здесь неизвестны Мудрые цюрихские за- конодатели знали, что роскошь бывает гробом вольности и добрых нравов, и постарались заградить ей вход в свою республику. Мужчины не могут здесь носить ни шелкового, ни бархатного платья, а женщины - ни бриллиантов, ни кружев; и даже в самую холодную зиму никто не смеет на- деть шубы, для того что меха здесь очень дороги"2. Ра- венство для Карамзина - законодательное запрещение пользоваться благами богатства: в Берне "домы почти все одинакие в три этажа, и представляют глазам образ равенства в состоянии жителей, не так, как в иных боль- ших городах Европы, где часто низкая хижина преклоняет- ся к земле под тенью колоссальных палат"3. Влияние эга- литаризма Руссо чувствуется в песне, которую Карамзин влагает в уста цюрихского юноши.
1 Вестник Европы. 1803. № 20. С. 319-320. 2 Карамзин Н. М. Избр. соч.: В 2 т. М.; Л., 1964. Т. 1. С. 238-239. 3 Там же. С. 249-250.
В ней роскошь и искусство осуждаются как источники не- равенства: "Мы все живем в союзе братском Не зна- ем роскоши, которая свободных в рабов, в тиранов прев- ращает. На что нам блеск искусств, когда Природа здесь сияет во всей своей красе - когда мы из грудей ее пием блаженство и восторг?" (с. 90). В этом свете понятно, почему утопические попытки правительства Робеспьера обуздать эгоизм буржуазной экономики вызвали у Карамзи- на, как мы увидим в дальнейшем, сочувствие, а не осуж- дение. Уяснение того, что республика для Карамзина была не только понятием политическим, но и социально-утопичес- ким, а реальное наполнение этого утопизма было навеяно идеями Платона, многое раскрывает в позиции Карамзина. Оно объясняет отрицательное отношение писателя и к идее народоправства, и к деспотическому правлению. Напомним, что демократия и тирания, по Платону, - наиболее одиоз- ные формы государственного управления. Идеи, близкие к этим, Карамзин мог найти и у Монтескье, и у русских дворянских либералов типа Н. И. Панина или Д. И. Фонви- зина. С этой точки зрения делается понятным устойчивое отрицание Карамзиным в 1780-1790-х гг. идеи деспотичес- кого управления. В 1787 г. Карамзин опубликовал перевод "Юлия Цезаря" Шекспира, содержащий резкие тираноборчес- кие тирады. Так, в одном из монологов Брут упоминает "глубокое чувство издыхающей вольности и пагубное поло- жение времян наших" - результат "тиранства"'. А в 1797 г., в разгар павловского террора, он написал стихотво- рение "Тацит", в котором осуждал народ, разделенный на "убийц и жертв", но не имеющий героев. Не случайно П. А. Вяземский в дни суда над декабристами вспомнил это стихотворение Карамзина и увидел в нем оправдание "бедственной необходимости цареубийства": "Какой смысл этого стиха? На нем основываясь, заключаешь, что есть же мера долготерпению народному"2. Для правильного понимания общественно-политической позиции Карамзина нужно учитывать еще одну сторону воп- роса. Мировоззрение Карамзина никогда, а в первый пери- од в особенности, не было построено на какой-либо жест- ко-последовательной доктрине. В 1803 г. он писал, что в политике добродетельные люди "составляют то же, что эк- лектики в философии"3. Широко начитанный, Карамзин еще в самом начале своей литературной деятельности соединял весьма противоречивые вкусы: он зачитывался Лессингом и Лафатером, Клопштоком и Виландом, Кантом и Руссо, Воль- тером и Бонне, Стерном и Дидро, Гердером и Кондильяком, Даламбером и Геллертом. Привязанность к широким знани- ям, стремление понять все точки зрения оборачивались не только терпимостью, но и эклектизмом. В частности, на- ряду с охарактеризованными выше взглядами, Карамзину в начальный период его литературной деятельности был свойствен широкий и политически довольно неопределенный "культурный оптимизм", вера в спасительное влияние ус- пехов культуры на человека и общество. Карамзин уповал на прогресс наук, на мирное улучшение нравов. Он верил в безболезненное осуществление
1 Юлий Цезарь, трагедия Виллиама Шекспира. М., 1787. С. 40. 2 Лотман Ю. М. П. А. Вяземский и движение декабрис- тов // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. 1960. Вып. 98. С. 133. (Труды по рус. и слав. филологии. Т. 3). 3 Вестник Европы. 1803. № 9. С. 56.
идеалов братства и гуманности, пронизывавших литературу
XVIII в. в целом. Вступая в противоречие с привлекавшим
его симпатии идеалом суровой "республики добродетелей",
Карамзин готов был славить XVIII в. за освобождение
личности, успехи цивилизации, торговли, культуры. В
письме "Мелодор к Филалету" Карамзин писал: "Кто более
нашего славил преимущества осьмого-надесять века: свет
философии, смягчение нравов, тонкость разума и чувства,
размножение жизненных удовольствий, всеместное расп-
ространение духа общественности, теснейшую и дружелюб-
нейшую связь народов, кротость Правлений и пр., и пр.?
Конец нашего века почитали мы концом главнейших
бедствий человечества, и думали, что в нем последует
важное, общее соединение теории с практикою, умозрения
с деятельностию: что люди, уверясь нравственным образом
в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их
во всей точности и под сению мира, в крове тишины и
спокойствия, насладятся истинными благами жизни".
Таковы были взгляды Карамзина, определившие его от-
ношение к основным событиям 1790-х гг. К числу цент-
ральных среди них, бесспорно, принадлежала французская
революция XVIII в. Отношение к ней Карамзина было зна-
чительно более сложным, чем это обычно представляется.
Решение этой проблемы невозможно в пределах отвлеченных
формулировок хотя бы потому, что осведомленность Карам-
зина в парижских событиях была основательной. Надо под-
черкнуть, что политическая жизнь Франции революционных
лет отнюдь не представала перед Карамзиным как нерасч-
ленимое целое. Следует напомнить, что наше определение
слова "революция" очень далеко от того, которое упот-
реблялось в XVIII в. В XVIII в. слово "революция" могло
восприниматься как антитеза состоянию устойчивости,
консерватизма (сохранения) или реакции (попятного дви-
жения). Именно потому, что со словом "революция" еще не
связывалось понятие о революционной тактике, его можно
было использовать как синоним понятия "резкая переме-
на". Именно такое понимание термина позволило Карамзину
отделить в революции идею общественных перемен от тех
реальных политических сил, которые ее осуществляли. От-
ношение Карамзина к этой идее было устойчиво положи-
тельным.
Прежде всего необходимо отметить, что такой сущест-
венный компонент революционных идеалов, как борьба с
властью церкви и фанатичного духовенства, встречал со
стороны Карамзина полную поддержку. Конечно, не случай-
но Карамзин прореферировал в "Московском журнале" такие
постановки революционного парижского театра, как "Мо-
настырские жертвы" ("Les victimes cloitress") и "Монас-
тырская жестокость" ("Le rigueur du cloitre") Бретонна.
С особенной остротой эта сторона воззрений Карамзина
проявилась в рецензии на один из наиболее ярких спек-
таклей этого театра - пьесу М.-Ж. Шенье "Карл IX".
Карамзин воспринимал революцию как "соединение тео-
рии с практикою, умозрения с деятельностью", то есть
как реализацию тех принципов равенства, братства и гу-
манности, которые провозгласили просветители XVIII в.
Именно
Карамзин Н. М. Избр. статьи и письма. С. 148-149.
поэтому он счел возможным в январском номере "Московс- кого журнала" за 1792 г. рекомендовать русскому читате- лю как "важнейшие произведения французской литературы в прошедшем году"' такие яркие произведения революционной публицистики, как "Руины, или Размышления о революциях империй" К.-Ф. Вольнея и "О Руссо как одном из первых писателей революции" С. Мерсье. Сочувствие к новому возникающему во Франции обществу сквозило и в рецензии на антиаристократическую комедию Фабра д'Эглантина "Выздоравливающий от дворянства". Однако революция не была простой инсценировкой идей просветителей XVIII в. Она с самого начала - и чем дальше, тем больше - раскрывалась перед современниками как историческая проверка и опровержение идей "фило- софского века". Вера в господство разума, совершенство- вание человека и человечества, само представление прос- ветителей о народе подверглись испытаниям. Та окраска революции, которую придавали ей санкюлоты, городской плебс Парижа, бурность, стихийность и размах народных выступлений были для Карамзина решительно неприемлемы. Они не связывались в его сознании с идеями XVIII в. Мысль о связи идей просветителей и революционной прак- тики масс не укладывалась в сознании Карамзина. Но, внимательный наблюдатель современности, Карамзин разли- чал во французских событиях не только тенденцию, восхо- дящую к идеям XVIII в., и стихийную практическую дея- тельность масс. Он видел еще один существенный компо- нент событий: борьбу политических партий и группировок, деятельность революционных клубов, столкновение вождей. Отношение Карамзина к этой стороне революции также было далеко от того благонамеренного ужаса, который уже с 1790 г. официально считался в России единственно дозво- ленной реакцией. Историк, который попытался бы реконструировать отно- шение Карамзина к этому вопросу, исходя из распростра- ненного взгляда на писателя как на умеренного либерала с консервативной окраской, мог бы оказаться в затрудни- тельном положении. Он должен был бы предположить со- чувствие Карамзина революционным вождям первого периода и, естественно, умозаключить об отрицательном отношении его к вождям якобинского этапа. Это тем более было бы неудивительным, что даже Радищев относился к якобинско- му периоду революции отнюдь не прямолинейно. Пушкин имел веские причины сказать о Радищеве: "Увлеченный од- нажды львиным ревом колоссального Мирабо, он уже не хо- тел сделаться поклонником Робеспьера, этого сентимен- тального тигра" (XII, 34). Между тем реальный истори- ческий материал дает иную и совершенно неожиданную кар- тину. Явно сочувствуя революции в такой мере, в какой ее можно было воспринять как реализацию гуманных идей литературы XVIII в., Карамзин нигде не высказал никаких симпатий каким-либо политическим деятелям той эпохи. Более того, он отказывался вообще определять отношение к тому или иному современнику, исходя из его политичес- ких воззрений. В статье, опубликованной в 1797 г. на французском языке и предназначавшейся для европейского читателя, он писал:
Московский журнал. 1792. Ч. 8. С. 150-151.
"Наш путешественник присутствовал в Национальной ас-
самблее во время пламенных споров, восхищался талантом
Мирабо, отдавал должное красноречию его противника аб-
бата Мори и смотрел на них, как на Ахилла и Гектара"'.
В соответствующем тексте "Писем русского путешественни-
ка", предназначенном для русского читателя (он смог по-
явиться только в 1801 г.), Карамзин замаскировал явно
звучащую во французской статье ббльшую симпатию к Мира-
бо, чем к его реакционному противнику (русский текст
гласит: "Мирабо и Мори вечно единоборствуют, как Ахил-
лес и Гектор"), но сохранил подчеркнутое равнодушие к
политической сущности споров ("Ни якобинцы, ни аристок-
раты не сделали мне никакого зла; я слышал споры
и не спорил"). Это не случайно. Карамзин никогда не
считал политическую борьбу выражением основных общест-
венных споров, а политические взгляды - существенной
стороной характеристики человека.
Вместе с тем совершенно неожиданным может показаться
положительное отношение Карамзина к Робеспьеру. Можно
было бы даже сомневаться в этом, если бы мы не распола-
гали точными сведениями и от столь осведомленного сов-
ременника, каким был многолетний собеседник Карамзина
Н. И. Тургенев: "Робеспьер внушал ему благоговение.
Друзья Карамзина рассказывали, что, получив известие о
смерти грозного трибуна, он пролил слезы; под старость
он продолжал говорить о нем с почтением, удивляясь его
бескорыстию, серьезности и твердости его характера..."2
Для того чтобы понять отношение Карамзина к Робеспь-
еру, нужно иметь в виду, что отрицательное отношение
писателя к насилию, исходящему от толпы, улицы, шире -
народа, не распространялось на насилие вообще. В 1798
г., набрасывая план работы о Петре I, Карамзин писал:
"Оправдание некоторых жестокостей. Всегдашнее мягкосер-
дечие несовместно с великостию духа. Les grands hommes
ne voyent que le tout великие люди видят только об-
щее. Но иногда и чувствительность торжествовала"3.
Вряд ли мы ошибемся, предположив, что в правлении Ро-
беспьера Карамзин усматривал опыт реализации социальной
утопии, насильственного утверждения принудительной доб-
родетели и равенства - того идеала платоновской респуб-
лики, который и влек Карамзина, и казался ему несбыточ-
ной мечтой. Так сложилось то сочетание симпатии и скеп-
сиса, которое определило отношение Карамзина к Робеспь-
еру.
Вряд ли от него укрылось и стремление правительства
Робеспьера ввести народный натиск в берега якобинской
политики. Между казнями, производимыми по решению пра-
вительства - а Робеспьер был его главой, - и по требо-
ваниям революционного народа для Карамзина пролегала
глубокая грань. В первых можно было усмотреть суровую
необходимость, которую осуществляет пекущийся об общем
благе государства гражданин-республиканец, вторые ис-
толковывались как проявление анархии частных, антигосу-
Карамзин Н. М. Lettre au "Spectateur" sur la lit- terature russe // Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмит- риеву. Спб., 1866. С. 479. Напомним: о Мирабо Екатерина II говорила, что он "не единой, но многие висельницы достоин". 2 Тургенев Н. Россия и русские. М., 1915. С. 342. 3 Карамзин Н. М. Избр. статьи и письма. С. 159.
дарственных и антиобщественных устремлений. Робеспьер и
санкюлоты не сливались в сознании Карамзина. Кроме то-
го, внимательный наблюдатель событий, он, конечно, по-
нимал зависимость политики террора от народных требова-
ний, и в частности от восстания 31 мая - 2 июня 1793 г.
и "плебейского натиска 4-5 сентября 1793 года".
Отношение Карамзина к французским делам менялось, и
в дальнейшем он охотно изображал дело так, будто именно
насилие оттолкнуло его от революции:
Когда ж люден невинных кровью
Земля дымиться начала,
Мне свет казался адом зла...
Свободу я считал любовью!..
("К Добродетели", с. 293)
Правда, в этом же стихотворении, писанном в 1802 г.,
Карамзин не захотел отрицать своих былых надежд на со-
бытия в Париже:
Кто в век чудесный, чрезвычайный
Призраком не обманут был?
(Там же)
Но обращает на себя внимание, что среди разнообраз-
ных, часто противоположных высказываний Карамзина по
этому вопросу мы не находим порицания Робеспьера. Более
того, если внимательно присмотреться к тем критическим
суждениям, в которых Карамзин начиная с 1793 г. осуждал
события в Париже, то можно сделать любопытные наблюде-
ния. Так, Карамзин написал в 1793 г. (опубликовано в
1794 г.) стихотворение "Песнь божеству", снабдив его
примечанием: "Сочиненная на тот случай, когда безумец
Дюмон сказал во французском Конвенте: "Нет Бога!"".
Невнимательному глазу стихотворение это может показать-
ся одним из обычных в ту пору выпадов против революции
с позиций благонамеренности и религиозности. Однако
следует вспомнить, что выступление Андре Дюмона - эбер-
тиста и участника "движения дехристианизации" - в Кон-
венте было направлено против религиозной политики пра-
вительства Робеспьера, что ненависть Дюмона к Робеспь-
еру привела его через несколько месяцев (в то время,
когда Карамзин печатал свое стихотворение против него)
в ряды термидорианцев, среди которых он выделялся нена-
вистью к последователям Робеспьера. Само стихотворение
- отнюдь не проповедь ортодоксального православия, а
прославление философского деизма в духе Руссо, что в
контексте полемики с врагом Робеспьера получает особый
политический смысл.
В сознании Карамзина в годы революции борются две
концепции. Первая концепция заставляла Карамзина прос-
лавлять успехи промышленности, свободу торговли, видеть
в игре экономических интересов залог свободы и цивили-
зации. Вторая - третировать экономическую свободу как
Алексеев-Попон В. С. Баскин Ю. Я. Проблемы исто- рии якобинской диктатуры в свете трудов В. И. Ленина // Из истории якобинской диктатуры. Одесса, 1962. С. 140-141.
анархию эгоизма и противопоставлять ей суровую нравс-
твенность "общего интереса". Обе - исключали интерес к
политике в узком смысле этого слова.
Первый период революции раскрыл несбыточность надежд
на успехи прогресса, гуманности и мирной свободы чело-
века, второй - завершился крахом упований на утопичес-
кую республику добродетели, завоевываемую путем дикта-
туры. Кратковременные упования 1796 г. на то, что рево-
люция, избавившись от крайностей обоих периодов, сохра-
нит основу своих завоеваний, сменились в годы Консуль-
ства и Империи пессимистическим убеждением в неспособ-
ности людей к свободе. Лучшим правителем Карамзин приз-
нал опирающегося на военную силу политика, который
строит свои расчеты на пороках, а не на добродетелях
людей.
Все это обусловило сложное восприятие Карамзиным
французской революции. Оптимизм сменялся отчаянием и
снова уступал место надеждам. Общее доброжелательное
отношение, вера в быстроту и безболезненность перемен,
происходящих в Париже, свойственная Карамзину в
1790-1791 гг., сменились отчаянием к лету 1793 г. Имен-
но в эту пору им была дана та характеристика нравствен-
ных итогов XVIII в., про которую А. И. Герцен сказал:
"Выстраданные строки, огненные и полные слез". Не слу-
чайно эти слова Карамзина о том, что "осьмой-надесять
век кончается, и несчастный филантроп меряет двумя ша-
гами могилу свою, чтобы лечь в ней с обманутым, растер-
занным сердцем своим и закрыть глаза навеки"2, Герцен
избрал, чтобы выразить свое трагическое разочарование в
революции 1848 г. Однако в 1796-1797 гг. оптимистичес-
кая вера Карамзина в прогресс возродилась. Показательна
цитированная выше французская статья. Говоря о том, что
"французская нация прошла через все степени цивилиза-
ции, для того чтобы достичь вершины, на которой она ны-
не находится", Карамзин указывал на "быстрый полет на-
шего народа к той же цели" ("vol rapide de notre peuple
vers le meme but"3). Конечно, было бы заблуждением
предполагать, что Карамзин приветствовал приближение в
России насильственной революции. Выступление народа он
расценивал как "отклонение" от нормального развития ре-
волюции, но ожидание благодетельных перемен (каких
именно, Карамзин, видимо, сам представлял себе не очень
ясно) отнюдь не было чуждо писателю в эти годы. И да-
лее: "Французская революция - одно из тех событий, ко-
торые определяют судьбу людей на протяжении многих ве-
ков. Новая эпоха начинается, я ее вижу, но Руссо ее
предвидел. Прочтите одно примечание в "Эмиле", и книга
выпадет у Вас из рук4. Я слышу рассуждения
1 Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1955. Т. 6. С. 12. 2 Карамзин Н. М. Избр. статьи и письма. С. 149. 3 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. С. 478. 4 Карамзин, видимо, имеет в виду примечание Руссо: "Я не считаю возможным, чтобы великие европейские мо- нархии просуществовали еще долго: все они блистали, а блестящее состояние всегда канун упадка. Я имею и более специальные основания кроме этого правила, но их нет надобности приводить здесь, каждый видит их слишком яс- но" (Emile ou de 1'education par J.-J. Rousseau. Paris, 1844. P. 218). Интересно, что в цитате, на которую ука- зывает Карамзин, говорится о гибели всех европейских монархий, а не только французской.
за и против, но я далек от того, чтобы подражать этим крикунам. Признаюсь, что мои мысли на этот счет недос- таточно зрелы. События следуют одно за другим, как вол- ны будущего моря, а уже хотят считать революцию окон- ченной. Нет! Нет! Мы увидим еще много удивительных ве- щей; крайнее волнение умов является предзнаменованием этого. Опускаю завесу". В эпоху Карамзина общие политические убеждения людей тесно переплетались с их отношением к внутренним вопро- сам русской жизни. Карамзин приобщился к общественной деятельности в том социально-философском, утопическом и филантропист- ском кружке, который сложился в 1780-е гг. вокруг Н. И. Новикова и московской организации масонов. Близкая дружба с А. М. Кутузовым - человеком, которому Радищев посвятил свои основные произведения: "Житие Федора Ва- сильевича Ушакова" и "Путешествие из Петербурга в Моск- ву", - наложила глубокий отпечаток на формирующиеся взгляды писателя. Правда, и в эти годы Карамзин испыты- вал широкое воздействие идей просветителей XVIII в. Мистицизм, нравственный ригоризм, узкодидактический подход масонов к искусству оттолкнули Карамзина, и вес- ной 1789 г. он отправился в путешествие по Европе в по- исках не только новых дорожных впечатлений, но и собс- твенного взгляда на окружающий его мир. Нам уже известен общий характер воззрений Карамзина в 1790-е гг. Понятно, что молодой писатель, вступивший по возвращении в Россию на журнальное поприще, оказался в весьма сложных отношениях с официальным политическим курсом. Это сказалось и в краткости аннотаций книг Вольнея и Мерсье (подробный разбор оказался цензурно невозможным), и в том, что посвященные Парижу главы "Писем русского путешественника" не попали в журнальную публикацию и увидели свет лишь при Александре I - после двукратной смены царей и правительственных курсов. Од- нако запрещения, наложенные правительством Екатерины II в 1790-е гг. на определенные политические темы и идеи, не слишком волновали Карамзина: приступая в 1791 г. к изданию "Московского журнала", он и не думал касаться политической тематики. Его привлекала широкая деятель- ность независимого литератора, чуждающегося политики, но свободного в своих суждениях, близкого передовым направлениям европейской словесности и возглавляющего молодую литературу у себя на родине. Однако реализация и этого - политически весьма скромного - идеала в усло- виях режима, установившегося в екатерининской России 1790-х гг., оказалась невозможной. Карамзин был на дур- ном счету у правительства Екатерины II как выученик но- виковского кружка, его пребывание в революционном Пари- же только прибавило оснований для подозрительности, а подчеркнутая независимость суждений "Московского журна- ла" еще больше настораживала власти. Конфликт обострил- ся, видимо, в результате того, что, верный своему стремлению не сливаться с официальным курсом, Карамзин опубликовал в 1792 г. стихотворение "К
Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. С. 480.
Милости", в котором завуалированно призывал к помилова-
нию Новикова и его соратников. Для того чтобы понять,
как этот акт характеризует общую позицию Карамзина,
нужно помнить, что, с одной стороны, он сам был под по-
дозрением по новиковскому делу, а с другой - его личные
дружеские связи с пострадавшими в эту пору сменились
взаимным охлаждением. Известно, что в ближайшем окруже-
нии Новикова литературная деятельность Карамзина после
его возвращения из-за границы вызывала насмешку и неп-
риязнь.
Пушкин позже сказал об "Истории государства Российс-
кого", что она - "не только произведение великого писа-
теля, но и подвиг честного человека" (XII, 57). Пушкин
хорошо знал Карамзина и точно чувствовал сущность его
писательской позиции. Взгляды Карамзина претерпевали в
промежутке между французской революцией и восстанием
декабристов существенные изменения. Однако подход к де-
ятельности писателя как к "подвигу честного человека"
оставался неизменным. Именно ему следовал Карамзин,
публикуя стихотворение "К Милости". Карамзин разделял
широко распространенные в XVIII в. представления о том,
что единственной целью существования власти является
польза подданных, народа, о том, что свобода - нравс-
твенная и политическая - неотъемлемое и природное благо
человека. Но особенность личной позиции писателя состо-
яла в том, что заявить об этих убеждениях он решился в
такой момент, когда все тактические соображения, каза-
лось, толкали его на то, чтобы промолчать. Стихотворе-
ние "К Милости" звучало очень смело. Карамзин заявлял
Екатерине II, что крепость ее власти обусловлена соблю-
дением прав народа и каждого человека.
Спокойствие твоей державы Ничто не может возмутить
(с. Ill) -
до тех пор, пока императрица будет соблюдать предпи-
сания политической нравственности, утвержденной прог-
рессивной философской мыслью XVIII в.:
Доколе права не забудешь,
С которым человек рожден;
Доколе гражданин довольный
Без страха может засыпать
И дети-подданные вольны
По мыслям жизнь располагать...
Доколе всем даешь свободу
И света не темнишь в умах;
Пока доверенность к народу
Видна во всех твоих делах... (с. 111)
Только до этих пор "трон вовек не потрясется". Не
только содержание политической доктрины, развернутой
Карамзиным, но сама обусловленность взаимных обязатель-
ств народа и власти общим благом звучала в России, пос-
ле процессов Радищева и Новикова, в самый разгар фран-
цузской рево-
люции, неслыханно смело. Стихотворение смогло быть
опубликовано лишь с изменениями автоцензурного характе-
ра. Так, стихи:
Доколе права не забудешь,
С которым человек рожден... -
были заменены на:
Доколе пользоваться будешь
Ты правом матери одной...
А. А. Петров писал Карамзину 19 июля 1792 г.: "Пожа-
луйста, пришли стихи "К Милости", как они сперва были
написаны. Я не покажу их никому, если то нужно"'.
Среди привлекательных для Карамзина идей XVIII в.
следует отметить мысль о братском единении людей всего
мира, которая истолковывалась как союз народов против
разделяющих их невежества, суеверий и деспотизма. На
этой почве вырастали идеи, вроде проектов "вечного ми-
ра" (В. Пенн, Б. Сен-Пьер, Ж.-Ж. Руссо, И. Бентам, В.
Малиновский, А. Гудар), широко распространялись паци-
фистские настроения, возникали идеи общечеловеческого
гражданства, пропагандировавшиеся в годы революции не
только Анахарсисом Клооцем, но и, например, Вольнеем,
которого Карамзин рекомендовал русским читателям. Эта
идея для многих людей, сочувствовавших революции, в
Италии, Германии или России была осуждением феодальных
войн и оправданием войн, которые вела Французская рес-
публика. Эта сторона вопроса очень важна для Карамзина.
В начале 1790-х гг. он, видимо, сочувствовал внешней
политике Франции. В июле 1791 г. он помещает в "Мос-
ковском журнале" пересказ-рецензию знаменитого тогда
"Путешествия младого Анахарсиса по Греции", в которой
встречаются такие цитаты из романа:
"Пример нации, предпочитающей смерть рабству, досто-
ин внимания, и умолчать о нем невозможно", сопровождае-
мые кратким замечанием Карамзина:
"Г. Бартелеми прав". Ясно, что подобные высказывания
в дни, когда сколачивалась контрреволюционная коалиция,
а газеты помещали только сообщения из Кобленца, не мог-
ли не звучать как сочувственный намек на борьбу револю-
ционной Франции. Одновременно Карамзин не уставал под-
черкивать свой пацифизм. В июле 1790 г. в Лондоне он
провозгласил тост за "вечный мир". В 1792 г. он опубли-
ковал в "Московском журнале" "Разные отрывки. Из запи-
сок одного молодого Россианина", в которых идеи паци-
физма выражены с наибольшей силой. В начале 1792 г. Ка-
рамзин использовал заключение мира с Турцией для того,
чтобы выразить эти идеи в "Песни мира", написанной под
очень сильным влиянием "Песни к радости" захваченного
аналогичными настроениями Шиллера2. Уже первый стих ка-
рамзинской "Песни мира":
1 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 511. 2 См.: Neumann F. W. Karamzins Verhaltnis zu Schil- ler // Zeitschrift fiir slavische Philologie. Leipzig, 1932. Bd 9.
Мир блаженный, чадо неба (с. 106)
напоминал:
Freude, schoner Gotterfunken
Tochter aus Elysium.
Однако особенно приближался Карамзин к Шиллеру, вы-
ражая идею братства народов:
Миллионы, веселитесь,
Миллионы, обнимитесь,
Как объемлет брата брат!
Лобызайтесь все стократ! (с. 106)
Seid umschlungen, Millionen!
Diesen KuB der ganzen Welt!
Briider - liberm Sternenzelt
Mub ein lieber Vater wohnen.
Эти стихи Карамзина стоят у истока того любопытного
направления в русской гражданской лирике конца XVIII -
начала XIX в., которое связано с влиянием гимна "К ра-
дости" Шиллера и включает в себя "Славу" Мерзлякова,
"Певца во стане русских воинов" Жуковского и ряд других
стихотворении.
Политическое развитие Карамзина в 1790-е гг. не было
прямолинейным. Надежды на постепенное возвышение чело-
вечества к будущей гармонии то оживали, то меркли. Под
влиянием событий в Европе и России скептические настро-
ения все больше брали верх. "Утопия", "Платонова рес-
публика мудрецов" остаются прекрасной мечтой, в осу-
ществление которой Карамзин уже не верит. Когда после
убийства Павла I Карамзин наконец смог опубликовать па-
рижскую часть "Писем русского путешественника", неверие
его в быстрый прогресс общества, осуществляемый путем
преобразования политической системы, оформилось оконча-
тельно. Современные ему радикалы, считал он, - "новые
республиканцы с порочными сердцами" - честолюбцы и
преступники или добродетельные мечтатели, не понимающие
суровых законов жизни. "Утопия"' будет всегда мечтою
доброго сердца или может исполниться неприметным дейс-
твием времени, посредством медленных, но верных, безо-
пасных успехов разума, просвещения, добрых нравов.
В политических размышлениях Карамзина все более выд-
вигается антитеза:
политик - мечтатель (благородный, но обреченный на
провал, руководимый теориями, высокоэтическими побужде-
ниями, но приводящий государство к гибели). К мечтате-
лям Карамзин относил многих симпатичных ему деятелей
XVIII в., таким он, вероятно, видел и Александра I.
Этому образу противостоял образ политика-практика, чуж-
дого любых мечтаний, даже циника, равнодушного к эти-
ческой стороне истории. Он противопоставляет прекрас-
Или "Царство счастия", сочинение Моруса. (Примеч. Н. М. Карамзина)
нодушию силу и добивается успеха. Этот образ все чаще связывается с именем консула Бонапарта. Карамзин все больше начинает подчеркивать глубокую стихийность исторического процесса, который не познает- ся и не управляется человеком. Человек может вызвать событие, но не способен предугадать его последствий. Ни добродетельный мечтатель, ни политический честолюбец не достигнут своих целей: "Революция - отверзтый гроб для добродетели - и самого злодейства". Такова была общест- венная позиция Карамзина в годы, на которые падает его высшая активность как поэта. В конце жизни он записал сентенцию, предсказывающую исторические взгляды Л. И. Толстого эпохи "Войны и мира": "Мы все как мухи на во- зу: важничаем и в своей невинности считаем себя винов- никами великих происшествий! - Велик тот, кто чувствует свое ничтожество - пред Богом!"2 Первый период деятельности Карамзина-поэта приходит- ся на 1787-1788 гг., когда Карамзин находился под не- посредственным воздействием идей новиковского кружка, особенно А. М. Кутузова. Если в общественной сфере ма- сонские идеи раскрывались как утопические и филантропи- ческие, то в поэзии они характеризовались отрицательным отношением к рационалистическому искусству классицизма, вниманием к европейскому предромантическому движению. Французская литература привлекала гораздо меньше внима- ния А. М. Кутузова, чем английская и немецкая, большим знатоком которых он являлся. Кутузов требовал от поэзии психологизма, интереса к внутреннему миру человека. "Не наружность жителей, - писал он А. А. Плещееву, - не кавтаны и рединготы их, не домы, в которых они живут, не язык, которым они говорят, не горы, не море, не вос- ходящее или заходящее солнце суть предмет нашего внима- ния, но человек и его свойствы. Все жизненные вещи мо- гут также быть употребляемы, но не иначе, как токмо по- собствия и средствы"3. Психологизм в понимании Кутузова был неотделим от дидактического морализма. Познание се- бя - первый шаг к исправлению. Собственно художествен- ные цели были для Кутузова всегда подчинены этическим. Его живо интересовала английская и немецкая эпическая поэзия от Дж. Мильтона до Ф.-Г. Клопштока, творчество которых он склонен был истолковывать как религиозно-мо- ралистические аллегории.