В лесу, подчиненном хозяйству, не может происходить в полной мере естественный отбор. Лесоводы не могут, опять-таки, в полной мере вести искусственную селекцию, как агрономы. И растения останутся всегда дикими, неодомашненными, и только в параллель выращиваемым с известной суммой ухода продуктам сельского хозяйства можно поставить ту или иную форму культурного леса. Если сельский хозяин перестанет заботиться о своих овощах, то они или вернутся к формам диких сородичей или совсем вымрут; то же самое произойдет и с культурным лесом: или он совсем исчезнет о лица земли, если состав его абсолютно не отвечает лесным условиям, или он переродится в форму девственного дикого леса, несколько иного состава, иной конструкции и т. д. [1 В своем труде «О лесоводственных устоях» (издание посмертное, 1922 г.) Г. Ф. Морозов одним из первых лесоводов выдвинул идею развития селекции в лесоводстве, что уточняет сказанное по этому поводу в «Учении о лесе». Ред.]
Я думаю, что изменение форм лесной растительности, отражаясь на жизни леса, на жизни окрестностей и т. д., влияет на человека еще иным путем: измененная природа должна изменить «эстетический» вкус, бессознательно и невольно человек-художник черпал из леса не только настроение, но набросы тех форм, которые потом отражались в архитектуре, в орнаментике и т. д.
Сказанного, полагаю, достаточно, чтобы оправдать то движение, глубоко симпатичное, которое недавно у нас народилось, именно – движение в пользу необходимости сохранения памятников природы.
Теперь перейдем к небольшому дополнению по отношению к сказанному ранее. Благодаря вмешательству человека в жизнь леса мы должны прежде всего различать насаждения вторичные по своему составу от первичных, или основные и временные типы насаждений [1 Разделение типов лесов на первичные и вторичные, или временные и основные, или, как теперь после Морозова, делается, на производные и коренные, носит условный характер. Ред.]. Временный тип имеет тенденцию возвратиться к своему основному. Многие находят, что термин «временный тип» неудачный, так как с типом насаждения соединяется представление об устойчивости сообщества, а со словом «временный» это представление подрывается. Мне, однако, не представляется этот термин неудачным, потому что состав насаждения временного типа вполне отвечает условиям местопроизрастания, и все дело лишь в том, что вместо более долговечных в данных условиях пород господство переходит, притом временно, к породам только менее долговечным, например к березе и осине вместо ели, дуба или сосны и т. п. Кроме временного состава, вмешательство человека порождает еще другие явления в жизни, структуре, форме и состоянии лесных сообществ, именно: одновозрастность вместо разновозрастного характера естественных лесов, уменьшение числа ярусов, уничтожение подлеска, смену семенных насаждений порослевыми, ухудшение роста или иногда улучшение (например, появление березы на заброшенной пашне или сосны на осушенном торфянике).
В ботанической географии встречаются термины, применяемые к растительным сообществам, а в частности и к лесным сообществам, которые нельзя обойти молчанием, как, например, термин Schlussformation, или заключительная формация. Если бы он применялся как синоним первичных лесов по сравнению со вторичными, против этого нельзя было бы ничего возразить, но под ним разумеются некоторые из первичных лесов, к которым другие лесные сообщества как бы стремятся; по этому учению выходит, что некоторые первичные лесные сообщества, будучи более или менее устойчивы, тем не менее имеют тенденцию превратиться в тот или иной вид заключительной формации. К последнего вида сообществам как бы неустойчивой формы относят, например, мшистые еловые леса (Piceetum hilocomiosum) и т. п.
Не входя пока в конкретное рассмотрение вопроса, я хочу только отметить, что с принципиальной точки зрения это учение в корне неприемлемо. Нет никакого сомнения в том, что всякому лесному сообществу, как и всякому живому существу, свойственна тенденция к развитию; все движется в природе, ничто не находится в» покое, – и вдруг какие-то заключительные формации, какие-то препоны для основного закона жизни – закона развития. Учение о типах насаждений, как подчеркивающее устойчивость насаждений, не находится, однако, в противоречии с законом развития, как не находится с этим законом в противоречии понятие вида. Виды – более или менее постоянные, таксономические единицы, однако они изменчивы, если рассматривать их в большие промежутки времени; то же самое и наши типы насаждения – наши виды, они обладают большой инерцией, большой устойчивостью, но все же в течение громадного промежутка времени и они изменчивы, как тому учит нас история развития растительности и так называемые вековые смены: смена степей дубравами, смена дубрав ельниками и т. п. Но помимо этого принципиального воззрения, с учением о заключительных формациях нельзя согласиться еще и потому, что у нас в этой области, в области динамики леса, еще очень мало хорошо изученных конкретных фактов, а затем и потому, что многие нарушения в составе сообщества были произведены вмешательством человека, и нет ничего мудреного в том, что, когда их оставили в покое, они проявили тенденцию возвратиться к своим исходным началам, которые и были приняты для заключительной формации.
Подведя итог всему сказанному по поводу влияния человека на формы и жизнь леса, мы можем для большей ясности все эти многообразные влияния, прямые и косвенные, сгруппировать в следующие отделы:
1. Влияние человека на морфологию лесных насаждений, – стало быть, на состав, форму, густоту, возрастную структуру, на форму стволов и т. д. Изменение состава может происходить под влиянием истребления какой-либо породы, введения новых иноземных пород, или акклиматизации чуждых данной местности рас, или под влиянием смены пород и т. д. Форма насаждений может меняться под влиянием уничтожения подлеска, пастьбы скота, введения подлеска и т. д. Густота и структура возрастная меняется под влиянием рубок, замены естественного возобновления культурами и т. д.
2. Влияние человека на динамические процессы в лесу: изменение, влекущее улучшения или ухудшения роста, изменение во времени состава под влиянием смены пород, усиление под влиянием рубок быстроты изреживания, уменьшение интенсивности борьбы за существование, изменение интенсивности и направления естественного отбора в лесных сообществах.
3. Создание порослевых насаждений и, стало быть, изменение лесоводственных свойств семенных насаждений.
4. Изменение условий роста и жизни леса, что влечет за собой, в связи с третьим пунктом, уменьшение здоровья, долговечности и устойчивости лесных сообществ. Изменение условий роста и жизни леса может происходить под влиянием осушки, под влиянием выкачивания воды рудниками, водокачками и т. п.; под влиянием выделяющихся из фабричных труб газов могут повреждаться листовые органы; по соседству с лесопилками и другими складами древесины усиливается вредная деятельность некоторых насекомых, например лесного садовника; сбор подстилки также может влиять на разные стороны жизни леса.
5. Прямое уничтожение леса, уменьшение процента лесистости и уменьшение мощности лесных массивов.
6. В связи со сказанным, а также со всеми предыдущими пунктами, изменяется под влиянием человека и влияние леса на его окрестности, – могут усиливаться водополья, может страдать режим рек, может сильно измениться лик земли (оврагообразования, оползни, летучие пески и т. п.); с уничтожением лесов уничтожаются как бы океаны суши, что может повлечь за собой большую сухость воздуха в окрестностях.
7. Человек своим хозяйственным и нехозяйственным вмешательством в жизнь леса изменяет подвижное равновесие стихии, в результате чего появляются категории полезных и вредных животных, полезных и вредных растений, что в конце концов ведет к ослаблению устойчивости леса и т. д.
8. Изменения, вносимые человеком в жизнь леса, представляют собой богатейший биографический и биосоциальный эксперимент, который может быть и уже отчасти использован в научных целях, но под влиянием которого формулировались часто некоторые научные умозаключения, не вполне верно отражающие истинное положение вещей. Многие моменты в жизни леса в скрытом виде включают в себя влияние человека, между тем как при выводе этих умозаключений на указанный фактор не было обращено внимания.
9. Все указанные выше многообразные влияния могут по периферии лесных областей вдоль границ леса со степью или тундрой вносить такие изменения, под влиянием которых искусственно в известных пределах может измениться граница лесной области: по границе с тундрой под влиянием уничтожения леса легко может происходить заболачивание и, как следствие этого, надвигание тундры на лес, по границе степной области та же причина легко может вызвать появление вторичных степей.
10. Под влиянием изменения лесного ландшафта может меняться и эстетический вкус человека.
В дополнение необходимо сказать, что последствия вмешательства человека в жизнь леса сами находятся в зависимости от географических условий, т. е. их влияние будет неодинаково в зависимости от той географической обстановки, в какой мы будем рассматривать одно и то же действие человека. Наконец, последнее замечание: мы должны различать вмешательство человека, как факт и как проблему должного, но эта в высокой степени интересная и важная задача – дело ближайшего курса, т. е. лесоводства. Лесоводство принадлежит к учениям об искусстве или к наукам о культуре, и в качестве таковой дисциплины оно должно отправляться как от фактических данных, представляемых жизнью леса, так из определенных идеалов, без которых нельзя ни использовать законы жизни леса, ни наметить пути и средства к творческой работе, стремящейся регулировать жизнь леса в целях удовлетворения запросов человека, но без ослабления биологической или жизненной устойчивости лесных сообществ. [1 При установлении лесоводственных мероприятий природные данные должны учитываться, но они не являются определяющими; профиль этих мероприятий определяется нашими задачами, нашей экономикой. Ред.]
КРАТКИЙ ОЧЕРК УЧЕНИЯ О ТИПАХ НАСАЖДЕНИИ
Классификационная проблема в лесоведении
С самого возникновения научного лесоводства насаждения, или лесные сообщества, составляют объект и лесного хозяйства, и лесной науки. А раз так, и раз насаждения, образующие леса, отличаются большим разнообразием, то, естественно, должны были возникнуть попытки систематизировать большое разнообразие форм лесных сообществ. Мы все знаем, что в действительности систематика насаждений возникла одновременно с появлением научного лесоводства.
Любая лесоустроительная инструкция и любой курс лесоводства служат тому доказательством.
В лесоводственных сочинениях с этой точки зрения необходимо обратить внимание на частные отделы, в коих излагаются лесоводственные правила дли насаждений различных видов, форм и т. п. На чем оснюваны, однако, встречающиеся в подобных сочинениях классификации насаждений? Прежде и больше всего на составе и господстве пород, затем на происхождении насаждений от того или иного способа рубки: насаждения смешанные, порослевые, насаждения выборочных, семенолесосеч-ных и сплошнолесосечных рубок и т. д.
Гайер различал три формы насаждений (разумея под ними не морфологическую сложность, а способ происхождения): 1) высокоствольные, или семенные; 2) низкоствольные, или порослевые; 3) среднего леса, т. е. порослево-семенные, причем воспользовался существенным делением лесного хозяйства на высокоствольное, низкоствольное и среднее. Высокоствольные насаждения он делит дальше, в зависимости от способа возобновления, которому они обязаны своим происхождением, на: а) одновозрастныеиб) разновозрастные (здесь различие в возрасте отдельных деревьев превосходит 20 лет, или класс возраста), расчленяя затем одновюзрастные насаждения – на происшедшие от сплошнолесосечиой системы, от семеннолесосечных рубок и от узколесосечной системы (Saum-schlagform), а разновозрастные – на происшедшие от выборочно-лесосечной системы рубок и от выборочных рубок. К этим основным формам Гайер прибавляет еще две дополнительные: а) насаждения с почвозащитным подлеском, который в Германии вводится обыкновенно искусственно, и б) насаждения с резервными деревьями, оставляемыми на второй оборот. Далее различаются отдельные виды насаждений: чистые и смешанные с различными комбинациями пород.
Проф. Турский группировал свои главнейшие типы насаждений так:
Однако, в сущности, подобная классификация, будучи основана на признаках, характеризующих насаждения, а не условия местоположения, обнимает собою лишь формы насаждений, различение же по ним видов насаждений отличается искусственностью. Бергер, справедливо признавая искусственную классификацию насаждений по составу или по сходству пород, сравнивает ее со столь же искусственной линнеевской классификацией растений по числу тычинок. Естественная классификация насаждений должна быть основана на типах насаждений, соответственно чему и учение о типах насаждений должно составлять научную основу лесоводства. Последнее, имея объектом насаждение, с самого возникновения под влиянием потребностей практики занялось изучением социальной жизни деревьев. В ботанической науке в ту пору еще не существовало отрасли знания, специально посвященной учению о растительных сообществах, благодаря чему лесоводство в этом направлении должно было развиваться совершенно самостоятельно. Постепенно вырабатывались научные основы лесоводства как искусства возобновления и воспитания леса, и ныне лесоводство может быть разделено на две главные части: во-первых, учение о лесе как научная основа лесоводственного искусства и, во-вторых, учение о возобновлении и воспитании леса. Первая часть распадается на три отдела: 1) учение о древесных породах как лесообразователях, или о лесоводственных свойствах пород, 2) учение о насаждении, или лесоводственная характеристика насаждений вообще и насаждений различных пород, чистых и смешанных, в частности, и 3) учение о типах лесонасаждений, причем в третьем из этих отделов следует различать общую часть, посвященную выяснению понятия о типах вообще, и частный отдел, дающий лесоводственную характеристику по областям роста. Вторая часть распадается на два отдела: а) общий, знакомящий с методами возобновления и ухода за лесом вообще, и б) частный, посвященный описанию способов возобновления и ухода за лесом в различных типах насаждений, а также специальным культурам.
Только принимая во внимание типы насаждений, можно удовлетворительно решить старинный спор в лесоводстве о том, имеет ли лесоводство и может ли иметь общие положения. Как известно, в противовес гартиговской школе с ее рецептами или общими правилами (Generalregeln) Пфейль, отмечая крайнюю относительность всех лесоводственных правил и отвергая всякую возможность каких-либо общих положений в лесоводстве, утверждал, что в лесоводстве есть только одно общее положение, именно: что в лесоводстве нет и быть не может общих положений. Однако такая формулировка неправильна: рецептов, научно обоснованных, в лесоводстве быть не может, но общие положения есть, и они мыслимы вообще постольку, поскольку будут приняты во внимание типы насаждений. Понятие типов насаждений дает очень много для теории лесоводства, ставя ей задачей изучение типов насаждений по областям роста, т. е. описание их внешних признаков и внутренних лесоводственных свойств. Ныне типы насаждений почти совсем еще не изучены, а намечены и описаны лишь для некоторых местностей СССР, но, как существуют в мае планы лесонасаждений для лесных дач, так рано или поздно должен быть составлен план и по лесонасаждению всей страны; систематическое изучение их должен взять на себя центральный орган лесного опытного дела с сетью местных лесных опытных станций или опытных лесничеств, для которых типы насаждений должны служить основой всех исследований и опытов, долженствующих начинаться с почвенно-геологических исследований, с составления почвенной карты.
При классификации насаждений необходимо принять во внимание все лесообразователи. Это повлечет за собой необходимость различать классификационные группы различных порядков и прежде всего лесоводственные зоны, как единицы, находящиеся в преимущественной зависимости от климатических условий.
Лесоводство, чтобы работать плодотворно в этом направлении, должно прежде всего использовать весь научный ботанико-географический материал. Необходимо заметить, однако, что наряду с работами ботанико-географов, имевших целью расчленение растительности на области, зоны и т. д., в лесоводстве имеются и самостоятельные попытки в том же роде, из коих самые крупные и
самые чреватые последствиями принадлежат талантливейшим русским лесоводам. Если учение о лесоводственных зонах близко подходит к работам ботанико-географов о расчленении растительности на пояса, зоны и т. д., то, с другой стороны, и учение о типах насаждений, имеющее в лесоводстве свои собственные корни и возникшее в лесоводстве совершенно самостоятельно, во многих отношениях совпадает с формационным учением, которое развивалось, а в последнее время особенно пышно цветет, в ботанической географии. Этот ботанико-географический элемент всегда жил в лесоводстве, так как лесоводство в своих научных основах есть не что иное, как одна из отраслей ботанической географии.
Во всех отраслях сельского хозяйства приобретает право гражданства принцип порайонного хозяйства, чему должно следовать, конечно, и лесоводство. Первый шаг к этому сделан, с одной стороны, работами русских ботаников-географов, с другой стороны, учением о типах насаждений, постепенно создаваемым целым рядом русских лесоводов.
С введением в лесоводство понятия типа насаждения введен тем самым в истинном смысле слова географический элемент. В распределении разнообразных насаждений в пределах какой-либо страны, как ни пестра картина лесного покрова, есть и должна быть известная закономерность, которая и может быть вскрыта, если принять во Внимание влияние всех лесообразователей.
Среди этой пестроты и видимой случайности, как и во всех других проявлениях жизни, могут и должны быть схвачены типичные черты. Это стремление подметить в интересующих лесовода объектах природы типичность всегда существовало в лесоводстве, только выражалось иначе. И генеральные правила Гартига были тоже данью закономерному стремлению всех людей подметить типичные черты в изучаемых ими явлениях и систематизировать Их на основании типичных черт. И вовсе не стремление к некоторой схематизации природы со стороны Гартига вызвало реакцию Пфейля, а неправильно избранные основания для классификации, придавшие общим положениям характер рецептов.
Искание типичности законно, но типологическое изучение леса должно быть основано не на одном признаке, а на совокупности целого ряда их, действительно обусловливающих существенные лесоводственные свойства насаждений.
Распределение насаждений в пространстве по лику земли закономерно. Типичные черты должны быть приурочены к определенному климату, рельефу, геологическим условиям, почве и грунту; и вот в такой-то локализации лесоводственных объектов насаждения и должны лежать задачи географического элемента в лесоводстве.
Многие суждения в вышеприведенных главах пододвинули нас к пониманию роли географической среды как фактора лесообразования, к пониманию той глубокой, интимной связи, какая существует между средой и строем социальной жизни различных растительных группировок, к пониманию того, что жизнь и формы леса нельзя понять, если миновать занятую лесом среду. Лес и его территория должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум, или ландшафт. Не только, конечно, лес без территории немыслим в чисто внешнем смысле этого слова, но действительно, не зная свойств территории, совершенно немыслимо хоть сколько-нибудь понять причины того или иного состава леса, многоликих его морфологических особенностей и образа жизни.
Необходим синтез. Необходимо уменье сразу смотреть и на лес, и на занятую им среду; такое обобщение давно уже живет в вековой мудрости народа, крылатыми словами отметившего совокупность и территории, и его лесного населения, степень их соответствия друг другу в таких терминах, как рамень, сурамень, суборь, согра и т. д.
В науке много терминов заимствовано у народа. Откуда такие термины, как подзол, чернозем, глей, злостный солонец, как не от народа?
Дело науки – проанализировать, точнее, выделить ту совокупность условий, которая создает рамень, суборь и т. д., и т. д.
В народных воззрениях, в народных приметах и в народных названиях нельзя не видеть отражения той стихии, в которой он живет, которую он чувствует в более полной мере, чем городские слои населения.
Отсюда наши лесоводы севера впервые применили к классификации и к характеристике лесов так называемый типологический признак, т. е. положили в основание различение лесов не только по составу, как это обыкновенно делается, но и по условиям местопроизрастания, в частности по грунтовым признакам и по местоположению.
Одно различение лесов или их частей – насаждений – по составу или по господству породы недостаточно, так как большинство пород могут произрастать при различных условиях, давая в сочетании друг с другом насаждения разных качеств.
Всем хорошо известно, что и сосняки, и ельники, в зависимости от условий роста, бывают чрезвычайно различны. Но помимо этого есть еще и другая причина, в силу которой признак господства породы один, без указаний на условия местопроизрастания, не может дать ясного представления о качествах того или иного леса. Именно под влиянием вмешательства, иногда же под влиянием случайных причин стихийного характера (пожара от молнии), лесообразующая порода является лишь временной гостьей, под защитой которой и в борьбе с которой потом вновь впрягаются в состав леса раньше населявшие данное место породы. Березовые леса, например, образуются после палов, после сплошных рубок и т. п. как на бывших ельниках, так иногда и взамен сосновых лесов. Такие березняки или в некоторых случаях осинники, объединенные в одну группу по признаку состава или господства породы, могут, однако, между собою существенно различаться по другим признакам: по росту, долговечности, качеству древесины, устойчивости и т. д., – в зависимости от того, возникли ли они на еловых, или сосновых, или на промежуточных почвах.
Следовательно, одно указание на то, что перед нами березняк или осинник, еще мало говорит как о возможных свойствах данного леса, так и о его происхождении и его будущем; и если есть среди таких лиственных пород подрост исчезнувшей породы, или отдельные представители былого населения, или какие-нибудь остатки их вроде пней, то легко сделать заключение о том, взамен какой породы появились лиственные породы; но когда таких признаков нет или когда они недостаточны, остается одно – обратить внимание на положение и почвенно-грунтовые условия данного участка. Если в подобных условиях обычно произрастают ельники, или сосняки, или смешанные сосново-еловые леса, если притом эти условия таковы, какие встречаются в раменях или в сограх, в борах или суборях, и т. п., то мы тогда составим себе ясный отчет в степени относительного соответствия наличного состава леса условиям местопроизрастания, а также степени производительности данного участка. Такие временного характера насаждения получили название временных типов насаждения, в отличие от основных типов, когда состав леса не нарушен в сторону преобладания хотя и отвечающих условиям места, но менее долговечных пород.
Первичные и вторичные леса ботаника как раз соответствуют основным и временным типам в лесоводстве.
Если указания на состав леса еще недостаточно для надлежащей характеристики лесного сообщества, то, быть может, есть другие признаки в самом лесу, а не вне его, которые могли бы служить в качестве руководящих принципов при классификации форм леса. Такими признаками многие склонны считать указания на характер покрова леса и на так называемый бонитет, о котором речь будет впереди. Что же касается покрова, то им пользуются, например, в таком роде: сосновые насаждения на бедных и сухих песчаных почвах, покрытых бедным оленьим лишаем, именуются беломошниками, при разрастании вереска – вересковыми борами, кукушкина льна – долгомошниками, при господстве гипсовых мхов – мшистыми борами и т. п. Само собою разумеется, что не все равно, из каких растений состоит покров данного леса, ибо он, характеризуя условия местопроизрастания в своем составе и характере, отражает также и состояние насаждения, его густоту например, с одной стороны, и разные привходящие условия со стороны вмешательства человека – с другой; пожар, сплошная рубка, пастьба скота, в некоторых случаях сенокошение, могут сильно изменить состав покрова, не изменяя основных условий роста леса; далее, в каком-нибудь густом молодняке, на бедной, сухой почве может и не быть ягеля не потому, чтобы почва не отвечала его требованиям, но потому, что временно, до наступления изреживания, она слишком затенена для этого светолюбивого растения. С другой стороны, ягель может появиться на почве, вообще ему не свойственной, например на богатых супесях примерно после пожара; это такое же временное явление, как и береза или иногда сосна после ели. Покров – чрезвычайно чувствительный показатель всех условий данного места и в особенности состояния леса; он для характеристики лесного сообщества необходим, но в отношении его часто необходимы такие же поправки и дополнения, какие мы делаем при характеристике состава.
Наглядной иллюстрацией совокупного влияния всех условий роста данного места является средняя высота насаждения в определенном возрасте. Это есть, так сказать, алгебраическая сумма, или равнодействующая всех разнородных влияний, связанных с положением данного места.
Исследования роста лесов дают право наметить то или иное число ступеней высоты, или классов, бонитета, так что любой участок при наличности соответственных таблиц может быть отнесен к тому или другому бонитету. Такое указание очень важно, давая представление как о производительности данного участка, так отчасти и об условиях высокой, средней или низкой производительности, но, к сожалению, как сейчас увидим, настолько «отчасти», что без указания на самые условия местопроизрастания не будет ясной причина высокого или низкого бонитета. Низкий бонитет может проистекать одинаково и от избытка влаги и от ее недостатка, от бедности почвы или, наоборот, от избытка каких-нибудь солей, от близости неблагоприятных свойств грунта и т. п. У нас так называемый голодающий дуб на песках и супесях дает насаждение того же бонитета, как и на солонцах и «а солонцеватых почвах.
Сосна на заболоченных почвах близка по своему росту к сосновым насаждениям на сухих почвах, между тем как в отношении всех остальных условий жизни леса как вышеупомянутые дубовые сообщества, так и только что названные сосновые, представляют собою образования весьма неоднокачественные. При расчленении по бонитетам в одну и ту же категорию попадают насаждения в биологическом и хозяйственном отношении неоднородные; если они и характеризуются одинаковым ходом роста, то не всегда обнаружат нам одинаковые качества древесины, одинаковую возобновляемость, а также способность отзываться на те или иные мелиорации. Сосна на заболоченной почве во многих случаях легко может быть улучшена в своем росте путем осушки, но производительность сосны на сухих или (бедных почвах не может быть сильно увеличена, при нынешнем, по крайней мере, состоянии техники. Дуб на песках в качестве основной породы, давая малопроизводительные участки, представляет собою незаконное детище неосмотрительного отношения хозяина к условиям произрастания, – здесь место сосне, могущей превосходно использовать производительные силы песков, и дуб желателен только как примесь, как подлесок; дуб же на солонцах, будучи столь же малопроизводительным, представляет собою явление желательное, так как нет у нас другой породы, которая в подобных условиях была бы столь же устойчива и относительно жизнеспособна. Из всего сказанного ясно, что и бонитет, давая полезные указания, бессилен разъяснить многое из дополнительных справок относительно самых условий местопроизрастания.
Итак, при описании насаждений указания только на состав леса, на покров, на среднюю высоту не делают описания исчерпывающим, так как в этом случае недостает прочих имеющихся признаков в самом лесу или во взаимных отношениях пород друг к другу, которыми можно было бы пользоваться, как главными разделительными моментами при классификации насаждений. Безусловно необходимы при описании леса указания на состав, форму насаждения, простую или сложную, на возраст, густоту древостоя или степень сомкнутости крен, на бонитет и покров, а затем на наличность или отсутствие подроста и т. п. Но ни один из перечисленных моментов не определяет сразу родового и видового понятия; для этого неизбежно указание на самые условия местопроизрастания. Но такое, хотя бы и краткое определение, как, например, «еловые насаждения на хорошо дренированных подзолистых суглинках», или «ель на слегка заболоченном подзолисто-глеевом грунте», все же несколько длинно и потому-то народные названия, которые в одном или двух словах соединяют в себе основные признаки состава леса и среды, являя собою синтез как со стороны насаждения, так и территории, будучи притом кратки, выразительны, имеют все права на существование. Под раменью, в отличие от согры, мы разумеем такие места, где нет избыточного увлажнения, где хорош дренаж, где развивается поэтому один лишь подзолистый процесс и нет глеевого горизонта, вместе с тем воды грунтовые удалены на такую глубину, что корни ими не пользуются; субстрат глинистый или суглинистый, с хорошо очерченными горизонтами, гумусовым, подзолистым, ортштейновым и материнской породы, с подстилкой обычно типа кислого, не в резкой, однако, форме. Такие места, обыкновенно, несут еловые насаждения разных бонитетов, в зависимости от степени дренажа, с очень незначительным участием сосны и лиственных пород и т. д.
Самые условия местопроизрастания распределены в природе вовсе не капризно, а закономерно; обычно в любой местности при изучении лика земли удается подметить ту или иную закономерность в чертах строения, схватить определенную схему изменений в пространстве в зависимости от приближения к водоразделу или к речной системе. Сложный почвообразовательный процесс протекает под властью определенного климата строго закономерно во всех своих особенностях и частях. Климат, точно в зеркале, находит свое отражение в характере почвообразовательного процесса, который обусловливается еще местным рельефом и составом материнской породы. В связи со всеми этими условиями находится и группировка растений и лесных пород, в частности их взаимные отношения друг к другу, и т. д. Лес, подобно рельефу, увеличивает поверхность, на которой может развиваться жизнь, и делает ее более разнообразной в разных своих частях, видоизменяюще влияя на занятую им среду. Многим формам леса свойственна определенная фауна, в зависимости от которой протекают многие явления жизни лесного ландшафта. Лес в наших представлениях поэтому вырастает в понятие очень широкое, биогеографического характера. Это целое общежитие не только растительных, но и животных форм, существующее под властью внешней географической среды и в связи с нею. Такое целостное представление о лесе создает необходимость изучать самый лес как таковой, так и разные стороны его жизни в связи с условиями, их порождающими.
Из числа этих условий в категорию главных лесообразующих факторов, как мы уже рассматривали выше, надо поставить: 1) биологические свойства пород, 2) факторы внешней среды, 3) самый лес или его внутреннюю среду, которая, раз будучи создана, сама уже влияет дальше как дальнейший фактор в жизни и метаморфозах леса, и, наконец, 4) вмешательство человека. Но внутренняя среда леса хотя отличается некоторой самобытностью, все же, в конечном счете, есть продукт географической среды; если последняя не отвечает потребностям тех пород, которые в данном месте слагают эту внутреннюю среду, то и породы эти, и лес, ими образуемый, не будут долговечны и устойчивы в борьбе с другими сообществами. Внутренняя среда, производя определенные воздействия на внешнюю среду, будет иметь реальное значение лишь постольку, поскольку допускают ее существование внешние условия, и притом в мере соответствия внешней среды биологии лесообразующих пород. Таким образом, в конечном счете мы имеем дело с двумя основными факторами лесообразования, каждый из которых есть самостоятельный, не сводимый на другой. Это – жизненные свойства пород и внешняя среда.
Но вместе с тем нельзя не отметить, что не организмы создают географическую среду, хотя пусть и влияют видоизменяющим образом на нее, но, наоборот, среда создает при участии социальных факторов борьбы и отбора определенные типы организмов. Среда, вызывая определенный состав леса, управляет затем взаимными отношениями составляющих лес организмов, и эта географическая обусловленность всех явлений, представляемых лесом, так существенно важна, что ни в лесоведении, ни в лесоводстве нельзя и шага сделать, не принимая во внимание географического элемента.
Если посмотреть на лес с точки зрения практической, т. е. со стороны интереса к характеру производительности леса, мы опять-таки не должны забывать, что имеем дело с двумя основными факторами: насаждениями собственно и условиями, в которых они живут, – с организмами и средою; производительность первых находится s зависимости от второй; более коренное или первичное значение имеет фактор среды: в большей от него зависимости, чем обратно, находится другой самостоятельный фактор – организмы, и в частности древесные породы, взаимодействие которых и создает под властью земли тот или иной тип леса, равным образом вызывая к жизни и его части – типы насаждений. Если таково значение географической среды, то совершенно ясно, что никакая классификация таких объектов, как лес, не может миновать указания на характер местопроизрастания, притом не в виде косвенных выражений, например, в отметке средней высоты дерев, а нуждается в придержке к прямым указаниям на природу условий местопроизрастания.
Будь лик земли хаотичен, не будь в его строении закономерности, нельзя было бы, конечно, думать, что положение в основу различения лесов условий местопроизрастания даст когда-нибудь ясные и полезные результаты. Ню в действительности дело обстоит иначе, – химизм, физические свойства, гидрологические особенности, тепловой режим, качества гумуса в наших почвогрунтах находятся во взаимной закономерной связи, а также и в связи с климатом и с морфологическими особенностями данного лика земли. Как лес может быть расчленяем на насаждения, так и все местоположения, принадлежащие к какой-нибудь определенной территории, могут быть также расчленены на типы условий местопроизрастаний.
Выделу насаждений может соответствовать процесс выделения типов условий местопроизрастания, как частей земной поверхности, однородных в самих себе, отличающихся какими-нибудь существенными признаками для жизни организмов или леса, в частности от соседних местоположений. Положение над уровнем моря или реки, экспозиция, крутизна склона, характер поверхности, состав грунта – все эти моменты определяют собою воздушный и вюдный дренаж, степень нагреваемости и т. д., и т. д. и, следовательно, могут создавать и создают местоположения, в лесобиологическом отношении неоднородные.
Несущественные различия во внешних или внутренних элементах земной поверхности или незначительные изменения по площади могут не нарушать общего режима, и тогда такая местность признается биологически однородной, и ей соответствуют определенные типы растительности, тип лесного насаждения в частности, т. е. каждой такой местности соответствует: 1) определенный состав леса, 2) определенная форма его, 3) определенные взаимные сочетания, 4) долговечность составляющих его организмов, 5) до известной степени внутренние жизненные свойства организмов или орудие их взаимодействия, 6) плотность древесного населения, 7) степень энергии борьбы за существование и изменение в ходе ее во времени, 8) рост и плодоношение, 9) потому и возобновление всего организма, 10) степень устойчивости его в борьбе, как целого, с другими сообществами растений или с вредителями из мира животных, растений и таких стихий, как ураган, грозы и т. д.
Ввиду такой многосторонней связи с географической средой знание последней, принятие so внимание ее необходимо не только при познании леса и разных его форм, его статики и динамики, но и при исследовании его производительности, при оценках его с различными целями, при организации звероловных хозяйств, при организации самого лесного хозяйства. Можно привести целую бездну примеров, которые показали бы всю бесплодность обобщения данных технического опыта, если не принимать во внимание географических начал, игнорировать принцип порайонное и вообще географической обусловленности всех лесоводственных явлений. Стоит только вспомнить такие контрасты в нашей стране, как область сухого лесоводства на нашем юго-востоке и влажный еловый район нашего обширного севера, где все та же наша обыкновенная сосна образует разнообразные леса. Здесь, однако, не время и не место доказывать эти положения. Соответствие указанных обстоятельств условиям местопроизрастания может нарушиться, конечно, и вмешательством человека, и разными, хотя и стихийными, но временными обстоятельствами, как-то: пожарами, молнией и т. п. Вмешательство человека может изменить состав леса, дав в результате временные типы, может изменить форму леса сделать сложные насаждения простыми; вырубка подлеска, уничтожение последнего пастьбой скота может изменить возрастный состав и густоту леса, может прямо и косвенно влиять на покров, возобновление и т. д., и т. д. Вмешательство человека может влиять и на самые условия роста леса, например путем осушки. Этот фактор, даже в глухих местах, имеет свои влияния, и потому при знакомстве с лесом нельзя ограничиваться исследованием чисто природных факторов, но непременно надо принять во внимание и то, что обусловлено в том или другом месте тем или иным вмешательством человека в жизнь леса. Результаты вмешательства значительно зависят от географической среды: одна и та же сплошная рубка в одном месте вызывает смену пород, в другом – нет, в зависимости от почвенных условий; одна и та же сплошная рубка в дубовых лесах го вызывает смену дуба мягкими породами, то, наоборот, она не влечет за собой таковой; один и тот же низовой пожар дает разный эффект в разных типах насаждений одной и той же породы.
Все высказанное на этих страницах составляет сущность так называемого типологического изучения лесов, или, другими словами, учения о типах насаждений. Учение это возникло на русской почве, географические условия которой должны были способствовать этому, как они в свое время создали современное учение о почве В. В. Докучаева. [1 Создателем учения о типах леса был Г. Ф. Морозов. После него в области лесной типологии в СССР проводили работы акад. В. М. Сукачев, вице-президент Академии наук УССР П. С. Погребняк и другие. Ред.]
Различные побуждения влекли к этому учению: и соображения практические, и необходимость ориентироваться в громадных пространствах Севера и Сибири, и потребность лучше решить вопрос о целесообразных возобновительных рубках в сосновых лесах, и необходимость борьбы со сменой пород, и сознание, что все частные запросы лесоводства могут получить должное разрешение только тогда, когда мы поставим изучение лесов на общенаучную почву и не будем ломать методику исследования в угоду той или иной практической точке зрения.
Классическим примером пользы общенаучной постановки вопроса может всегда быть наша русская постановка дела изучения почв как самостоятельных естественно-исторических тел, образующихся в природе под совокупным влиянием ряда почвообразующих факторов, климата, геологии, рельефа, животных и растительных организмов. Разные искания в области типологии леса встретили благоприятную почву, целесообразный синтез и анализ в области изучения у нас почв, и поэтому современное русское почвоведение, в лице докучаевской школы, сделалось поневоле тем основанием, на котором типологическая школа в лесоводстве и в лесоведении начала свою научную обобщающую работу.
Это течение лесоводственной мысли у нас еще очень молодое находится в периоде формировки и роста, в периоде разработки самых основных проблем и потому не может претендовать еще на большую или меньшую законченность и не скрывает своих пробелов и несовершенств, но твердо верит, что стоит на верном пути целостного понимания природы; залогом такого убеждения служит ей и народная мудрость, стихийно создавшая такие цельные представления о природе, как хотя бы те же, скажем, типы наших северных лесов, в виде понятий: рамень, суборь, сурамень, лог, согра и т. д.
Типологическое лесоводственное мировозрение должно представлять необходимую базу для исследования лесов с какими бы целями оно ни производилось. Выработка такого мировозрения есть одно из непременных условий прогресса во всех лесоводственных начинаниях.
В. Н. Сукачев в статье «О терминологии в учении о растительных сообществах» («Журнал Русского ботанического общества», т. II, 1917 г., в. 1 – 2) высказывается следующим образом о типологической классификации лесных сообществ: «Затем часто кладут в основу классификации условия местообитания, от которых зависят многие стороны жизни сообщества, причем принимаются во внимание то типы местопребывания в целом (например, классификация типов насаждения школы проф. Морозова), то какой-либо один из факторов его, как, например, влажность почвы (Варминг, Гребнер)».
«Из этих классификаций, – продолжает автор, – конечно, более совершенны классификации по типам местообитания, но и они являются все же искусственными, основанными к тому же на признаке, не принадлежащем к собственно сообществам» (курсив мой).
В итоге В. Н. Сукачев высказывает положение, что «естественная классификация ассоциаций должна основываться на том, что составляет сущность сообщества, т. е. на степени сложности их фитосоциальной организации». Тут же, впрочем, названный автор добавляет одно очень существенное замечание, именно, что «создание такой классификации в настоящее время очень затруднительно, так как с этой тючки зрения сообщества еще очень мало изучены».
Таким образом, и В. Н. Сукачев требует группировки сообществ по их внутренним признакам и указывает на один из них, именно на сложность фитосоциальной их организации. Нам хорошо известны существенные признаки растительных сообществ и отличие от простых скоплений растений в одном месте; мы хорошо, поэтому сознаем, что в основу классификации должны быть положены следующие характерные для лесообразювательного процесса явления или признаки:
1) интенсивность и характер взаимоотношений между древесными породами в сообществах, в частности степень энергии борьбы за существование;
2) степень или глубина изменения данным сообществом занятой им среды;
3) степень приспособления составляющих сообщество организмов к условиям внутренней среды;
4) степень и характер взаимного друг к другу приспособления и
5) направление и интенсивность происходящего в сообществе естественного отбора.
Все остальные признаки, как-то: степень использования географической среды, степень приспособления к ней и морфологические отличия – уже приняты во внимание в вышеуказанных пяти пунктах.
Но кто же в настоящее время в состоянии изобразить всю сумму этих сложностей в такой наглядной и лаконической форме, чтобы они могли лечь в основание классификационной терминологии? Пусть дело касается описания тех или иных типов лесных сообществ, – тогда должны быть указаны, помимо морфологических признаков, и все характерные черты лесообразовательного процесса, поскольку, конечно, они изучены для данной группы сообществ. Кто может в данный момент указать на тот центральный лесообразовательный процесс, который, определяя все остальное, был бы вместе с тем наглядным и показательным, как то имеет место в группировках почв по типам почвенного выветривания: щелочному, нейтральному и кислому? Сейчас сделать нечто подобное для классификации растительных сообществ мне представляется немыслимым, но нельзя забывать также, что без классификации мы, конечно, обходиться не можем. Вот это одно возражение против замечания В. Н. Сукачева.
Должен только добавить еще, что классификация, которой я пользуюсь, вовсе не основана только на признаках местообитания. Я требую при указании на местообитание и указания на руководящие породы, с одной стороны, с другой – рассматриваю типы насаждения как единицы видового порядка, т. е. отношу их к соответствующей ступени в классификационной системе, о чем, впрочем, речь будет еще и ниже. Но как бы то ни было, указание на условия местообитания остается необходимым, так как ведь мы имеем дело не столько с растениями, хотя бы и соединенными в закономерные сообщества, сколько с растениями, живущими среди живой природы и неотделимыми от нее. Сам же В. Н. Сукачев не отрицает, что «если отдельный вид обладает известной пластичностью своей организации и способностью, приспособляться, то сообщество, образуя стройную, но в то же время и чувствительную систему отношений между растениями в своем составе и своей структуре, более точно отвечает условиям местообитания».
Нельзя забывать, что мы все время имеем дело с географическими явлениями, что, не введя в круг рассмотрения занятой географической среды, нам, при всем нашем желательном знакомстве с экологическими свойствами отдельных растений в процессе их природных сочетаний и естественных группировок, останется совершенно непонятной сущность их взаимоотношений друг к другу в сообществах. Мы очутимся, так сказать, в бездушной среде.
Классификация лесных сообществ в настоящее время, если она желает быть естественной, должна быть основана на совокупности всех лесообразователей. Мы видели уже, что факторами лесообразования являются следующие:
1) внутренние, экологические свойства древесных пород,
2) географическая среда: климат, грунт, рельеф, почва,
3) биосоциальные отношения:
а) между растениями, образующими лесное сообщество, и
б) ими и фауной,
4) историко-геологические причины и
5) вмешательство человека.
Оставляя вмешательство человека пока в стороне, мы полагаем, что в основу расчленения растительных сообществ, причем одинаково для всех единиц разного порядка, должны быть положены указанные четыре фактора, поскольку, конечно, осуществление этого требования мыслимо в данное время для той или иной группы сообществ. В этом отношении невольно более слабыми местами окажутся третий и четвертый факторы, т. е. биосоциальная природа взаимных отношений организмов, с одной стороны, и историко-геологические моменты, с другой, как менее изученные. Но идеалом все же долженствует служить нам совокупность указанных четырех факторов.
Следующее наше требование состоит в необходимости различать единицы разных порядков в классификации и совместно с этим в стремлении рассматривать возможность встречаемости одного и того же типа насаждений в пределах хотя бы и широкого района, широких групп, не в применении к целой стране, как территория восточной Европы. Третье наше требование, чтобы единица любого порядка, начиная от зон и кончая типами насаждений, была бы в одинаковой мере, в существе дела, и биосоциальным, и биогеографическим организмом или единством, или, пользуясь выражением Л. С. Берга, типом ландшафта,. Биологические, биосоциальные и географические факторы, взаимно обусловливая себя, сливаются в наших глазах в один аккорд, в одну цельную неразрывную гармонию, которую можно только искусственно разорвать на отдельные части, на отдельные звуки, которые в изолированном виде, вне гармонической связи с другими элементами не существуют; для нас в типах ландшафта любого масштаба одинаково и части влияют на целое и целое обусловливает части.
Самыми крупными единицами будут зоны и подзоны, затем области и подобласти и, наконец, типы лесных массивов и типы насаждений. Тундра, лес, степь и пустыня – вот зоны. Они делятся на следующие подзоны: лесотундра, северная лесная полоса тайги и болот, древняя лесостепная подзона с реликтовыми дубовыми лесами, древняя степная подзона, современная лесостепная и, наконец, степная с боерачными лесами. Если зоны и подзоны тянутся более или менее параллельно широтам, то области и подобласти будут иметь другое направление; например, Г. Н. Высоцкий делит лесостепь на три области: Заднепровье, Центральный район и Заволжье.
Приведу теперь один из примеров. Дубрава на щелочных солонцах – это тип насаждения, который входит в состав более крупных единиц типа лесного массива, именно – составляет часть нагорной островной дубравы центрального района нашей современной лесостепи. Если изобразить нашу классификацию в виде особой таблицы с соответственными рубриками для единиц разного порядка, то, конечно, длинное заглавие, приведенное выше, исчезнет, и классификация утеряет свою громоздкость. Приведу еще несколько примеров: 1) дубовые и ясеневые насаждения на деградированных черноземах нагорной островной дубравы центральной части современной лесостепи, 2) пристепной бор, 3) сосново-дубовые насаждения на черноземных деградированных супесях переходной полосы от надлуговой террасы к степи в центральном районе современной лесостепи. Мы видим из этих примеров, что в классификацию введены и указания hi главнейшие руководящие породы, и на географические условия, и на исторический момент, и если нет указаний на биосоциальный характер взаимных отношений и на социальную структуру, то только потому, что перечисление этих особенностей было бы слишком громоздким в терминологических целях. Нам пришлось бы указать, как на характерные признаки, на то, что дубравы на солонце представляют собою насаждение чистое, одноярусное, низкого бонитета, с плохим плодоношением, включающее в состав деревья с плохо развитой кроной, часто суховершинные и полубольные, и что, напротив того, дубравы на деградированных черноземах представляют собой насаждения смешанные, многоярусной великолепной сомкнутости и роста, при значительно меньшем числе дерев, чем на солонцах, но с энергичной борьбой за существование, с интенсивным отбором, превосходным плодоношением, с легкой возобновляемостью, с наличием мягкого гумуса, с мощно развитым живым покровом и сильно измененной внутренней средой. Все эти признаки, однако, уложить в классификационные рамки невозможно.
Одним словом, я хочу еще раз подчеркнуть, что любая классификационная единица – будь то зона, область или тип насаждения – представляется нам сложным общежитием живых существ в непременной связи с внешней средой, – представляется нам одновременно явлением и биогеографическим, и биосоциальным, и историческим. Но последнее явление, нося характер хронологический, представляя результат времени, является, однако, в тот же момент по своему существу опять-таки явлением биосоциального и биогеографического характера.
С сухим климатом мы связываем не только представление об особенностях степного климата, т. е. об известном распределении тепла и определенных условиях испарения, но и о целом ряде других явлений геологического, почвообразовательного, биологического и биосоциального порядка; например, нам много должны говорить проявления в степной зоне щелочного характера почвенного выветривания, определенный характер элювия и илювия, процессы развевания, характерные приспособления живого мира к этим условиям, открытые сообщества и т. д. Так же точно по отношению к разным подзонам – лесостепной и таежной – наше внимание учитывает не только различие климатов, но и различие в характере и интенсивности подзолообразовательных процессов, различие в составе лесов, а при одинаковом составе – различия во взаимных отношениях, в экологических их свойствах, в ходе борьбы за существование и т. п.
В отношении отдельных организмов приспособление их к окружающей среде со временем всегда выразится в наличности определенной расы, которая является результатом и экологических свойств данного организма, и влияния данной географической среды, и, плюс к тому, результатом таких социальных факторов, как взаимоотношение организмов друг к другу и действие естественного отбора в течение определенного времени. Одним словом, как раса представляется одновременно явлением и биологическим, и географическим, и социальным, и продуктом времени или истории, так и типологические единицы, начиная от типов насаждении, вплоть до зон, суть явления, которые нельзя понять вне указанных факторов и вне их генезиса. Для такого понимания, живого и целостного, необходимо проникновение во взаимную связь указанных четырех факторов между собой.
На протяжении всего курса мы видели, что экологические свойства лесных пород обусловливают свойства сообществ, т. е. свойства биосоциальных явлений; несомненно также, что экологические свойства пород создались не сразу, а постепенно и, между прочим, под влиянием того целого, свойства которого они обусловливают. Биологическая физиономия пород есть продукт истории развития и есть не только географическое явление, но и, если можно так выразиться, результат биосоциального творчества.
Мы видели, что и теневыносливость пород, и требовательность их к почве, к теплу, быстрота роста, закон большого периода роста и все прочие свойства обусловливают и густоту населения, и состав лесных сообществ, и форму насаждения, и качество и количество подстилки, и свойства внутренней среды, количество проникающего сквозь полог леса света, тепла, осадков ветра, возобновляемость сообществ, рост их и смену пород. С другой стороны, мы видели, что сами экологические свойства находятся в зависимости от географической среды, так как древесные породы в оптимуме своего ареала распространения более теневыносливы, обладают лучшим ростом, менее требовательны к почве, лучше плодоносят, легче возобновляются, более устойчивы в борьбе с другими формациями и т. д.
Но, с другой стороны, этот же географический фактор непосредственно влияет на целый ряд биосоциальных явлений, как-то: на степень энергии в борьбе за существование, на степень , изменения внутренней среды леса, на смену пород и т. д., чему доказательства были приведены, надеюсь, в достаточном числе на всем протяжении курса.
Таким образом, перед нами одно из кардинальнейших явлений биосоциального мира, которое можно одинаково назвать и явлением биологическим, и явлением географическим, и явлением социальным.
На самом же деле отбор, как всякое жизненное явление, есть и то, и другое, и третье одновременно, так как в действительности жизнь есть слитное явление, результат этих трех факторов и, само собой разумеется, история развития. Естественный отбор, т. е. явление социального порядка, усиливает приспособление пород как друг к другу, так и к географической среде, так как выживают и плодоносят только те индивиды, которые наиболее приспособлены к данным окружающим условиям. Само направление отбора дается географической средой, роль которой можно сравнить с ролью хозяина в деле искусственной селекции.
В этом отношении можно учение Дарвина признать глубоко географическим: географическая среда отбирает наиболее приспособленные к ней, но в то же время эти элементы будут обладать и наибольшей социальной приспособляемостью. Наблюдения показывают, что чем лучше условия среды, тем более они отвечают данной породе, тем больше становится социальная пластичность породы, способность долго выносить продолжительный социальный гнет, не теряя способности к последующему оправлению. Нигде нет елового подроста в такой сильной степени угнетения, как при нахождении его на первом бонитете еловых почв; еловый подрост размером в карандаш достигает здесь иногда 20 – 30 лет; чем хуже, наоборот, условия географической среды, тем менее пластична в социальном отношении порода, но тем яснее выступают признаки физико-географического гнета.
Лес может устойчиво существовать только при гармонии своих внутренних отношений с географической средой.
После всего сказанного мне хочется остановить еще раз внимание на предложении терминологической комиссии при Русском ботаническом обществе в Петербурге; она имела в виду выработать однообразную терминологию для ботанической географии и, в частности, для учения о растительных сообществах. Комиссия предлагает различать растительные сообщества и растительные ассоциации; первый термин соответствует понятию отдельного растения в ботанике, второй – понятию вида.
Термин «сообщество» отвечает понятию «насаждение» лесоводов. Насаждение и лесное сообщество есть синонимы. «Все же сообщества, однородные по своей фитосоциальной структуре, образуют одну ассоциацию». Термину «ассоциация» отвечает понятие «тип насаждения», применяющееся у нас в лесоведении и лесоводстве, т. е. «подобно тому как вид есть основной объект, основная единица систематики, так точно ассоциация есть основной объект и основная единица учения о растительных сообществах».
Для единиц более высоких рангов, чем ассоциация, комиссия предложила следующий восходящий ряд: формация, фация и тип растительности.
«Если ассоциация соответствует понятию вида в систематике растений, то формация – роду».
Все типы растительности объединяются в растительность земного шара, в отличие от флоры. «Флора страны есть весь ее систематический состав, растительность же – совокупность ее сообществ». К сожалению автор докладной записки, В. Н. Сукачев, не приводит ни одного примера, который показал бы, как какая-нибудь ассоциация входила бы в состав формации, как формации в свою очередь образуют фации, а последние – типы растительности. Если на понятии сообщества и ассоциации докладная записка останавливается довольно долго и выясняет принципиальные стороны дела, то того же нельзя сказать при понятии термина для единиц более широкого порядка. Где же проходит граница между ассоциацией и формацией, между формацией и фацией, между фацией и типом растительности? Кроме этих двух замечаний, не могу не сделать еще следующего, третьего: все эти термины неудачны, так как со словом «ассоциация» не ассоциируется представление о виде или типе, а термины «формации» и «фации», как и сам автор упоминает, употреблялись в столь различных смыслах, то в очень широком понимании, то очень узком, что подало повод только к недоразумениям.
Вместе с тем не могу не обратить внимание на то, что в другой номенклатуре, выработанной проф. Н. А. Бушем («Главнейшие термины для флористической фитеографии»), почему-то изложение начинается не с расчленения на флористические единицы, а на единицы растительности, и прежде всего указывается, что земной шар делится на зоны растительности, а зоны – на подзоны. Дальнейшего, правда, деления подзон не производится, и автор, указав на зоны и подзоны, переходит к флористическим делениям. В классификации проф. Буша необходимо отметить как положительную сторону пользование таким хорошим термином, как зона растительности и подзона, затем на то, что для нашей страны приводится пример зонального деления в виде тундры, лесотундры, зоны лесной, лесостепной и степной. Понятие зона совпадает с типом растительности, но В. Н. Сукачев, желая, повидимому, выдержать чистоту фитосоциальнюго принципа, не решился ввести в предложенную им терминологию географический термин – зона; и в этом обстоятельстве, если я верно угадываю это намерение, сказалось опять-таки опасение смешать фитосоциологию с фитогеографией, и на мой взгляд, здесь опять-таки проглядывает недостаточное осознание того основного положения, что в природе сообществ мы имеем дело, в сущности, одновременно и с моментом социальным, и с моментом географическим.
Тип насаждения (ассоциация) или единица более высокого порядка, все равно, в действительности есть всегда и явление биологическое, и явление географическое, и явление социальное, и явление историческое, и потому, на мой взгляд, общее понятие «тип ландшафта» равносилен другому термину, именно «биоценоз». Тип сообществ дубового ранга есть всегда продукт системы взаимодействия организма и той среды, в которой он живет. Эта недостаточная оценка географической среды особенно должна быть чувствительна для данного момента в развитии фитосоциологии, так как мы не знаем до сих пор такого центрального и вместе с тем наглядного фитосоциального процесса, который позволил бы нам, миновав географическую среду, основывать нашу классификацию на внутренних фитосоциальных признаках.
Если любая единица в классификации сообществ, есть одновременно результат взаимодействия упомянутых четырех факторов жизни, то все же нельзя не указать и на некоторые различия, которые определяют собою объем понятия. Зона есть единица самого широкого порядка, область, по-нашему, – следующая ступень; тип лесного массива, или формация, по принятой комиссией терминологии, и тип насаждения, или ассоциация, – элементарные единицы.
Если мы обратимся теперь к географическому фактору, то климат будет тем географическим деятелем, который подчиняет своему режиму наиболее обширные пространства, и потому он всегда и выделялся и невольно и сейчас напрашивается в качестве первоосновы при расчленении растительности всего земного шара на типы. Под режимом климата, под его властью находятся уже грунты, рельеф, почвы, и хотя рельеф может создавать свой климат, но все же это будет только микроклимат в отличие от того макроклимата, о котором сейчас идет речь. Это не значит, что зоны, или типы растительности, будут как бы делениями, взятыми в чисто климатологической оценке, нет, они будут географическими категориями, а еще точнее – биосоциально-географическими, так как определенный климат влечет за собой определенные явления в области геологии страны, в области грунта, в области почвообразования, и в результате все эти моменты вместе и определяют состав и тип растительности.
Следующим самостоятельным началом в пределах зоны является грунт; при одинаковом климате, но при разных грунтах создаются разные области, например: лёссовая, моренная, зандровая и т. д.; что же касается подзон, то это различие частью переходного характера, частью продукт исторического развития, благодаря которому грунты, вначале однородные, могли стать разнородными, например нынешние лесостепной и древне-степной районы.
В пределах довольно однородных на первый взгляд по характеру грунта, тем не менее, как продукт геологической деятельности, как результат истории развития или условий современного рельефа, может наблюдаться довольно сильное различие в грунтах; например, в области моренных языков лесостепи могут быть найдены песчаные флювиогляциальные отложения, с одной стороны, пойменные современные отложения – с другой. Такой распад однородной на первых порах области грунта влечет за собой необходимость выдела подчиненной единицы, которую мы, сознаюсь, неудачно назвали типом лесного массива, например:
1) боры в пределах надлуговых террас у рек лесостепи;
2) пойменные леса,
3) нагорные дубравы правых берегов рек и т. п. Конечно, эта классификация несовершенна и носит очень условный характер. В пределах типа лесного массива почвенно-грунтовые условия и условия рельефа определяют уже дальнейшее деление, именно вызывают существование уже типов насаждений.
В заключение нам остается еще сказать несколько слов о народных названиях для тех терминов, которые составляют сейчас предмет нашего внимания.
«Будучи результатом многовековых наблюдений над природою постоянного местного населения и продуктов творчества такого гениального коллектива, каким является народ, – говорит В. В. Ламанский, – народные термины заслуживают самого внимательного к себе отношения как филологов, так в особенности географов». «В общей совокупности народные термины могут быть названы народною кустарной наукой». «Кустарные науки, – продолжает тот же автор, – заключаются нередко в такие понятия, которыми наука овладевает лишь постепенно и с трудом, применяя сложные методы исследования. Примеры-помха, медвяная роса, донный лед, коново, названия почв, названия для различных видов фаутности и т. д.». Прибавляю от себя, что почвенные термины, как чернозем, солонец, злостный солонец, подзол, рудяк и глей, которые приобрели право гражданства в науке, заимствованы из народного языка. Прибавлю от себя, что такое наименование, как рудяк, гораздо лучше выражает суть ортштейновых образований, чем ничего не говорящий термин ортштейн или предложенный взамен его Г. Н. Высоцким термин локка-петри. Еще интереснее, что, по исследованиям Г. И. Танфильева, бессмысленный немецкий термин ортштейн произошел из вполне целесообразного, но тоже народного термина эрдштейн (Erdstein), каковой при переводе на русский язык будет вполне соответствовать нашему народному выражению «рудяковый камень», или «рудяк». «Ценность народных терминов, – продолжает географ Ламанский, – для научного языка огромна. Постоянно нуждаясь в новых словах и выражениях для обозначения различных понятий, научный язык имеет в народных терминах готовый запас слов в духе языка, причем одни из этих слов вполне соответствуют искомым понятиям, другие же хотя и не вполне соответствуют, однако могут быть с успехом использованы в требуемом смысле; наконец, народные термины важны еще и как известный образец при неизбежном в научной литературе создании и составлении новых слов». (Все положения В. В. Ламанского взяты мною из напечатанных им тезисов его доклада, сделанного в Географическом обществе в Петрограде в 1915 г.). И наше молодое учение о типах насаждений, впервые зародившееся на севере, на первых же шагах прежде всего воспользовалось народными лесоводственными терминами.
При том избытке влаги, который так характерен для нашей северной лесной области, при том малом естественном дренаже почв прежде всего выделяются места избыточного увлажнения – болота, мшарины на ровных, преимущественно водораздельных, местах. Это – с одной стороны, с другой же стороны, выделяются места противоположного характера, где благодаря покатостям, склонам, более взволнованному рельефу есть дренаж, есть ток поверхностных и подповерхностных вод. Такие места, помимо условий рельефа, характеризуются близостью к рекам как естественным способом дренажа.
Между этими двумя типами местностей встречается, конечно, множество переходов. Если грунт глинистый или суглинистый, то местности, относительно хорошо дренированные, носят название раменей; эти местоположения одеты обычно еловыми насаждениями высокого бонитета с небольшой примесью сосны.
Еловая рамень, или просто рамень, есть крохотное наименование для целой суммы признаков, которые своей совокупностью характеризуют тип насаждения такого характера: это ельники высокого бонитета с небольшой примесью сосны и лиственных пород – осины и березы, на суглинистых, хорошо дренированных, оподзоленных почвах; грунтовые воды здесь удалены на такую глубину, что ими корневая система ели не пользуется и почвенный горизонт расчленяется только на гумусовый, подзолистый и рудяковый, покоящийся на материнском грунте.
В тех же случаях, когда дренаж плохой и почвенные воды весной смыкаются с грунтовыми, характерным признаком является глеевой горизонт близ поверхности грунтоЕых вод и глеево-подзолистый с рудяковыми примазками и пятнами вдоль трещин породы или отмерших корней.
Такие ельники – всегда низкорослые, по форме ствола сильно сбежистые, гораздо худшей сомкнутости, с большей примесью лиственных пород, с большой ветровальностью ели, с большей фаутностью ее древесины, с иным покровом (хвощи и кислые злаки), с иной возобновляемостью – народ окрестил другим термином – согровыми насаждениями, или согрой. Между раменью и согрой, конечно, есть переход. Я ограничусь этими примерами, которые можно было бы, исследуя, увеличить, что ты и сделаем при специальном описании типов насаждений лесов севера; напомню только следующие термины: бор, суборь, сурамень, суболоть, лог, рям и пр.
Я привел эти примеры для того, чтобы показать те удобства, какие проистекают от удачного термина, дающего возможность в одном слове, в одном понятии объединить целую сумму признаков, для перечисления которых необходима была бы целая страница. С раменью или соргой соединяют представление о целом ландшафте, об особом общежитии, или биоценозе, характерной и в отношении физико-географических условий, и условий биологических (флора и фауна), и в отношении биосоциальном, т. е. в отношении характера интенсивности взаимоотношений всех представителей флоры и фауны между собой, с одной стороны, и их социальным укладом, и физико-географическими условиями – с другой.