наступила гораздо позднее, когда Румянцев де-факто уже не
был связан государственными делами. Российские войска от
праздновали победу, завершили боевые действия взятием Па
рижа. В июне 1814 года Румянцеву доставили, наконец, адре
сованное ему личное письмо Александра 1. В нем император
довольно многословно и путано попытался изложить, как он
выражается, «собственную апологию» —причины, по кото
рым за столь долгое время так и не сумел найти время ответить
на неоднократные обращения к нему канцлера, министра
иностранных дел. Обстоятельства, как оказывается, состояли
не только в том, что Александра преследовали бесконечная
перемена мест и смена событий, но еще и в том, что нужды в
нем, в Румянцеве, как и в дипломатах вообще, в ту пору не бы
ло. Эти соображения выражены самодержцем с обескуражи
вающей прямотой.
Он писал: «...дипломатам почти нечего делать в эпоху, ко
торую мы переживаем теперь; только меч может и должен ре
шить исход событий; даже при умножении военных сил, име
ющихся у нас в распоряжении против общего врага, путем
присоединения к нашему делу новых держав, красноречие и
искусство лиц, ведущих переговоры, совершенно бесполезны,
так как всё зависит от большей или меньшей решимости, про
являемой монархами для пренебрежения опасностями, кото
рым они подвергают свои государства, присоединяясь к делу,
за которое сражаемся. Поэтому я прошу Вас взять обратно Ва
шу просьбу и сохранить за собою то место, к которому мое
уважение и доверие Вас призвали. По крайней мере, обожди
те моего возвращения; тогда от Вас будет зависеть выбор —
или возобновить наши прежние отношения, или расстаться со
мною, если таково уже Ваше непременное намерение»1.
Запоздалое объяснение, многословное и, казалось бы, ис
креннее, не возымело своего действия. Императору просто не
хватало мужества сказать что-либо внятное до тех пор, пока ис
ход противостояния с Наполеоном не был окончательно пред
решен. Для того чтобы внять просьбам Александра, отозвать
свои многократные заявления об отставке, Румянцеву нужно
было отбросить недавнее прошлое, где оставалось такое, что не
возможно было забыть или тем более простить. Моральный тер
рор, которому подвергся он, канцлер империи, унизительные
подозрения и обвинения в его адрес свежи были в памяти, как и
не утихало оскорбленное чувство отвергнутое™. Тот факт, что
император не предпринял тогда ни единого публичного шага в
его защиту, особенно болезненно затрагивал честь и достоин' РГИА. Ф. 1646. Оп. 1.Д. 99.
231
