Как уже подробно говорилось в 1-й части, мифологи-
ческим коррелятом Исиды является другая коровьерогая
дева -- Ио, скитавшаяся по всей Земле от Крайнего Севе-
ра до берегов Нила, где она и нашла свое последнее при-
бежище и стала родоначальницей всех египтян.
Небесно-космические корни обнаруживаются и в зна-
менитых скульптурных изображениях крылатых быков во
дворцах ассирийского царя Саргона II в Дур-Шаррукине и
персидского царя Ксеркса в Персеполе. В древнейших ци-
вилизациях долины Инда культ быка был широко распрост-
ранен до вторжения туда арийцев (известны изображения
рогатого Бога -- так называемый Прото-Шива). Но с появ-
лением индоарийцев в Индостане культ быка еще более
усилился -- с ним связаны образы многих Богов ведийско-
го пантеона.
Античная культура -- крито-микенская, древнегре-
ческая, древнеримская -- неотделимы от мифов и обрядов,
связанных с быком. В быка превращается Зевс. В качестве
жертвы быка приносили Юпитеру. У древних славян сущест-
вовал точно такой же обычай: согласно Прокопию Кесса-
рийскому (VI в. н.э.), славяне жертвовали быков Богу --
"творцу молний". Впоследствии обряд заклания приурочи-
вался ко дню Ильи-пророка, который, как известно, прос-
то заменил вытесненного Бога-громовержца Перуна.
Архетипы космических быка и коровы закодированы и
в образах русского фольклора. Архаичные верования отло-
жились и сохранились в известной русской сказке об Ива-
не Быковиче (No 137 по сборнику А.Н.Афанасьева) -- вол-
шебном герое, обладавшем даром оборотничества и контак-
тировавшем с традиционными персонажами русской мифоло-
гии (Чудо-юдо многоглавое, Баба-яга, безымянное чудови-
ще, наподобие Вия, которому веки вилами поднимают).
Космическая символика закодирована в некоторых соляр-
но-астральных образах этой сказки. Во-первых, герой
сказки, хотя и Быкович по отчеству, но родила его коро-
ва-мать от златоперого ерша, поев остатки от царского
обеда. Золотая же рыбка -- всего лишь трансформирован-
ный образ Солнца -- но не того, что на небе, а того,
что отражается в воде (море, реке, озере) и кажется зо-
лотой рыбкой в глубине (нашим предкам оптические законы
физики известны не были). Во-вторых, Иван Быкович занят
поиском Царицы Золотые Кудри и женится на ней. Царица
эта звездно-небесного происхождения: под конец сказки
она обращается звездой и прячется на небе среди своих
сестер. При помощи друга-звездочета Иван Быкович возв-
ращает ее назад: "Сорвалась звездочка с своего места,
быстро покатилась по небу, упала на корабль и оберну-
лась Царицею Золотые Кудри".
В ряде сказочных вариантов Иван Быкович именуется
Иваном Коровьим Сыном, что не только соответствует
действительной сюжетной канве, но и отражает определен-
ную стадию социально-экономического быта русского наро-
да, когда корова-кормилица сравнивается по своему зна-
чению с тягловым быком, а при замене последнего конем
вообще выдвигается на передний план. Как и во многих
мифологических и архаических религиозных системах, ко-
рова у славян -- символ плодородия, изобилия и благо-
денствия, а бык -- символ могущества и богатства. Тра-
диция возвеличивания образа коровы, восходящая и к
древнеегипетской мифологии, и к ведийской, а затем и
индуистской религии, где корова до сих пор священное
животное, -- эта традиция закрепилась и в русском на-
родном миросозерцании и сохранилась вплоть до нынешних
времен, оказав, в частности, воздействие на творчество
новокрестьянских поэтов -- С.Есенина и Н.Клюева.
Происхождение слова "корова" не имеет среди фило-
логов общеприемлемого объяснения и признается всеми
этимологами как исключительно трудное. Представляется,
что ключ к его объяснению содержится в некоторых несом-
ненных русских параллелях, имеющих к тому же явную кос-
мическую направленность. Есть два исконно русских сло-
ва, позволяющих расшифровать смысл, закодированный в
слове "корова". Во-первых, это однокоренное ныне выхо-
дящее из употребления слово "корочун", означавшее в
прошлом зимнее солнцестояние, после чего зима поворачи-
вала к лету. Видимо, в этом смысле "корочун" означал
смерть зимы, что и дало второе значение самого слова --
"внезапная смерть", сохранившееся по сей день -- при
утрате первоначального смысла. Итак, в связке одноко-
ренных слов "корова -- корочун" значение Солнца при-
сутствует, хотя и в закодированном, но в прямом смысле.
В другом слове -- "каравай" (ранее писалось и про-
износилось -- "коровай") солярный смысл присутствует в
снятом виде. Генетическая связь между словами "корова"
и "коровай" сомнений не вызывает, более опосредована и
скрыта связь между караваем и Солнцем, но и ее устано-
вить не так сложно. Каравай -- первоначально непремен-
ный элемент свадебного обряда (известны красные кара-
ваи, прямо олицетворявшие Солнце). В некоторых русских
диалектах невеста называлась коровой, отсюда коровай --
невестин хлеб, ибо призван был магически обеспечить
плодовитость невесты и благополучие семьи. При этом бык
олицетворял жениха. Популярная детская игровая песенка
(несомненно древнего происхождения) с припевом "кара-
вай, каравай, кого хочешь выбирай" также предполагает
перемещение по кругу.
Все вышесказанное наводит на единственно возможное
предположение, что корневая основа "кор" в однокоренных
словах "корова", "корочун" и "коровай" связана по смыс-
лу и происхождению с корневой основой "хор", где "к" и
"х" -- трансформирующиеся согласные звуки. Это доказы-
вают и варианты русского слова "хоровод" -- "коровод"
(В.Даль) и "корогод" (М.Фасмер), означающий круговой
танец (ср. "корона" -- кольцеобразный головной венец,
от латинского слова, означающего "венок"). Ну, а как
уже говорилось выше, в древнеславянских обрядах хорово-
ды были связаны с культом Солнца; и один из Солнцебогов
именовался Хорсом.
Допустимо также провести параллель между русским
понятием "корова" во всех его мифологических и обрядо-
вых смыслах, с одной стороны, и, с другой стороны, од-
ним из имен греческой Персефоны -- Богини царства мерт-
вых, дочери Зевса и Деметры, супругой Аида. Второе, не
менее известное имя Персефоны -- Кора, что дословно оз-
начает "девушка", "дева", "девственница". Здесь напра-
шивается прямая аналогия с нарицательным именем русской
невесты -- "корова" и первоначальным смыслом имени гре-
ческой Коры -- "дева-девственница". Оба слова оказыва-
ются близкими по смыслу и этимологически родственными.
Рудименты древнего поклонения (космическому) Быку
сохранялись в народе вплоть до ХХ века. Исследователи
русского фольклора Б.М. и Ю.М.Соколовы сообщили в Пре-
дисловии к своему сборнику "Сказки и песни Белозерского
края" (Пгр., 1915) о бытующем среди новгородских
крестьян языческих обычаях. В храмовый праздник 8 сен-
тября и церкви села Пречистого крестьяне приводят "обе-
щанный" скот. На паперти, в особо для этого устроенном
месте, одного быка торжественно закалывают; мясо варят
и тут же угощают им нищую братию. С поправками на время
здесь несомненный отголосок того самого древнейшего об-
ряда, о котором упоминается в известной присказке: "На
Море-океане, на острове Буяне -- стоит дуб зеленый, под
ним бык печеный, в нем нож точеный..."
Корни же данного обряда уходят в доиндоевропейскую
и индоевропейскую древность, когда Бог-громовержец
(Индра, Зевс, Юпитер, Перун) или отождествлялся в ка-
кой-либо своей ипостаси с быком, или же очень тесно
привязывался к корове-бычьим мифологическим сюжетам, а
ритуал во многом сводился к принесению соответствующей
жертвы.
Одним из первых и великих -- по ведийским канонам
-- подвигов древнеиндийского громовержца Индры было
возвращение коров, похищенных таинственным племенем па-
ниев, обитавших на краю света (Крайнем Севере?) за ре-
кою Раса. (Здесь "пан" и "рос" ("рас") -- общеиндоевро-
пейские корневые основы, сохранившиеся по сей день в
русском языке, в том числе и в наименовании "Россия").
Критский Зевс и вся крито-минойская и микенская
культура неотделимы от образа священного быка. Эта тра-
диция, хотя и в сильно трансформированном виде, долго
сохранялась и в русской культуре и верованиях, где дох-
ристианский громовержец Перун был аккуратно замещен
библейским громовержцем Ильей-пророком, чей образ, в
свою очередь, восходит к древнесемитскому верховному
Богу Илу -- властителю молнии и грома.
В честь Бога-громовержца (неважно, как прозывался
он у разных народов на протяжении тысячелетий) и прино-
сились в жертву быки на Русском Севере еще в конце
прошлого века. Вот как описывает обряд жертвоприношения
быка среди крестьян Олонецкого края один из замечатель-
ных русских этнографов и фольклористов Елпидифор Ва-
сильевич Барсов (1836 -- 1917), особо подчеркивая, что
весь ритуал, несмотря на участие в нем православного
священника, калькирует обряд в честь языческого громо-
вержца Перуна, замененного Ильей-пророком.
Испокон веков бытовал среди олонецких крестьян
обычай убивать в честь Ильи-пророка заветного быка. Бо-
лее того, именно с этого момента велся отсчет всех вре-
мен года (что лишний раз свидетельствует о глубочайшей
древности самого обряда). В урочный час приводили к
церкви одного или нескольких "завиченных" (заветных)
быков. Если жертвенных животных было несколько, то бро-
сали жребий, кому из них быть первым. Хозяин избранного
быка, получив благословение священника, отрезал у жерт-
вы кончик правого уха и передавал его в часовню. Затем
быка отводили на поварню, убивали, разрубали и варили
большими кусками (от 4 до 8 фунтов), при этом мясо
прикрепляли к краям котла ивовыми прутьями. Голову и
бульон отдавали нищим, а правую заднюю ногу на причет
церковный. По окончании вечерни или обедни священник с
причетниками освящал жертву, и народ тотчас же бросался
делить Ильинскую жертву. Поделив Ильинское мясо, все
отправлялись на луг, где устраивалась общая трапеза.
Кости сохранялись -- они считались приносящими счастье
и увеличивающими (утраивающими) богатство114. В описан-
ном обряде причудливо переплелись и ужились языческие и
православные обычаи.
Е.В.Барсов обнаружил и описал (правда, не столь
подробно) также и следы почитания древнеславянского Бо-
жества Велеса (Волоса). Волос (в конечном счете от сло-
ва "вол") -- скотий (и в первую очередь -- бычий и ко-
ровий) Бог. После введения христианства был, по сходс-
тву имен, отождествлен со св. Власием, считавшимся пок-
ровителем скота, а в Олонецком крае так и именовавшимся
Богом коров.
Подобные жертвоприношения -- и не одних только бы-
ков -- в прошлом многократно описывались в русской ли-
тературе, локализовываясь в основном в северных облас-
тях. Совсем не случайно, что жертвенный обряд с быком
перемежевывался при этом с жертвоприношением оленя115.
Это наверняка объясняется особенностями тотемных пред-
почтений на разных стадиях развития протославянских и
индоевропейских этносов. Вполне естественно предполо-
жить, что культ дикого оленя предшествовал культу одо-
машненного быка (коровы). Логика же тотемной памяти ир-
рациональна: в преемственном коллективном сознании сме-
нявших друг друга поколений два древних тотемных симво-
ла -- олень и бык -- слились в единый образ тура-оленя:
еще совсем недавно в южнорусском фольклоре жива была
песня про "дивное зверье тура-оленя"116.
Любопытно также, что в древнерусском языке долгое
время сохранялась архаичная вокализация слова "олень"
-- "елень", в котором явственно просматривается его
происхождение от слова "ель", "елка" (получается:
"елень" -- это ельниковый зверь, то есть тот, что живет
среди елей). Но еще более знаменательно, что в то же
самое лексическое гнездо входит и слово "елин", что в
древнерусском языке означало "эллин". Точно так же оно
звучало и в древнегреческом языке и, вероятнее всего, в
том же самом смысле -- с учетом того, как об этом под-
робно говорилось в 1-й части, что прапредки эллинов
пришли на Балканы с Крайнего Севера, постепенно мигри-
ровав через лесные массивы Европы. Из этого же лекси-
ческого гнезда вышли исконно русские слова "елань"
("лесная прогалина" или "луговая равнина") и образован-
ное от первого -- "лань" ("дикая коза").
Память о тотемном праиндоевропейском и постиндоев-
ропейском прошлом явственно просвечивается в былине
"Два тура и турица". Удивительно также, что сохранилась
она и была записана в конце прошлого века среди терских
казаков. Содержание этой редкой былины на первый взгляд
самое что ни на есть приземленное: подгулявшие накануне
казаки вышли поутру опохмелиться за городскую стену и
вдруг увидели двух золоторогих туров. Здесь в бытовую
часть повествования вклинивается архаично-сказочная
вставка, в которой рассказывается, как два тотемно-ри-
туальных быка (откуда их златорогость) плывут к гипер-
борейскому Острову Буяну:
Да бежали туры во сине море,
Да спускались туры в море по брюхо,
Забивали туры морду по уши,
Достовали туры ключевой воды;
А напившись туры в море поплыли.
Переплывши туры Океан-море,
Переплывали туры на Буян-остров,
Там встречала их родная матушка,
Молодая турица златорогая,
Златорогая да одношерстная...
Сюжет о двух турах и турицах златорогих известен и
в северных записях -- и, в частности, во вступлении к
одному из вариантов былины о богатыре Василии Игнатие-
виче и Батыге. Но в записи А.Ф.Гильфердинга отсутствует
наиболее древний и интересный мотив, связанный с Остро-
вом Буяном.
Космическая же атрибутика быков-оленей ("быков" --
в данном случае "самцов") легко обнаруживается, к при-
меру, в двух славянских песнях -- болгарской и русской,
-- где привязка к устойчивым астральным символам оказы-
вается практически идентичной. В болгарской песне:
Сделал его Бог оленем
с ясным Солнцем на челе,
с месяцем на груди,
с частыми звездами по телу.
В русской вятской свадебной песне, сохранившейся в
дореволюционном архиве:
Ой, был я у Дуная на бережке...
пил олень воду, а сам взыграл...
ой, на правом бедре млад светел месяц,
ой, на левом бедре красное солнышко,
ой, насупротив оленя заря утренняя,
ой, по оленю частые звезды117.
Древний в основе своей доиндоевропейский образ
волшебной коровы и ее небесно-космических атрибутов
пронизывает весь русский сказочный фольклор. В концент-
рированной форме он отразился в известной сказке о Кро-
шечке-Хаврошечке -- шедевре устного народного творчест-
ва из афанасьевского сборника (No 100). Чудесная корова
-- помощница преследуемой девушки -- гибнет в результа-
те злых козней, из ее костей (вариант -- из кишок) вы-
растает волшебная яблоня с серебряными ветвями и золо-
тыми листьями (в русской сказке лишь в этом отдаленный
намек на космические цвета -- солнечно-золотой и сереб-
ряно-лунный).
Зато совершенно недвусмысленные космические реми-
нисценции обнаруживаются в таком же сюжете о волшебной
корове (в вариантах -- быка) в белорусской сказке, за-
писанной в прошлом веке в Витебской губернии Е.Р.Рома-
новым. Сказка интересна редким в славянском фольклоре
нюансом: отец после смерти жены пытается жениться на
собственной дочери. Но мать из могилы советует дочери
выдвинуть условие: пусть отец сперва справит платье
"как на небе звезды, как на небе месяц" (вот они косми-
ческие реминисценции!). Второе условие тоже связано с
Космосом: отец обязан был справить повозку и коней, как
звезды и как месяц. По счастью, кровосмесительства не
произошло -- да такое с точки зрения позитивной народ-
ной морали, закреплявшейся в фольклоре, и не могло слу-
читься (что вообще-то не исключало случаев инцеста). По
третьему условию, выдвинутому сиротой по совету матери
(из могилы), отец должен жениться на вдове с тремя до-
черями (в популярном варианте -- Одноглазка, Двухглазка
и Трехглазка). Дальше сюжет разворачивается по знакомой
схеме: мачеха с дочерями пытается извести падчерицу, но
той помогает волшебная Коровка Буренька. Когда мачеха с
помощью дочерей выследила Корову, она велит ее заре-
зать. Но падчерица, по совету матери, находит зернышко
в кишках зарезанной коровы, сажает, и из него вырастает
яблоня -- одно яблоко золотое, другое серебряное, кото-
рые никому не даются (золото и серебро здесь, как и по-
лагается, олицетворяют Солнце и Луну). Да и падчерица
между тем продолжает разъезжать в платье, как звезды и
месяц на небе, и в такой же повозке с конями. (Здесь,
несомненно, смутное воспоминание о космических колесни-
цах древнеарийских богов, сохраненное в народном созна-
нии и фольклоре.) Увидал ее в таком виде царский сын и
влюбился. Падчерица пытается скрыться, но царевич раз-
ливает на ее пути растопленную смолу, в которой увязает
один башмачок. Его стали примерять девушкам по всему
царству, при этом мачеха подсекла пальцы своим дочерям,
а падчерицу спрятала под корыто. Царевич находит свою
суженую и женится на ней. Казалось бы, все -- но нет.
Когда у молодой царицы родился ребенок, мачеха превра-
тила падчерицу в лису и подменила собственной дочерью.
В конце концов обман разоблачается: муж увидел, как ли-
са сбрасывает шкуру, чтобы покормить своего ребенка.
Шкура сжигается, и наступает неотвратимое возмездие:
мачеху и ее дочь -- царицу-самозванку привязывают к
конским хвостам и пускают в чисто поле118.
Космический конь Последовательный и тесно увязанный между собой ряд архетипов, запечатленных в русском фольклоре, естест- венно продолжает следующий космический символ -- Конь. Почти все космические функции коня удачно соедине- ны в классической литературной сказке Петра Павловича Ершова "Конек-горбунок", бережно и скрупулезно исполь- зовавшего образы русского фольклора. Два небывалых коня золотогривых, их мать -- волшебная кобылица, умчавшая Иванушку к поднебесью, и, наконец, чудесный Конек-гор- бунок, уносящий своего хозяина еще дальше -- к небесным светилам. Здесь сконцентрированы древние верования о косми- ческой предназначенности коня. В индоевропейской тради- ции Бог Солнца неотделим от солнечных коней или солнеч- ной колесницы, на которой он ежедневно объезжает небо с Востока на Запад. Гимны Ригведы славят солнечного Бога Сурью: Запряг (Сурья) семь чистых Дочерей колесницы солнца. На них, самозапрягающихся, ездит он (1, 50, 9). ................................ Благодатные рыжие кобылицы Сурьи, Яркие, пестрые, вызывающие восторг, Достойные поклонения, поднялись на спину неба. В один день они объезжают небо и землю (1, 115, 3). В современном литературном переводе гимны Ригведы, обращенные к Сурье, звучат так: ...Семь кобылиц по крутым небесам влекут твою колесницу, Пламенновласый ты тьму сжигаешь радостно и легко, И все, что дышит, видит и слышит, к свету -- к тебе стремится, О славный Сурья, о наш Солнцебог, о Видящий далеко! ...119 Конь в Ригведе представляется рожденным из океана с крыльями сокола или вытесанным Богом из Солнца (1, 163, 1-2). Древним индийцам вторили древние иранцы: Мы молимся Солнцу, Бессмертному Свету, Чьи кони быстры120. Древнегреческий Бог Солнца Гелиос перемещается по небу в колеснице, запряженной четверкой коней (рис. 152), что соответствует либо четырем странам света, ли- бо четырем временам года. В одной же из польских сказок Солнце ездит в алмазной двухколесной повозке, запряжен- ной двенадцатью златогривыми конями (сивками), что со- ответствует двенадцати месяцам в году. В огненной ко- леснице по небу разъезжает и грозный славянский Бог Пе- рун -- породитель молнии, дождя и грома. Впоследствии в народном представлении эти функции были целиком перене- сены на Илью-пророка, также объезжающего небо на конс- кой упряжке. Небесный конь -- неразлучный спутник и другого космогонического общеславянского Бога -- Световита. По свидетельству латинских средневековых авторов-очевидцев Гельмольда и Саксона-грамматика, у балтийских славян при арконском храме содержался в большом почете белый конь, посвященный Световиту, а возле огромного скуль- птурного изображения этого Бога висели седло и удила. Ездить на Световитовом коне было строжайше запрещено, дотрагиваться до него -- тоже. Только жрец имел право выводить и кормить священного коня. Народ верил, что Световит садился ночью на своего небесного коня и, уст- ремляясь в небо на врагов славян, истреблял их дот- ла121. Конь -- устойчивый образ народного искусства. Мно- гочисленные и разнообразные изображения солнечных коней встречаются в русском орнаменте, резьбе, утвари. Летающие и скачущие до небес кони -- излюбленные образы русского фольклора. В народной памяти древние представления о солнеч- ном золотом коне сохранились также в виде мнения о сол- нечных зайчиках, как о кониках, что солнышко выпускают. Кстати, и о зайце -- древнейшем тотеме праиндоевропей- цев и всех народов земли. Заяц и кролик -- древнейший магический (а во многих случаях демонический -- откуда поверье: встреча с зайцем приносит несчастье122) фоль- клорный персонаж народов Европы, Азии, Африки и обеих Америк. Космические реминисценции, связанные с зайцем, прослеживаются и в русском фольклоре. Помимо солнечных зайчиков, доживших и до наших дней, заяц отождествлялся и с месяцем. В одной детской народной песенке он так и именуется -- Заяц-Месяц: Заяц-месяц Сорвал травку, Положил на лавку... С детства и навсегда врезаются в память заворажи- вающие строки, дошедшие из незапамятных времен и звуча- щие как заклинания: "Конь бежит -- земля дрожит, из ушей дым валит, из ноздрей пламя пышет". "Сивка-Бурка, Вещая Каурка, стань передо мной, как лист перед травой!" "В правое ухо влезь, в левое вылезь -- станешь та- ким красавцем, каких свет не видывал". Космические реминисценции проступают и в сюжетах о конях, скачущих до неба, и в сюжетах о героях, рожден- ных от лошади. Так, в известной сказке об Иване-Кобыль- никове сыне, записанной в Сибири в начале века123, спутниками и помощниками героя выступают Иван-Солнцев сын и Иван-Месяцев сын. В русском фольклоре и народном миросозерцании с единосущностью коня и Солнца связаны другие известные образы и имена. Так, сказочный конь Сивка-Бурка (или в сказках других славянских народов -- Солнечный конь, Конь-солнышко), вне всякого сомнения, олицетворяет дневное светило. Его имя также восходит к протоиндоев- ропейским верованиям (Богиня Сива " Бог Шива). В одной из самых емких по мифологической закодиро- ванности сказок из афанасьевского сборника (No 104) о Василисе Прекрасной приоткрываются древнейшие представ- ления русского народа о слитности смены дня и ночи с космическими всадниками: День ясный -- "сам белый, одет в белом, конь под ним белый и сбруя на коне белая"; Солнце красное -- всадник "сам красный, одет в красном и на красном коне"; Ночь темная -- "опять всадник: сам черный, одет во всем черном и на черном коне". Мифологические солнцеобразы не просто вошли в плоть и кровь народного миросозерцания -- они стали не- отъемлемой частью народного искусства и повседневного быта. Конские головы, укрепляемые на краю крыш, симво- лизируют солнечную колесницу (в развернутых сюжетах вы- шивок, росписей и резьбы эти кони, как правило, изобра- жаются вместе с Солнцем). В композиции русской избы ко- ни, устремленные в небо, как бы уносят весь дом в кос- мические дали. Солнце присутствует здесь же в разных украшениях -- оно неотделимо от этого полета, более то- го -- это как бы модель солнечной колесницы, запряжен- ной деревянными навершными конями. Навершие крыши, на- зываемое охлупень (от слова "охлуп" -- "крыша", "кров- ля"), не обязательно делалась в виде коня. На русском Севере были также распространены охлупни-утицы. Утка, водружавшаяся при этом на конек, раскрывала еще более глубинные пласты народного миросозерцания: она символи- зировала ту самую Праматерь-утку, которая, по общему представлению многочисленных народов Евразии, сотворила землю и весь мир. Современное русское "конь" -- сокращенное от древ- нерусского "комонь". "Комони ржут за Сулою", -- навсег- да врезается в память фраза из "Слова о полку Игореве". Общеиндоевропейская линия развития этого понятия содер- жится в санскритском бrvan -- "конь". Корень этот сох- ранился в старорусских словах "орать" -- "пахать", "орало" -- "соха", "оратай" -- "пахарь". Солнечный ас- пект обнаруживается в собирательном имени древнегречес- ких Богинь -- Оры, они отвечают за смену времен года и заботятся о божественных колесницах. По Велесовой кни- ге, один из обожествленных прародителей древних руссов звался Ореем (Орем). (А.И.Асов -- известный интерпрета- тор "Книги Велеса" -- так и переводит это имя: Арий). Корень здесь, хотя и сродни санскритскому бrvan ("конь") и родственным ему древнерусским "оралу" и "оратаю", но непосредственно восходит, как, скажем, и имя древнегреческого героя Ореста к общеарийскому поня- тию arjб -- "благородный" (откуда и само понятие "арий", "ариец"). Наконец, вспомним, что один из санс- критских синонимов названия Солнца -- arkб. Эти понятия, как и образованные от него имена, несравненно более древнего происхождения, чем гнездо слов, связанных с понятием коня. Одомашнивание лошади современные историки относят к VII тысячелетию до новой эры, а первые документированные (в том числе и археоло- гические) факты существования культа коня у племен, на- селявших территорию нашей Родины, относятся к концу IV тысячелетия до новой эры. Времена же существования об- щего праязыка и последующей его дифференциации -- зна- чительно более ранние, не совпадающие с эпохой прируче- ния лошади.
Мать Сыра-Земля Архетипы космических животных, выступавшие опорны- ми точками народного мировоззрения и неисчерпаемыми ис- точниками духовных сил, пронизали в дальнейшем всю русскую литературу -- поэзию и прозу. Собирательный об- раз, объединивший в себе одновременно коня, птицу и русскую землю -- это "птица-тройка" из поэмы Н.В.Гоголя "Мертвые души". Русь -- устремленная в будущее, но не стремящаяся оторваться от своего прошлого "птица-трой- ка". Русь -- Мать-родина соединяется в представлении русского человека с Матерью Сырой Землей. Это -- следу- ющий и последний архетип народного миросозерцания, ухо- дящий своими корнями к самым истокам общечеловеческой культуры. Космос -- это не только далекие звезды, ослепи- тельное Солнце и таинственная Луна. Космос, точнее час- тичка его -- это и сама Земля, физически и космологи- чески неотделимая от всей Вселенной. Человек -- сын Ма- тери-Земли. Он неразрывно связан с ней тысячами невиди- мых нитей с момента рождения и до момента смерти. Но сын Земли -- значит, и сын Космоса, значит, он сам -- частичка этой Вселенной: Солнечной системы, Земли, Га- лактики. В философском плане такая проблема рассматри- вается в форме традиционного вопроса о единстве Макро- косма и Микрокосма. Однако интуитивно данный научный факт осознавался и на донаучном уровне. Мифологизиро- ванное мировоззрение сформировало образ Великой матери, которая в народном сознании сливается в конечном итоге с Матерью Сырой Землей. Бессознательное поклонение Матери-Земле и беспре- кословное ее приятие как Великого материнского первона- чала уходит корнями в доисторические времена, в ту по- ру, когда женщина была и прародительницей и вершитель- ницей судеб рода. Данная эпоха, растянувшаяся на тыся- челетия, нашла свое отражение в многочисленных изобра- жениях женщин, олицетворявших великое материнское нача- ло. Земля представлялась живым и жизнедарую- щим началом, поскольку она плодоносит так же, как пло- доносят животные или растения. Отсюда распространенные во многих древних (и не только в древних) культурах со- поставления плодоносящего поля и деторождающей женщины. А земледельческий труд отождествлялся с актом зарожде- ния жизни, где вспахивающее орудие труда -- от заост- ренного кола и мотыги до сохи и плуга -- постоянно сравнивался с мужским детородным органом -- фаллосом, без которого немыслимо никакое плодоношение земли. У народов, находящихся на низкой ступени развития, сохра- нилось немало древних обычаев, связанных с культом зем- ли: возложение только что родившегося ребенка на землю, обязательное погребение детей, вынос больных и умираю- щих на голую землю с целью возможного исцеления и др. Многие из этих обычаев глубоко и всесторонне проанали- зированы в классическом труде немецкого исследователя древней мифологии Альбрехта Дитериха (1866 -- 1908), который так и называется: "Мать Земля" (1905 г.). Одной из главных причин поклонения женщине как Ве- ликой богине явилось также и то, что именно с жен- щин-собирательниц плодов земли зачалось искусство зем- леделия, сохранение семян и выращивание растений. Все это вместе взятое и слилось в священное таинство, оли- цетворением коего явилась женщина-мать, роженица и ро- жаница -- рожающая детей и рождающая в эзотерическом союзе с землей урожай, обеспечивающая продолжение собс- твенного рода и сохраняющая преемственность в жизни растительного (а затем и животного) царства. Она -- са- ма царица в этом мире, она -- Богиня (Деметра, Кибела, Рожаница, Гея, Рея, Мать Сыра Земля). Земля -- мать всего сущего, считали эллинские мыс- лители: "все рождает земля и все берет она опять". Са- мые таинственные Элевсинские мистерии у афинян были связаны с культом Земли. Участники сакраментальных ак- тов спускались в подземный храм Матери-земли Деметры и тем самым превращались в ее детей, дабы подготовить в недрах подземной Богини к новому рождению после смерти из лона божественной матери. Что именно происходило в подземельях храма Деметры, известно лишь в общих чер- тах124: каждый участник Элевсинских мистерий был связан обетом молчания, нарушение которого было хуже смерти -- и потому никто не оставил никаких свидетельств. Элев- синские мистерии надолго аккумулировали и законсервиро- вали в символическо-закодированной форме древнейшую па- мять о мифическом прошлом эллинов, включая и гипербо- рейскую старину. Общеславянские и русские мифы о Земле-матери очень древнего происхождения -- они пронизывают все истори- ческие эпохи, различие между которыми весьма условно. Для русского человека земля, на которой он живет, -- самое святое на свете. Он зовет ее Матерью и привязан к ней всеми фибрами своей души, каждой частичкой своего тела. Никому не хочется расставаться с ней, а если вдруг и случится час разлуки, все помыслы и устремления направлены к тому, чтобы как можно скорей вернуться на- зад. Русский народ, Родина, родная земля -- понятия не- разделимые. Полнокровным содержанием, впитавшим всю любовь на- рода к родной земле, русское мировоззрение наполнилось, пройдя через множество этапов развития, и приобрело полновесное звучание с возникновением земледелия, когда начала доминировать идеология крестьянина-землепашца, а богатство России и ее народа стало напрямую зависеть от земельных просторов Руси и земли, как главного мерила богатства -- материального и духовного. Выразителем и олицетворением этой крестьянской идеологии стал былин- ный богатырь Микула Селянинович, чья сила в прямом смысле дарована самой землей и чья идеология целиком и полностью опирается на земную силу Руси. Первый русский оратай -- любимый сын Матери Сырой Земли и русского крестьянства. В почесть ему, милости- вому кормильцу и поильцу, справлялись коллективные пиры -- столованья на братчинах -- микулищинах, пелись гром- кие микульские песни в честь наступающего дня именин Матери Сырой Земли: Микула-свет, с милостью Приходи к нам, с радостью, С великою благостью... Мать Сыра Земля добра, Уроди нам хлеба, Лошадушкам овсеца, Коровушкам травки!.. В древней обрядовой песне этой закодированы сразу три космических символа русских крестьян -- Корова, Ло- шадь (Конь) и Мать Сыра Земля, объединенные общим сим- волом, к тому же выразителем Света, Микулой Селянинови- чем. В литературе отмечено, что традиционный языческий праздник в честь оратая Микулы Селяниновича впоследс- твии перевели на христианского святого, Николая Чудот- ворца. Оттого-то на Руси так Николу милостивого и почи- тают. Весенний праздник в честь Святого Николы (Миколы) был специально приурочен к празднику Матери Сырой Зем- ли, что любит "Миколу и его род". Вот почему на Руси сходятся два народных праздника: первый -- "Микула с кормом" (Никола-великий) 9 мая по старому стилю; другой -- "именины Матери Сырой Земли" 10 мая125. Микула Селянинович -- носитель тяги земной, то есть силы Матери Земли. В сборнике П.Н.Рыбникова приве- ден прозаический пересказ былины о Святогоре и Микуле. Это удивительное и драгоценное свидетельство о древней- ших космомифических воззрениях наших предков. В этой былине Святогор пытается догнать на широком пути-дороге прохожего и никак не может. И тогда проговорил богатырь таковы слова: -- Ай же ты, прохожий человек, приостановись не то множечко, не могу тебя догнать на добром поле. Приостановился прохожий, снимал с плеч сумочку и кладывал сумочку на сыру землю. Говорит Святогор-бога- тырь: -- Что у тебя в сумочке? -- А вот подыми с земли, так увидишь. Сошел Святогор с добра коня, захватил сумочку ру- кою, -- не мог и пошевелить; стал здымать обеими рука- ми, только дух под сумочку мог подпустить, а сам по ко- лена в землю угряз. Говорит богатырь таковы слова: -- Что это у тебя в сумочке накладено? Силы мне не занимать стать, а я и здынуть сумочку не могу. -- В сумочке у меня тяга земная. -- Да кто ж ты есть и как тебя именем зовут, зве- личают как по изотчины? -- Я есть Микулушка Селянинович. Микула -- носитель тяги земной в прямом смысле: он несет Силу Матери сырой земли в сумочке за плечами, легко обгоняя самого могучего старорусского богатыря Святогора. Тяга земная, заключенная в котомке, легко прикасается к своему источнику, питаясь необъятной си- лой Матери Земли, чтобы затем вновь вернуться на плечи Микулы, и передается сполна крестьянскому богатырю. Но точно таким же в античной мифологии был великан Антей, сын Посейдона и Геи, который черпал свою нечеловеческую силу, прикасаясь к Матери-Земле. Несомненен и общий ин- доевропейский источник происхождения двух казалось бы совершенно несходных образов. Функциональное сходство тем не менее практически абсолютное: оба героя черпают свою необъятную силу у одной и той же матери -- Геи-Земли. Конец вот только у героев разный: Антея за- душил Геракл, оторвав его от Земли и лишив тем самым силы, а равному по силе Микуле не нашлось ни среди лю- дей, ни среди богатырей, ни среди Богов. Мать Сыра Земля всегда выступала ядром русской идеологии. Достаточно сопоставить два периода -- очень далекий, связанный с предысторией Руси, и недавний, когда древние образы по-новому переосмыслялись русскими мыслителями. Древний миф о Земле и Солнце сохранили для нас русские раскольники, скрывшиеся от преследования в заволжских лесах. Нижегородские легенды вдохновили А.Н.Островского на создание сказки о Снегурочке, погуб- ленной Солнцем-Ярилой. Более древний миф о браке Земли и Солнца донес роман П.И.Мельникова-Печерского "В ле- сах", где воспроизведен заветный текст древнерусских космогонических воззрений, передававшихся из поколения в поколение126. "Вот сказание наших праотцов о том, как бог Ярила возлюбил Мать Сыру Землю и как она народила всех земно- родных. Лежала Мать Сыра Земля во мраке и стуже. Мертва была -- ни света, ни тепла, ни звуков, никакого движе- ния. И сказал вечно юный, вечно радостный светлый Яр: "Взглянем сквозь тьму кромешную на Мать Сыру Землю, хо- роша ль, пригожа ль она, придется ли по мысли нам?". И пламень взора светлого Яра в одно мгновение про- низал неизмеримые слои мрака, что лежали под спавшей землею. И где Ярилин взор прорезал тьму, там воссияло Солнце Красное. И полились через солнце жаркие волны лучезарного Ярилина света. Мать Сыра Земля от сна пробуждалася и в юной красе как невеста на брачном ложе раскинулась... Жарко пила она золотые лучи живоносного света, и от то- го света палящая жизнь и томящая нега разлились по нед- рам ее. Несутся в солнечных лучах сладкие речи бога любви, вечно юного бога Ярилы: "Ох, ты гой еси, Мать Сыра Зем- ля! Полюби меня, Бога светлого, за любовь за твою я ук- рашу тебя синими морями, желтыми песками, зеленой мура- вой, цветами алыми, лазоревыми, народишь от меня милых детушек число несметное...". Любы Земле Ярилины речи, возлюбила она бога свет- лого и от жарких его поцелуев разукрасилась злаками, цветами, темными летами, синими морями, голубыми река- ми, серебристыми озерами. Пила она жаркие поцелуи Яри- лины, и из недр ее вылетали поднебесные птицы, из вер- тепов выбегали лесные и полевые звери, в реках и морях заплавали рыбы, в воздухе затолклись мелкие мушки да мошки... И все жило, все любило и все пело хвалебные песни: отцу-Яриле, матери -- Сырой Земле. И вновь из Красного Солнца любовные речи Ярилы не- сутся: "Ох, ты гой еси, Мать Сыра Земля! Разукрасил я тебя красотою, народила ты милых детушек число несмет- ное, полюби меня пуще прежнего, народишь от меня детище любимое".