Глава четвертая
«КОЛУМБЫ РОССКИЕ»
Сообщения об открытиях испанских и английских мореплавателей в северной части Тихого океана стимулировали усилия России по изучению и освоению этого региона. В первой половине 80-х годов XVIII в. происходила заметная активизация русских исследований и промыслов, поначалу остававшаяся в русле частной инициативы.
К началу этого десятилетия на тихоокеанских островах действовали промысловые компании купцов Павла Лебедева-Ласточкина (Якутск), Григория Панова (Тотьма), Федора и Михаила Киселевых (Иркутск), Ивана Орехова (Тула), Луки Алина (Камчатка). В конце лета 1781 г. была учреждена Северо-Восточная компания, львиная доля капитала которой принадлежала богатому курскому купцу Ивану Ларионовичу Голикову, а главную роль играл 34-летний Григорий Иванович Шелихов.
Уроженец города Рыльска Курской губернии, Шелихов предположительно в 1773 г. переехал в Иркутск, где нанялся на службу к И. Л. Голикову, а вскоре женился на состоятельной молодой купчихе Наталье Алексеевне Резановой. В 1775-1777 гг. он являлся участником нескольких промысловых компаний, снарядивших суда «Св. Николай», «Св. Петр и Павел», «Андрей Первозванный», «Св. Варфоломей и Варнава» для добычи пушнины на Алеутских и Курильских о-вах. В 1779 г. вместе с Голиковым Шелихов отправил с Камчатки к Алеутскому архипелагу судно «Иоанн Предтеча», в следующем году - собственный корабль «Иоанн Рыльский», а в течение 1781 г. в компании с другими купцами послал туда же на промысел суда «Св. Георгий», «Св. Павел» и «Св. Варфоломей и Варнава».
В результате кипучей деятельности и на основе приобретенного разнообразного опыта Шелихов пришел к выводу о целесообразности сосредоточить все усилия по освоению русскими Алеутских о-вов и северо-западного побережья Америки, добыче и сбыту мехов в руках одной крупной купеческой компании с исключительным правом промышлять пушного зверя в северной части Тихого океана. Правда, подобная мысль высказывалась и ранее. По утверждению суздальского купца Петра Кутышкина, он еще в 1779 г. предложил И. Л. Голикову «завести - компанию от Охотского порта по Камчатскому и Тихому морям, для промыслов и торговли»1 [Марков С. II. Земной круг. М., 1976. С. 574. Камчатским в то время называли Охотское море. См. также: Wheeler М. Е. The Russian-American Company and the Imperial Government. Sitka, 1979. P. 5. Автор ссылается на рукописный документ из коллекции Г. В. Юдина, хранящейся в Библиотеке конгресса США (Вашингтон)].
А 4 февраля 1780 г. секретарь Коммерц-коллегии М. Д. Чулков подал генерал-прокурору А. А. Вяземскому тщательно разработанный проект организации единой промысловой компании2 [Еe главное правление должно было находиться в Иркутске, а подчиненная ему контора - в Охотске], которой на 30 лет передавалось бы монопольное право «от Охотского порта в Тихом море на островах и матерой земле в Америке и Азии торги и всякого рода промыслы и заведения производить» 3 [Чулков М. Д. Указ. соч. М., 1785. Т. 3. кн. 2. С. 455].
На протяжении первого десятилетия предусматривалось ежегодно отправлять в указанный регион по два судна, в том числе каждые три года вооруженный корабль для поисков «неизвестных островов и матерой земли». Чтобы обеспечить безопасность промышленников от нападений жителей вновь открытых земель, Чулков рекомендовал возводить там «надежные укрепления», но вместе с тем настойчиво советовал «всякое снисхождение и ласковость к ним показывать». Проект допускал участие в предлагаемом предприятии лишь российских подданных, имеющих разрешение на торговлю. Компании предоставлялось право по своему усмотрению строить в местах, не принадлежащих другим европейским державам, укрепления «для безопасности и полезных заведений», докладывая*6б этом «кому о том ведать поручено будет» 4 [Там же. С. 448-449, 444, 456].
Петербургское правительство не проявило интереса к предложению Чулкова, прежде всего, вероятно, потому, что сама идея монополии в тихоокеанском пушном промысле противоречила принципам свободы торговли и предпринимательства, сформулированным Екатериной II на заре ее царствования. Определенную роль могло сыграть и то, что автор проекта по служебному положению являлся подчиненным президента Коммерц-коллегии А. Р. Воронцова, лично заинтересованного в учреждении упомянутой компании 5 [См.: Макарова Р. В. Русские на Тихом океане... С. 119-120].
Однако замысел коллежского секретаря стал известен «разным купцам», в том числе Шелихову и Голикову, и, видимо, оказал на них определенное влияние. Во всяком случае, контракт, подписанный ими вместе с племянником Голикова Михаилом в Петербурге 17 августа 1781 г., содержал положения, явно перекликавшиеся с отдельными соображениями Чулкова. Так, согласно договору, Северо-Восточная компания создавалась не на период одного плавания, как было обычно принято, а «продолжаться имела на первый случай не менее десятилетнего времени». Компаньоны высказали также намерение по возможности «основать на берегах и островах американских селения и крепости» 6 [Чулков М. Д. Указ. соч. Т. 3, кн. 2. С. 443; РОТОСА. С. 208].
По условиям контракта непосредственное руководство первой экспедицией к побережью Америки возлагалось на самого Шелихова. Он снарядил три галиота («Три Святителя», «Св. Симеон и Анна», «Св. Михаил»), которые в середине августа 1783 г. отплыли из Охотска. В процессе продвижения к Американскому материку, на северо-восток от Уналашки - где, как указывалось, находилось первое постоянное селение русских в данном регионе,- Шелихов со спутниками после годичного плавания достигли в августе 1784 г. о-ва Кадьяк и на юго-востоке его основали поселение. В апреле-мае 1786 г. были заложены крепости на северном берегу соседнего о-ва Афогнак и юго-западной оконечности Кенайского п-ова. Тогда же русские безуспешно пытались построить укрепления на мысе Св. Ильи (южная оконечность о-ва Каяк 7 [См.: Тебеньков М. Д. Атлас северо-западных берегов Америки. [СПб.], 1852. Карта Чугацкой губы VI; Он же. Гидрографические замечания к Атласу северо-западных берегов Америки. СПб., 1852. С. 3; Wagner H. R. The Cartography of the Northwest Coast of America to the Year 1800. Berkeley, 1937. Vol. 2. P. 406. Вряд ли есть основания отождествлять этот мыс с материковым мысом Саклинг, как делает С. Г. Федорова. См.: Федорова С. Г. Русское население... С 109]).
Таким образом, в результате деятельности Шелихова и учрежденной им Северо-Восточной компании российские промышленники, постепенно приближаясь к континенту, к середине 80-х годов создали цепь важных форпостов на широте 57-59°. Однако они отнюдь не были склонны удовлетвориться достигнутым, о чем убедительно свидетельствует ряд фактов.
Один из них - наставление Г. И. Шелихова К. А. Самойлову (датировано 4 мая 1786 г.), которого «сей русский Кук» 8 [Так его назвали в документе начала XIX в. (Исторический календарь Российско-Американской компании, 1817 г.). См.: К истории Российско-Американской компании. Красноярск, 1957. С. 17], готовясь возвратиться в Сибирь, назначил главным правителем основанной в Америке колонии. Наряду с поручением приводить местное население «в совершенное российскому престолу подданство и всегда по родам делать точную мужска и женска полу перепись», неустанно разъясняя, что «верные и постоянные люди под властию нашей монархини в совершенном будут благоденствии, а злые мятежники от сильной ее величества руки до основания истребятся», Шелихов поставил задачу дальнейших исследований и освоения вновь открытых земель. При этом он дал указание продвигаться «вдоль берега, по американской матерой земле», на юг, в направлении Калифорнии, «поставляя повсюду знаки, какие от меня вам предписываемы многократно были». Более конкретно речь шла о создании поселений «российских артелей» с целью покорения жителей колонизуемых территорий и «прославления Российского государства по изъясненной земле Америки и Калифорнии до 40-го градуса». Кроме того, Самойлову вменялось в обязанность для отыскания неизвестных островов в Тихом океане отправить два судна - к северу от Лисьих о-вов и к югу от них - опять-таки «до 40-го градуса северной широты и оттуда взять в параллель к американской земле близь Калифорнии, или по крайней мере мыса святого Илии» 9 [РОТОСА. С. 186-187, 196, 192].
Как отмечает А. И. Алексеев, эти предписания явились по существу первой попыткой зафиксировать границу русских территориальных притязаний на Северо-Западе Америки 10 [См.: Алексеев А. И. Судьба Русской Америки. С. 107].
Год спустя, докладывая иркутскому генерал-губернатору И. В. Якобию об успехах возглавляемой им экспедиции в 1783-1786 гг., Шелихов сообщал: «Всего же больше старался я успевать как можно далее к полудню по Америке к Калифорнии лежащему берегу занятием российских селениев и оставления наших знаков во отвращение мысливших на сию часть земли и покушении других нациев, сделать наши обзаведении первыми». Инструктируя 5 мая 1787 г. преемника Самойлова Е. И. Деларова, он приказал ему «поискать островов по линии и около 40 градусов северныя ширины с возможным вашим прилежанием»11 [РОТОСА. С. 212, 222].
Покинув 22 мая 1786 г. Кадьяк, Шелихов в августе прибыл на Камчатку, а 6 апреля следующего года приехал в Иркутск. Всего неделя понадобилась ему, чтобы привести в порядок материалы экспедиции (бортовой журнал и карту плавания, наставления подчиненным, планы о-вов Кадьяк и Афогнак и сооруженных там крепостей и др.) и копии их вместе с кратким предварительным донесением направить И. В. Якобию. Еще через неделю он представил генерал-губернатору более подробный отчет о путешествии и пребывании на Северо-Западе Америки. Однако сведения об успехах предприимчивого «Колумба Росского» (как окрестил его поэт Г. Р. Державин) стали известны в Петербурге лишь к началу 1788 г. Между тем за это время правительство предприняло весьма серьезные шаги в целях активизации усилий по исследованию и освоению северной части Тихого океана на государственном уровне.
Вести о приближении кораблей Кука к побережью Чукотки, их пребывании на Уналашке и Камчатке дошли до столицы империи уже в 1779-1780 гг., а в начале 80-х годов в европейской печати появились первые суммарные сообщения о третьем кругосветном путешествии английского мореплавателя. Тем не менее российские власти не сразу решились принять ответные меры, о чем свидетельствует, например, их негативная реакция на предложение, поступившее в начале 1783 г. 13 января в Петербурге было получено донесение российского посланника в Вене Д. М. Голицына, к которому прилагались письма подполковника австрийской службы Гильома Больца на имя императрицы и вице-канцлера. Их содержание по существу совпадало, хотя текст, адресованный Остерману, отличался несколько большим объемом. Автор писем, долгое время служивший в британской Ост-Индской компании, последние 6 лет командовал австрийским кораблем «Джузеппе и Тереза», чье пребывание в водах Ост-Индии сопровождалось основанием ряда торговых факторий.
Считая себя человеком достаточно сведущим как в морском деле, так и в коммерции, располагая картами и схемами третьего плавания Дж. Кука, имея возможность использовать опыт участвовавших в этом путешествии офицеров, Больц брался организовать под российским флагом экспедицию вокруг мыса Горн, к северо-западному побережью Северной Америки. Для этого он просил у правительства Екатерины II взаймы 150 тыс. руб., обязуясь вернуть всю сумму по возвращении из дальнего рейса. Помимо перспективы установления выгодных прямых связей с указанными районами Нового Света, подполковник пытался заинтересовать петербургский двор рассуждениями о том, будто природные и климатические условия некоторых тихоокеанских островов, расположенных между Камчаткой и Американским континентом, позволяют выращивать сахар и другие необходимые России продукты 12 [ЦГЛДА. Госархив. Ф. 24. Оп. 1. Д. 61. Л. 1-3, 5-6; см. также: Дивин Б. А. Указ. соч. С. 283].
Хотя проект Больца не был принят, проблема проникновения в северную часть Тихого океана оставалась в поле зрения российских властей. Подтверждение тому, в частности, сенатский указ 23 марта 1784 г. об обязательном приведении к присяге «отправляющихся в Восточное море для звериного промысла работников» 13 [ПСЗРИ. Т. 22. № 15967. С. 83].
Рост внимания петербургского двора к данному региону стимулировал также выход в свет полного описания последнего плавания Дж. Кука, полученного вскоре в России.
Внимательно наблюдая за развитием событий в Северной Америке, правительство Екатерины II имело довольно ясное представление, что происходило в начале 80-х годов в американских владениях Испании и на театре военных действий между испанцами и англичанами. Об этом регулярно докладывали русские дипломаты из Мадрида и других европейских городов. Так, согласно информации, поступившей в феврале 1780 г. от консула России в Кадисе, с начала войны корабли британского военно-морского флота захватили 35 торговых и 4 военных судна, принадлежавших Испании, которые следовали из Америки в метрополию 14 [АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 610. Л. 13, 15].
Весной того же года С. С. Зиновьев неоднократно доносил о предстоящей отправке на Кубу экспедиционного корпуса под командованием генерал-лейтенанта Викторио де Навия. В начале мая посланник сообщил наконец, что 28 апреля 64 транспорта с 12 тыс. войск на борту и 63 торговых судна в сопровождении 12 линейных кораблей и 2 фрегатов отплыли из Кадисского порта. В следующем месяце он доложил о занятии испанскими силами форта Мобил, летом 1781 г. в Петербург поступили донесения о блокаде и взятии ими крепости Пенсаколы, а в июле 1782 г. - об успешной высадке на Багамских о-вах. Во второй половине того же года из Испании были переданы сведения о бедственном положении войск Гальвеса, сосредоточенных на севере Гаити с целью проведения операции по захвату Ямайки 15 [См.: Там же. Д. 388. Л. 65, 107, 115, 130-131, 164, 168, 170-172; Д. 936. Л. 119, 131, 139, 141 - 144; Д. 406. Л. 29, 92; Ф. СРА. Оп. 35/6. Д. 313. Л. 8; , Д. 322. Л. 25, 53, 57-59; Д. 332. Л. 87; Ф. СРП. Оп. 72/5. Д. 59. Л. 54].
Значительное внимание российская дипломатия уделяла революционным потрясениям в Испанской Америке на рубеже 70-80-х годов XVIII в. Первые вести о восстании в Перу достигли берегов Невы 11 октября 1780 г., когда в Коллегию иностранных дел была доставлена важная депеша из Лондона, излагавшая официальное донесение, обнаруженное на борту испанского пакетбота, отплывшего в июне из Буэнос-Айреса в Кадис, но перехваченного по дороге английским судном. В документе говорилось о волнениях, охвативших начиная с марта Арекипу, Куско, Ла-Пас и другие районы. Как только эти новости с некоторым запозданием дошли до Мадрида, российский посланник при дворе Карла III стал регулярно информировать петербургское правительство о дальнейшем ходе событий, а осенью 1781 г. уведомил о разгроме главных сил восставших и пленении их вождя Тупака Амару. Впрочем, неделю спустя он констатировал: «Публика здешняя уверена, что безпокойствие внутри Перу еще продолжается». Вскоре Зиновьев сообщил о распространении освободительного движения на Новую Гранаду, Чили и об отправке дополнительного контингента испанских войск в Южную Америку. В середине 80-х годов он упоминал о сведениях относительно нового обострения недовольства новогранадского населения действиями колониальных властей 16 [Там же. Ф. СРА. Оп. 35/6. Д. 313. Л. 110-110 об.; Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 388. Л. 275-276; Д. 396. Л. 37, 105, 129-130, 169, 173; Д. 398. Л. 30-31, 65, 77, 79-81, 89; Д. 414. Л. 90, 91-96, 124-125; Д. 426. Л. 59; Д. 433. Л. 141-142].
Примерно тогда же в донесениях посланника появилась тема англо-испанских разногласий из-за Москитового берега (восточное побережье Никарагуа). Эта прибрежная полоса, где в первой половине XVII в. обосновались европейские пираты: буканьеры и флибустьеры, действовавшие в Карибском море, с конца столетия оказалась под контролем английских губернаторов Ямайки. Впоследствии там возникли британские поселения, а в начале 40-х годов XVIII в. был провозглашен суверенитет Англии над Москитовым берегом. Хотя в связи с протестами Испании сент-джеймский кабинет по условиям Парижского мирного договора 1763 г. обязался разрушить сооруженные там укрепления и вывести оттуда войска, фактически эта территория продолжала оставаться в руках англичан. Британские подданные не покинули ее и после подписания Версальского мирного договора 1783 г. в нарушение зафиксированных в нем обязательств.
На протяжении 1785 -первой половины 1786 г. Зиновьев неоднократно докладывал о перипетиях разгоревшегося конфликта между Англией и Испанией по поводу Москитового берега, о шагах Мадрида, Лондона и Мехико, снаряжении военных экспедиций в Центральную Америку из Кадиса и с Ямайки и т. д. Наконец, в августе 1786 г. он сообщил о заключении 14 июля конвенции, предусматривавшей уход англичан из спорного района 17 [Там же. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 426. Л. 13, 50-51, 67-68, 87; Д. 433. Л. 42, 84-85, 88-90, 100].
Важное значение имела информация о 8-месячном плавании фрегата «Св. Мария» под командованием Антонио де Кордовы - испанского мореплавателя и географа - к Магелланову проливу (октябрь 1785 - июнь 1786 г.). Главной целью экспедиции являлось выяснить, есть ли в тех местах иностранные поселения и предпочтительнее ли проход испанских кораблей в Тихий океан через пролив, а не вокруг мыса Горн. Никаких следов иностранных селений Кордова и его спутники не обнаружили. Они пришли к выводу, что проходу через Магелланов пролив в Тихий океан будут мешать встречные западные ветры 18 [Там же. Д. 433 Л. 68-69, 72-75].
Среди сообщений, поступавших в Петербург из Мадрида, заметное место занимала проблема управления испанскими владениями в Америке. Немедленно доложив о смерти долголетнего министра по делам Индий Хосе де Гальвеса (середина июня 1787 г.), Зиновьев на протяжении ближайших недель в своих донесениях неоднократно касался вопросов, связанных с деятельностью возглавлявшегося покойным ведомства. По словам посланника, в годы правления Гальвеса при замещении различных должностей в колониальной администрации Испанской Америки процветал протекционизм, допускались серьезные финансовые злоупотребления, практиковались жестокие методы обращения с населением колоний, были резко увеличены налоги. В результате усилилось недовольство, вылившееся в начале 80-х годов во взрыв народного возмущения, и значительно сократились доходы испанской казны от заокеанских владений. Поскольку в департаменте, ведающем колониями, «царит неразбериха, которую трудно себе представить, и чтобы навести порядок или по крайней мере привести дела в лучшее состояние... нужен человек выдающихся дарований и большого мужества», указывал Зиновьев, найти подходящего преемника Гальвесу чрезвычайно сложно. Лишь в середине июля он уведомил о назначении новым министром по делам Индий Антонио де Вальдеса и о мерах по реорганизации структуры колониального ведомства 19 [Там же. Д. 441. Л. 38, 41-43, 46-47, 52-53, 55-56, 59-61].
В 80-х годах из Испании систематически продолжали поступать в Северную Пальмиру данные о прибывавших в Кадис флотилиях и отдельных кораблях из Америки. При этом, как правило, каждый раз указывались количество судов, ассортимент груза, реестр товаров, их стоимость. Движение кораблей из заокеанских колоний приобрело более регулярный характер после подписания Парижского и Версальских мирных договоров. Так, в июле 1783 г. Бранденбург и Зиновьев сообщили вице-канцлеру о прибытии 20-го числа большого флота из Гаваны в сопровождении 12 линейных кораблей. Стоимость привезенных драгоценных металлов и различных товаров составляла от 20 млн до 22 млн пиастров. В марте следующего года консул и российский поверенный в делах доложили, что флотилия, прибывшая из Веракруса, доставила деньга и товары на общую сумму 32,7 млн пиастров 20 [Там же. Д. 414. Л. 133-134; Д. 619. Л. 27, 29; Д- 624. Л. 9, -Л. 23].
Осенью 1784 г. по инициативе П. С. Палласа возникла идея секретной правительственной экспедиции для комплексного исследования северо-востока Азии и северо-запада Америки. Руководителем ее был намечен молодой английский моряк Джозеф Биллингс, участвовавший в третьем плавании Кука, а в 1783 г. перешедший на русскую службу. Когда в начале 1785 г. парижские газеты уведомили читателей о предстоящем кругосветном плавании двух французских военных кораблей под командованием Жана Франсуа Лаперуза, которые должны были обследовать и северную часть Тихого океана, подготовка русской экспедиции была ускорена. Учитывая, что испанские мореплаватели и Дж. Кук продвинулись далеко на север, а теперь этого можно было ожидать и от французов, организаторы экспедиции сочли нужным принять решительные меры для ограждения государственных интересов и прав России.
Докладывая А. А. Безбородко о снаряжении кораблей Лаперуза, Биллингс предлагал включить в инструкции, которые ему будут даны, специальный секретный пункт о том, как поступать при встрече у побережья Америки с иностранными судами, принадлежащими иным европейским державам. Представленный им проект такого параграфа предусматривал, что в подобном случае необходимо выяснить намерения иностранцев, и, если окажется, что они собираются высадиться и основать поселение на берегу, ранее открытом и занятом русскими, надо заявить протест и потребовать их удаления. Коль скоро же там уже есть иностранные поселения, жителей следует арестовать и отправить в Охотск, строения и укрепления снести, а на том месте водрузить российский флаг и установить столб с гербом России 21 [ЦГАДА. Госархив. Ф. 5. Д. 164. Л. 38-39, 36-37].
Предложенный Биллингсом образ действий показался петербургскому правительству в тот момент неприемлемым. Опасаясь серьезных международных осложнений, оно предпочло занять более осторожную позицию, однако решило тем не менее форсировать отправку экспедиции. Ровно через неделю после того, как «Буссоль» и «Астролябия» покинули Брест, Екатерина II 8 августа 1785 г. издала указ Адмиралтейств-коллегий, определявший научные и политические цели предприятия 22 [РТЭ. С. 363-367], конкретизированные в коллежском наставлении, разработанном на основании высочайшего указа.
Секретная «Северо-Восточная географическая и астрономическая экспедиция» должна была следовать через Якутск и Охотск по Колыме до ее устья, далее вдоль побережья Ледовитого океана до восточной оконечности Чукотского полуострова, после чего вернуться в Охотск. Оттуда ей надлежало морским путем направиться в Петропавловск-на-Камчатке, затем вдоль Алеутских о-вов, п-ова Аляски, о-ва Кадьяка к мысу Св. Ильи «для обозрения всей цепи островов, к Америке простирающихся, и для новых открытий». «Властны вы также,- указывалось в наставлении,- делать изыскания на тех частях матерой земли Америки, которых предшествовавшие плаватели не могли осмотреть по причине непогод морских» 23 [Там же. С. 366; Сарычев Г. А. Путешествие по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану. М., 1952. С. 287].
Ни императорский указ, ни наставление не уточняли, какой именно участок побережья Американского материка подразумевался, но есть все основания полагать, что, достигнув мыса Св. Ильи (59°50' с. ш.), экспедиция должна была повернуть на юго-запад и двигаться вдоль берега в южном направлении, обратив особое внимание на ту его часть, что расположена между 50-й и 40-й параллелями 24 [Напомним, что П. С. Паллас, игравший первостепенную роль в подготовке экспедиции Биллингса, подводя в начале 80-х годов итоги изучения Северо-Запада Америки, отмечал: «Итак, остается теперь только исследовать часть берегов Северной Америки между 50 и 40 градусом широты, которой по причине бурной погоды не могли осмотреть ни капитан Кук, ни вышеупомянутый фрегат испанский («Сантьяго» под командованием Эсеты в 1775 г. - М. А.)». См.: Паллас П. Указ. соч. С. 150].
Помимо обследования и описания морей, островов и северо-западного побережья Америки, определения географических координат, гидрографических наблюдений, картирования, Биллингсу предписывалось в случае открытия земель, не принадлежащих какому-либо европейскому государству, «стараться оные присвоить скипетру российскому». При этом, однако, участникам экспедиции предлагалось избегать конфликтов с представителями других держав: «Буде с Вашими судами иные суда под аглинским или французским или же другим европейским флагом встретятся, то обходиться дружественно, не подавая ни малейшего повода к ссорам и распрям». Особо подчеркивалась необходимость гуманного обращения с населением «ничейных» земель. «И буде тамо есть дикие или непросвещенные жители, - гласил указ, - то, обходясь с ними ласково и дружелюбно, вселить хорошие мысли о россиянах и одарить разными вещами, по надобности или обычаю им нужными...» 25 [РТЭ. С. 366; Сарычев Г. А. Указ. соч. С. 287].
Одновременно с упомянутым указом императрица обязала иркутского генерал-губернатора Якобия оказывать Биллингсу всевозможное содействие, прежде всего обеспечить экспедицию транспортными средствами, продовольствием, персоналом, а в случае необходимости срочно построить на месте, оснастить и вооружить суда, годные «для плавания по Восточному морю и к берегам Американским» 26 [ЦГАВМФ. Ф. 172. Д. 408. Ч. 2. Л. 220-221].
26 октября 1785 г. головной отряд экспедиции выехал из Петербурга и 1 июля следующего года прибыл в Охотск27 [Деятельность экспедиции была окутана тайной, и правительство всячески стремилось преуменьшить ее значение и масштабы. См., например: РИО. СПб., 1878. Т. 23. С. 378], а год спустя была предпринята попытка на двух судах («Паллас», который вел сам Биллингс, и «Ясашна» под командованием его ближайшего помощника Г. А. Сарычева28 [Некоторые исследователи отводят Сарычеву главную роль в научной деятельности экспедиции. См., например: Зубов Я. Н. Г. А. Сарычев // Русские мореплаватели. С. 130; Лебедев Д. М., Есаков В. А. Русские географически открытия и исследования. М., 1971. С. 279-280; Этнографические материалы Северо-Восточной географической экспедиции 1785-1795 гг. Магадан, 1978. С. 8]) пройти от устья Колымы через Берингов пролив в Тихий океан. Она оказалась безуспешной, так как путь кораблям преградили тяжелые льды и туманы. По возвращении в Нижнеколымск Биллингс приказал сотнику Ивану Кобелеву и толмачу чукче Николаю Дауркину по суше добраться до Чукотки и предупредить местных жителей о прибытии русских со стороны Берингова моря. Сам капитан, оставив суда на Колыме, с частью команды направился в Якутск, а в январе 1788 г. прибыл в Иркутск, откуда послал Адмиралтейств-коллегий журнал своего плавания и другие материалы. Сарычев же и остальные участники экспедиции вернулись летом в Охотск, где через год к ним присоединился Биллингс. В сентябре 1789 г. построенное на охотской верфи судно «Слава России» отплыло на Камчатку. Перезимовав в Петропавловске, оно в мае следующего года направилось вдоль Алеутских о-вов к побережью Америки.
При этом Биллингс, находясь в море, понятия не имел, что новый генерал-губернатор Пиль уже получил из Петербурга указ о прекращении экспедиции. Собственно, в принципе Екатерина II склонялась к такому решению еще летом предыдущего-года, придя к выводу, что предпринятые попытки обследования сибирского побережья Ледовитого океана и продвижения к берегам Америки оказались бесплодными. Ознакомившись с донесениями Биллингса от 28 января и 23 февраля 1788 г., Адмиралтейств-коллегия 6 июля констатировала, что плавание двух экспедиционных судов от устья Колымы на восток летом 1787 г. «успехом своим... высочайшему ее и. в-ва намерению и коллежскому ожиданию не соответствует». Главную причину этой неудачи коллегия усматривала в том, что Биллингс якобы не проявил достаточного рвения, и требовала от него, «чтоб впредь к исполнению возложенной на него должности прилагал всеусерднейшее старание и тем бы ответствовал сделанному ему доверию, исполняя ему предписанное во всей точности». В частности, капитану ставилось в вину, что вопреки инструкции вместо возвращения с Колымы в Охотск «для приготовления к плаванию по Восточному морю» он отправился в Иркутск. Таким образом, коллежское решение исходило из предпосылки продолжения задуманного предприятия, в связи с чем иркутскому и колыванскому генерал-губернатору вменялось в обязанность обеспечить «чтоб в отправлении в море изготовляемых судов никакой не было остановки» 29 [См.: РТЭ. С. 373-374].
Однако подготовка к тихоокеанской стадии экспедиции шла, с точки зрения петербургского правительства, слишком медленно. 29 марта 1789 г. Совету при высочайшем дворе были представлены присланные в Адмиралтейств-коллегию из Якутска рапорты Биллингса от 14 ноября и 8 декабря 1788 г. «о состоянии вверенной ему команды и о успехе порученного ему осмотра и описания северо-восточной части России и океана». Кроме того, из записки генерал-прокурора А. А. Вяземского следовало, что сверх первоначально ассигнованных на экспедиционные нужды 226,3 тыс. руб., генерал-губернатор Якобий перерасходовал 66,8 тыс. и просит дополнительно еще около 46 тыс. руб., т. е. в общей сложности надо изыскать 113 тыс. руб.30 [АГС. т. 1. с. 669].
Через несколько недель, ознакомившись с данной Биллингсу инструкцией, совет 3 мая постановил, что если в Охотске все уже готово к плаванию с целью исследования «всей цепи многочисленных островов, простирающихся до Америки, и на открытие новых земель, то производство столь полезной экспедиции оставить было бы весьма сожалетельно. Но если паче чаяния все к тому потребное не изготовлено, а особливо буде разные припасы и снаряды в Охотск не доставлены, то... можно бы продолжение сей экспедиции отложить до другого удобнейшего времени»31 [Там же. С. 670]. 20 июня преемнику Якобия И. А. Пилю было приказано, если этим летом корабли Биллингса не выйдут в море, приостановить экспедицию.
Хотя 10 сентября «Слава России» покинула Охотск, до Петербурга эта весть дошла нескоро. А тем временем позиция Екатерины II и ее окружения становилась все более негативной. Это объяснялось не только недовольством правящих кругов чрезмерной, по их мнению, медлительностью Биллингса. Немалую роль сыграло, видимо, и враждебное отношение к последнему со стороны И. А. Пиля, обусловленное главным образом тем, что некоторые донесения мореплавателя в столицу содержали информацию, компрометировавшую генерал-губернатора. Речь идет об обращении с населением земель, открытых русскими. Когда Биллингс летом 1786 г. впервые приехал в Охотск, он услышал от многих очевидцев, побывавших на Алеутских о-вах, «жалобы формальные на звериных промышленников или ловцов, в разсуждении безчеловечия, оказываемого ими жителям островским». Об этом капитан поспешил доложить в Петербург. Указом 13 августа 1787 г. императрица поручила тогдашнему генерал-губернатору Якобию, «чтоб о таковых жестокостях предписали вы обстоятельные и верные собрать известия флота капитану-лейтенанту Биллингсу, когда он во время плавания своего на котором-либо острове будет». Она распорядилась строжайше запретить всем, кто занимается морским промыслом или сбором ясака, «делать какие либо жестокости, грабительства или притеснения жителям помянутых стран» 32 [ОР ГПБ. Ф. 550 (ОСРК). Д. FIV-874. Л. 17 об.; ПСЗРИ. Т. 22. № 16563].
2 ноября 1788 г. начальнику экспедиции в Якутске было передано донесение подлекаря Охотской команды Мирона Бритюкова о притеснениях и насилиях Шелихова и его подчиненных по отношению к населению Кадьяка, Афогнака, Шуяка. Приложенное к очередному рапорту Биллингса Адмиралтейств-коллегий, оно через несколько месяцев дошло до Петербурга. Рассмотрев 29 марта 1789 г. данный документ, Совет при высочайшем дворе предложил И. А. Пилю выяснить, в какой мере «оное показание заслуживает вероятия» 33 [Памятники новой русской истории. СПб., 1873. Т. 3. Отд. 2. С. 373-376; АГС. Т. 1. С. 669].
Действия Биллингса Пиль счел вмешательством в дела сибирских властей, тем более что капитан заявил, будто генерал-губернатор взял под защиту купцов и предпринимателей, допускавших плохое обращение с коренными жителями колонизуемых земель 34 [Позднее представления Биллингса были дополнены его собственными наблюдениями, сделанными при посещении Уналашки, Ситханака, Кадьяка в июне 1790 г. «Островитяне жаловались нам, - записал он в своем кадьякском журнале, - на обиды, чинимые им от русских промышленников, которые принуждают их ездить далеко на ловлю зверя, и потом отнимают у них весь их промысел» (ОР ГПБ. Ф. 550 (ОСРК). Д. FIV-874. Л. 37)]. На этой почве возник конфликт, в связи с чем в столицу посыпались доносы и всяческие измышления по адресу Биллингса. Вероятно, поэтому в письме А. А. Безбородко в середине 1789 г. Пиль не преминул упомянуть о затянувшемся «без всякой нужды» пребывании начальника экспедиции в Якутске и весьма скептически отозвался о перспективах всего руководимого им предприятия. «Ибо хотя г-н Биллингс и пишет сюда, что выступит он в будущем августе или сентябре в вояж, - замечал вельможа, - но и сие не позволяет мне совершенно в том обеспечиться» 35 [19 ноября 1789 г. в донесении сенату Пиль решительно отверг обвинения Биллингса по адресу Шелихова и его компаньонов. См.: Белов М. И. Указ. соч. С. 437-438; РТЭ. С. 376].
Как можно полагать, сомнения генерал-губернатора оказали определенное влияние на петербургское правительство. В первой половине октября 1789 г. Екатерина II издала указ, предписывавший «продолжение известной экспедиции флота капитана второго ранга Биллингса остановить» 36 [ЦГАВМФ. Ф. 172. Д. 414. Л. 41]. Он с нарочным был послан мореплавателю, но уже не застал его на Камчатке.
Покинув Петропавловскую гавань, «Слава России» в конце июня 1790 г. достигла о-ва Кадьяк, а 12 июля вплотную приблизилась к Американскому материку в районе губы Нука (59°30' с. ш.). Далее судно продвинулось вдоль берега в восточном, направлении до мыса Св. Ильи, где Биллингс и его спутники сообщили местным жителям, что посланы Великой Российской Государыней «с обнадеживанием их защищать от всяких неприятелей и иметь с ними всегдашнее дружелюбие и торг» 37 [ЦГАДА. Госархив. Ф. 10. Оп. 3. Д. 16. Л. 187. 98]. 1 августа «Слава России» из-за недостатка продовольствия повернула обратно и через 2 с половиной месяца возвратилась в Петропавловск.
Забегая вперед, напомним вкратце о последующей судьбе экспедиции. Весной 1791 г. ее начальник снова повел корабль к Алеутской гряде, от Уналашки двинулся на север, к Берингову проливу, и в начале августа высадился в бухте Св. Лаврентия, на восточном побережье Чукотского п-ова. За полтора месяца до того посланные им ранее в этот район И. Кобелев и Н. Дауркин с помощью чукчей совершили плавание к американскому берегу.
Передав командование «Славой России» Сарычеву, Биллингс 13 августа выступил в дальний поход в глубь полуострова. Он пересек на оленях Чукотку и к концу февраля 1792 г. добрался до Нижнеколымска, откуда выехал в Якутск. Лишь там ему стало известно о прекращении экспедиции. Тем временем Сарычев, взяв курс на юг, отправился в обратный путь. На Уналашке к нему присоединился экспедиционный катер «Черный орел» под командованием Роберта Галла, построенный весной в Нижнекамчатске, и 19 июня 1792 г. корабли вошли в Петропавловскую гавань. Оставив там «Славу России», оба капитана и их спутники на борту «Черного орла» через три месяца прибыли в Охотск, а 6 августа следующего года - в Якутск. Разослав участвовавших в экспедиции казаков и солдат по месту прежней службы, ее руководители вместе с остальными офицерами и унтер-офицерами выехали в Петербург, куда вернулись в марте 1794 г.38 [Наиболее полное описание экспедиции см.: Сарычев Г. А. Путешествие флота капитана Сарычева по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану... СПб., 1802. Ч. 1-2; Он же. Путешествие капитана Биллингса через Чукотскую землю от Берингова пролива до Нижнеколымского острога и плавание капитана Галла на судне «Черном орле» по Северо-Восточному океану в 1791 году... СПб., 1811. Оба труда переизданы в 1952 г. с некоторыми сокращениями под общим названием: Сарычев Г. А. Путешествие по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану. Подробный обзор источников дан А. И. Андреевым (см.: РОТОСА. С. 68-71). Основные экспедиционные документы сосредоточены в ЦГАВМФ. Их краткая характеристика - во введении к сборнику: Этнографические материалы Северо-Восточной географической экспедиции... С. 8-9. В ф. 913 (гидрографического департамента) хранятся, в частности, подлинники путевых журналов Биллингса на английском языке и их русские переводы. Выдержки из них опубликованы в упомянутом сборнике и в издании РТЭ] На основании доклада Адмиралтейств-коллегий 10 августа 1795 г. был издан высочайший указ о прекращении экспедиции 39 [МИРФ. СПб., 1893. Ч. 14. С. 487-488].
Научное и политическое значение Северо-Восточной географической и астрономической экспедиции несомненно велико. Высоко оценивая огромную работу российских мореплавателей по описанию островов северной части Тихого океана и Берингова моря, А. И. Алексеев подчеркивает, что они «достигли Северной Америки и побывали там. Был сделан большой и важный шаг на пути к Русской Америке» 40 [Алексеев А. И. Судьба Русской Америки. С. 99]. Как резонно полагает крупный знаток вопроса, экспедиция «завершила период великих русских географических открытий XVII-XVIII вв. на Северо-Востоке Азии, Северо-Западе Америки и омывающих их частях мирового океана» 41 [Гренадер М. Б. Научные результаты Северо-Восточной экспедиции 1785-1795 гг. // Учен. зап. Петропавл. гос. пед. ин-та. 1957. Вып. 1. С. 280]. Что же касается ее политического аспекта, то нельзя не согласиться с М. Б. Гренадером, который отводит данному предприятию существенную роль «в защите прав России на ее тихоокеанские земли» 42 [Гренадер М. Б. Северо-Восточная географическая экспедиция... Т. 1. С. 3]. Однако куда более серьезные задачи ставились перед другой экспедицией, задуманной российским правительством параллельно с руководимой Биллингсом. Рассматривая причины возникновения этой идеи, следует заметить, что наряду с другими обстоятельствами определенную роль сыграл, видимо, еще один тревожный симптом повышенного интереса иностранных государств к Северо-Западной Америке. Речь идет о проекте Джона Ледиарда - американского путешественника, участвовавшего в последнем плавании Кука. Задумав организовать экспедицию в северную часть Тихого океана, он в 1785 г. направился в Париж, где пытался заручиться поддержкой своего знаменитого соотечественника Томаса Джефферсона, являвшегося тогда посланником США во Франции. При содействии влиятельного дипломата Ледиард в начале 1786 г. через маркиза Лафайета передал доверенному лицу Екатерины II барону Мельхиору Гримму свое обращение к императрице. Он просил разрешения проехать через Сибирь до Камчатки, откуда хотел на русском судне проплыть до Уналашки и далее к берегам Америки между 49 и 45° с. ш. Затем Ледиард предполагал пересечь весь Американский континент и закончить путешествие на Атлантическом побережье Соединенных Штатов. Однако Екатерине II этот замысел показался весьма подозрительным, и 17(28) июня того же года она сообщила своему парижскому корреспонденту, что «г-н Ледиард поступит правильно, если выберет какой-либо иной путь, а не путь через Камчатку» 43 [PC. С. 148; РИО. СПб., 1878. Т. 23. С. 378].
Таким образом, петербургское правительство имело некоторые основания опасаться чужеземной активности в северных районах Тихоокеанского бассейна. С подобного рода опасениями, видимо, и связано появление в конце 1786 г. документа, составленного секретарем императрицы генерал-майором П. А. Соймоновым. В поданной им президенту Коммерц-коллегии А. Р. Воронцову записке «О торге и звериных промыслах на Восточном море», подготовленной не позднее декабря, отмечалось, что промысловой деятельности русских в северной части Тихого океана угрожают попытки проникновения англичан в этот регион: «Новейшие открытия Куковы к заключению такому подают причину». Для устранения подобной опасности Соймонов предлагал вместо неудобного Охотска построить новый порт в более подходящем месте - устье реки Уды (между 55-й и 56-й параллелями), куда гораздо легче доставлять речным путем необходимые грузы, перевозимые из Якутска по реке Лене: «Сие мое предложение основано не на мечтательных догадках, но на уверениях людей тамошний край совершенно знающих». Осуществление этой идеи позволило бы, по мнению автора записки, «привести часть сию наших промыслов в наицветущее состояние, и поставить оную в положение безопасное от всякого совместничества иностранных». В таких условиях, полагал он, можно основать «в тех отдаленных краях» постоянные фактории, которые в промежутках между рейсами промысловых судов «будут посылать для ловли зверей своих промышленников или доставать меною от тамошних жителей» 44 [РЭИТО-2. С. 226, 228].
Соображения П. А. Соймонова были незамедлительно рассмотрены А. Р. Воронцовым и А. А. Безбородко, одобрившими в принципе идею строительства нового порта в устье Уды. Но, с точки зрения обоих вельмож, осуществление «сего великие прибыли наверно обещающего предприятия» являлось всего лишь необходимым условием для достижения более существенной цели - формального провозглашения и закрепления прав России на северо-западное побережье Америки к северу от 55°21′ с. ш. (достигнутого Чириковым 15 июля 1741 г.), расположенные возле Американского материка и Аляски острова, а также Алеутский архипелаг и Курильскую гряду, вытекающих из первооткрытия их российскими мореплавателями. Для этого Воронцов и Безбородко считали необходимым, «чтоб о присвоении Россиею тех островов с высочайшего Вашего повеления объявлено было чрез российских министров при дворах всех морских европейских держав, что сии открытые земли Россией не могут иначе и признаваемы быть как империи Вашей принадлежащими; а потому и не может здешнее государство допустить чужих туда мореходцов и судов, равно как и прочие морские державы в свои селения вне Европы чужих народов не допускают» 45 [Там же. С. 232, 229-230].
Однако, поскольку вряд ли возможно обеспечить эффективность такого запрета «без существенного подкрепления», предлагалось отправить из Балтийского моря к Камчатке два военных судна в сопровождении двух вспомогательных или других судов, что позволило бы «иметь в тех морях флотилию довольно достаточную для удержания есть ли не военных сил, по малой мере частных промышленников морских держав от покушения на звериный промысел по всем правам России принадлежащий» 46 [Там же. С. 230-231]. К тому же имелось в виду исследование этими кораблями участка Американского материка между 60 и 64° с. ш. или южного побережья Аляски.
Сочтя доводы и аргументы государственных мужей, к чьим советам привыкла прислушиваться, убедительными, императрица решила последовать их рекомендациям. 22 декабря 1786 г. она издала указ Коллегии иностранных дел. Препровождая упомянутое выше мнение Воронцова и Безбородко, Екатерина II обязала коллегию «все тут представленное к сохранению права нашего на земли мореплавателями Российскими открытые, произвесть в действо, поколику то от оной зависит». Одновременно Адмиралтейств-коллегия получила предписание «о скорейшем вооружении, снабдении и отправлении» из Балтийского моря в Тихий океан двух кораблей и двух шлюпок или вспомогательных судов 47 [МИРФ. СПб., 1890. Ч. 13. С. 153-154].
Не прошло и недели, как коллегия доложила, что приняты необходимые меры, чтобы в июле или августе экспедиция смогла отплыть из Кронштадта. 2 января 1787 г. императрица приказала снарядить и вооружить там с этой целью «два фрегата и две вооруженные шлюбки морские или иные суда». Приступив к непосредственной подготовке экспедиции, Адмиралтейств-коллегия включила в нее корабли «Колмогоры», «Соловки», «Сокол», «Турухтан», а начальником назначила капитана 1-го ранга Г. И. Муловского. По его представлению в течение января-февраля были приняты конкретные решения об укомплектовании экипажей указанных судов персоналом (общая численность которого должна была составить 545 человек), обеспечении их запасом продовольствия на 3 года, зимним и летним обмундированием, оружием и боеприпасами 48 [ЦГАВМФ. Ф. 172. Д. 367. Л. 323-324, 381; МИРФ. Ч. 13. С. 183-184, 213-219].
Деятельное участие в снаряжении экспедиции принял академик П. С. Паллас, прикомандированный к морскому ведомству «в звании гисториографа». Именно на него возложил руководство этим делом вице-президент Адмиралтейств-коллегий И. Г. Чернышев, выезжая 7(18) января 1787 г. в свите Екатерины II в Киев. Исходя из необходимости снабдить эскадру Муловского достаточным количеством вооружения, боеприпасов, астрономических приборов, такелажа, Паллас в конце февраля предложил Чернышеву дополнительно включить в состав экспедиции вместительное транспортное судно. Кроме того, он высказал идею «завести поселение как для мореплавания, так и для начатия земледелия где-нибудь в тех местах» (имелся в виду о-в Уруп). 2 марта ученый рекомендовал коллегии обеспечить экспедиционные суда астрономическим и навигационным оборудованием, книгами, морскими картами, а также литературой по физике и естествознанию. Он советовал обучить офицеров обращению с астрономическими приборами и новыми английскими таблицами для исчисления долготы 49 [МИРФ. Ч. 13: С. 155; Москвитянин. 1849. № 24, кн. 2. С. 55-56 (письмо П. С. Палласа И. Г. Чернышеву ошибочно датировано 30(!) февраля 1787 г.); РТЭ. С. 545-549].
Последнее пожелание было реализовано немедленно. Уже 5 марта Адмиралтейств-коллегия обратилась к Академии наук с просьбой организовать соответствующее обучение офицеров и лоцманов, которых с этой целью направит Муловский. Конференция академии возложила эту миссию на известного астронома академика П. Б. Иноходцева 50 [Протоколы заседаний конференции императорской Академии наук. СПб., 1911. Т. 4. С. 73].
Докладывая императрице о «приготовлениях для вооружения и снабжения экипажа четырех известных судов в дальнее плавание», Чернышев приложил к своей записке упомянутое выше мнение Палласа, «купно с разсуждением и положением на оное коллегии». Одновременно вице-президент предложил послать на побережье Охотского моря для заготовки провианта и такелажа «способного к тому офицера», каковой в случае создания нового порта в устье реки Уды (о чем писали ранее А. Р. Воронцов и А. А. Безбородко) смог бы занять должность его начальника 51 [РТЭ. С. 543-544].
17 апреля императрица повелела иркутскому генерал-губернатору Якобию в связи с предстоящим плаванием Муловского предпринять необходимые шаги на Камчатке и в Охотске. В тот же день именным указом И. Г. Чернышеву, одобрив меры, принятые по этому поводу Адмиралтейств-коллегией, она предписала последней на основе высочайшего указа 22 декабря 1786 г. разработать инструкцию для начальника экспедиции 52 [ЦГАВМФ. Ф. 172. Д. 414. Л. 29; ПСЗРИ. Т. 22. № 16530. С. 836-838]. Этот пространный документ (наставление, как тогда говорили) состоял из 27 пунктов. В нем указывалось, что задачей экспедиции является закрепление прав России на земли, открытые русскими мореплавателями на Тихом океане.
Эскадра Муловского 53 [в которую, с учетом соображений Палласа, помимо первоначально предусмотренных 4 судов предполагалось включить 5-е - транспортное судно «Смелый», вследствие чего общая численность личного состава должна была возрасти до 639 человек. См.: ЦГАВМФ. Ф. 172. Д. 367. Л. 345] должна была плыть по Атлантическому океану, вокруг мыса Доброй Надежды, далее по Индийскому океану, через Зондский пролив, между Малаккой и Борнео в Южно-Китайское море и вдоль берегов Японии к Камчатке. Там части судов предстояло остаться для исследования Курильских о-вов, а остальным следовало направиться к побережью Америки, пройти между 40 и 50° с. ш. до Нутки и проверить, нет ли там «от агличан или другой какой европейской державы заведенного поселения или по крайней мере к тому какого-либо приготовления». Затем им надлежало двигаться на север до мест, открытых Чириковым и Берингом, «и оный берег от гавани Нутки до начального пункта открытия Чирикова (т. е. до 55°20' с. ш. - М. А.) взять во владение Российского государства, ежели оный прежде никакою державою не занят». А также всю территорию, открытую названными капитанами, до Аляски (включая острова) «формально взять во владение, найденные ж гербы и знаки иных держав ни по какому праву в сих странах обладать не могущих, срыть, разровнять и уничтожить» 54 [Там же. Л. 303].
Муловскому поручалось также выяснить, заходят ли в залив Кука (Кенайский залив) и залив Принс-Уильям (Чугацкий залив) суда других государств и не основаны ли там иностранные селения, а в случае, если обнаружится что-либо подобное, принять меры к изгнанию чужеземцев и ликвидации их поселений или укреплений. «Равно поступать Вам, - говорилось далее, - и с судами сих пришельцев, в тех водах или гаванях и островах повстречаться могущими для подобных же покушений, принудив их оттуда потому ж удалиться, в случае ж сопротивления или паче усиливания употребить Вам силу оружия». Затем начальнику экспедиции предписывалось плыть вдоль п-ова Аляски и ближних островов до Уналашки, а оттуда к Камчатке для соединения с остальными кораблями. Если же позволят обстоятельства, «то можете распространить свое плавание к востоку до Белого мыса (мыс Бланко, 43° с. ш. - М. А.) и далее к югу», и всюду, где есть земли, не принадлежащие никакой европейской державе, устанавливать крест или столб с высеченной надписью и российским гербом 55 [Там же. Л. 304, 306].
Требуя гуманного обращения с обитателями вновь открываемых территорий, инструкция обязывала Муловского и его подчиненных стараться «посеять в них хорошее понятие о россианах». Она категорически запрещала применять насилие по отношению к коренному населению, ибо, как считали составители наставления, возможное вооруженное сопротивление местных жителей «ничем столько не укрощается, как человеколюбивым снисхождением и кротостию» 56 [Там же. Л. 308, 311].
Поскольку цели и задачи экспедиции носили строго секретный характер, ее начальнику предписывалось все пункты наставления, касающиеся других государств, «хранить в наисокрытнейшей тайне, и об учиненных, открытиях никому не давать знать, кроме государственной Адмиралтейской коллегии и ее и. в-ва» 57 [Там же. Л. 318. Полный текст документа см.: Л. 286-320. В недавней публикации конца 80-х годов (см.: РЭИТО-2. С. 233-242) опущены многие пункты и разделы инструкции].
15 июня 1787 г. Екатерина II одобрила коллежское представление о принятии предложений Палласа, изложенных в его февральском письме И. Г. Чернышеву. 23 августа коллегия постановила назначить начальником Удинского порта капитана 2-то ранга Фомина, с подчинением его непосредственно иркутскому генерал-губернатору Якобию. 9 октября последовал высочайший указ об этом назначении58 [МИРФ. ч. 13. С. 188-189. Подлинник хранится в: ЦГАВМФ. Ф. 227. Д. 50. Л. 39-40; ЦГИА. Ф. 1146. Оп. 1. Д. 104. Л. 3-5], которое инициаторы и организаторы кругосветной экспедиции считали важным звеном подготовки данного предприятия.
Однако в разгар приготовлений к отправке эскадры Муловского из Кронштадта вспыхнула война с Турцией: во второй половине августа 1787 г. начались боевые действия, а 7(18) сентября последовал манифест Екатерины II о войне «противу Оттоманской Порты». Надвигалась также война со Швецией, хотя подготовку к ней стокгольмский двор вел в строжайшей тайне. В этой ситуации указом императрицы от 28 октября экспедиция была отменена 59 [МИРФ. Ч. 13. С. 197. Авторы, склонные связывать отмену экспедиции Муловского исключительно или преимущественно с началом русско-шведской войны (см.: Соколов А. Муловский // МС. 1853. № 9. С. 360; Русские мореплаватели. С. 139; Белов М. И. Указ. соч. С. 357 и др.), допускают явную ошибку, так как война началась значительно позже - лишь в июне 1788 г.].
Такая же судьба постигла еще одно начинание, связанное с именем Джеймса Тревенена - лейтенанта английского флота и участника третьего плавания Дж. Кука, представившего посланнику России в Лондоне С. Р. Воронцову в феврале 1787 г. проект снаряжения трех судов с товарами, имеющими спрос у населения Америки. Суда должны были, обогнув мыс Горн, войти в Тихий океан, с тем чтобы на островах и побережье к северу от Калифорнии развернуть торговлю с местными жителями и русскими поселенцами, сбывая им доставленные товары в обмен на пушнину, главным образом драгоценный мех калана. Скупленные меха англичанин предлагал перевозить на Камчатку для последующей продажи в Китай, а в дальнейшем, может быть, и в Японию 60 [A Memoir of James Trevenen / Ed. Ch. Lloyd, R. С Anderson. L.; Colchester, 11959. P. 91-95].
Не прошло и месяца, как С. Р. Воронцов уведомил об этом предложении А. А. Безбородко, приложив копию проекта Тревенена, который тотчас же был доложен императрице. Екатерина II «читала оный с удовольствием» и, видимо, сочла, что дело не терпит отлагательства. Она прямо из Киева отправила посланнику повеление пригласить молодого офицера перейти на русскую службу, выразив готовность осуществить разработанный им план, если «ничто не воспрепятствует употреблению его в подобную экспедицию, какую он для распространения открытий и для пользы торговли представляет». Два дня спустя гофмейстер сообщил в Лондон, что наряду с экспедициями Биллингса и Муловского «третью хочет ее в-во послать с Вашим Тревененом мимо капа Горна» 61 [АВПР. Ф. CPA. On. 35/6. Д. 384. Л. 94-96; AB. M., 1883. Кн. 28. С. 73; М., 1879. Кн. 13. С. 127]. Однако, когда англичанин 7 октября 1787 г. прибыл в Петербург, оказалось, что предполагавшееся кругосветное плавание отложено.
Пока в столице Российской империи решалась судьба экспедиций Муловского и Тревенена, а Биллингс, вынужденный прервать плавание к Берингову проливу, возвратился в Якутск, Г. И. Шелихов поздней осенью 1787 г. заканчивал обстоятельное описание своего затянувшегося путешествия, озаглавленное им «Записка Шелихова странствованию его в Восточном море» 62 [См.: РОТОСА. С. 226-249. Отредактированный и дополненный текст «Записки» впервые опубликован 4 года спустя: Российского купца Григорья Шелихова странствование с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному океану к Американским берегам и возвращение его в Россию... СПб., 1791].
Тогда же Шелихов изложил в письменном виде соображения по поводу целей и задач Северо-Восточной компании. Констатируя достигнутые успехи в исследовании части «земли, до нынешнего времени неведомой американской», он указывал, что «к совершенному ее и живущих на ней в великом количестве народов узнанию и к полному всего донесению ее и. в-ву всеавгустейшей монархини самодержицы всероссийской и к правительствам, по высочайшей власти постановленным», требуется содействие со стороны государства. Поэтому выражалось пожелание, чтобы компания находилась под высочайшим покровительством императрицы и непосредственно была подчинена власти иркутского генерал-губернатора, «яко хозяина той губернии» 63 [РОТОСА. С. 223], а в случае необходимости могла бы самостоятельно сноситься с петербургским правительством.
С целью удержания вновь открытых земель, обеспечения покорности их жителей, объявленных российскими подданными, укомплектования гарнизонов построенных крепостей Шелихов предлагал направить в его распоряжение до сотни солдат. «Для подкрепления благонадежности компании в деле, ею начатом и далее принимаемом», он ставил вопрос о предоставлении казенной ссуды в размере 500 тыс. руб. сроком на 20 лет. Им была также высказана мысль о целесообразности развития компанейской торговли с Японией, Китаем, Кореей, Индией, Филиппинами, «по Америке же с гишпанцами и с американцами» 64 [Там же. С. 224-226].
Упомянутые документы наряду с апрельскими донесениями Шелихова и прочими материалами, подготовленными им в Иркутске, легли в основу всеподданнейшего рапорта И. В. Якобия от 30 ноября 1787 г. Подчеркивая недопустимость участия других держав «в промыслах и торговле на островах и Америке, принадлежащих престолу в. в-ва», генерал-губернатор докладывал о мерах, принятых им в соответствии с указаниями из Петербурга к укреплению позиций России в северной части Тихого океана. Речь шла прежде всего о распоряжении поверенным Шелихова Самойлову и Деларову установить медные гербы Российской империи и зарыть рядом железные доски с надписью «Земля российского владения» в «приличных местах при гаванях, бухтах и на твердой земле полуострова Аляски». Вместе с тем в случае появления в данном районе иностранных кораблей служащим Северо-Восточной компании поручалось заявить, «что земля и на оной промысел принадлежит Российской империи и что оные сысканы первее нашими мореплавателями». Если же приплывут русские промысловые суда, то предлагалось направить усилия промышленников на поиски «неизвестных мест», разъясняя, что открытие таковых не только сулит им выгоду, но «труды их могут приняты быть и от стороны короны с похвалою и уважением» 65 [Там же. С. 250, 552; Тихменев Л. А. Историческое обозрение образования Российско-Американской компании... СПб., 1863. Ч. 2. Приложение. С. 22].
Признавая необходимым в целях пресечения посягательств других государств на территории Северо-Западной Америки «зделать европейским дворам чрез министров в. в-ва, при оных находящихся, о праве на известные берега Америки и острова, в Восточном море находящиеся, декларацию» 66 [РОТОСА. С. 253], Якобий считал целесообразным «отложить формальное извещение державам европейским» по данному вопросу до тех пор, пока будет закончено строительство нового порта на побережье Охотского моря.
Отвлекаясь на время от содержания рассматриваемого документа, заметим, что особая забота генерал-губернатора о предотвращении внешней угрозы интересам России в северной части Тихоокеанского бассейна в немалой степени диктовалась очередным напоминанием о реальности подобной опасности. Оно прозвучало, в частности, из уст упоминавшегося выше североамериканца Джона Ледиарда. Несмотря на отказ Екатерины II, энергичный моряк в марте 1787 г. приехал в Петербург, оттуда направился в Москву, а затем совершил длительную поездку в Сибирь. Прибыв в середине августа в Иркутск, он встретился там с Шелиховым и Якобием. «Американский дворянин», как Ледиард именовался в паспорте и подорожной, выданных ему петербургскими учреждениями, настойчиво расспрашивал о российских открытиях в Северо-Восточной Сибири и на Северо-Западе Америки и их последствиях. «С жарким любопытством спрашивал он у меня, - писал Г. И. Шелихов, - где и в каких местах я был, далеко ли с российской стороны промыслы и торги по Северо-Восточному океяну и по матерой американской земле распространены, в каких местах и под которыми градусами северной широты есть наши заведения и поставлены знаки государственные, и в каких годах и кем те положены... Любопытствовал он от меня знать: много ли наших российских всех судов ныне в промысле по тем островам в помянутом море и сколько на оных числом российских людей находится, а паче спрашивал о тех на матерой земле американской, мною оставленных»67 [См.: PC. С. 156-157].
Другой собеседник американца отмечал «жадное любопытство его о островах, в Северном океане находящихся. Он... хотел, как можно скорее, узнать о времени занятия их Российскою державою, о числе народов здешних, за промыслами тамо пребывающих, и о заведениях, по островам имеющихся» 68 [Там же. С. 162].
Оба они - и купец-мореплаватель и высокопоставленный царский сановник - были весьма обеспокоены утверждениями Ледиарда, будто «европейских народов от Калифорни по лежащему к северу берегу более 10 тыс. находится и что уже берег тот от Калифорни к северу до 50° к мысу Святого Ильи ими давно занимается, и сие выражал он как будто с родом устрашивания». Высказывая свои подозрения по поводу поведения и заявлений «путешествователя сего», Якобий считал вполне возможным, «что он послан сюда для разведывания о положении здешних мест со стороны Английской державы», о чем не преминул доложить 7(18) ноября 1787 г. А. А. Безбородко 69 [Там же. С. 156, 163. Кстати, Шелихов, донося о своем разговоре с Ледиардом, называл того «вояжиром аглицкой нации» (Там же. С. 157)]. Лишь только рапорт генерал-губернатора был получен в Петербурге, императрица приказала немедленно выслать Ледиарда в Москву, оттуда под конвоем отправить в Полоцк и «выпроводить за границу» 70 [Там же. С. 164. 1(12) февраля 1788 г. Ледиард был выслан из Иркутска].
Возвращаясь к анализу рапорта И. В. Якобия от 30 ноября 1787 г., заметим, что большая часть документа была посвящена «поведению рыльского купца Шелихова и поступкам его на островах Кадиаке, иначе Кихтак называющемся, Афогнаке и других местах во время плавания его им показанных». Касаясь инструкций относительно дальнейших поисков новых земель, данных Шелиховым при отъезде с Кадьяка, генерал-губернатор высказал мнение, что «ревности сей нужно дать ее течение, ободря оную доверенностью и представлением некоторых выгод, которые собственной их капитал и труды там обрести могут. Сие оказать можно бы было посредством исключительного их права в тех местах, которые чрез плавание их судов открыты, или на которых обитатели преклонены к ним». Развивая эту мысль, Якобий ниже пояснил, что имеет в виду передачу «Шелихову и товарищам его» монопольного права «промышлять и торговать в донесенном пространстве окиана и Америки» 71 [РОТОСА. С. 254, 258-259, 261].
Как видим, составитель рапорта пошел значительно дальше самого Шелихова, который в упомянутой выше записке о привилегиях Северо-Восточной компании еще не решался претендовать на какое-либо исключительное положение в сфере ее деятельности.
Для укрепления позиций России в указанном регионе генерал-губернатор предусматривал постройку двух крепостей - на побережье Америки («по крайней мере под 47-м степенем широты, ежели далее не можно») и на о-ве Афогнак. Первая из них «может защищать весь берег американский, к северу идущий до мыса Святого Илии... будет претыканием всяким поползновениям, а сверх того и народов тамошних может содержать в совершенном повиновении и послушании». Вторая же крепость «все острова, там находящиеся, будет иметь в своих повелениях, удерживая также и другие покушения»72 [Там же. С. 262]. В заключение генерал-поручик доносил, что в ожидании высочайшего повеления оказывает содействие Шелихову, распорядившись выдать в кредит с казенных складов 500 пудов ржаной муки и 300 пудов такелажа, предназначенных для компанейского судна, которое должно было отплыть на Кадьяк.
Вышеуказанный рапорт доставил в Петербург сам Шелихов, по предложению генерал-губернатора выехавший туда вместе со своим компаньоном Иваном Голиковым на случай, если в правительственных сферах потребуются какие-либо объяснения. По ознакомлении с этим донесением Совет при высочайшем дворе 14 февраля 1788 г. постановил передать его на рассмотрение Комиссии о коммерции 73 [АГС. Т. 1,ч. 2. С. 661. С легкой руки А. И. Андреева в ряде советских изданий 40-80-х годов указанный выше и упоминаемый ниже Совет при высочайшем дворе по недоразумению именовался Непременным советом (который, как известно, был создан лишь в 1801 г.). См., например: РОТОСА. С. 265, 280, 317-322; Макарова Р. В. Русские на Тихом океане... С. 123-124, 128-129; PC. С. 167; РЭИТО-2. С. 20, 360]. В том же месяце Шелихов и Голиков подали прошение на имя императрицы. Докладывая о достигнутых результатах и ближайших намерениях, они подчеркивали, что «не имели мы других в виду наших предметов, кроме любви к отечеству и ревности к общественному благу». Для реализации своих дальнейших планов купцы в соответствии с условиями, сформулированными ранее в шелиховской иркутской записке о привилегиях Северо-Восточной компании, просили выдать им взаимообразно государственную ссуду размером 200 тыс. руб. и направить в их распоряжение «воинскую команду до ста человек». Компаньоны ходатайствовали также об издании императорского указа, который обеспечил бы «в том отдаленном крае... от казенной стороны помощь и защищения от всяких притеснений и для охранения заведенных нами» 74 [РОТОСА. С. 267-268].
Наиболее важной же являлась просьба оградить интересы компании от посягательств со стороны тех, «кои захотели бы открытиями нашими пользоваться, чтоб в тех самых местах, кои иждивением и трудом нашим обзаведены, снабжены и устроены, не делать промыслам нашим насилий и притеснений и не приводить того в расстройку и уничтожение, что нами уже поныне устроено и впредь устроитися будет»75 [Там же. С. 268]. Такая постановка вопроса, хотя Шелихов и Голиков не говорили прямо о предоставлении им исключительного права промыслов и торговли в сфере деятельности компании, означала по существу именно заявку на монопольный статус, что уже предлагал в своем рапорте от 30 ноября Якобий.
Ознакомившись с донесением генерал-губернатора и прошением его протеже, Комиссия о коммерции констатировала, что «важные успехи, проистекшие от неусыпного попечения и благоустройства сей мореходной компании, заслуживают по справедливости не только ободрения к дальнейшему производству ею начатого, но и возможное вспомоществование». Поэтому во всеподданнейшем докладе Екатерине II (март 1788 г.) комиссия рекомендовала удовлетворить просьбы Голикова и Шелихова. При этом она пояснила, что, говоря о защите от возможных притязаний со стороны потенциальных конкурентов, компаньоны подразумевали запрещение другим промышленникам «без их ведома и дозволения» появляться на обнаруженных и освоенных ими территориях Северо-Западной Америки, наносить ущерб их промыслам и поселениям. В докладе предлагалось «на сих островах и матерой земли, Голиковым и Шелиховым доныне открытых и впредь ими открываемых, пожаловать им торговлю и промысел на несколько лет, но не более как на двадцать исключительно» 76 [Там же. С. 271, 275-276].
Весьма существенными являлись соображения А. Р. Воронцова и его коллег по поводу южной границы продвижения русских на Северо-Западе Америки. Напомнив, что, как следует из прошения учредителей компании, «полагают они подаваться, сколько можно далее, американским берегом к полудню», комиссия выражала опасение, как бы «в таковых открытиях не встретились наконец они с агличанами», достигшими примерно 50-й параллели. В связи с этим, по мнению комиссии, целесообразно было «ограничить их путешествия 55-м градусом широты, около которого в 1741 году капитан Чириков встретил матерую американскую землю... Таковое в пределах ограничивание, на самой строгой справедливости основанное, будет правилом умеренности и для других держав, к таковым заведениям на американском берегу приступающих» 77 [Там же. С. 273-274].
В заключительной части доклада его составители, обращая внимание Екатерины II на необходимость поощрить усилия Шелихова и Голикова «для распространения пределов империи вашей, так и общественной пользы», указывали, что оба они заслуживают достойной награды. 6 апреля 1788 г. доклад Комиссии о коммерции был одобрен Советом при высочайшем дворе, который предложил, помимо награждения каждого из купцов медалью, шпагой и похвальным листом, «пожаловать их чинами» 78 [Там же. С. 277-278; АТС. Т. 1, ч. 2. С. 661].
Однако, несмотря на положительное отношение совета, императрица не утвердила доклад комиссии и, следовательно, отказалась удовлетворить просьбу Шелихова и Голикова. Касаясь их прошения, она еще за полторы недели до заседания совета высказалась, хотя и в предварительном порядке, но достаточно откровенно. «Пособие монаршее, - записала Екатерина II в своем дневнике 27 марта 1788 г.,- теперь обращено на полуденные действия, для которых дикие американские северные народы и торговля с ними оставляется собственному их жребию» 79 [Письма и бумаги императрицы Екатерины II... СПб., 1873. С. 65. К тому же в июне 1788 г. России пришлось вступить в войну со Швецией].
Конкретнее мотивы отказа изложены в замечаниях на упомянутый выше доклад Комиссии о коммерции, датируемых апрелем- августом того же года. Отвергая содержавшиеся там предложения об оказании Северо-Восточной компании денежной и военной помощи, императрица ссылалась на отсутствие финансовых средств («в казне теперь нет денег никаких») и малочисленность сибирских гарнизонов («сто человек тамо то, что тысячи здесь»). Специальный указ, который ограждал бы промышленников «от всяких обид и притеснений», представлялся ей излишним. Но наибольшее внимание государыня уделила вопросу о даровании компании исключительного права на промысел и торговлю в регионе. «Чтоб Голиков и Шелихов одне торговали в новооткрытые места, - отметила она, - сие прошение есть сущая монополия и исключительная торговля, противное моим правилам» 80 [РИО. Т. 27. СПб., 1880. С. 430. По свидетельству секретаря императрицы А. В. Храповицкого, она заявила, будто авторы доклада Комиссии о коммерции «отдают в монополию Тихое море», причем склонна была связывать подобный умысел с корыстными побуждениями давнего члена комиссии и влиятельного президента Коммерц-коллегии А. Р. Воронцова. Последний, как считала Екатерина II, «распространяет дальние виды для своих прибытков» (Дневник А. В. Храповицкого, 1782-1793. СПб., 1874. С. 78)]. Аргументируя свою негативную позицию, Екатерина II разъяснила, что даже в единичном отходе от общих принципов, которых придерживается, видит опасный прецедент. По ее словам, в случае согласия с мнением Комиссии о коммерции относительно предоставления искомой привилегии указанным купцам, «открылось бы стоглавному чудовищу (то есть монополии) паки дорога по частям вкрастся в России... ибо от одново отступления от установленных правил последовало бы тысячи и более подобных сих изъятий» 81 [РИО. Т. 27. С. 431].
Помимо перечисленных факторов, тогдашний отказ российского правительства от активной поддержки планов Шелихова был, видимо, в определенной мере обусловлен соображениями более общего характера. Отнюдь не теряя интереса к Северо-Западной Америке, петербургский двор, поглощенный в то время войнами с Турцией и Швецией, предпочитал проявлять сдержанность в Тихоокеанском бассейне, не форсируя там территориальную экспансию и ограничиваясь поощрением торговли. «Многое распространение в Тихое море, - подчеркивала императрица, - не принесет твердых польз. Торговать дело иное, завладеть дело другое» 82 [Там же. С. 432. См. также: РОТОСА. С. 282; ПСЗРИ. Т. 22. № 16709. С..1107].
Такова в основном традиционная точка зрения, которой придерживались, в частности, С. Б. Окунь и А. И. Андреев. Однако в рамках подобного объяснения Н. Н. Болховитинов справедливо выделяет дополнительные немаловажные обстоятельства, а именно: наличие разногласий по рассматриваемым проблемам в правящих кругах империи (столкновение позиций Г. А. Потемкина - Екатерины II и А. Р. Воронцова), сомнения императрицы в достоверности непроверенных сведений, исходивших от промышленников и купцов, опасение возможного возникновения в перспективе конфликта между российской метрополией и ее владениями в Америке - по аналогии с восстанием британских колоний против Англии. «Американских селений примеры, - отметила в этой связи государыня, - не суть лесны, а паче невыгодны для матери земли» 83 [См.: Болховитинов Я. Я. Становление... С. 300-301; РОТОСА. С. 281].
Не исключено, что известную роль сыграли и дошедшие до императрицы сведения о жестоком обращении шелиховской команды с населением колонизуемых земель. Во всяком случае, 17 марта 1789 г. А. В. Храповицкий записал в дневнике, что донесение Биллингса с описанием «варварства Шелехова на Американских островах» вызвало у Екатерины II негодование. «Буде таким же образом открытия свои продолжать станет, - заметила она, - то привезут его скованным» 84 [Дневник А. В. Храповицкого... С. 264].
Следует также иметь в виду, что как раз в феврале-марте 1788 г. правительство Екатерины II после продолжительных оттяжек стало склоняться к заключению торгового договора с Испанией. Этот вопрос имел довольно давнюю историю.
Обозначившееся в начале 80-х годов стремление испанского правительства к сближению с петербургским двором наряду с желанием заручиться его дипломатической поддержкой было продиктовано также заинтересованностью в расширении прямой торговли с Россией. На это обстоятельство Флоридабланка 29 января 1780 г., как указывалось, обращал внимание поверенного в делах Нормандеса, запрашивая у него необходимую информацию по данному вопросу 85 [Schop Soler A. M. Op. cit. S. 210-212]. Более конкретно эта тема затрагивалась в пространной инструкции первого министра, врученной год спустя новому посланнику при дворе Екатерины II маркизу де ла Торре.
Среди поставленных перед ним задач одной из основных являлось способствовать развитию непосредственной торговли двух государств. Далее перечислялась российская продукция, в которой нуждалась Испания (злаки, необходимые для оснастки флота пенька, смола, такелаж, льняное полотно, рангоутное дерево), и отмечалась потребность России в испанских винах, ликерах, растительном масле, красителях и других товарах. Поскольку в условиях войны испанские суда не могли плавать в Балтийском море, посланнику предписывалось приступить к выполнению данного поручения после заключения мирного договора 86 [Ibid. S. 222-224. См. также: Hernandez Franco J. La gestion politica у el pensamiento refonnista del Conde de Floridablanca. Murcia, 1984. P. 238].
Но прошло полтора года, прежде чем де ла Торре прибыл в Петербург. А переговоры между воюющими державами затянулись, как известно, до начала 1783 г. Не дожидаясь их завершения, мадридское правительство предприняло определенные шаги в указанном направлении, чтобы стимулировать импорт некоторых российских товаров. С этой целью оно снизило пошлины на вина и водку, вывозимые из Испании на русских судах. Подобному решению предшествовал эпизод, связанный с отправкой в Кадис трех кораблей, принадлежавших купцу Фалееву (1780 г.). Выгрузив в испанском порту различные товары, они должны были обратным рейсом доставить в Петербург партию вин. При таможенном досмотре кадисские власти потребовали от русских уплаты экспортной пошлины в двойном размере по сравнению с той, которая обычно взималась с прочих иностранных коммерсантов. Это вызвало негативную реакцию со стороны Коммерц-коллегии и побудило А. Р. Воронцова принять необходимые меры. Информируя 20 апреля 1781 г. о происшедшем С. С. Зиновьева, он напомнил, что вина, ввозимые в Россию испанцами, облагаются пошлиной, составляющей всего пятую часть суммы, уплачиваемой подданными других государств. «Я покорно прошу Вас... - писал Воронцов, - дать уразуметь Гишпанскому министерству, что таковое неравенство в платеже пошлин может совсем отвратить наших купцов от производства коммерции с Гишпаниею». Урегулирование же данного вопроса явилось бы, по его словам, «истинным ободрением для наших торгующих в Гишпанские области» 87 [Ibid. S. 222-224. См. также: Hernandez Franco J. La gestion politica у el pensamiento refonnista del Conde de Floridablanca. Murcia, 1984. P. 238].
В ответ на представление, сделанное по этому поводу Зиновьевым, Флоридабланка в начале января 1782 г. уведомил последнего о повелении короля Карла III снизить вдвое по сравнению с обычным тарифом пошлины на вино и водку, вывозимые из Испании русскими судами, доставляющими туда предметы, используемые для оснащения испанского флота. 5 февраля соответствующее донесение Зиновьева было доложено императрице, и по ее указанию вице-канцлер И. А. Остерман 10 февраля просил испанского поверенного в делах Нормандеса передать королю «признательность ее и. в-ва за учиненное мадритским двором распоряжение в облехчение торговли здешней в областях его Гишпанского величества сбавкою пошлины с вина и водки». Неделю спустя вице-канцлер уведомил А. Р. Воронцова, тотчас же поставившего в известность Коммерц-коллегию 88 [ЦГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 558. Л. 1-2. АВПР. Ф. ВАД. Д. 8. Л. 37; КЗ, 10 февраля 1782 г. // АВПР. Ф. ВКД. Оп.2/6. Д. 883. Л. 40; ЦГАДА. Ф. 276. Оп. 1. Д. 333. Л. 2].
Однако благодарность, выраженная от имени Екатерины II мадридскому двору, носила чисто протокольный характер. По существу же в России сочли скидку явно недостаточной. Первым на это указал консул Бранденбург. Получив сообщение Зиновьева о снижении пошлины, он 29 января 1782 г. ответил посланнику, что упомянутая мера имела бы значение лишь в том случае, если бы распространялась на все русские суда независимо от доставленного ими в Кадис груза 89 [ЦГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 558. Л. 1]. В дальнейшем недовольство в Петербурге усилилось в связи с распоряжениями и действиями испанских властей, наносившими ущерб торговле и мореплаванию нейтральных государств и противоречившими, с точки зрения Екатерины II, принципам декларации о вооруженном нейтралитете. По повелению императрицы, И. А. Остерман в беседе с Нормандесом 26 апреля 1782 г. выразил надежду, что «е. к. в-во такие новые установления признав сам утесняющими торговлю, или, так сказать, уничтожающими ее, и противными как собственной выгоде его подданных, так и дружеским его обещаниям способствовать распространению здешней торговли, изволит конечно отменить оные». Через день Екатерина II одобрила проект письма Остермана Зиновьеву об «учинении Гишпанскому двору представлений касательно изданного в Гишпании нового установления, торговлю утесняющего»90 [КЗ, 26 апреля 1782 г. // АВПР. Ф. ВКД. Оп. 2/6. Д. 883. Л. 144; Д. 829. Л. 147; РИ. С. 317].
Когда из донесений посланника стало ясно, что его демарш в Мадриде не возымел действия, императрица в середине июля 1782 г. поручила президенту Коммерц-коллегии обдумать, «какие вновь и о чем домогательства потребно зделать в пользу торговли здешних подданных». А. Р. Воронцов передал этот вопрос на рассмотрение Комиссии о коммерции. При разработке проекта нового таможенного тарифа (принятого 27 сентября 1782 г.) комиссия сохранила льготы на ввоз вин в Россию, предоставленные ранее испанским купцам, и оставила без изменений размеры взимаемых с них пошлин. Однако одновременно с проектом на высочайшее имя был подан специальный доклад, где предлагалось потребовать от правительства Карла III, «чтоб Российские подданные за вывозимые ими из Ишпании вина платили ту самую пошлину, которую ишпанские подданные там за то же платят... А на случай если бы ишпанский двор не показал на то своего согласия, то, по мнению комиссии, можно будет тогда и здесь переменить постановленное к пользе ишпанцов для их вин толикое в пошлине преимущество пред всеми прочими иностранными нациями, сюда торгующими» 91 [АВПР. Ф. ВАД. Д. 8. Л. 212; ЦГАДА. Ф. 1261. Оп. 6. Д- 411. Л. 81].
В соответствии с предложением Комиссии о коммерции 8 ноября 1782 г. вице-канцлер направил Зиновьеву письмо «о домогательстве, чтоб Российские подданные сравнены были с Гишпанскими в сборе пошлин с тамошних вин». На следующий день он передал памятную записку аналогичного содержания испанскому посланнику де ла Торре, подчеркнув, что «без ожидаемого от Гишпанского двора удовольствия и данная его подданным здесь выгода остаться не может» 92 [АВПР. Ф. ВАД. Д. 8. Л. 318; КЗ, 9 ноября 1782 г. // Там же. Ф. ВКД. Оп. 2/6. Д. 883. Л. 399].
17 ноября последовала высочайшая апробация проекта императорского рескрипта Зиновьеву о повторном «учинении Гишпанскому двору сильных представлений, касательно до удовлетворения здешним подданным убытков, претерпенных ими от Гишпанцов, и до отмены изданного в Гишпании нового таможенного устава». Рескрипт был отправлен в Мадрид, а в начале декабря Остерман вручил испанскому посланнику ноту, составленную в таком же духе» 93 [АВПР. Ф. ВАД. Д. 8. Л. 328; КЗ, 7 декабря 1782 г. // Там же. Ф. ВКД. Оп. 2/6. Д. 883. Л. 408]. Отметим, что среди спорных проблем, фигурировавших тогда в дипломатической переписке между Петербургом, и Мадридом, заметное место занимал, в частности, инцидент с российским торговым судном «Граф Никита», задержанным английским корсаром в районе Балеарских о-вов, а затем попавшим в руки испанцев, которые в течение длительного времени отказывались его освободить. Судьба этого корабля неоднократно становилась предметом запросов и демаршей правительства Екатерины 94 [АВПР. Ф. ВАД. Д. 7. Л. 256; КЗ, 2 марта, 26 апреля 1782 г. // Там же. Ф. ВКД. Оп. 2/6. Д. 883. Л. 59, 140-141; Д. 829. Л. 141, 145].
Под давлением российской дипломатии, в чьей поддержке испанская монархия крайне нуждалась для успешного завершения мирных переговоров с Англией, мадридский двор пошел на уступки. 23 февраля 1783 г. Флоридабланка и Зиновьев пришли к соглашению, что впредь испанские вина, вывозимые на русских судах, независимо от груза, доставленного последними в Испанию, будут облагаться пошлиной в размере 1½ реала с арробы95 [Арроба винная (кантара) - мера объема жидкостей в пиренейских государствах и их американских колониях, равная 16,133 л.], тогда как с владельцев всех прочих иностранных кораблей взимается по 5 реалов. 10 марта Зиновьев отправил копию соглашения Бранденбургу. Хотя консул весьма критически отнесся к этой акции, полагая, что новая льгота не имеет для России ощутимого значения, в действительности она все же сыграла определенную роль в оживлении российской торговли с Испанией. Если в 1780 г. в Кадисе бросили якорь всего 5 русских судов, то в 1783 г. их число составило 16, а с апреля 1784 до марта 1785 г.- 18. 96 [CDHR. Р. 274-276; АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 629. Л. 56-60; Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 338].
Разумеется, рост товарооборота между двумя державами объяснялся наряду с созданием более благоприятных для России условий также и взаимной заинтересованностью в развитии торговых связей. В записке, направленной 22 сентября 1781 г. президенту Коммерц-коллегии, Бранденбург указывал, что потребности Испании в корабельном лесе, смоле, железе, варе, пеньке и иных товарах удовлетворяются в значительной мере за счет российской продукции, привозимой главным образом на голландских кораблях. Непосредственно же, т. е. на своих собственных судах, Россия поставляет в Испанию пеньку, канаты, железо, парусные полотна, равендук и могла бы продавать большое количество холста, если бы его стали изготовлять на русских фабриках с учетом запросов и требований испанцев. На российский рынок из пиренейского королевства прямым путем поступают в основном лишь вина и соль. Шерсть, кампешевое дерево, разные масла, канцелярское семя, индиго и другие товары испанского происхождения Россия получает преимущественно из Голландии. «Однако если бы можно было установить безпрерывную навигацию между Российскими и Испанскими портами, - писал консул, - то несумненно предположить можно, что все вышереченные товары прямо отсюда отвозимы быть имеют и сверх того Российские купцы будут получать оные за сходнейшую цену и лучшего качества и доброты» 97 [ЦГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 548. Л. 7].
Анализируя далее ситуацию по отдельным видам продукции, Бранденбург упоминал о намерении испанских властей «развести коноплю в своих Индийских владениях», сообщал, что около половины парусных полотен, закупаемых для испанского флота, базирующегося в портах Америки, приходится на долю России, сулил значительную прибыль, если бы удалось получить разрешение продавать российское железо для американских владений Испании. Подводя итог, он делал вывод о выгодности для петербургского правительства заключения русско-испанского торгового договора, где «наиточнейше означить пошлины, привилегии и льготы взаимные, которые каждой нации получить приличествует» 98 [Там же. Л. 8, 16].
Эта мысль не встретила тогда поддержки при дворе Екатерины П. Правда, А. Р. Воронцов, указав на несвоевременность подготовки договора о торговле с Испанией до завершения общего мирного урегулирования, предложил консулу высказать свои соображения по этому поводу. Но более определенные очертания проблема приобрела лишь позднее - после подписания мирных соглашений между Англией, США и их европейскими союзниками, а также присоединения Крыма к Российскому государству (императорский манифест об этом подписан 8 апреля 1783 г.), что явилось важной вехой в процессе укрепления позиций России на Черном море. Из бесед с президентом Коммерц-коллегии летом 1783 г. секретарь испанской миссии в Петербурге Мигель Хосе де Асанса вынес впечатление, что «императрица и ее правительство настроены в пользу договоров такого рода». Для этого, доносил он в Мадрид 26 июля (6 августа), «настоящий момент является как нельзя более благоприятным».
Подобная оценка отвечала и стремлению мадридского двора заключить торговый договор с империей Екатерины II, о чем С. С. Зиновьев доложил в середине 1785 г. А. А. Безбородко, который после смерти Н. И. Панина фактически руководил внешней политикой99 [См.: РИ. С. 315; CDIER. Р. 281; АВ. Кн. 13. С. 84-85].
Сообщая посланнику в конце сентября о положительном отношении императрицы к этой идее, Безбородко заметил, что такой договор «представляется весьма полезным и нужным». «Ее в-во имеет особливое благоволение и склонность к Гишпанской нации, - писал он, - и не отречется, конечно, ободрять ее торговлю; но надобно, чтоб тут было взаимство выгод». Как указывал сановник, подчеркивая различную степень заинтересованности обеих сторон в развитии торговли, большая часть российского экспорта в Испанию состоит из предметов первой необходимости, в то время как товары, закупаемые там русскими купцами, «принадлежат к тем, кои нам для прихожей надобны, и которыми мы от других себя довольствовать можем». Поэтому Безбородко предложил Зиновьеву вести переговоры с Флоридабланкой таким образом, чтобы «все сие дело... не имело ни малого вида настояния с нашей стороны; но шло бы оно, как служащее и собственным пользам Гишпании, и Мадритским двором прямо желаемое» 100 [Русский архив. М., 1869. Т. 7. С. 211-213].
Вследствие названных выше причин петербургское правительство не считало нужным форсировать подготовку русско-испанского торгового договора. Видимо, в связи с этим Бранденбург, которого посланник попросил представить свои соображения на сей счет, не очень спешил с выполнением этого задания. Лишь 1 сентября 1787 г. он отправил наконец в Мадрид записку, где, исходя из анализа состояния торговли между Россией и Испанией, сформулировал ряд положений, которые, по его мнению, следовало включить в проект будущего договора. Консул считал необходимым добиться: 1) полной отмены экспортных пошлин на вино и водку, вывозимые из Испании на русских судах; 2) снижения импортных пошлин на доставляемые из России железо, доски, деготь, смолу, канаты, полотно до уровня 1766 г.; 3) снятия запрета на ввоз в Испанию и ее американские владения обработанного железа российского производства. 16 ноября копия документа была отослана в Петербург вице-канцлеру Остерману 101 [ЦГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 700. Л. 1-4; АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 628. Л. 9-12. Рус. пер. см.: Архив ЛОИИ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 142. Л. 177-182].
По поступлении в столицу этой записки и других материалов, касавшихся торгового договора, императрица 4 февраля 1788 г. распорядилась передать их на рассмотрение Комиссии о коммерции и уведомить мадридское правительство о готовности российского двора приступить к переговорам, как только испанский посланник в Петербурге будет облечен необходимыми полномочиями. Две недели спустя комиссия была официально поставлена в известность о распоряжении Екатерины II, а 23 февраля одобрила доклад на высочайшее имя «О постановлении торгового между Россиею и Ишпаниею трактата», который в начале марта А. Р. Воронцов представил императрице 102 [АВПР. Ф. ВАД. Д. 18. Л. 11; ЦГИА. Ф. 1329. Оп. 2. Д. 103. Л. 169; ЦГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 277. Л. 23, 29].
Советуя в целях стимулирования «безпосредственного с Испаниею торга» заключить с ней договор на таких же условиях, как с Данией (1782 г.), Австрией (1785 г.), Францией и Неаполитанским королевством (1786-1787 гг.), комиссия рекомендовала не добиваться при этом снижения пошлины на российскую продукцию, ввозимую в испанские порты, чтобы не давать испанцам повода претендовать на аналогичную уступку от России. Но она предлагала сохранить существующий льготный тариф на импортируемые из Испании вина, а также позволить испанским подданным при желании платить пошлины в России не золотыми ефимками, а «всякою российскою ходячею монетою». В обмен на такие уступки следовало требовать от мадридского двора: 1) 10%-ной скидки с пошлины, взимаемой при ввозе российских парусных и мануфактурных полотен, простых холстов и хряща; 2) разрешения вывозить ежегодно в Россию по 1 млн пиастров, с уплатой 4%-ной пошлины; 3) уравнения русских купцов с испанскими при обложении пошлинами вин, экспортируемых из Испании в Россию. Что касается просьбы испанской стороны об уменьшении пошлин на привозимые в Россию сахар, кофе, кокосовый орех, то комиссия высказалась против, чтобы не создавать прецедента 103 [ЦГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 277. Л. 30-42].
Однако, несмотря на изменение позиции правительства Екатерины II, договоренность не была достигнута. Подход, сформулированный в указанном докладе, в некоторых важных аспектах противоречил интересам мадридского двора, нашедшим отражение в донесении испанского консула в Петербурге Коломби, направленном 16(27) мая 1788 г. Флоридабланке. Характеризуя товарооборот между двумя странами, он отмечал, что, поскольку экспорт российских товаров в Испанию заметно превышает объем вывозимой в Россию испанской продукции 104 [Заметим, что если в 1785 г. во все порты России прибыли 9 испанских судов, то в 1786 г. - всего 4, а в 1787 г. Петербург посетили 5 испанских кораблей. См.: Болховитинов Н. Н. Россия и война... С. 100], сальдо является отрицательным для иберийской монархии. Чтобы выровнять торговый баланс, консул считал обязательным при заключении договора предусмотреть снижение таможенных сборов с импортируемых в Россию испанских товаров, особенно индиго и кошенили, поступавших из американских колоний, а также оливкового масла 105 [CDHR. Р. 310-314].
Столь существенное расхождение исходных позиций сторон не позволило прийти к соглашению. К тому же на рубеже 80-х и 90-х годов русско-испанские отношения обострились в связи с усилением соперничества двух держав в Северо-Западной Америке, достигшего апогея в мае-июне 1789 г. Значительную роль сыграло и изменение международной обстановки, вызванное начавшейся Великой французской революцией, которая обусловила новую расстановку политических сил на европейской арене. В то время как империя Екатерины II сразу заняла враждебную революции позицию, а с середины 1791 г. стала выступать за вооруженную интервенцию, Испания, ограничиваясь словесным осуждением революционных событий, воздерживалась от полного разрыва с Францией.
Правда, в начале 1791 г. Коломби неоднократно беседовал о перспективах заключения торгового договора с А. Р. Воронцовым, который, в частности, продолжал настаивать на беспошлинном ввозе российского полотна в Испанию 106 [Об этом консул доносил 14 января 1791 г. Флоридабланке. См.: Ibid. S. 202-203]. Тем не менее договор, видимо, так и не был подписан. Во всяком случае никаких сведений о таком акте в архивах, не говоря уже о научной литературе, обнаружить не удалось. Нет текста или каких-либо следов подобного документа и в капитальном Полном собрании законов Российской империи, куда включены, кажется, все международные соглашения России 107 [Скажем, договоры 1782, 1787, 1798, 1799 гг. с Португалией опубликованы в этом издании полностью]. По словам исследовательницы истории русско-испанских отношений А. М. Шоп Солер, хорошо знакомой с фондами хранилищ Испании, она тоже не смогла найти данных о существовании искомого договора 108 [См.: Schop Soler A. M. Op. cit. S. 203].
И все же попытки заключить его, достигшие кульминации как раз к тому времени, когда императрица получила прошение Шелихова-Голикова, вероятно, как-то повлияли на ее решение воздержаться от удовлетворения их просьбы. В итоге единственной рекомендацией Комиссии о коммерции, принятой на «высочайшем» уровне, оказалось пожелание о награждении Голикова и Шелихова.
4 сентября 1788 г. А. А. Безбородко уведомил генерал-прокурора А. А. Вяземского о резолюциях Екатерины II по поводу доклада комиссии. 28 сентября последовал сенатский указ, где говорилось, что в награду за сделанные «помянутыми купцами» открытия и иные их заслуги «ее в-во всемилостивейше жалует им обоим шпаги и золотые медали для ношенья на шее с портретом ее в-ва на одной стороне, а на другой с изъяснением, за что даны, соизволяя при том, чтоб даны им были из Правительствующего Сената похвальные грамоты с изображением всех их к добру общему подвигов и благонамеренных деяний». Эти грамоты, подписанные 11 октября 1788 г., должны были продемонстрировать монаршее расположение, дабы другие, «узря наше благоволение, старались бы ревновать к распространению торговли в пользу Государственную» 109 [См.: РОТОСА. С. 283-284; Тихменев Л. А. Указ. соч. СПб., 1861. Ч. 1. Приложение 1. С. 1].
Не встретив поддержки при дворе, Шелихов, вынужденный временно отложить осуществление идеи создания объединенной компании, не отказывался тем не менее от своих планов исследования и колонизации Северо-Западной Америки.
Важным шагом в этом направлении явилось плавание галиота «Три святителя» под командованием штурманов Герасима Измайлова и Дмитрия Бочарова в мае-июле 1788 г. по распоряжению главного правителя Северо-Восточной компании Е. И. Деларова. Последний, в свою очередь, действовал по указанию Шелихова и иркутского генерал-губернатора Якобия. Мореплавателям предписывалось следовать от Кадьяка «близ берегов твердой Американской земли, как для открытия новых морских островов и приведения под власть Российской империи разных островных народов, так равно и для утверждения всей новоизобретенной Американской части знаками Величеству и названию Российскому свойственными» 110 [См.: Российского купца Григория Шелихова странствования из Охотска по Восточному океану и американским берегам. Хабаровск, 1971. С. 88 112; Архив ЛОИИ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 476. Л. 316]. Продвигаясь вдоль побережья на восток, а затем на юго-восток, Г. Г. Измайлов и Д. И. Бочаров за 2 с половиной месяца открыли несколько мелких островов, залив Якутат и бухту Льтуа, что имело большое значение для дальнейшего расширения сферы российских интересов 111 [На это указывал в рапорте Екатерине II от 13 февраля 1790 г. сменивший Якобия И. А. Пиль, докладывая, что плавание мореходов «простиралось уже от 57 до 59 степени широты к востоко-югу» (POTOCA. С. 299)]. далее |