Следует отметить, что и другие социалисты-утописты, а также мелкобуржуазные экономисты выдвигали эту идею. Однако в отличие от них Оуэн предлагал реорганизовать не только обмен, но и производство, создав «Союз производства». Для этого он намеревался использовать профессиональные союзы, которые должны были выкупить у хозяев средства производства и организовать собственные кооперативные предприятия. Однако и эта затея потерпела неудачу: у профсоюзов не было средств для покупки фабрик, а у капиталистов отсутствовало желание их продавать.
Одна из заслуг Р. Оуэна в критике капитализма состоит в том, что он указал на ухудшение положения рабочих в связи с введением машин. По этому вопросу он занимал правильную позицию, отмечая, что мир насыщен богатством при наличии огромных возможностей дальнейшего его увеличения. Однако повсюду царит нищета. Поскольку введение машин ухудшает положение рабочих, Р. Оуэн усматривал причину экономических кризисов перепроизводства в недопотреблении трудящихся масс, падении их заработной платы, сокращении внутреннего спроса на предметы потребления. Такую же точку зрения высказывал и мелкобуржуазный экономист Сисмонди. На самом деле неизбежность кризисов вытекает не из недопотребления как такового, а из основного противоречия капитализма. Но в отличие от Сисмонди Оуэн искал выход не в возврате к мелкому производству, а в создании нового общественного строя.
Важной заслугой Оуэна стала критика мальтузианского «закона народонаселения». Опровергая концепцию Мальтуса, Оуэн с цифрами в руках доказывал, что рост производительных сил значительно превосходил рост населения, а причиной нищеты является вовсе не недостаток продуктов питания и рост населения, а неправильное распределение. При справедливом распределении производительные силы Великобритании в состоянии удовлетворить потребности не только населения страны, но и значительно большего числа людей. Оуэн писал, что «при правильном руководстве физическим трудом Великобритания и зависимые от нее страны могут давать средства существования безгранично возрастающему в численности населению, притом с большой выгодой для всех жителей» 29 [Там же. С. 140, 179].
Свою критику капитализма и буржуазной политэкономии Р. Оуэн доводил до признания необходимости создания нового общественного строя, в котором не будет нищеты и безработицы. Этот строй он называл социалистическим, а его ячейкой считал кооперативную общину, в которой население будет заниматься как сельскохозяйственным, так и промышленным трудом. Первых работников предполагалось вербовать из добровольцев и безработных. Р. Оуэн считал, что в течение нескольких лет все убедятся в преимуществах такой кооперативной общины, а затем подобные объединения будут создаваться повсеместно.
Немалую роль в процессе организации общин Р. Оуэн отводил государству, которое должно предоставить им в кредит необходимые ресурсы. В кооперативных предприятиях Р. Оуэн видел ячейку социализма 30 [См. там же. С. 235—260], не понимая, что кооперация в условиях капитализма неизбежно приобретает буржуазный характер. Все кооперативные общины, которые организовал Р. Оуэн и его последователи, либо распадались, либо превращались в капиталистические коллективные предприятия. Р. Оуэн был неправ, когда рассматривал профсоюзы как основное средство перехода к новому общественному строю. При всей их положительной роли профсоюзы сами по себе не могут добиться ликвидации эксплуатации и эксплуататорского общества. Хотя Р. Оуэн сыграл огромную роль в пропаганде коммунистических идей, его теория и практическая деятельность носили противоречивый характер. Ведь Р. Оуэн объективно боролся за интересы рабочего класса, но выступал при этом от имени всего человечества. Он считал, что материальные блага создаются трудящимися, но отводил им пассивную роль в преобразовании общества. Оуэн клеймил буржуазные порядки и в то же время считал, что капиталисты в этом неповинны, так как плохо воспитаны. В целом, даже с учетом ошибочности многих выводов и неудачи коммунистических экспериментов, великие социалисты-утописты сыграли выдающуюся роль в развитии общественной мысли. Давая общую оценку их идеям, Ф. Энгельс писал, что «теоретический социализм никогда не забудет, что он стоит на плечах Сен-Симона, Фурье и Оуэна — трех мыслителей, которые, несмотря на всю фантастичность и весь утопизм их учений, принадлежат к величайшим умам всех времен и которые гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно» 31[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 18. С. 498—499].
Глава 10.
СОЦИАЛИСТЫ-РИКАРДИАНЦЫ.
Завершение промышленного переворота в Англии привело к обострению противоречий между основными классами буржуазного общества. Новое поколение социалистов, в частности социалисты-рикардианцы, выступает уже от имени не «всего человечества», а его угнетенной части — пролетариата и пролетаризирующихся мелких производителей. Достижение капитализмом развитой стадии позволило им углубить анализ положения трудящихся. Теоретической основой при этом служили выводы классической школы буржуазной политической экономии, прежде всего трудовой теории стоимости Д. Рикардо. Незрелость пролетариата не позволила его представителям выдвинуть собственную политико-экономическую концепцию. Первые защитники рабочего класса еще «побивают буржуазию ее собственным оружием» 1[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 24. С. 17]. Потенциал радикализма, содержащийся в положениях классической школы, не был реализован в трудах даже крупнейших ее представителей — А. Смита и Д. Рикардо. Их классовая ограниченность не допускала радикальной трактовки вопроса об отношениях между трудом и капиталом. Между тем проанализировать этот вопрос было возможно, даже оставаясь в рамках метода и основных теоретических положений классиков буржуазной политэкономии. Это сделали социалисты-рикардианцы Т. Годскин, У. Томпсон, Дж. Грей, Дж. Брей.
Если критика капитализма и буржуазной политической экономии объединяет всех этих авторов как сторонников трудовой теории стоимости, то их позитивные программы существенно различаются по классовой позиции и социальному идеалу. Спектр классовых позиций довольно широк: от достаточно последовательных защитников пролетариата У. Томпсона и Дж. Брея до мелкобуржуазных по существу теоретиков Т. Годскина, Дж. Грея. Историческая специфика момента состояла не только в окончательном оформлении пролетариата как класса, но и в резком ухудшении положения массы мелкой буржуазии, вступившей в неравную конкурентную борьбу с капиталистической фабрикой.
1. Критика капитализма Т. Годскином.
Точку зрения пролетаризирующейся мелкой буржуазии и примыкающих к ней по уровню классового сознания слоев пролетариата выразил весьма рельефно один из лидеров социалистов-рикардианцев — Томас Годскин (1787—1869). Главной его заслугой является четкое формулирование положения об эксплуатации наемного труда на основе соответствующих разделов теории Д. Рикардо. В наиболее полном и систематическом виде концепция Т. Годскина представлена в его работах «Защита труда от притязаний капитала» (1825), «Народная политическая экономия» (1827), «Естественные и искусственные права собственности» (1832).
Методологической основой концепции Т. Годскина служит теория естественного права, что объединяет его с классической английской политической экономией. Но эта теория, служившая знаменем буржуазных революций, обращена Годскином против буржуазии.Т. Годскин различает естественные законы, относящиеся к неизменной природе человека, и так называемые социальные регуляторы, представляющие собой формы экономических отношений, искусственно привнесенных в общество и в силу этого нуждающихся в охране со стороны государственных институтов: суда, армии и т. п. Эти искусственные ругуляторы, насильственно установленные и поддерживаемые господствующим классом, сами по себе субъективны и не составляют, по мнению Годскина, предмета науки. Предметом политической экономии являются лишь естественные законы; искусственные формы должны занимать ученого лишь тогда, когда они затрудняют осуществление этих единственно правильных законов 2 [См.: Годскин Т. Соч. М., 1938. С. 4—6].
Т. Годскин рассматривает историческое развитие человечества как постепенное восстановление грубо нарушенного в начале истории естественного (трудового) права. Общество развивается от рабства к феодальной зависимости и затем к наемному труду, это развитие — постепенное облегчение участи трудящихся. Буржуазные отношения рассматриваются Годскином как один из исторически преходящих типов эксплуатации, основанной на насилии. Однако он остается последовательным рикардианцем, «естественные» экономические категории понимаются им как неизменные, не развивающиеся.
Отправным пунктом теоретических рассуждений Т. Годскина является рикардовская трудовая теория стоимости. Меновая стоимость (естественная цена) определяется затратой труда на производство товара. Но, согласно Т. Годскину, в современном ему обществе она превратилась в «социальную цену», значительно отклоняющуюся от трудовой меры стоимости. Рабочий вынужден отдавать за товар большее количество труда, чем данный товар стоит, при этом часть труда отдается безвозмездно (в виде прибыли капиталиста, ренты землевладельца и других форм нетрудовых доходов). Корень зла — капиталистическая собственность, отделяющая капитал от работника 3[См. там же. С. 14—15].
Крупнейшей теоретической заслугой Т. Годскина является его исследование капитала. Положение о производительности капитала стало в 20-е годы XIX в. главной догмой вульгарной политической экономии. Противники Рикардо — Т. Мальтус, Ж. Сэй, Р. Торренс — развивали теорию факторов производства, а буржуазные эпигоны рикардианства (в их числе и Дж. Милль, близко знакомый с Т. Годскином) постепенно отходили от позиций трудовой теории стоимости. Т. Годскин использовал весь арсенал теоретических положений рикардианской школы для разгрома тезиса о производительности капитала. Маркс писал, что «в своей полемике Годскин сам исходит из ограниченного способа представления политико-экономов. Поскольку политико-экономы изображают капитал как вечное отношение производства, они сводят его к тем общим отношениям труда к его материальным условиям, которые общи всякому способу производства и не содержат ничего от специфического характера капитала»4[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. III. С. 274].
Оставаясь на старых методологических позициях, Т. Годскин отрицает производительность капитала именно с точки зрения его натурально-вещественной стороны. Он сводит капитал к труду, к рабочему населению 5 [См.: Годскин Т. Соч. С. 36]. Т. Годскин обосновывает это следующим образом. Во-первых, оборотный капитал, т. е. запас жизненных средств для рабочих, который, согласно буржуазной политической экономии, якобы накапливается капиталистами перед очередным производственным циклом, представляет собой просто сосуществующий труд, производящий жизненные средства. Капиталист, по мнению Годскина, вклинивается между действительно нуждающимися друг в друге работниками; он паразитирует на разделении труда между ними. Во-вторых, основной капитал — это действительно накопленный труд. Но ведь овеществлен в средствах производства опять-таки труд рабочего, а не капиталиста! Почему же прибыль достается последнему? Капитал «приносит своему владельцу прибыль,— отвечает Т. Годскин,— не потому, что он был накоплен, а потому, что он есть средство для приобретения власти над трудом» 6 [Там же. С. 16]. Здесь, отмечал впоследствии К. Маркс, Годскином правильно подмечена природа капитала.
Т. Годскин приблизился к пониманию капитала как отношения господства, порождающего «неестественную», эксплуататорскую собственность. Конечно, от этого было еще далеко до последовательно научного определения. Т. Годскин лишь реализовал те возможности анализа капиталистической эксплуатации, которые содержались в теории классической буржуазной политической экономии.
Т. Годскин не только заострил внимание на уже отмеченных Рикардо противоречиях капитализма, но и в ряде моментов углубил анализ капиталистических отношений. В первую очередь это относится к теории заработной платы и прибыли. Годскин, отмечая их противоположность, определяет существующую меру заработной платы фактом господства капитала: «Капиталисты оставляют рабочим средства существования потому, что без труда они ничего предпринять не могут... а каждый атом продукта труда сверх средств существования рабочего они забирают себе» 7[Там же].
Оригинальна теория ренты Т. Годскина. Он подчеркнул сущность ренты как вычета из продукта труда работника, вычета, порождаемого зависимостью от владельца земли. При этом Годскин делает упор на личную зависимость, подробно анализируя происхождение ренты в условиях рабовладения и феодализма. Капиталистическая земельная рента, по его мнению,— только изменение внешней видимости, формы, в которой землевладелец продолжает получать свой паразитический доход, в основе же по-прежнему лежит принуждение работника к дополнительному труду. Годскин лишь фиксирует реальную преемственность докапиталистических и капиталистических форм эксплуатации. И это не дает ему возможности выявить специфику земельной ренты при капитализме.
Социальный идеал Т. Годскина — строй общества, в котором при отсутствии какой-либо принудительной регламентации свободно осуществляются естественные законы производства. Интересно отметить, что Годскин, резко расходящийся с классиками буржуазной политической экономии по поводу естественного права собственности, солидаризируется с ними в определении естественных законов обмена. Он считает, что механизм свободной конкуренции есть естественный регулятор трудовой стоимости, и поэтому не предлагает никаких мер по преобразованию сферы обмена.
Главной задачей социальной реформы, по мнению Т. Годскина, является защита трудовой собственности в сфере производства. Естественная собственность в новых условиях может выступать только как собственность коллективная. Коллективу предприятия принадлежит естественное право на полный продукт этого предприятия. Т. Годскин считает, что доля рабочего может быть определена на основе рыночных законов. На основе этих же законов ничем не стесняемой свободной конкуренции должны строиться и отношения между отдельными коллективами.
Т. Годскин, следовательно, дал самый ранний и наиболее последовательный вариант теории рыночного социализма. Он совершенно не замечает, что именно свободная конкуренция образует тот механизм, который насильственно нарушает принципы «естественного трудового права». Внеисторически понимая товарное производство, Годскин не видит его обусловленности товарным обменом, диалектического единства двух сфер капиталистической экономики. Не смог он указать и каких-то реальных путей установления «естественного права» в современном ему обществе. Его практическая пропагандистская деятельность помимо разоблачения капитализма включала просвещение рабочих, организацию первых тред-юнионов. Это была оборона рабочего класса от наступления капитала, защита его интересов в пределах капиталистического общества.
2. Экономические взгляды У. Томпсона.
Наиболее последовательно и систематизирование интересы рабочего класса защищал Уильям Томпсон (1785—1833). Он происходил из высших кругов английского общества (лендлордов), получил хорошее для своего времени образование. Уже в зрелом возрасте У. Томпсон познакомился с идеями Р. Оуэна и стал их горячим приверженцем. Фундаментальные знания и выдающийся талант сразу же выдвинули его как ведущего теоретика оуэновского движения, а свое значительное состояние Томпсон использовал для пропаганды и организации кооперативных колоний.
Система взглядов У. Томпсона основывалась на трех теоретических источниках: философии утилитаризма И. Бентама, политической экономии Д. Рикардо и утопическом социализме Р. Оуэна.
Методология Томпсона основана на критически переработанной концепции утилитаризма. Если И. Бентам выдвинул в качестве цели общества максимизацию пользы (счастья) наибольшего числа людей, считая при этом, что интересы отдельных лиц есть единственно реальные интересы, то У. Томпсон отверг принцип эгоизма.
Поставив задачей поиск организации общества, которая обеспечила бы реализацию указанного принципа, Томпсон выступает как представитель нормативной политической экономии. В системе нормативной науки решающее значение имеет исходный принцип, исходная категория. У. Томпсон берет за основу трудовую теорию стоимости в ее наиболее последовательной, рикардианской трактовке. Система категорий строится У. Томпсоном исходя из этого принципа на базе строго дедуктивного метода. Обращение к конкретным примерам имеет лишь характер иллюстрации.
Учение о стоимости Томпсона показывает, что он в целом остался на позициях классической буржуазной экономической науки. Как и ее представители, Томпсон отождествляет товарный обмен с обменом деятельностью вне всякой специфической общественной формы. Близким к смитовскому является его понимание естественного обмена, как свободного и эквивалентного, а не естественного, затрудненного монополиями, вмешательством извне и т. п. Правда, Томпсон в отличие от Смита понимает под эквивалентностью обеспечение рабочему полного продукта его труда. Обмен между трудом и капиталом, таким образом, зачисляется в разряд неэквивалентного обмена, а порождающая его монополия на капитал критикуется наряду с феодальными привилегиями.
Но, оставаясь на старых методологических позициях, Томпсон сумел развить трудовую теорию стоимости по ряду отдельных направлений. Во-первых, уже А. Смит говорил о различии между простым и сложным трудом. Однако классики сравнивали конкретный простой труд с конкретным сложным трудом. Томпсон же впервые в политической экономии свел все виды сложного труда к общественно необходимому простому труду 8[Thompson W. An Inquiry into the Principles of Distribution of Uralth. L., 1824. P. 16].
Во-вторых, Томпсон подчеркивал, что в основе стоимости лежит не просто рабочее время, а общественно необходимое рабочее время, т. е. «труд, затрачиваемый в среднем на предмет желания» при средней умелости производителя. В противном случае, по словам Томпсона, победила бы тенденция к росту стоимости товаров, производителям стало бы выгодно работать хуже, производительность труда стала бы прогрессивно понижаться 9[Ibid. P. 56, 13—15]. Таким образом, он уловил тот важнейший момент закона трудовой стоимости, которого не приняли в расчет другие социалисты-рикардианцы — сторонники преобразования сферы обмена путем введения «трудовых денег», а именно — общественный характер труда товаропроизводителей.
Буржуазные и реформистские теоретики уже с конца прошлого века утверждают, что теории стоимости К. Маркса и У. Томпсона идентичны. В силу этого Томпсона представляют в качестве чуть ли не основателя научного социализма. Хотя и кажется, что Томпсону оставалось сделать буквально один шаг, чтобы сформулировать положение о двойственном характере труда, создающего стоимость, но он не мог сделать этого шага, оставаясь в рамках внеисторического понимания стоимости.
Учение о капитале Томпсона — центральный пункт его воззрений, где он «раскрывает тайну» несправедливого обмена между рабочим и капиталистом. Оставаясь в рамках натурально-вещественного определения капитала как накопленного труда, овеществленного в средствах производства, автор тем не менее четко указывает на специфическое свойство этого труда — служить источником получения прибыли.
Томпсон твердо стоит на позициях отрицания стоимостной производительности капитала как такового: «Сырой материал, здания, машины, заработная плата ничего не могут добавить к своей собственной стоимости. Добавочная стоимость получается только от труда» 10[Ibid. P. 166]. Этот вывод, содержащийся в неявной форме уже у Рикардо, Томпсон кладет в основу исследования капиталистической эксплуатации. Прежде всего он пытается определить реальную долю капитала в общественном продукте, масштаб его участия в производстве. Томпсон приходит к выводу, что доля накапливаемого, капитализируемого продукта весьма незначительна по сравнению с совокупным продуктом общества (у Томпсона получается 3/40) 11[Ibid. P. 440—441] Собственники капитала поэтому претендуют на долю дохода, совершенно непропорциональную действительным потребностям воспроизводства самого капитала. Томпсон пытался опровергнуть буржуазных теоретиков, не выходя за рамки натурально-вещественного рассмотрения капитала, но последовательного опровержения у него не получается, вопрос сводится к определению количественных пропорций живого труда и капитала. Сама по себе постановка вопроса Томпсоном характерна для теоретика начала XIX в. Спустя 50—70 лет утверждение о количественном преобладании живого труда над овеществленным уже не имело фактической основы.
Несравненно более плодотворным оказался анализ Томпсоном реальных отношений капиталистического производства и распределения. Новизна его подхода состояла в том, что он обратил внимание не только на накопление капитала, но и на взятый в целом процесс распределения годового продукта нации 12[Ibidem]. Накопление капитала, или «действительное накопление», как называет его Томпсон, представляет лишь одну сторону этого процесса. Однако это «действительное накопление» играет совершенно не соответствующую его количественной доле роль в самом процессе распределения: осуществляясь за счет прибыли, т. е. вычета из труда рабочего, оно в следующем цикле воспроизводства заставляет «добровольно» идти на такие условия допуска к орудиям труда, которые сводятся к безвозмездной уступке значительной части продукта его труда. «Единственный товар, который рабочий может предложить... есть опять-таки известная часть его труда» 13[Thompson W. Untersuchung iiber die Verteilung des Reichtums. Bd I. Berlin, 1903. S. 286].
У. Томпсон, насколько это было возможно в рамках внеисторического понимания предмета политической экономии, приблизился к выяснению механизма воспроизводства отношения труда и капитала. Здесь он продвинулся значительно дальше своих учителей А. Смита и Д. Рикардо.
Чем же измеряется доля продукта, отнимаемая у рабочих собственниками капитала? «Два масштаба,— говорит Томпсон,— представляются нам возможными для определения ценности этого вычета: масштаб рабочего и масштаб капиталиста»14[Ibid. S. 287]. Масштаб рабочего, представляющий естественную, отвечающую потребностям самого производства пропорцию, предполагает, что «вычет может покрывать лишь стоимость потребленных материалов и амортизацию основного капитала» плюс небольшое, равное заработной плате наиболее искусных рабочих вознаграждение капиталиста как организатора трудового процесса... «Масштаб капиталиста, напротив, охватил бы весь прирост ценности, который создается данным количеством труда в силу пользования машинами и прочим капиталом. Вся эта прибавочная стоимость (выделено нами.— Авт.) должна была бы перейти к капиталисту». «Масштаб рабочего» и «масштаб капиталиста» в теории Томпсона не просто психологические категории, выражающие «исходные запросы» представителей этих классов. Это нормы естественного и неестественного состояния общества. Томпсон на конкретных примерах показывает, что за исключением тех случаев, когда обострившаяся нехватка рабочей силы усиливает взаимную конкуренцию капиталистов, последние «насильственно устранили небольшой остаток конкуренции между ними и бедными... и установили, что они сами будут решать вопрос об оплате их конкурентов» 15[Ibid. S. 431—432].
Томпсон смело вовлекает в анализ «внеэкономические» факторы, в первую очередь законодательное ограничение заработной платы. Это не ослабляет, а усиливает его теоретические позиции по сравнению с классиками буржуазной политической экономии. А. Смит тоже обращал внимание на неравноправное положение продавцов труда в конкурентной борьбе. Но то, что Смит рассматривал как досадную аномалию, мешающую выявлению преимуществ буржуазного общества, Томпсон определяет как коренную, сущностную черту капиталистической системы, которая не может быть ликвидирована в ее рамках.
Конечно, концепция Томпсона отражала положение вещей, характерное для раннего капитализма, когда рабочий класс еще не мог организованно бороться за свои права и даже юридически находился в бесправном положении. По мере усиления классовой борьбы наиболее одиозные законодательные ограничения были ликвидированы. Однако, отталкиваясь от таких фактов, Томпсон указывал на связь экономического и политического господства буржуазии, на необходимость смены политической власти для смены экономического порядка.
У. Томпсон не останавливается на установлении факта эксплуатации. Он попытался показать последствия несправедливого, неестественного строя капиталистической собственности. Снижение заработной платы до минимума приводит к тому, что рабочий теряет интерес к труду. В результате снижается производительность труда и качество продуктов. Томпсон даже сформулировал закон прогрессирующего убывания производительности труда по мере падения заработной платы: «Чем ниже заработная плата, тем менее пригоден, даже по сравнению с заработной платой, труд» 16[Ibid. S. 434].
Какова же мера вознаграждения труда, которая обеспечивает его наивысшую производительность и как следствие наибольшее счастье для людей? Томпсон считает наиболее эффективной систему, предложенную Р. Оуэном, в которой класс неработающих собственников отсутствует вообще и работник (разумеется, в составе коллектива) получает в качестве вознаграждения полный продукт своего труда. Современники промышленного переворота в Англии Р. Оуэн и У. Томпсон видели тенденцию к дегуманизации труда промышленного рабочего. Единственным стимулом мулом к труду в таких условиях они считали справедливое его вознаграждение.
Как уже отмечалось, строй, основанный на кооперативной собственности, рассматривался Томпсоном в качестве идеала. Но достигнуть его «одним махом», за счет обращения всех в коммунистическую веру Томпсон не надеялся. Он скептически относился к иллюзиям своего учителя Оуэна о сотрудничестве классов и считал, что лишь сами рабочие смогут организовать коммунистические общины.
Поскольку объединенный в кооперативе труд, по мнению Томпсона, обладает большей производительностью, чем труд на капиталистических предприятиях, то первые же кооперативные союзы экономически победят капиталистические предприятия, вытеснив их с рынка. Единственной опасностью, считал автор, является политическая власть, государство, пока они остаются в руках имущих классов. Условием построения нового общества поэтому выступает не экспроприация капиталистической собственности, а захват политической власти. Причем такой захват Томпсон представлял как мирный, происходящий в рамках реформы избирательной системы. Борьбу за переход политической власти в руки трудящихся Томпсон связывал с достижением всеобщего избирательного права. Он был, следовательно, прямым предшественником чартистов.
При условии политической победы пролетариата Томпсон рассчитывал на мирную экономическую победу, которая, однако, потребовала бы достаточно длительного времени. С этой мыслью Томпсона связана выдвинутая им теория переходного периода от капитализма к кооперативному строю 17[Thompson W. An Inquiry... P. 56—57]. В период, когда кооперативная собственность будет сосуществовать с капиталистической, считал Томпсон, можно облегчить победу социализма, создав условия, при которых капиталисты были бы заинтересованы продолжать свою хозяйственную деятельность. Владелец капитала должен вознаграждаться заработной платой квалифицированного работника, т. е. в соответствии с «масштабом рабочего». Такая мера, по мнению Томпсона, предотвратила бы растрату производительных сил общества, неизбежную при уходе не выдержавших конкуренции кооперированного труда капиталистов из сферы производства. Томпсон рассматривал капиталиста как полезного для общества организатора производства.
У. Томпсон указывал, что достижение оуэновской модели кооперативного строя предполагает, что каждый производитель осознает общий интерес как свой собственный. Это потребует таких сдвигов в общественном сознании, которые возможны лишь в отдаленном будущем. До этого неизбежно противоречие между приматом индивидуального интереса у производителя и общей собственностью на капитал. Томпсон предлагал разрешить это противоречие следующим образом: при сохранении общей собственности допускается фактическое индивидуальное присвоение орудий и средств труда, а в тех случаях, когда это невозможно, отношения между коллективом и работником строятся по принципу «масштаба рабочего». При этом соблюдаются три «естественных закона распределения»: строгая добровольность, отсутствие принуждения как к определенному виду труда, так и к определенной его продолжительности; обеспечение работнику полного (за предусмотренными вычетами на восстановление капитала) продукта труда; свободный и добровольный обмен продуктами 18[Ibid. P. 6].
Нельзя не отметить, что социалистическим проектам Томпсона присуще внутреннее противоречие: попытка сочетания общественной собственности с частным по существу присвоением. В реальности либо последнее подорвало бы общую собственность, либо общество, чтобы воспрепятствовать такой тенденции, пошло бы на ограничение частного присвоения.
3. Проекты реформ сферы обмена Дж. Грея и Дж. Брея.
Наибольшую популярность в рабочей среде имели, однако, не научные трактаты У. Томпсона, а написанные в острой, памфлетной форме сочинения Джона Грея (1798—1850) и Джона Фрэнсиса Брея (1809—1895). Эти авторы не могут сравниться с Годскином и Томпсоном по глубине и оригинальности критики капитализма: они были скорее пропагандистами, нежели исследователями. Обличение капитализма в их работах привлекает простым и образным языком. Хрестоматийной стала фраза Грея: «Каждый непроизводительный член общества является прямым налогом на производительные классы» 19[Грей Дж. Соч. М., 1955. С. 43]. Английский пролетариат начала XIX в. еще не сбросил кожу мелкобуржуазной среды, из которой он не так давно вышел. Отсюда переоценка его идеологами самостоятельности мелкого товаропроизводителя в сфере производства. Обмен рассматривался в работах Грея и Брея как всеобщая и абсолютная форма общественного разделения труда. Общество нуждается не в реформе производства, а в реформе обмена, писал Грей 20[См. там же. С. 43]. Всякий мелкий буржуа главное внимание уделяет обращению, ибо в нем заключен источник всех его страданий. Основное зло современного Дж. Грею общества, по его мнению, составляли конкуренция и наличие привилегированного товара — денег. Конкуренция и деньги, по мнению социалистов-рикардианцев, мешают действительному равенству товаропроизводителей, осуществимому только на основе строгого соблюдения закона трудовой стоимости. Выходом из такого положения им казалась реформа сферы обращения, направленная на уравнивание обычных товаров с деньгами путем перехода к непосредственному учету труда. Деньги должны были заменяться банкнотами на 1 рабочий час, 1 рабочий день и т. д. Такие «рабочие деньги» должны были дать их владельцу право на получение товара по трудовому эквиваленту и гарантировать строгое соблюдение закона трудовой стоимости.
Впервые детальный проект такой реформы разработал Дж. Грей в работе «Социальная система» (1813). Осуществление его должно было проходить без ломки отношений собственности — путем создания на добровольных паевых началах обменного банка, действующего в сфере товарно-денежных отношений. Через сеть своих филиалов банк должен был принимать все предложенные товары, учитывать количество труда, затраченное на их производство, и выдавать соответствующие квитанции, дающие право на любой товар, имеющийся на складах, при условии, что в нем овеществлено эквивалентное количество труда. «Если,— писал Дж. Грей,— в капиталистической системе хозяйства спрос — причина производства, а главное желание производителя товара — продать его, так как приобретение опосредуется трудностью добычи денег, то в предлагаемой «социальной системе» производство — причина спроса и продать так же легко, как и купить, благодаря тому что все товары складываются в один общественный резервуар богатства» 21[Там же. С. 92]. Обменный банк, учитывая количество затраченного труда, должен применять общественно обоснованные нормы его затрат. Таким образом, предлагаемый Греем орган осуществлял бы контроль за мерой труда и мерой потребления его членов.
Но Грей не видел, что банк справедливого обмена может удовлетворять потребности своих участников лишь при условии прямого регулирования общественных пропорций воспроизводства. Рыночный регулятор (конкуренцию) Грей отбрасывает, но планового регулятора он не приемлет, так как это привело бы к ущемлению неограниченной самостоятельности частного производителя. Грей, таким образом, проявил непонимание самой сущности товарного производства, взаимосвязи и различия частного и общественного труда. К. Маркс в работе «К критике политической экономии» писал, что если «Грей принимает содержащееся в товарах рабочее время за непосредственно общественное, то он принимает его за обобществленное рабочее время или за рабочее время непосредственно ассоциированных индивидуумов...» По его мнению, «продукты должны производиться как товары, но обмениваться не как товары» 22[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 69].
Однако, отмечал Маркс, «внутренняя последовательность заставляет Грея отвергать одно за другим условия буржуазного производства, хотя он хочет «реформировать» только возникшие из товарного обмена деньги. Так, он превращает капитал в национальный капитал, земельную собственность — в национальную собственность, и если внимательно приглядеться к деятельности его банка, то можно обнаружить, что он не только одной рукой принимает товары, а другой выдает свидетельства на доставленный труд, но и регулирует самое производство» 23[Там же. С. 69]. Так, Грей считает, что центральный обменный банк, «имея возможность всегда определить наличный запас любого рода товаров, мог бы всегда сразу сказать, где производство должно идти быстрее, где оно должно идти своим обычным темпом и где оно должно быть замедлено» 24[Грей Дж. Соч. С. 100]. Грей видит, что для регулирования хозяйства из единого центра необходим учет и контроль, но он не указывает средства такого регулирования. Да таких средств и не может быть при сохраняющейся обособленности мелких товаропроизводителей. Обменный банк Грея не смог бы регулировать пропорции производства, поскольку он не распоряжался распределением работников по отраслям хозяйства.
Но даже подобное регулирование производства было бы возможно лишь при условии расширения плана Грея в национальном масштабе. Поскольку же социализм рикардианцев принципиально отвергал революционные методы борьбы, создаваемым ими банкам пришлось функционировать в условиях стихийного товарно-денежного хозяйства, что обусловило безнадежность любой попытки влиять на производство. Наоборот, с первой минуты своего существования банки подверглись разрушительному воздействию капиталистических отношений. Выражаясь словами К. Маркса, «банкротство взяло... на себя роль практической критики» 25[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 70] этих учреждений.
Значительно более четко выражены специфические интересы рабочего класса в работах Дж. Ф. Брея, появившихся в конце 30-х годов XIX в. и совпавших с подъемом чартистского движения. Брей в своем анализе структуры общества не ограничивается выделением производительных классов, а фиксирует внимание на рабочем классе как основном создателе общественного богатства. В качестве распространенного примера неэквивалентного обмена он выделяет обмен труда на капитал.
Брей дал блестящую критику буржуазного «равенства». «Какого рода равенство прав возможно между производителями и лицами, находящимися у них на содержании? Здесь нет равенства оказываемых и получаемых услуг: одна сторона дает все, а другая берет все, и в этом заложены сущность и дух всего неравенства». Установление формального равенства прав, писал Брей, ничто без ликвидации монополии класса буржуазии на собственность: «Ястреб-ростовщик остается тем же, называется ли он монархистом или республиканцем» 26[Брей Дж. Ф. Несправедливости в отношении труда и средства к их устранению, или Век силы и век справедливости. М., 1956. С. 45, 41]. Но Брей не видел, что политическая борьба может явиться средством социального преобразования общества. Поэтому он отрицательно относился к чартистскому движению и даже к зарождающемуся тред-юнионизму.
В 30-е годы XIX в. существенно изменилась программа рикардианского социализма. Это нашло отражение в бреевских проектах преобразования общества. Они рассчитаны уже не на ремесленников, а на пролетариев. Рабочий в отличие от мелкого буржуа не имеет средств производства. Чтобы воспользоваться услугами банков справедливого обмена, мелкому производителю достаточно отнести туда произведенный товар. Рабочего же необходимо авансировать. Таким авансом должны, по мнению Брея, служить банкноты, обеспечением которых является будущая продукция. Рабочие организуются в общества, которые при помощи выпуска банкнот.приобретают необходимые средства производства. Брей, таким образом, мыслит будущее производство как систему крупных (от 100 до 1000 человек) кооперативов, обменивающихся друг с другом через банки справедливого обмена. Это отражает реальные сдвиги в обобществлении производства в Англии того периода.
Существенные различия в классовых позициях Дж. Грея и Дж. Брея сказались и на их дальнейшем жизненном пути. Первый с каждой новой работой все дальше отходит от социализма и в «Лекциях о природе и употреблении денег» (1848) «старается представить свои рабочие деньги как чисто буржуазную реформу» 27[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 69]. Брей же до конца своей жизни придерживался социалистических взглядов.
Несмотря на то что социалисты-рикардианцы «оставались в плену... экономических категорий», найденных ими «у своих предшественников», метод и направленность их исследований совершенно иные. Литература социалистов-рикардианцев повернула «теорию стоимости и прибавочной стоимости Рикардо в интересах пролетариата против капиталистического производства» 28[См. там же. Т. 24. С. 17] явилась первым выражением идеологии молодого рабочего класса в политической экономии.
Глава 11.
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОЕКТЫ ЧАРТИЗМА.
Новые моменты в историю экономической мысли внес чартизм, под знаменем которого в 30—40-х годах XIX в. в Англии развернулось широкое рабочее движение. Конечно, на нем сказывалось влияние утопического социализма и мелкобуржуазной критики капитализма, но это было первое в мировой истории самостоятельное политическое движение рабочего класса. Чартизм впервые показал, какой грозной силой может быть пролетариат, и тем самым сыграл заметную роль в исторической подготовке марксизма.
Анализ экономической платформы чартизма затрудняется тем, что он прошел несколько этапов в своей эволюции и на каждом к нему примыкали попутчики: буржуазный радикал Аттвуд (сводивший все к денежной и другим реформам), политиканы торийского толка (Остлер, Сте-фенс, Фельден, желавшие лишь проучить фабрикантов с помощью рабочих). Лидером Лондонской ассоциации чартистов был У. Ловетт (1800—1877), столяр, оуэнист, уповавший на просвещение и воспитание масс. В 30-е годы Ловетт возглавил реформистское крыло. Революционные порывы рабочих выражал Фергус О'Коннор (1794—1855), активно боровшийся с Ловеттом и до 1845 г. пользовавшийся большим влиянием. Но в трактовке экономических проблем О'Коннор придерживался мелкобуржуазных воззрений, возрождал «экономический романтизм», идеализировал сельскую жизнь. Видным лидером и теоретиком чартизма был О'Брайен (1805—1864), агитатор и публицист, критик капитализма, автор многих программных требований. Но, будучи выходцем из буржуазной среды, он проявлял пристрастие к проектам социалистов-рикардианцев и планировал устранение пороков капитализма путем денежных экспериментов. Наиболее последовательно программу рабочих отразили журналист Д. Гарни (1817—1897) и поэт Э. Джонс (1819—1869), испытавшие влияние идей К. Маркса и Ф. Энгельса. Но Гарни и Джонс приобрели влияние на чартизм лишь в конце 40-х годов.
1. Критика капитализма.
Сильной стороной экономических воззрений чартистов была острая критика капитализма. В ней активно участвовал О'Брайен, который писал в газете «Защитник бедняка» (издававшейся с 1831 г.), что за счет рабочих обогащаются не только короли, дворяне, попы, но и капиталисты. В одном из номеров 1834 г. газета заявила, что реформы бесполезны, если они не помогают рабочим «освободиться из-под тирании капитала». Против нее есть только «одно средство — уничтожить всю систему». О'Брайен писал, что утверждения о единстве интересов буржуазии и рабочих являются «отвратительным обманом», ибо «ад не дальше от неба, огонь не больше враждебен воде, чем интересы буржуазии — интересам производительных классов». Он доказывал, что «нищета бедных необходима для богатства богатых», последние на протяжении всей истории ведут «людоедскую войну» против бедных. Рента и прибыли трактовались как «налоги на труд», «вычеты» из оплаты труда. Освобождая рабов в колониях (по закону 1833 г.), парламент забывает о наемном рабстве в самой Англии, ибо оно дает возможность «выколачивать больше труда и меньше платить за него». На членских билетах чартистов печаталось изречение, которое гласило, что «человек, избегающий участия в полезном труде, уменьшает народное благосостояние и налагает ярмо на ближнего» 1[См.: Резников А. Б. Первая классовая битва пролетариата. Англия. 1842. М,, 1970. С. 90—126; Чартизм. М., 1961. С. 260].
Отсюда можно сделать вывод, что чартисты весьма красноречиво и убедительно критиковали капитализм, разоблачая его эксплуататорскую природу и грабительскую деятельность фабрикантов, их социальный паразитизм и жестокость. Капитализм квалифицировался как наемное рабство, даже как «людоедская» система. Подчеркивалась противоположность интересов труда и капитала, разоблачалась мнимая свобода рабочих, вынужденных работать на капиталиста под угрозой голодной смерти.
Можно сказать, что чартисты дали описание капиталистической эксплуатации, как и социалисты-утописты, но обосновать ее теоретически не смогли. Для этого надо было выяснить специфику товара рабочая сила, разработать теорию прибавочной стоимости.
Из острой критики капитализма напрашивался вывод о необходимости революционной ликвидации частной собственности. Враги чартистов замечали это и часто обвиняли их в покушении на частную собственность. Однако такого вывода чартисты не делали, проявляя непоследовательность и многократно заверяя буржуазию, что не собираются лишать ее фабрик и заводов. В «Хартии человечества» (1834), написанной О'Брайеном, собственность объявлялась даже священной и неприкосновенной. Ловетт признавал «законные права капитала», ибо это необходимо «для труда, как воздух для человека». В своем «земельном плане» О'Коннор также допускал частную собственность. Выступая в Ньюкасле в 1841 г., О'Брайен ратовал «за полную неприкосновенность частной собственности»2[См.: Чартизм. С. 258, 259]. Чартисты, следовательно, делали шаг назад по сравнению с бабувистами, которые выдвинули лозунг революционной экспроприации буржуазной собственности.
Серьезной заслугой чартистов было разоблачение фритредерства, его буржуазной сущности. О'Брайен правомерно отмечал, что расширение торговли Англии сопровождается ухудшением положения рабочих. О'Коннор трактовал фабрикантов-фритредеров как врагов рабочих масс. В резолюции конвента (1839) указывалось, что шумиха об отмене пошлин ставит целью «отвлечь трудящиеся классы от их главной задачи», т. е. от политической борьбы. В критике фритредерства сказался пролетарский характер чартистского движения. Но теоретически эта критика была поверхностной, неполной.
Практические вопросы чартисты решали правильно, с позиций рабочего класса. Об этом свидетельствует критика «Закона о бедных» (1834), лишавшего бедняков пособий и предусматривавшего создание для них работных домов. Чартисты разоблачали эти меры как жестокое варварство, требовали для бедняков «подходящей работы». Э. Джонс заявлял, что рабочие создают все богатства, но даже сбор милостыни объявляется бродяжничеством, за него грозят отправкой на галеры. Критику «Закона о бедных» Джонс использовал как оружие борьбы против богатых.
Освободившись от буржуазных попутчиков, чартистское движение стало чисто пролетарским. Его лозунг гласил: «Политическая власть — наше средство, экономическое благополучие — наша цель». Чартисты вели решительную борьбу за сокращение рабочего дня до 10 часов. Были установлены контакты с тред-юнионами. В 1848 г. Джонс трактовал их как «барометр рабочего класса». Однако О'Коннор считал профсоюзы даже препятствием для борьбы чартистов.
2. Социалистические проекты.
Особого внимания заслуживает отношение чартистов к социализму. Среди них были популярны идеи Р. Оуэна, особенно в начальный период движения. Ловетт, Гетерингтон, О'Брайен первоначально разделяли их. Но преобладало влияние социалистов-рикардианцев. Надо учитывать, что оуэнисты отрицали роль политической борьбы, а чартисты возлагали на нее свои надежды. О'Брайен прямо заявлял, что любые реформы (в том числе и планируемые Оуэном) невозможны, пока правительство находится в руках лордов и фабрикантов. Отражая мелкобуржуазные влияния, Ловетт признавался, что утратил первоначальную веру в «общность имущества». О'Коннор всегда отрицательно относился к социализму, а в 1848 г. писал: «Я — не социалист и не коммунист», ибо принципы коммунизма «противоречат преобладающим инстинктам человечества», в условиях коммунизма якобы «уничтожатся все стимулы к труду и возникнет война ленивых-сильных против слабых-прилежных». Зато частная собственность будто бы порождает трудовое «сотрудничество между всеми классами на добровольных началах» 3[См.: Эпоха промышленного капитализма в документах и материалах. М., 1933. С. 267—268].
Эта мелкобуржуазная фразеология отражала разнородность состава чартистов и идейную незрелость их вождей. Они поднялись на борьбу за классовые интересы пролетариата, но не понимали его исторической роли и не освободились от буржуазных представлений о собственности, капитализме, социализме. Возник разрыв между пролетарским характером движения и его идеологией. Чартизм еще не дорос до постановки задач социалистической революции, не в состоянии был отмежеваться от мелкобуржуазных иллюзий. Только в позднем чартизме стали распространяться подлинно социалистические идеи. После 1845 г. Гарни и Джонс призывали ориентироваться на пролетарскую революцию и торжество социализма.
С 1827 г. в Англии началось широкое кооперативное движение, и оно оказало сильное влияние на чартизм. В дальнейшем это движение поддерживают профсоюзы, в 40-х годах «рочдельские пионеры» кооперации широко пропагандировали ее в Англии. Но чартисты остро критиковали кооператоров за аполитичность, правильно считая, что без завоевания власти кооперация не избавит рабочих от нищеты и эксплуатации. Гетерингтон, критикуя «филантропических оуэнистов», утверждал, что при отсутствии власти у рабочих «кооперативные организации останутся невозможными». Ловетт заявлял на Первом конвенте, что действительное зло — «это наемное рабство, купля-продажа рабочей силы» и реформы лишь в слабой мере помогут рабочим, «пока длится эксплуатация человека человеком». Чартисты критиковали пристрастие кооператоров к торговой прибыли. Но после завоевания власти планировалось широко использовать кооперацию, создавать хозяйственные общины. Критика кооперативных иллюзий, несомненно, была важной заслугой чартистов.
В интересах рабочих масс чартисты выдвинули свою финансовую программу, требуя ликвидации государственного долга, зачета процентов в его уплату, облегчения налогового бремени. В национальной петиции 1842 г. делалась ссылка на то, что займы производились для «подавления свободы». О'Брайен предлагал сделать землю государственным достоянием, а доходы от нее использовать на покрытие государственных и общинных расходов. Сторонники Ловетта ратовали за отмену косвенных налогов, введение налога на собственность, экономию и уменьшение фискального грабежа. Джонс предлагал облагать налогами лишь земельную собственность и капитал. Как видим, финансовая программа отличалась радикализмом и отвечала насущным требованиям рабочих.
Вместе с тем чартисты проектировали денежную реформу. Аттвуд уверял, что ограниченность запасов золота и серебра сдерживает развитие обмена, а выпуск большого количества бумажных денег приведет к расширению кредита и платежеспособного спроса, оживлению торговли и производства. В 1838—1839 гг. ораторы часто обсуждали эту проблему, но единодушия не наблюдалось. Многие опасались, что большой выпуск бумажных денег грозит дороговизной, обесценением заработной платы. Ловетт, О'Коннор и другие отвергли планы Аттвуда. Зато О'Брайен, следуя за Р. Оуэном, выдвигал проект выпуска «трудовых денег» и организации обмена. Таким образом предлагалось ликвидировать «бедность и рабство». Квартер пшеницы рекомендовалось сделать мерилом ценности, заменить металлические деньги бумажными, представляющими материальное богатство страны. Такие деньги считались более устойчивыми, ибо ценность золота и серебра сильно колеблется. Для организации обмена проектировались общественные базары и магазины, где производилась бы оценка товаров по «хлебной или трудовой единице» с выдачей владельцам квитанций, «символических денег», за которые в других магазинах можно было бы получить товары иного рода. Металлические деньги планировалось сохранить для внешнеторговых операций. Подобные реформы казались О'Брайену «второй социальной революцией». Но их крушение в условиях капитализма было неизбежно. В 40-х годах О'Брайен собирался возродить оуэновские «базары справедливого обмена», обанкротившиеся еще в начале 30-х годов, что обнаруживало полное непонимание им законов стихийного товарного производства и обращения.
В 1834 г. собранием рабочих в Лондоне была принята Хартия прав человека, предложенная О'Брайеном и выдвигавшая требования общедемократического характера (свободы мнений, вероисповедания, торговли, промыслов, передвижения, собственности, а также устранения конкуренции). Но наряду с этими фигурировали и пролетарские требования: ликвидации безработицы, перераспределения вновь создаваемого богатства в пользу народа. Позднее, в 1837 г., под руководством Ловетта были выработаны «Шесть пунктов» хартии народа чисто политического характера. Они предусматривали избирательные права для всех взрослых мужчин, отмену имущественного ценза для депутатов и т. д. Но чартисты весьма широко трактовали политические реформы. О'Брайен разъяснял, что всеобщее избирательное право означает «власть над формой землевладения и землепользования, власть над денежными делами нации, власть основать национальный банк для оказания кредита трудолюбивым промышленным работникам, власть над 30 млн акров пустующей земли, власть над коронными землями, над корпоративными фондами, над десятинами и церковными землями, власть над государственными налогами и — что важнее всего остального — власть устроить соответственные индустриальные общины… Конечная цель — социальная реформа, введение справедливых и гуманных законов» 4[Цит. по: Материалы по истории революционного движения на Западе. М., 1923. С. 21—22]. Признавая неразрывную связь политической борьбы и социального освобождения рабочих, чартисты делали шаг вперед по сравнению с социалистами-утопистами. Они не довольствовались формальным равенством перед лицом закона, а требовали радикальных реформ. К сожалению, сами чартисты брали на вооружение мелкобуржуазную утопию о всеисцеляющей роли «индустриальных общин», налоговых реформ и т. д. В позитивном решении требований пролетариата чартистское движение оказалось беспомощным.
Заслуживают внимания и чартистские петиции. Первая из них (1838) еще содержала буржуазные требования об отмене «хлебных законов», но ставила задачи и пролетарского происхождения (взимание налогов с собственников, установление «справедливого вознаграждения труда»). Движение приобретало радикальный характер. В манифесте 1839 г. заявлялось, что цели петиции должны быть осуществлены «мирным путем, если возможно; насильственным — если иначе нельзя». Конвент призывал на «насилие отвечать насилием». Буржуазные попутчики покинули ряды чартистов. В 1840 г. была создана Национальная чартистская ассоциация как самостоятельная партия. Начался второй этап чартистского движения (1841 —1847). Была выработана еще одна петиция (1842), из которой уже исчезли требования буржуазного характера. В ней осуждались фискальный грабеж и вымогательства церковников, роскошь королей и прелатов, говорилось о нищете рабочих, голодной заработной плате батраков. Ставился даже вопрос об уничтожении собственности лордов на землю и фабрикантов на машины. Под петицией подписалось 3,3 млн. человек 5[См. там же. С. 4—10, 28—35].
Однако эта петиция была отвергнута парламентом, а О'Коннор в письме «К имперским чартистам» осудил планы «кровавой революции». Больше того, в 1843 г. он выдвинул собственный земельный план, предусматривающий возвращение безработных на землю с помощью займа в 100 млн. ф. ст., выкупа части имений и раздела их на мелкие участки по 2 акра. Но Англия стала уже «фабрикой мира», и этот план был явно утопическим, мелкобуржуазным, хотя его и утвердила чартистская конференция (1845) в видоизмененном варианте. Затем последовало создание Национальной земельной компании и Земельного банка для ее кредитования. Однако в 1848 г. эта компания была распущена правительством, да и результаты ее деятельности оказались ничтожными 6[См.: Эпоха промышленного капитализма в документах и материалах. С. 268, 269]. Более реальный и радикальный план предлагал О'Брайен, считавший землю общенародным достоянием. Он ратовал за передачу ее государству и затем раздачу беднякам в аренду на льготных условиях. Арендную плату проектировалось использовать на общественные нужды. Это был бы революционный удар по лендлордам.
Особый интерес представляют программные документы позднего чартизма (1848—1853). Он развивался в обстановке экономического кризиса 1847 г. и революции 1848 г. в Западной Европе под руководством новых, более радикальных лидеров — Дж. Гарни и Э. Джонса и ориентировался на пролетарскую революцию. Сказывалось влияние марксизма. В апреле 1850 г. Гарни от имени чартистов подписал вместе с коммунистами (Маркс, Энгельс, Вил-лих) и бланкистами соглашение о создании Всемирного общества коммунистов-революционеров. В соглашении говорилось, что целью общества является низложение всех привилегированных классов, подчинение этих классов диктатуре пролетариата путем поддержания непрерывной революции вплоть до осуществления коммунизма. Правда, весной 1851 г. Гарни переметнулся в лагерь буржуазного либерализма, но Джонс остался верен пролетарским идеалам.
В апреле 1851 г. была принята новая программа социалистического характера, далеко выходящая за рамки прежней хартии. В ней ставилась задача «подорвать классовый режим». Провозглашалось, что земля составляет «неотъемлемую собственность человеческого рода», существующая «монополия на землю грешит против законов божьих, против законов природы» и превращение земельных владений в национальную собственность «есть единственно верная основа народного благополучия». Посему предполагалось передать государству земли короны, церкви, благотворительных учреждений, общин и выкупить частные имения (не исключая их конфискации). В дальнейшем предусматривалась раздача мелких участков арендаторам за натуральную плату.
В новой программе констатировалось, что именно «труд создает богатство», а между тем он же остается рабом капитала, поскольку система заработной платы — надругательство над всякой «идеей о свободе». Поэтому чартисты предлагали наделить производительные ассоциации правами корпораций, создать ссудные кассы для рабочих. Они считали, что «корпоративный принцип является существенным условием благосостояния общества», а на государство возлагали обязанность обеспечивать безработных подходящей работой или помогать им. Декларировалось также право стариков и немощных на помощь. Конференция считала, что «все податное бремя должно пасть на землю и капитал», так как налоги на промышленность снижают производство, а налоги на предметы массового потребления наносят ущерб благосостоянию и здоровью народа.
Национальный долг в новой программе чартистов квалифицировался как «долг классового правительства» и подлежал погашению за счет процентов. Э. Джонс считал, что «надо централизовать собственность как общенародную, а не как частную» 7[См.: Джонс Э. Статьи о чартистской программе. Письма. М., 1970. С. 105—115].
Но теоретическая незрелость характерна и для этой программы, поскольку национализация земли затягивалась на десятилетия, насаждались корпоративные иллюзии. Впоследствии это привело к поражению позднего чартизма.
Тем не менее историческое значение чартизма огромно. Он ускорил принятие фабричного законодательства (1847), предоставление избирательных прав рабочим (1867), а главное, показал способность пролетариата к самостоятельной политической борьбе.
Классики марксизма-ленинизма высоко оценивали чартизм. Маркс и Энгельс считали, что в лице его представителей «против буржуазии поднялся весь рабочий класс» и боевым лозунгом их стало «господство рабочего класса вместо господства класса буржуазии» 8[См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 24, 25, 303].
В. И. Ленин писал, что Англия «дала миру первое широкое, действительно массовое, политически оформленное, пролетарски-революционное движение». Чартизм оказался «предпоследним словом» к марксизму 9[См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 305; Т. 40. С. 290].
Глава 12.
ГРУБОУРАВНИТЕЛЬНЫЙ КОММУНИЗМ ВЕЙТЛИНГА.
Вильгельм Вейтлинг (1808—1871) был первым теоретиком и организатором коммунистического движения немецких рабочих 1[См.: Павленко Г. В. Вильгельм Вейтлинг. М., 1985]. Свои идеи грубоуравнительного коммунизма он изложил в работе «Человечество, каково оно есть и каким оно должно быть» (1838), написанной для пропаганды программы «Союза справедливых». Вейтлинг определял коммунизм лишь как «всеобщее право общества на возможность жить без забот» и обвинял в аристократизме всякого, кто за свои более высокие познания и мастерство «требует для себя право больше потреблять». Он собирался в основу всех законов будущего общества положить «законы природы и христианской любви» и утвердить для «всех равное распределение труда и равное пользование благами жизни». Для подростков 15—18 лет он предлагал создавать «индустриальные армии» с трехлетним сроком службы, передавать шестилетних детей в «школьные учреждения» для воспитания за счет государства. Говорил о необходимости завести общие кухни для «семейных союзов» (по 3 и 1600 человек) и обязать всякого быть «ремесленником и крестьянином». В пример он ставил спартанцев, которые «жили в общности имущества» 500 лет, одобрял проекты Т. Мора и Т. Мюнцера.
Более развернутое изложение своих идей, программ и принципов будущего коммунистического общества Вейтлинг дал позднее в книге «Гарантии гармонии и свободы» (1842), где призывал трудящихся к борьбе за «уничтожение несправедливости». Он рисовал картину равенства и гармонии в условиях первобытного общества, не знавшего собственности, рабства, деспотизма, обмена, денег, нищеты и сохранявшего «равновесие между человеческими потребностями».
Автор остро критиковал капитализм, при котором под влиянием собственности и денег машины умножают число тунеядцев, а образованность не делает людей счастливыми. Он писал, что люди умирают «медленной смертью от голода и холода», непосильного труда. Собственность стала «постыдным воровством и причиной всех зол». Она породила господ и рабов, земля узурпирована, для трудящихся остается лишь «нищенский жребий», а также «дикий спектакль» войн.
Капитализм Вейтлинг отождествлял с денежным хозяйством, заявляя, что кускам металла стали приписывать «воображаемую ценность», что с появлением денег «человек больше не представляет ценности», рабочего нанимают и ради барыша с него сдирают шкуру, а платят лишь столько, чтобы он не сразу свалился от голода. Вейтлинг подчеркивал, что рабство приобрело иной характер, попав «под сень договоров и законов». Он считал, что экономическое неравенство порождает преступность, торговцы обманывают покупателей и потому еще Христос не признавал денежной системы. Вейтлинг осуждал спекуляцию, корыстные браки, «презренный металл как исчадие ада», погоню за титулами. Он разоблачал раздолье лавочников и фальсификацию товаров 2[См.: Вейтлинг В. Гарантии гармонии и свободы. М.; Л., 1962. С. 67—73, 81, 84, 85, 92, 94, 102, 108, 124—126, 138, 143—145, 151, 194.]. Эта критика капитализма была типична для утопического социализма. Она велась от имени природы и справедливости, не выявляла экономические законы капитализма, игнорировала его прогрессивность по сравнению с добуржуазными обществами и роль в подготовке экономических предпосылок социализма, хотя ярко подчеркивала бедствия народных масс, и прежде всего рабочих.
Очень красноречиво Вейтлинг излагал идеи о реорганизации общества, заявляя, что совершенное общество будет иметь не правительство, а управление, не законы, а обязанности, не наказания, а лечение, станет чеканить на обменных знаках цену «часа работы» или фунта хлеба. Он считал, что в хорошо организованном обществе «может быть только один закон — прогресс», все другие законы и наказания несовместимы со свободой индивида и блага общества, личные интересы должны быть слиты в «единый всеобщий интерес», основой общества являются «человеческие страсти», а их границей — способности людей. Для расширения этих границ и должны объединиться люди, чтобы удовлетворять три главные страсти: к приобретению, наслаждению, познанию.
Различая управление, производство и потребление, Вейтлинг доказывал, что руководить должны философы, работать — все. Необходимо обучать «подростков полезным работам», предоставив затем каждому выбор рода и сферы труда, установить равный рабочий день, чередовать труд в разных отраслях. Он считал, что необходимо создать коллегии мастеров, выборную администрацию, добиваться гармонии всех и наибольшей свободы каждого отдельного индивида на основе «гармонии страстей и способностей». Ради этого он допускал «коммерческие часы» работы, за которые можно будет получать удовольствия и предметы роскоши по «коммерческой книжке». Деньги исключались. Необходимые продукты предлагалось распределять вне обмена, все рабочее время считать «полноценным». При избыточном скоплении людей в той или иной отрасли Вейтлинг рекомендовал запрещать «коммерческие часы» или даже приостанавливать производство. Он предлагал создать академию искусств и наук для «управления приятными работами» (организация театров, торжеств, производство пирожных, напитков, табака и т. д.). Женщинам будет дано преимущество при выборе сферы труда и право своей организации работ. Но труд считался обязательным и для женского пола 3[См. там же. С. 100, 137, 148, 160, 227—231, 235, 255, 270—273, 280, 281, 284, 293, 313—318, 321, 328, 329].
Утопичность этого проекта очевидна. Вейтлинг не довольствовался социализмом и выступал глашатаем коммунизма, но явно грубоуравнительного характера, требуя немедленного полного равенства в труде и потреблении. Правда, он предлагал корректировать суровый эгалитаризм свободой «брачного сожительства» и допуском сверхурочных работ («коммерческих часов») для получения удовольствий, развлечений, предметов роскоши. Но это лишь смягчало противоречия эгалитаризма, не устраняя их.
Вейтлинг давал весьма развернутое обоснование преимуществ коммунизма, подчеркивая, что свобода для всех возможна лишь при общности имущества. Тогда исчезнут страдания и заботы, судьи и адвокаты, тираны и полиция, праздные люди и лакеи, пошлины и налоги, все «ограничения прогресса», бесполезные работы и расточительство, потери из-за раздробленности производства. При коммунизме, писал он, улучшится размещение агрикультуры и сократится рабочий день, возникнет «энтузиазм равенства», будет возможной гармония между обществом и индивидом. По его мнению, ««коммерческие часы» работы смогут обеспечить личную свободу, а приостановки производства — гармонию всех» 4[См. там же. С. 344, 350—356, 358]. Если отбросить иллюзии о благотворной роли «коммерческих часов» и остановок производства, то нужно признать, что Вейтлинг правильно улавливал многие преимущества коммунизма и убедительно обосновывал их.
Целый раздел его книги отводился характеристике переходного периода. Важно отметить, что, будучи утопистом в проектировании нового общества, Вейтлинг (в отличие от великих социалистов-утопистов) призывал к революции и заявлял, что всякая задержка ее губительна. Он подчеркивал, что любая значительная реформа может быть осуществлена только при помощи революции, которая обязательно будет кровопролитной. Надо просвещать народ и ждать, когда дезорганизация общества дойдет до крайнего предела и у народа лопнет терпение. Тогда надо молниеносно наносить удар за ударом, не допускать никаких перемирий, обращаться к городским массам, ввергнутым в безграничную нищету. Правда, допускалось появление «второго мессии», государя-реформатора, ибо «переворот может прийти откуда угодно: от трона или от хижины», поскольку «все существующее несет в себе семя и пищу для революции». Она мыслилась как обобществление имущества, перераспределение части его в пользу бедных, создание коммун, установление равенства в труде и потреблении 5[См. там же. С. 361, 406].
Напрашивается вывод, что в вопросах перехода к новому строю Вейтлинг ориентировался на радикальную революцию, правомерно апеллировал к угнетенным и голодным массам, хотя собирался привлечь их «одной только материальной выгодой». Он правильно решал некоторые тактические вопросы (о губительности промедления), искал корни революции в существующем строе, усматривал сущность революции в обобществлении собственности. Но на его взглядах сказывалась незрелость экономических условий. Рабочий класс в Германии еще только начинал формироваться, и поэтому историческая роль пролетариата в проектах Вейтлинга не получила должной оценки. В них обнаруживалось влияние анархизма, поскольку абсолютизировалась роль насилия, не предусматривалось создания пролетарского государства. Формирование ассоциаций и коммун, по мнению Вейтлинга, должно быть на первом плане.
В целом Вейтлинг выдвинул много интересных положений, в том числе революционных. Он занял видное место в истории коммунистических идей. Ф. Энгельс считал Вейтлинга «основателем немецкого коммунизма» 6[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 535]. Будучи подмастерьем портняжного дела, не получив высшего образования, он самостоятельно достиг понимания многих великих идей. За это В. И. Ленин ценил Вейтлинга 7[См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 268; Т. 6. С. 39].
Вместе с тем в работах классиков марксизма-ленинизма концепция грубоуравнительного коммунизма была подвергнута принципиальной критике. Основоположники марксизма убедительно доказали, что Вейтлинг, как и прочие утописты, выдумывал «из головы» решение социальных проблем, ограничивался «апелляцией к разуму», не понимая закономерностей развития капитализма и исторической роли пролетариата. «Это был,— писал Энгельс (имея в виду программу первых немецких социалистов, включая Вейтлинга.— Авт.),— грубоватый... чисто инстинктивный вид коммунизма» 8[См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 367; Т. 19. С. 194, 198; Т. 20. С. 276; Т. 19. С. 198]. Маркс отмечал, что сама частная собственность порождает жажду нивелирования, которая отражается в идеях грубого коммунизма, хотя утверждение коммунизма невозможно без сохранения всего богатства достигнутого развития. Поэтому грубый коммунизм не может быть целью человеческого развития.