Приняты вновь кавалерами посольства капитан камчатского
гарнизонного батальона Федоров и брат губернатора пору
чик Кошелев. Господин посланник, не имев с собою почет
ной стражи, выбрал из прибывших с губернатором шестиде
сяти солдат восемь человек с тем, чтобы, по возвращении из
Японии, оставить оных опять в Камчатке. Причем положе
но было также, чтобы японца Киселева, долженствовавшего
быть толмачом в Японии, не брать с собою потому, что он не
заслуживал того своим поведением и ненавидим был его со
отечественниками; сверх сего, думал посланник, что он, яко
принявший христианскую веру, о чем японцы узнали бы в
первый день нашего прихода, может подать им повод к него
дованию. Дикий француз, увезенный нечаянно на корабле
нашем при отбытии от острова Нукагивы, остался также в
Камчатке.
Мне хотелось, с согласия доктора, оставить здесь кора
бельного нашего слесаря, потому что состояние его здо
ровья казалось весьма ненадежным. Во все время плавания
нашего был он здоров, но здесь открылось в нем начало ча
хотки, усилившейся более от собственного его невоздержа
ния. Перед отходом нашим в Японию он несколько попра
вился, однако я все опасался, что он невоздержанием своим
подвергнет себя более опасности, наипаче же потому, что в
Японии не можно будет иметь надлежащего за ним присмот
ра. По сим причинам и вознамерился я отправить его в
Санкт-Петербург сухим путем, но он изъявил, что хочет луч
ше умереть, оставаясь со своими товарищами, нежели от
правленным быть сухим путем, причем клятвенно уверял ме
ня, что всемерно будет воздерживаться от горячих напит
ков. Убежден быв сим образом, решился я, наконец, взять
его с собою, в чем нимало не раскаивался, потому что он не
только воздержанием сохранил себя на обратном пути на
шем, но и возвратился совершенно здоровым.
Августа 29-го корабль наш совсем был готов к отходу. 30-го
вышли мы из гавани Св. Петра и Павла и легли на якорь в гу
бе Авачинской, в полмиле от устья речки, где наливались во-
[204]
