[42]
плавателям, которые часто спасают в ней и жизнь свою и имение свое. Ибо других пристанищ, куда бы плавателю в опасности укрыться было можно, на здешнем берегу озера природа никаких не сделала. Весь берег от вершины Невы даже до острова Коневца не имеет ни одного залива, так что и на малом судне от жестокой бури негде там спрятаться, а надобно, если только можно, вытаскивать суденко на песчаный берег, что я во время езды моей нередко принужден был делать. Плаватели столь много благодарят хозяина оной пристани, что я хотя собственными моими слышал то ушами, но не могу описать словами. Простые их речи больше заключают в себе хорошего смысла, нежели воображать себе можно. Употребление иждивения на оную пристань, для всех преполезную, и простые люди почитают истинным доказательством любви к своим соотчичам и пренебрежения к собственной хозяина корысти, которое поставляют они главным началом всех гражданских добродетелей.
Здесь опишу я упомянутое пристанище, которого изображение также к сей книге прилагается. (Не публикуется. – Б. К.)
Ладожское озеро отвсюду окружено жителями, которые ходят по оному на судах разного рода и привозят в С.-Петербург произведения своих промыслов; сверх того многие из них самые свои промыслы, как-то рыбную ловлю и добыванье тюленей, в сем озере производят, отлучаясь от берегов во все стороны. Судоходцы и промышленники оные весьма часто, особливо весною и осенью, когда бури наипаче свирепствуют, великую имеют нужду в покойных пристанищах для спасения своего от погибели, но озеро не везде оные им представляет. Южный конец сего озера, простирающийся от устий рек Воксы и Волхова к вершине Невы, берега имеет низкие, отмелые и каменистые, которые не только не дают глубоких губ или заливов, но и к самим себе на судах приближиться не позволяют, устрашая плавателей каменистым дном, какое при берегах сих в озере находится; да и реки, на упомянутом протяжении в озеро впадающие, в устьях своих весьма мелки и каменисты, так что заехав в оныя скорее судно потерять нежели спасти можно. При сих обстоятельствах самое Ладожское озеро весьма часто от ветров в ужасное приходит волнение, которое превосходит, кажется, колебание большого моря. Пресная, легкая и прозрачная вода оного действием ветров воздымается от самого дна и производит валы страшным горам подобные, так что судно более по озеру возметается, нежели плавает. Самые даже водяные жи-
[43]
тели, как то осетры, лососи, сиги и другие рыбы, в глубине озера не только покоя, но и безопасности себе не находят, ибо нередко волнами из своей стихии извержены бывают на сушу и достаются в снедь человеку, зверю и птицам. В такое время быть в судне на озере и не иметь к спасению своему надежного пристанища есть крайность, в совершенное отчаяние приводящая. Тогда ни для кого не важно лишиться грузу, лишиться всего имения, лишь только бы спасти свою жизнь, против которой восстают волны, непреоборимые неприятели. Тогда если бы кто из благодетелей рода человеческого в ночи зажег на берегу огонь, а во дни выставил знак издали видный и показал обуреваемым необуреваемое пристанище, коликую произвел бы он радость в сокрушенных, надежду в отчаянных, бодрость и силу в утомленных и ослабевших! Такую услугу оказал, или лучше сказать, благодеяние сделал всем плавающим по Ладожскому озеру господин вице-канцлер, его сиятельство граф Иван Андреевич Остерман, который на западном или, по обыкновенному наречию, на Выборгском берегу озера, между устьями рек Морьи и Влоги в 30 верстах от вершины Невы или от Шлиссельбурга, построил пространную гавань, обнеся плесо озера в длину на 90 сажен высокими деревянными срубами и наполня их каменьем. Вокруг сих срубов отвсюду наставлены в озере высокие и толстые сваи, глубоко во дно озера вколоченные, для защищения срубов от напору льдов, кои в известную пору года ветрами во множестве бывают наносимы. С южной стороны сего ограждения сделаны широкие ворота, которыми суда входят в гавань и из оной паки выходят в озеро. Здесь укрываться могут галиоты [6], романовки [7], соймы и другие суда, какие только ходят по Ладожскому озеру, которое, поелику со всех сторон, а особливо с западной, окружено великими лесами, то гавань оная служит не только пристанищем для судов, но и оградою для нагрузки дров в романовки и для сплачивания бревен в плоты, которые в хорошую погоду с попутным ветром отправляются отсюда в С.-Петербург, чем пользуется хозяин гавани, которому принадлежит земля и лес против оной находящиеся. Желать надобно, чтоб он всевозможную получал от нее пользу; но посторонняя польза всегда превосходить будет его собственную, ибо многие в его гавани спасали и спасать будут свою жизнь и имение, поелику он никому не возбраняет, напротив того, всем позволяет в бурное время иметь убежище в его гавани и стоять в оной без всякой мзды, пока совсем утихнет погода. Благодеяние сие весьма велико для всех по озеру плавающих; но оно еще гораздо большую получило бы цену, если бы позволено было с сим благодетельным хозяином гавани сравнить тех с.-петербургских жителей, которые, имея на берегу Невы свои домы, считают себя полномощными владельцами самого берега, водою Невы омываемого, и отгоняют от оного пристающие суда и барки, нагруженные припасами, для самых петербургских жителей в город привозимыми. Такое сравнение, с противной стороны сделанное, увеличило бы важность благодеяния, какое безвозмездно оказывает полновластный господин оной гавани бедным водоходцам, посреди
[44]
озера с ветрами, с волнами и часто с превеликою стужею борющимся. Но намерение мое не к тому клонится, чтоб делать такие сравнения, которые притом ни на кого лично не падают; я хотел только известить плавающих по Ладожскому озеру об открытой всегда для спасения их гавани и чрез то хозяину оной больше сделать благодарных; а чтобы могущие иметь в ней нужду, ясное имели о ней понятие, то на сей конец прилагается при сем маленькое гавани изображение, на котором поставленные числа означают следующее:
1. Гавань.
2. Ворота в гавань с полуденной стороны.
3. Галиоты и прочие суда, заехавшие в гавань спасаясь от погоды.
4. Рыбачьи соймы, въехавшие в гавань для исправления рыболовных сетей.
5. Романовки, нагружаемые дровами для отвоза в Петербург.
6. Бревна сплачиваются в плоты.
7. Готовые плоты, счаленные в одну линию.
8. Бревна в стопах для плотов приготовленные.
9. Поленницы дров для отправления в Петербург.
10. Гонка с дровами, из гавани в Петербург идущая.
11. Прикащичей дом.
12. Крестьянские избы.
13. Коптилки или избы, где приезжие рыбаки сушат и окуривают сети.
Для благонамеренных хозяев, любящих подражать полезным заведениям, присовокупляю здесь подробнейшие известия о самом построении гавани и о производимых в ней с лесом работах.
Между устьями речек Влоги и Морьи берег Ладожского озера простирается на сорок верст, материк оного покрыт песчаными и каменистыми гривами, топкими болотами и темным лесом, под водою наполнен лудами и одинками (оди-накими камнями), из воды высунувшимися, и потому был дик и непроходен, с воды опасен и бесприютен. Большая часть оного принадлежала мызе Матоксе с деревнями, которые в 1783 году достались во владение ее сиятельству графине Александре Ивановне Остерман.
Граф Иван Андреевич Остерман, супруг ее сиятельства, между многими в мызе сей заведениями вознамерился на оном пустом и бесприютном берегу построить пристань, которую в 1784 году начал, а в 1787 году окончил.
Гавань сия находится при урочище, называемом Вепрово, разстоянием от устья Влоги в 25, а от Морьи в 15 верстах.
Строение гавани производилось таким образом: строили на берегу из бревен большие срубы, разгораживая оные внутренними продольными и поперечными стенами; настилали на третьем венце снизу полы; ставили сруб возле сруба в воду; насыпали камнем и погружали оные на дно, снаравливая, чтобы верхние венцы срубов равны были с поверхностию воды; набивали около всех наружных углов сваи, связывали оные насадками из бревен; надстраивали потом сверх всех поставленных срубов под один ряд стены на два аршина от по
[45]
верхности воды; наполняли камнем; по самой же поверхности к внутренней стороне гавани мостили деревянный мост шириною в два аршина, а прочее камнем. Таким образом из приставляемых один к другому срубов сделали в воде обвод или плотину, которая, начинаясь от берега, подается в озеро в некотором к берегу наклонении, загибается дугою, берегу противоположенною, и потом идет опять к берегу. Около всей плотины с наружной или озерной стороны сделана отсыпь или откос из камня, на котором разбиваются волны и останавливается напираемый лед. Плотина сия ширину имеет неравную: при самом береге в 2 сажени, а далее, соответственно глубине воды, в три, четыре и шесть сажен на поверхности, а на дне в десять и более сажен. Гавань простирается по берегу на 160, а от берега до изгиба плотины на 90 сажен, глубина же ее от 5 до 15 футов. Вход или ворота в гавань сделаны с полуденной стороны шириною в 8 сажен, а глубина воды в оных 14 футов.
Лес при гавани разделен на части, из коих ежегодно одна засека определяется на вырубку. Дрова рубят осенью крестьяне его сиятельства, которые зимою, вместо мызенской работы, приезжают оные возить; в недостатке же собственных крестьян нанимаются для оной работы крестьяне соседних вотчин и получают чрез сие прибыток, которого прежде они не имели. Лес заготовляется здесь строевой и подвязной [8], дрова березовые однополенные и еловые четыреполенные [9]. Березовые по вскрытии вод перевозятся в С.-Петербург на романовках как собственных, так и наемных. На одну романовку нагружается их от 70 до 100 сажен. Долгие четыреполенные дрова отправляются в гонках; гонка делается таким образом: строят из шестисаженного тонкого елового лесу четыресторонние обрубы вышиною в полтора аршина, настилают в оных пол из жердей, скрепляют стены шпонками, а углы смятыми еловыми прутьями, кои в сем случае надежнее железа; наполняют обрубы дровами, которых в каждый сруб помещается от 14 до 16 сажен; нагруженные обрубы сводят в одну линию, привязывают один к другому счалками, то есть короткими бревнами, у коих при концах вырубаются чашки, какие обыкновенно делаются в углах при строении изб; одну чашку накладывают на стену одного обруба, оставляя между обрубами на аршин пустого места; привязывают счалки еловыми измятыми прутьями и таким образом счаливают до 36 обрубов, а напереди плот из бревен, называемый головной, на котором держатся канаты и якори. Сие то есть гонка, которая в длину имеет до 250, а в ширину шесть сажен. Для большего укрепления протягивают чрез всю гонку толстые канаты, обвертывая оными каждую связь, на всяком обрубе положенную и из бревна состоящую. На головном плоту ставят мачту и таковые же мачты чрез пять обрубов на шестом, а на всей гонке шесть мачт. При тихой погоде выходят в озеро; при попутном ветре подымают парусы и плывут под оными; в тихую ж погоду тянутся на завозах; в первом случае проходят в сутки более 20, а во втором от 10 до 15 верст; при противном ветре стоят на якорях. Иногда захватывает гонку на озере сильная погода, которую выдерживает она при всей ее об-
[46]
ширности дни по три. В такую гонку погружается дров более 500 сажен, а людей бывает на ней от 16 до 20 человек.
Подвязной и строевой лес сплачивается в плоты, кои с подвязным делаются в пять рядов, а со строевым в три ряда. Плоты сии счаливаются так, как обрубы, в гонку, которую гонят так же, как и дровяную.
Отправление из гавани бревен и дров бывает не равное, то есть в иной год больше, а в другой меньше; именно же, березовых однополенных дров от 1800 до 2500, долгих дров от 500 до 1000 сажен, подвязных бревен от 5000 до 8000, а строевых мало.
От пристани, при которой на берегу изрядные поделаны светлицы, через целые 25 верст нет по берегу никакого селения до устья реки Влоги, при котором лежит чухонская деревня Микульская. Река Влога, так же как и Морья, воду имеет в себе черную и по мелкости своей в самом устье пристанища нарочитым судам не дает. К устью ее сплавливается по ней великое множество дров, которые для отсылки в С.-Петербург укладываются там на плоты. В бытность мою здесь неподалеку от устья вверх по реке Влоге строилось большое судно иждивением его сиятельства графа Ивана Андреевича Остермана, который чрез С.-Петербургское Вольное економическое общество [10] за несколько времени предложил награждение, в 50 червонных состоящее, за вымысел способнейшего судна для доставления дров и лесу с берегов Ладожского озера в С.-Петербург. Для достижения в сем намерении конца пожертвовал он общей пользе не только оными денгами, но еще и приступил сам к строению желаемого судна, которое и было вышепомянутое. Весьма желательно, чтоб успех в деле сем соответствовал редкому усердию истинного патриота.
Деревня Микульская на реке Влоге от устья ее есть первая; за нею в шести верстах по той же реке лежит другая чухонская деревня, Волоярви называемая, от которой в 20 верстах находится село Матокса, в котором при российской церкви определенный священник очень хорошо разумеет язык чухонский. Всех деревень в графской даче сказывают двенадцать, в них мужеского полу жителей считается 976 человек, кои все чухонцы, кроме осьми дворов ижорами [11] обитаемых. Под всею
[47]
графскою дачею земли намерено 47 000 десятин, а окружность дачи простирается на 179 верст. Все сие пространство покрыто лесом, озерный берег при устье Влоги усыпан каменьями, которые и далее от берега по земле рассеяны. Потому у жителей нет для хлебопашества полосами соединенных полей, а пашня их состоит в небольших кулишках [12], порознь между собою лежащих.
От реки Морьи до реки Влоги и далее по берегу озера нет ни одной тони, где бы неводом рыбу ловить было можно. Весьма каменистое дно озера не позволяет производить сей ловли и в устье реки Влоги, с немалым затруднением можно только протащить бредень, однако ж не без удачи, по крайней мере временем, когда мелкая рыба, как-то щуки, окуни, плотва, ряпушка и другие, из озера идут в реку. Июня 15 дня был я сам свидетелем удачной рыбной ловли в устье реки Влоги, где чухонцы раза с три протянули весьма разодранный неводишко и при всем нерадении помногу вытаскивали в крыльях своего бредня разной мелкой рыбы, которой изобилие лучших промышленников, нежели каковы чухонцы, заставило бы как-нибудь укрепить дыроватый бредень, чтоб продолжать ловлю в такую пору, когда много рыбы в реке показалось. Но беспечные сии люди, изловя оной на варево, бросили на берегу свой бредень и ушли в свои хижины. Многими примечено, что народ сей о будущем весьма мало печется и беспечность свою оказывает во всех своих делах; так что, ежели во время удачного промысла захочется чухонцу есть, то несмотря ни на что бросает работу и уходит домой, чтоб удовольствовать только свое хотение. От сего, может быть, они и бедны? Но их бедными назвать не можно, как только в сравнении с другими народами, ибо они бедности своей не чувствуют, иначе старались бы ее отвращать напряженными трудами. Но не беднее ли они тогда будут, когда восчувствуют нужду и больше надобностей, нежели сколько их теперь имеют? Так мне кажется.
В народе сем нередко встречаются престарелые люди, которые точного числа лет своих не
[48]
знают, но только видом своим доказывают престарелость. В деревне Микульской при устье реки Влоги видел я мужа с женою согбенных, иссохших или, так сказать, измозженных долготою жизни, у которых большой сын походил уже на старика, однако отец и мать его еще проворно ходили, ясно видели и легко слышали. Казалось, что они, доживая жизнь свою, только иссыхают и не прежде умрут, как когда все члены их заживо окостенеют. Такую смерть можно почесть естественною или человеку сродную, а кто умирает с полными соков сосудами, с гибкостию и мягкостию всех членов, тот не долг отдает природе, но погибает прежде времени. Ежели есть в жизни какое-нибудь другое благополучие больше долгой жизни, то чухонец его не знает; он все свое блаженство поставляет в долготе жизни, которая и в глубокой его старости приносит ему приятное удовольствие, сподобляя его видеть сыны сынов своих. Я видел сему пример в упомянутом старике с женою, которые, охолодевши от лет, наивеличайшую оказывали горячность к своим внучатам, и чем сии были моложе, тем больше старики к ним припадали, смеялись и, забавляя их, себя забавляли. Ежели чувствительность сия в старости всем людям свойственна, то желать надобно, чтоб горестная старость всем приносила подобные утешения.
В осьми верстах от устья реки Влоги по берегу озера следует полуторная тоня, потому так названная, что чистого в озере места, где неводом рыбу ловить можно, стает только на полтора невода, а два вдруг уместиться не могут, потому что каждое крыло невода длиною бывает с лишком осьмидесяти сажен, а вышина матицы [13] от нижнего края до верхнего шести сажен с половиною. Полтора такой величины невода обнимают всю полуторную тоню, а далее в стороны каменистое дно озера для волочения неводов неспособно, потому что они, зацепляясь за камни, раздираются. На полуторной тоне ловля производится обыкновенно одним неводом. Ее отправляют чухонцы, которых в бытность мою было там шестеро и
[49]
с ними один русский мужик, который между ими был главным. Люди сии во все лето живут на берегу в построенной для них избе, при которой есть погреб, поварня и баня. Содержание в пище и рыболовную снасть имеют они от графа, своего господина. Изловленную рыбу прямо из невода счетом отдают прасолу [14], который все лето против тони стоит на водовике15 и во время вытаскиванья из воды невода подъезжает к рыбакам на лодке для приема от них живых сигов, лососей и осетров. Обыкновенно прасол имеет два водовика, из которых один безотлучно бывает при тоне, между тем как другой с накопившеюся рыбою ездит в С.-Петербург. На обоих водовиках людей не больше бывает, как только три человека, из которых двое отвозят наловленную рыбу, а один на другом водовике остается против тони. Во время стоянки уснувшая на водовике рыба идет в соленье. Не считая ряпушки, рипуксы [16] и других мелких рыб, которых прасолы от рыбаков не принимают, наибольше попадаются в озере сиги, кои величиною в три четверти аршина случаются. Мелкий сиг прасолами отметается, а в счет идет только такой, который длиною не меньше четверти; мераж их берется от глаз до хвоста. Всегдашнее обращение с рыбою сделало, что они никогда ее не меряют, а с виду узнают, приходит ли сиг в уреченную меру, или нет. Лососи несравненно чаще здесь ловятся, нежели осетры, которые и очень редки и весом едва ли больше трех пудов бывают. При мне на полуторной тоне изловлено было их три, из коих два около трех пудов тянули, а третий был поменьше. Маленькие осетры попадаются величиною в поларшина и немного больше четверти. Вообще примечено, что прибивные ветры с озера к берегу нагоняют с собою и рыбу, но очень сильный ветр препятствует закидывать невода и ловлю совсем останавливает. Весною и осенью бывают на Ладожском озере толь жестокие бури, что с водою выметывают иногда на берег лососей и осетриков. Постоянная тишина начинается по большей части с Троицына дня, до которого нередко и льды по
[50]
озеру носятся. По причине сих льдов в 1785 году рыбная ловля началась не ранее как за два или за три дни до упомянутого праздника.
Плавающие по Ладожскому озеру и живущие вокруг оного россияне обыкли называть главные ветры русскими наименованиями, кои почти те же самые, какие в употреблении у всех наших по-морцов, около Белого моря и по берегам Северного окиана живущих [17]. Сии названия ветров суть следующие: веток, зимняк, полуденник, шолон-ник, запад, подсеверной, северик и меженец. Порядок, каким я имена их здесь поставил, уже довольно показывает, которое из них к какому ветру относится. Набережные жители Онежского озера также их называют.
В полуверсте от полуторной тони оканчивается берег, принадлежащий е. с. графу Остерману, маленьким ручейком втекающим в озеро, где лежит большой камень, на котором высечен крест. За сим рубежом начинается земля г. баронов Фридрихсов и простирается по берегу до Кексгольмского округа.
В 17 верстах от вышепомянутой тони лежит на берегу чухонская деревушка Тайбола; не прежде, нежели к ней за восемь верст приближишься, надобно проезжать выдавшийся в озеро мыс, Иголкою называемый, против которого в близком расстоянии лежит небольшой остров, мелким лесом покрытый. За сей остров укрываются иногда небольшие суда во время бури. От мыса Иголки к деревне Тайболе берег идет песчаный и мягкий. Ему соответствует и дно озера, потому производится тут рыбная ловля, которую у гг. баронов откупают прасолы и держат там свои невода, своих промышленников и водовики. Близ берега повсюду растет крупный лес, на котором обитают разные породы мхов из роду ягеля (Lichen). На мокрых местах близ берега часто встречается растение, названное в Ижорском травнике (Flora Ingrica) солнечною росою, а в простом народе во многих местах, особливо около Москвы, под именем царских очей известное, которое тем примечательно, что цвет свой отворяет в июле ме
[51]
сяце только в девятом часу поутру, а в двенадцатом перед полуднем паки его закрывает, и что от травки сей, когда она, будучи измята, положится в пресное молоко, жидкость сия сседается. Славный Гофман [18] говорит, что травку сию, для ее красоты и действия, надобно назвать Венерушкою (Venerilla). Действие ее, которое бы соответствовало сему названию, довольно не испытано, а знаю только я, что некоторые невежды, слывущие ворожеями, почитают ее приворотною травою и обманывают ею влюбленных слепцов. Везде также по песчаному берегу растет трава колосник, или, по-сибирски, дикая рожь, до которой дворовый скот очень падок, так что где он по берегу ходит, там редко траву сию с колосом и с листьями найти можно. Напротив того, набережный крестовник, по песку близ воды растущий, с пригожими своими цветками, видом обороченному вверх дном блюду подобными, от того же скота невредим остается.
Кроме упомянутых растений, находил я на берегу разных насекомых, как-то ночных бабочек, диких пчел и божьих коровок, которые по большей части были живы, но едва ползать могли, утомлены будучи волнением озера, в которое залетают они из лесу при теплой погоде и, не перелетев оного, выбиваются из сил, упадают на воду и ветром с волнами прибиваются к берегу, где и остаются.
При упомянутой деревушке Тайболе пристанища для судов нет. Она вся состоит из двух чухонских дворов, близ берега лежащих. За нею внутрь земли крупный идет лес, в котором по разным местам находятся чухонские дворы, порознь и отдаленно один от другого стоящие. Все сии лесные жители не столько промышляют в Ладожском озере, которое против их жилищ отдается баронами на откуп прасолам, сколько в Суванд-озере, которое в одной только версте от Тайболы и длины более десяти верст в себе имеет; но как оно местами не очень широко и притом со всех сторон окружено лесом, по причине которого сильные ветры не могут производить на
[52]
нем большого волнения, то рыбу ловить почти во всякую пору в нем можно. Конец сего озера, к Тайболе подошедший, песчаный имеет берег, на который удобно вытаскивают из воды невода. Рыбы ловятся там следующие: щуки, окуни, ерши, судаки, плотва, ряпушка, корюшка, сиги, угри, налимы, лещи и изредка лососи. Лещи и налимы отменно здесь крупны и жирны. Очень часто один лещ весом бывает в десять фунтов и больше.
Прямо против Тайболы в лесу, с версту от сей деревушки, лежит высокий песчаный вал, поросший соснягом и ельником, который в отношении к берегу Ладожского озера идет с ним параллельно. От сего вала к озеру видна пологая наклонность, по которой везде встречается такой же булыжник, каким озерный берег усыпан. Почему песчаный оный вал можно почесть старинным берегом Ладожского озера, а наипаче, что и в других местах против озера, как например против полуторной тони, подобные оному валу находятся возвышения и от некоторых гривами называются. По песчаной земле в лесу везде расстилалась лекарственная трава толокнянка, на которой в исходе июня были уже зеленые ягоды. Неразлучно с толокнянкою рос повсюду брусничник, который в ту же самую пору не ягоды, а имел еще на себе цветы. На бористых возвышениях между соснягом и в конце июня попадались еще крупные сморчки, которые цветом были красно-желтые и много походили на кору сосен, возле коих росли.
Тайбольские жители сверх рыбного промысла и небольшого хлебопашества промышляют также ивовою корою, употребляемою на кожевенных заводах, которую с дерев дерут они весною. Надранную сушат в своих ригах или овинах, сухую рубят сечками в мелкие щепки и потом отвозят в С.-Петербург, где пуд оных обыкновенно продают не свыше тридцати копеек. То же самое делают чухонцы и в других деревнях, так что сей промысел у них почти общий и потому принадлежит к способам их пропитания. Лесные звери, а именно медведи и волки, которых водится там
[53]
очень много, немало способствуют и к поправлению жителей и к разорению. Поправляются сим промыслом только те, которым зверей сих убивать удается; напротив того, разоряется от них большая часть жителей, у которых часто похищают они дворовый скот. В Тайболе при мне случилось, что волки возле самой деревни съели жеребенка, который по обыкновению чухонцев на ночь оставлен был в лесу со своею матерью. Поутру найдены были одни его кости. Такие приключения очень часто с ними случаются.
За Тайболою в семи верстах втекает в озеро небольшой ручей, Лососок называемый, на котором построены две пильные мельницы, где лес пилят наибольше весною и осенью, когда ручей оный водою изобилует; летом же недостаток в воде ход мельниц остановляет или по крайней мере часто прерывает, пока вода перед плотиною скопляется. Летом подходят суда к устью оного ручья, где и нагружаются тесом, но в бурную осень стоять они там не могут, потому отвозится отсюда остальной тес в губу Чертовою Лахтою называемую, которая отстоит от оного ручья с лишком на двадцать верст и в которой тес во всякую пору беспрепятственно на суда грузить можно.
От упомянутого ручья по озерному берегу беспрерывно продолжается весьма крупный лес, и в 15 верстах от ручья следует деревушка Верницы, лежащая на берегу озера. Она состоит из двух только дворов, в которых живут русские крестьяне, но близ ее в высоком и густом лесу находятся обиталища чухонцов, которые вообще любят жить в, глуши, так что без указателя не скоро их там и найти можно.
Против Верниц верстах в четырех от берега лежит в озере остров Коневец, который протяжение свое имеет от южно-восточной стороны в северо-западную. Вся окружность его состоит в 11 верстах; широта его не ровна; самая же большая не более как на четыре версты простирается. Он покрыт крупным лесом, между которым довольно лугов и пахотной земли, весь принадлежит
[54]
Коневскому монастырю, лежащему против упомянутой деревни Верниц на западном берегу острова. Берег против монастыря песчаный и отмелый; потому для подхода к монастырю проведен деревянный мост, отчасти на воде лежащий. По правую сторону моста находится пристань, срубами от озера обгороженная, которая хотя довольно пространна, но ныне сделалась мелка, и только небольшие соймы заходить и стоять в ней могут.
Коневской монастырь [19] обнесен четвероугольною деревянною оградою, на которой по углам сделаны небольшие башенки. Внутри монастыря наделано несколько маленьких деревянных домиков, кои расположены близ ограды, а посредине стоит каменная церковь с деревянным сводом и главою. Другая церковь вся деревянная и старая лежит ближе к ограде на правой стороне от входа в монастырь с пристани. В полукаменной оной церкви сооружена гробница над телом преподобного Арсения Коневского чудотворца, который основал сию обитель при великом князе Василии Иоанновиче, отце царя Иоанна Васильевича; но в последовавшие времена монастырь сей разорен шведами и более ста лет был в запустении, даже до времен государя Петра I, при котором паки бытие свое получил, как ниже будет объявлено. В обители сей монахов в бытность мою было только восемь человек. Ими управлял строитель, иеромонах очень неглупый, которого, однако ж, неисправные монахи не очень любили, хотя он от них ни чем себя не отличал: одежду носил такую же как и они, стол имел с ними общий, был к ним ласков и ничем монастырским один не пользовался. Да если бы в отрекшуюся от мира душу и вкралось корыстолюбие, то оно на Коневце не нашло бы себе пищи, которая бы насыщать ево могла. Ибо монастырь сей заштатный, и братия никакого жалованья не получают, а кормятся единственно от острова, на котором имеют пашню, сенные покосы и держат скот. Но главнейшая подпора в их содержании есть рыбная ловля, которую производят вокруг своего острова в Ладожском озере. От сих про
[55]
мыслов не только сами они всегда довольны, но еще угощают своею трапезою всех к ним приезжающих. Обыкновение сие ведется здесь со времен преподобного Арсения, который заповедал братии своей, чтоб они всех пришельцев ястием и питием бесплатежно довольствовали. Вид острова Коневца и Коневского монастыря представляет таблица I. (См. рис. 5.)
На всем острове Коневце кроме монастыря нет никакого селения; монастырю же принадлежит он по указу государя Петра I, с которого получил я от Коневского строителя следующий список:
«1718 года Майя в 6 день, по указу Великаго Государя Царя и Великаго Князя Петра Алексеевича, всея великия и малыя и белыя России Самодержца, в Кексгольм Полковнику и Комменданту Авраму Ивановичу Леонтьеву. В прошлом 717 году Июня в 11 день били челом великому Государю Воскресенскаго Деревеницкаго монастыря Архимандрит Иоанникий с братиею: в прошлом де 6901 году преподобный отец Арсений, потрудився во святей Афонстей горе колико время, и прият благословение и образ Пресвятыя Богородицы тоя Афонския горы от игумена Иоанна, прииде в Велико-Новград к Архиепископу Иоанну Новогородскому, и прият благословение от него, отъиде на Нево озеро в Коневской оток, и вселися ту и созда церьковь рождества пресвятыя Богородицы, и обитель согради, и братию совокупи, и пожив лета довольна, ко Господу отъиде в лето 6955 Июня в 12 числе; и по представлении преподобнаго отца нашего Арсения, в лето 7118 как отдан город Корела и Корельской уезд Королю Карлусу, велено игумену Леонтию с братиею, из вышеписаннаго Коневскаго острова, выехать в великий Новгород в Воскресенской Деревеницкой монастырь, и оной де игумен с братиею, из того монастыря выехал с церковною утварью в Деревеницкой монастырь; а ныне де тот Коневской остров со всеми угодьи отдан Тайному Советнику, Генералу Пленипотенциару, Кригс Комисару, Князю Якову Федоровичу Долгоруко
[56]
ву; и великий Государь пожаловал бы их, велел оной Коневской остров и остров Восчаной, которой был в присутствии к тому ж Коневскому острову, отдать им с принадлежащими к тем островам угодьи и с рыбными ловли по-прежнему во владение; а они де будут на том Конев-
 |
| Рис. 5. Остров Коневец, |
ском острову созидать святую обитель с прочим населением. И в даче 716 года Марта 24 дня написано: дан Тайному Советнику, Генералу Пленипотенциару, Кригс Комиссару, Князю Якову Федоровичу Долгорукову, в Кексгольмском уезде, на Ладожском озере остров Коневец. В нем по мере пашни перелогу пять десятин; пашни лесом поросло десять десятин; лесу непашеннаго и болот семьсот дватцать восемь десятин; и оной остров с пашнею и со всеми угодьи и со крестьяны ему Тайному Советнику, Генералу Пленипотенциару, Кригс Комисару, Князю Якову Федоровичу Долгорукову отказан (отдан); а Восча
[57]
наго острова в писцовых и в переписных книгах не написано, и что в нем пашни и сенных покосов и всяких угоден, то неведомо. А Июля 13 дня 717 года, бил челом Великому Государю Тайный Советник, Генерал Пленипотенциар, Кригс Комисар, Князь Яков Федорович Долгоруков, чтоб вышепомянутой Коневской остров с угодьи, по ево дачи, отдать Деревеницкому монастырю, и Апреля 30 дня нынешняго 718 года, по имянному Его Великаго Государя указу, за приписанием Светлейшаго Римскаго и Российск-го Государств Князя и Герцога Ижорскаго, Его Царскаго Величества верьховнаго действительнаго Тайнаго Советника, и над войски командующего Генерала Фельдмаршала и Губернатора Губернии Санктпетербургской, Кавалера святаго Апостола Андрея и слона, белаго и чернаго Орлов, и Подполковника от Преображенской Лейбгвардии, и Полковника над тремя полками, Александра Даниловича Менщикова, велено в Кексгольмском уезде Коневской остров, на котором преж сего бывал Коневской монастырь, из котораго монахи с церковного утварью в прошлых годех, как Кексгольм в отдаче был в Шведскую сторону, переведены во оной Деревеницкой монастырь, с пашнею и с сенными покосы и со всеми угодьи приписать и отдать во владение ко оному Деревеницкому монастырю; а Восчаной остров, о котором в челобитье онаго Архимандрита написано, что тот остров был в присутствии ко оному Коневскому острову, осмотреть и описать, и пашню и сенные покосы и прочия угодья измерить в десятины, и учинить тому острову чертеж, и сыскать, кто прежде сего тем островом владел, и ныне не владеет ли им кто? И буде владеет, по какому указу и с котораго года? И о том послать к тебе Его Государев указ; и как тебе сей Его Великаго Государя указ подан будет, и ты б Полковник и Коммендант об отказе вышепомянутаго Коневскаго острова с пашнею и с лесы и с сенными покосы и со всеми угодьи к Деревеницкому монастырю, и о сыске и о досмотре и о мере Восчанаго острова, и о учинении чертежа
[58]
и о присылке в С.-Петербургскую Губернскую Канцелярию, учинил по вышеписанному Его Великаго Государя имянному указу. Подлинной подписали: Вице-Губернатор Степан Клокочов. Смотрел Иван Бушуев. Пошлин 25 алтын с деньгою взято и в книгу записаны Майя в 6 день».
По сему указу с того времени, как он состоялся, владели монахи как Коневцом, так и Восчаным островом, на который однако ж особливой жалованной грамоты они не имели и не имеют; потому стараются ныне укрепить его за собою приказным порядком, поелику он и угодьями изобилует и не в дальнем находится от них расстоянии.
На Коневце великое множество растет ельнику и соснягу, который не только на строение, но и на мачты очень годен. Владельцы острова весьма желают продавать оный лес на корню за самую умеренную цену дабы чрез то больше очистить места для пашни и сенных покосов. На сей единственно конец вырубают они лес близ монастыря и выжигают сечи, чтоб сеять на них хлеб, который изрядно там родится. Выключая пахотную землю и луга все горы и равнины на острове покрыты лесом, в котором растет береза, ольха, ива, рябина, черемуха, можжевельник, калина, клен, жимолость и изредка ясень. Из плодоносных кустов водится черная смородина и малина, которой так много, что всех ягод, когда им род бывает, монастырские жители выбирать не могут. Кроме сего изобилует остров брусникою, земляникою, черникою и голубицею. Есть также по болотам и клюква, но весьма в малом количестве. Из прочих диких растений, которых исчисление по великому их множеству было бы слишком продолжительно, упомяну я только о приморском горохе (Pisum maritimum.), как о таком растении, которое между Ижорскими травами не находится, а на Коневце украшает оно песчаный берег острова красно-синими своими цветками и нежными листьями.
Весь остров совершенно чист от всех ядовитых
[59]
пресмыкающихся, и изредка попадаются только на нем серые ящерки, а в болотистых местах лягушки. Из зверей водятся там лисицы и зайцы, бывают также и волки, но они на острове не живут, а приходят туда зимою с матерой земли, особливо в марте и апреле месяцах, для промысла тюленей, которые выползают тогда из озера на лед и под грудами оного укрываются. Там волки их ищут и нашед пожирают.
В заключение об острове Коневце присовокуплю я здесь и басню о Коне-камне, от которого получил он название Коневца. Камень сей лежит на поверхности земли в северо-западной стороне острова версте в полуторе от монастыря, окружен отвсюду лесом и раскиданными дикими камнями, от которых отличается он своею величиною, потому что в окружности своей имеет с лишком двенадцать сажен, а в вышину от земли до поверхности его намерил я в нем семь аршин. Он имеет вид треугольника, но как поверхность, так и бока его не ровны по причине горбов и впадин. Изображение сего камня представляет таблица II. (См. рис. 6.) Громада сия есть отрывок серого гранита, какой уповательно и в горах острова сокрыт обретается. Приезжающие на остров ходят его смотреть из любопытства, которое возбуждает в них следующая повесть. Когда преподобный Арсений, Коневский чудотворец, поселился на сем острове, который нашел он пуст, то спрашивал у набережных жителей, почему называется он Коневцем? Тогда сказали ему, что так называется он по Коню-камню, а Конь-камень получил сие название от старожилых набережных обывателей потому, что каждое лето приносили они ему в жертву по лошади за сбережение их скота, который для корму перевозили они с берегу на остров и без пастуха оставляли его там на целое лето, по прошествии которого покидали одного коня на острове у камня в знак благодарности к невидимым жителям, кои по их мнению под камнем находились и скот их летом охраняли. Оставленный на острове конь зимою обыкновенно пропадал, но тогдашние жители думали,
[60]
что пожирают коня нечистые духи, под камнем обитающие. Преподобный Арсений, усмотря, что самые рассказчики басни сей не совсем не верили и чертей под камнем живущих как бы боялись, приступил к камню с молитвами, окропил его святою водою и уверил простых людей, что уже
 |
| Рис. 6. Конь-камень на острове Коневец |
черти более быть там не могут; но и тогда были люди, которые сказали, будто бы они видели, что черти в виде воронов полетели оттуда на Выборгский берег в большую губу, которая и по сие время Чертова Лахта называется.
От Коневца до Чертовой Лахты считают не более шести верст. На сем расстоянии для изведания глубины опускал я в озеро веревку с грузилом, и до дна инде намерил близ 25 сажен. Такой великой глубины от самой вершины Невы даже до Коневца, на расстоянии ста двадцати верст, нигде не находят и в нарочитом расстоянии от берега не более намеривают, как только
[61]
до шести и до семи сажен. Напротив того, от Коневца, далее к северу, озеро становится от часу глубже, так что в иных местах сажен до полутораста глубины в нем находят.
Чертова Лахта нарочито далеко от озера внутрь земли простирается, имеет возвышенные берега и такую глубину, что самые большие суда со всем грузом к самым берегам приставать в ней могут. Подобного пристанища между вершиною Невы и сею лахтою по Выборгскому берегу нигде нет. При конце сей лахты лежит русская деревня, одним именем с лахтою называемая, которая состоит из одиннадцати дворов. Крестьяне тут живущие принадлежат барону Андрею Ивановичу Фридрихсу и столько же от него зависят, как и чухонцы, которые на земле его имеют свои жительства. Все различие между русскими и чухонцами состоит только в вере и несколько в языке, но большая часть русских не так хорошо говорят своим языком, как чухонским, и женский пол наибольше язык сей употребляет, так что некоторые из них по-русски говорить совсем не умеют.
Дворы в упомянутой деревне расставлены по-чухонски, то есть беспорядочно, но большая часть лицом обращены к губе. За деревнею внутрь земли идет лес, в котором расчищены места для пашни и покосов. Лахтяне обыкновенно сеют рожь, ячмень и овес, но окольные чухонцы прибавляют к тому мелкий род гороха и бобов.
От Чертовой Лахты до Кексгольма озером считают 30 верст. На половине сего расстояния втекает в Ладогу ручей Лососок, которым кончится берег, принадлежащий барону Фридрихсу, и от него начинается округ Кексгольмский. Места к Кексгольму становятся каменистее и лес мельче, особливо чем ближе подъезжаешь к устью реки Воксы, на которой стоит Кексгольм [20], Корелою в старину называвшийся.
С Ладожского озера к городу Кексгольму версты с полторы надобно подниматься рекою Воксою, которою, однако ж, к самому городу подъехать не можно по причине каменистых порогов, и суда останавливаются ниже порогов на правой
[62]
стороне против течения реки возле казенных хлебных анбаров, от которых до города чрез ровное поле с версту идти еще надобно. Не доходя до города, во-первых, встречаются большие деревянные домы, построенные за несколько лет для военных команд там находившихся, а ныне впусте оставленные, за которыми следует потом и городское селение. Оно все невелико и состоит из деревянных домов, из которых большая часть едва домами назваться могут. От сего посада дороги идут в левую сторону к крепости, а в правую к другой части города, севернее лежащей. Крепость отделяется от города пустым расстоянием, близ полуверсты простирающимся, и отвсюду окружена водою реки Воксы, которая перед, крепостью разделяется на большие рукава, текущие порознь в Ладожское озеро и объемлющие пространный остров, на котором лежит вся вышесказанная селидьба и крепость.
В городе как церковь, так и все строение деревянное; рынка совсем нет, а есть кой-где между домами маленькие лавки с маловажными товарами. В северной небольшой части города церковь лютеранская также деревянная, а в крепости каменная греко-российская. Внутри жительства повсюду царствует пустота и безмолвие, а окрестные места представляют глазам только дикий лес, бугры песку и кучи камней.
Река Вокса хотя не судоходна, но очень изобильна водою, которая по причине порогов весьма часто разливается в стороны и делает множество островов. Примечено, что в реке сей количество воды годами бывает больше или меньше, и сие приписывают неровному количеству выпадающего снега, который, растаивая, сообщает воду реке Воксе. От избытка ж воды как в Воксе, так и в других реках, в Ладогу впадающих, производят повременную прибыль или убыль воды в самом озере, в котором лет по семи сряду вода бывает высока и год от году прибывает, а потом начинает упадать и скоро или медлительно в самой вещи умаляется. О сем явлении многие из набережных жителей с уверением рассказывают,
[63]
но рассказов своих никакими верными наблюдениями подтвердить не могут и никто из них не знает, до какой высоты вода в озере прибывала и как низко упадала? Ныне несколько лет сряду, по примечаниям жителей, вода в озере идет на прибыль и против прежних годов нарочито возвысилась, следовательно есть возможность определить степень ее возвышения, наблюдая отныне, сколько в последующие годы прибудет или унизится. Но при сих наблюдениях, которые для верности в разных местах около озера делать надобно, необходимо нужно примечать и обстоятельства, которые прибыль или убыль воды производить могут, как-то количество снега, дождя, туманов, красных дней и пр., чтоб после вероятную причину сего явления открыть было можно.
Кексгольм, окружен будучи отвсюду водою, натурально должен изобиловать рыбою, но вместо того бывает она там столь редка, что в летнюю пору, как например в июне, едва получить ее можно. Иной причины сему я не слыхал, как только что нет ей лову и что лов обыкновенно бывает под осень, когда сиги из озера поднимаются в Воксу и, дошед до порогов, против города лежащих, которые отменной вышины не имеют, под ними останавливаются, и тут ловцы, сидя на скамейках, черпают их из воды сачками в великом множестве.
Июня 25 числа в пустом и безмолвном Кексгольме появился народ, который толпами стекался к пристани, где я стоял на судне, и оказалось тут много лодок для отвоза людей на остров Валаам, на котором перед Петровым днем годовая бывает ярманка. В поход сей собрались и старые и молодые, и малые и большие обоего пола люди, так что он походил на течу лапландских пеструшек [Mus Lemmus] [21], которые по временам такие же делают путешествия и берутся неведомо откуда; притом как зверькам сим во время течи нередко случается родить, так и с кексгольмскими на Валаам ездоками то же самое приключается; по
[64]
крайней мере в 1785 году при мне сие сделалось, что на одной непокрытой лодке, людьми наполненной, беременная женщина среди озера благополучно разрешилась от бремени, с которым поехала из Кексгольма на Валаамскую ярманку. Я наведывался о причине, побудившей оную женщину в тяжелом ее состоянии ехать на Валаам,
 |
| Рис. 7. Остров Валаам |
и мне сказано, что она поехала только для прогулки и наипаче для того, что другие туда же ехали.
От Кексгольма до Валаама иные считают 60, другие 90 верст, ибо расстояние сие мерено ли когда, неизвестно, потому кто скорее оное проедет, тому не столь длинно оно и кажется, а кто греблею и еще во время противного ветра или тумана принужден бывает туда тащиться, тот больше и верст сказывает. Обыкновенно из Кексгольма отправляются туда ездоки июня 25 и 26 числа, на Валааме же бывают по 30 июня, ибо вся ярманка не более трех дней продолжается. Для
[65]
сей ярманки из Кексгольма отправился я на Валаам, куда поспел в одни сутки.
Остров Валаам в окружности имеет 27 верст. Берега его инде состоят из каменных утесов, которых верхи покрыты лесом, инде из отлогих скатов и подолов гор, которыми испещрен весь остров. Во внутренность его с разных сторон простираются из озера великие губы или заливы, коих направление, длина и ширина весьма различны. При одном из сих заливов находится Валаамский монастырь [22] в северной стороне острова и лежит по левую сторону залива, которым с озера к нему подъезжают и который около трех верст длины в себе имеет. Залив сей позади монастыря не в дальнем расстоянии оканчивается, и пред концом его, по ту же сторону с монастырем, построены для ярманки деревянные лавки и светлицы для постою приезжим. Сии последние лежат близ губы под горою, а монастырь стоит нарочито на высокой горе. Вид сего монастыря изображен на III таблице. (См. рис. 8.)
Поверхность горы, на которой лежит монастырь, состоит из пространной ровной площади, откуда немалую часть острова и Ладожского озера видеть можно. Вообще местоположение монастыря весьма красиво и, можно сказать, величественно, но монастырское строение нимало ему не соответствует. Оно состоит из деревянной ограды, в которой церковь с колокольнею и монашеские хижинки также деревянные; но в бытность мою там начали строить как церковь, так и кельи каменные. Обитель сия давно бы могла быть каменная, особливо когда покойная императрица Елисавет Петровна пожаловала на выстройку после пожара восемь тысяч рублей, на которые построены только вышесказанные лачуги. Видно, что тогдашние монахи лучших жилищ не заслуживали, и жалеть можно об оных осьми тысячах, что государственная казна бесполезно их лишилась. Нынешние, напротив того, пустынники заслуживают иметь лучшую обитель; они ведут жизнь трудолюбивую; в обществе их, которое состоит по крайней мере из двадцати человеков,
[66]
не видно ни малого несогласия; они ничего не имеют порознь, а всем владеют вместе; но паче всего похвальна их трезвость, которую наблюдают очень строго и не впускают к себе на остров ни вина, ни водки, как только во время ярманки; да и тогда не только сами напитков оных не'употребляют, но еще сожалеют о посторонних,
 |
| Рис. 8. Валаамский монастырь |
коим вино нравится, ропщут на привозящих оное целовальников и желают, чтоб лучше не было у них ярманки, нежели чтоб во время оной привозимо было горячее вино. Ибо хотя все они совсем ево неч пьют, но все так же боятся, чтоб кого-нибудь из них не соблазнил пример приезжих или не искусил дьявол.
На всем острове Валааме кроме монастыря нет никакого другого селения, а находятся только в разных местах пустые хижинки, нарочно построенные для большего уединения валаамским пустынникам, из коих иные удаляются туда от своей
[67]
собратий и живут в них по нескольку недель и месяцев. Для сих пустынек избраны места самые красивые, где взор наслаждается приятностию дерев, произрастений, каменных утесов и долин, а душа питается размышлениями, кои рождает тишина и уединение. Но и без сих пустынек пребывание в самом монастыре столь уединенно, что кроме годовой ярманки очень редко бывают там приезжие люди. Окружающее остров сей Ладожское озеро отделяет валаамских пустынников от сообщения с набережными жителями и никто из них туда не издит как разве по случаю, потому Валаамский монастырь наиспокойнейшим может быть убежищем для таких людей, кои в обществе исполнили долг человека и гражданина и тем заслужили, чтоб оно позволило им препровождать остальную жизнь в совершенном спокойствии, не требуя от них больше никакого служения. Но грешно бы было, если бы такое спокойствие без разбору давалось людям обществу не служившим, которые одним только отрицанием от мира право на то снискивают.
Ибо хотя Валаамский монастырь на содержание свое жалованья из казны не получает [Так было во время моего там пребывания, но после сделан он штатным монастырем.], но он пользуется не одним только Валаамом, а еще многими другими островами, поблизости от него на озере лежащими, которые изобилуют лесом, сенными покосами и рыболовными урочищами. Угодья сии довольное доставляют пропитание как пустынникам оным, так и набережным жителям, которые из доли от промысла или из платы на монастырь работают. На Валааме близ самого монастыря имеются пашни, овощные огороды, луга и паствы для монастырского скота. Заливы простирающиеся из озера внутрь острова довольствуют обитель рыбою; окружные ж тони для рыбной ловли ежегодно откупают у монахов набережные жители. Тридневная ярманка приносит монастырю ежегодного доходу от двух до трех сот рублей, которые собираются за лавки с купцов
[68]
и за молебствия с православных[В Валаамском монастыре находятся мощи преподобных чудотворцев Сергия и Германа]. Сверх того нередко получает обитель сия хорошие подаяния от набожных людей как из С.-Петербурга, так и из других городов, откуда неизвестные иногда особы присылают ей муку, крупу, горох и другой харч.
При таком довольстве всего для жизни потребного, в безмолвной тишине и спокойствии пустынники оные блаженную ведут жизнь и имеют действительно причину вести себя соответственно своему званию, в чем и не можно не отдать им справедливости. Ибо живут они благонравно и ежедневно отправляют установленное церковнослужение; обедний и вечерний стол имеют все вместе, причем обыкновенно глубокое наблюдается молчание, для сохранения которого один из братии громко и явственно читает, стоя, какую-нибудь церковную книгу, когда другие брашно свое вкушают. Обыкновенная их пища состоит во щах, ухе и каше. Яств сих по тарелкам они не разливают, а все вместе черпают их из больших деревянных чаш деревянными ложками, и салфеток для утиранья не держат, отчего видеть их за столом, а особливо сидеть с ними вместе показалось мне хотя не совсем претительно, однако же и неприятно. Во время стола прислуживают из них младшие; по окончании оного все вместе громогласно читают молитву и расходятся по своим кельям, где упражняются в разных рукоделиях, как например, точат кленовые ложки и чотки, вырезывают кипарисные кресты и пр., а в летнее время работают в огородах, пашут землю, жнут хлеб и косят сено. Строитель Назарий во всех сих работах равное с другими принимает участие.
Кроме пахотных мест, лугов и лесу, находится на острове хорошая глина, которая употребляется на делание кирпичей для начатого каменного строения. Кирпичи делаются верстах в трех от монастыря наемными работниками, которые за тысячу кирпичей с подрядчика получают по пол-
[69]
тора рубля, а подрядчик за ту же тысячу берет с монастыря по три рубли. Возле глины, которая цветом светло-синяя и лежит в долине под самою поверхностию земли, находится и песок по край бора, соснягом покрытого. При самом сем месте сделаны печи для обжигания кирпича и большая изба для житья работникам, которых в бытность мою было там 42 человека, и все они пришельцы из Ярославля. Известь жгут близ монастыря из мраморного щебня, который привозят на судах с острова Ювёня, лежащего верстах в тридцати от Валаама близ города Сердоболя, где добывается бледно-зеленый мрамор для казенных в С.-Петербурге строений. Деньгами на строение, по сказкам валаамского строителя и монахов, снабдевает обитель сию Новогородский и С.-Петербургский митрополит Гавриил.
Кроме всего сказанного имеют валаамские пустынники на острове своем великое множество такого вещества, которым они не пользуются, а именно железной руды, которая лежит на самой поверхности земли сливными камнями темно-красного цвета и составляет целые горы и стоячие над водою утесы. Руда сия находится в той самой горе, на которой стоит монастырь. С первого виду кажется она твердым диким камнем, но когда ударишь о такой камень молотом, то он растрескивается и распадается наконец в разнообразные глыбы, кои зернисты и сложением своим походят на дресву. Если же кусок такого камня разобьешь молотом в мелкий порошок и приложишь к порошку сему магнит, то железные частицы прилипают к нему в таком множестве, что весь почти разбитый камень без большого остатка пристает к магниту, из чего смело заключить можно, что руда сия железом должна быть изобильна. Заключение сие подтверждает известный железный песок, который в С.-Петербурге продается в лавках и привозится с острова Валаама, где находится он в трех только местах, а именно у креста неподалеку от монастыря, в Никоновой пристани и на Баенном островке в Баенной пристани. Он выметывается из
[70]
озера на упомянутые места сильным волнением во время жестоких бурь, а в тихую погоду совсем его там не бывает. Весьма вероятно, что тяжелый сей песок не издали водою туда приносится, а вымывается сильными ударами волн из самого берега, водою окруженного, из чего явствует, что
 |
| Рис. 9. Скалы Дивного острова |
железная руда от поверхности острова далеко внутрь земли простирается, и, судя по песку, который походит на чистое железо в порошок превращенное, не без основания думать можно, что в глубине земли железная руда еще добротнее, нежели какова она на поверхности острова. Но и сия столько имеет хороших признаков, что заслуживает испытание искусных рудоплавильщиков. Я знаю, что на острове Валааме не найдутся все удобности к заложению на нем железоплавильного завода, потому что нет там реки для заводского пруда потребной и не имеет он столько на себе лесу, чтоб на многие годы для
[71]
завода стать его могло; но как остров сеи лежит недалеко от Выборгского берега, который и реками и лесом изобилует, то железную руду, добывая на Валааме, водою можно возить на берег и там плавить.
Лес на Валааме наибольше изобилует соснягом, который на каменистых борах редок, но по низким и суземистым местам растут всякие другие деревья, между которыми нередко попадается клен. Возле монастыря находится целая кленовая рощица, в которой показывают пустынники могилу некоторого шведского принца. Могила сия не имеет никакого надгробного камня и, следовательно, никакой надписи, а лежит на ней тонкая большая плита, которая по небрежению жителей раздавлена лошадью. По сказкам монахов, погребенный там некогда принц занесен был на Валаам сильною бурею и, потеряв у сего острова свое судно, остался на нем до конца своей жизни... На каменных холмах по острову между мхами попадается шиповник (дикая роза), который вышиною бывает не более фута, однако ж приносит бледно-красные цветки и ягоды. В тенистых местах между деревьями растет волчья липа [Daphne mezereum.], известная под именем ягодок, которой едкая кора нарывает на теле человеческом пузыри, а ягоды причиняют жар и опухоль на щеках, если ими натереться, как то делают иногда деревенские ребята; но несмотря на сию едкость, избные тараканы весьма до деревца сего жадны, объедают на нем листья, и оглодывают кору до самого дерева, что много раз изведать мне случилось, когда, принося из лесу его ветви, оставлял их на ночь в крестьянских избах. Все другие деревья, какие в северных странах водятся, растут также и на сем острове, на котором из плодоносных кустов плодовитее всех малина.
Из зверей на Валааме видел я одних зайцов, а в губах, которые от озера внутрь острова простираются, показываются временем небольшие черные тюлени, которые выходят из воды на камни
[72]
и на них покоятся. Они нередко заползают в мережи, кои ставятся для рыбы в узких перешейках заливов. Сюда заходят они для поядения рыбы, в мережи набившейся, которую пожрав, прогрызают и самые снасти, чтоб выдраться из них опять на волю. Часто также хватают тюлени за рыбок на крючки насаженных и попадаются вместо рыбы, для которой крючки в озеро опускаются. Случается иногда вытаскивать тюленей и в неводах, которыми ловят рыбу, но обыкновенно бьют их из ружей и сала снимают с тюленя около двух пудов.
Когда я делал сии наблюдения, то между тем продолжалась на Валааме ярманка, на которую очень много съехалось народа со всей окружности Ладожского озера. Купцы олонецкие и тихвинские, а особливо первые, навезли туда разных товаров и расклали их в монастырских деревянных лавках, которых числом до осьмидесяти. В лавках у них были разные шелковые материи и платки, ситец и выбойка, холст и крашенина, белые выделанные кожи, медная и железная посуда, перстеньки, запонки, иглы и всякий щепетильный товар. Покупщики сих товаров были набережные обоего пола жители; они приезжали туда на соймах или больших лодках и как места в монастырских покоях всем им недоставало, то многие препровождали ярмоношное время на своих судах и в них ночевали. Торговый шум утихал ночью не надолго; светлость и краткость тогдашних ночей не позволяли долго просыпать в таком месте, где всяк множеством хлопот казался быть занят. Деревенские женщины и девки ранее всех от сна пробужались и, вставши, немедленно бросались к воде, чтоб умываться. Действие сие продолжается у них немало времени, потому что оне, во-первых, полощутся водою, потом моются мылом, которое смыв, натираются белилами и, натершись, стоят или сидят на судах без всякого действия, давая время белилам хорошенько вобраться в кожу. После сего бережно смывают их с лица; и как многие из них зеркал не имеют, то смотрятся в воду и помощию сего
[73]
зеркала уравнивают на себе подложную белизну, которую наконец прикрашивают румянами; надевают на себя кумашные сарафаны и повязываются алыми платками или лентами и тогда уже с судов своих сходят. Многие без сумнения уборку сию похулят, особливо за излишнее употребление белил, которые составляются из вредной свинцовой извести, но поелику деревенские женщины убираются таким образом только во время ярманки, а в домах у себя в одни большие праздники, то беленье сие нимало лиц у них не портит, а доказывает напротив того их опрятность, веселость духа и охоту нравиться, когда есть кому казаться. Из сего ясно также видеть можно, что в нравах их грубости нет и что народ, который печется о убранстве, весьма способен к принятию просвещения ему приличного.
Июня 29 дня народ стал разъезжаться, и к вечеру ярманка совсем кончилась, так что на другой день окружность валаамской обители как бы опустела, и тогда-то пребывание на Валааме чувствительно сделалось скучно потому наипаче, что веселая ярманка еще в свежей была памяти. Мне оставалось списать чертеж сего острова, который окончив, отправился я в город Сердоболь, в 40 верстах от Валаама лежащий, который по-финляндски называется Сордавала и до которого от Валаама считается 25 верст открытым озером и 15 верст губою, при конце которой он лежит. Губа сия, так как и все расстояние от Кексгольма до Сердоболя на 90 верст по Ладожскому озеру простирающееся, изобилует разной величины и вышины каменистыми островами, из которых иные голы, а другие поросли ельником. Город Сердоболь лежит на косогоре, вдавшемся мысом своим в упомянутую губу; строение в нем все деревянное; населен по большей части финнами, которых в тамошнем мещанстве 606 человек считается. Из них очень немногие имеют при домах своих лавочки с мелочными товарами, некоторые производят небольшое хлебопашество, а большая их часть различными перебиваются способами. Зажиточные и почетные обыватели в раз
[74]
ном расстоянии от города имеют свои земли (по тамошнему, гейматы), с которых получают как хлеб, так и всякие съестные припасы для собственного только содержания, от которого на продажу немного остается, и потому безземельным людям, при должностях там находящимся, ежедневную для себя пищу доставать там очень трудно. Вообще сердобольские жители больше кормятся покупным в Ладоге и в Шлиссельбурге хлебом, нежели своим собственным, который хотя и хорошо там родится, но каменистые места довольно сеять его не позволяют.
Поелику жители в сем городе и в окрестностях по большей части лютеранского исповедания, то в Сердоболе позади жила на горе находится для них изрядная деревянная церковь; российской же церкви в самом городе нет, а стоит она в двух верстах от города по левую сторону губы, которою надобно туда ездить из города. При церкви сей живут только священник и дьячек, и она уже очень ветха, хотя прихожан к ней и довольно много, а именно 660 человек мужеского да 580 женского пола. Прихожане сии суть наиболее кареляки и по-российски не разумеют, потому священник толкует им церковную службу на их языке, на котором печатных церковных наших книг еще не имеется. Но как все тамошние наши священники финский язык хорошо разумеют и есть из них учившиеся в семинариях, то такие могли бы перевесть по крайней мере нашу службу на финский язык, что по многим причинам было бы полезно.
Хотя в Сердоболе никаких рукоделий по сие время не заведено, кроме того, что начали делать там поярковые шляпы, однако в городе сем издавна ежегодно бывает ярманка в генваре месяце и продолжается целую неделю. На ярман-ку сию кроме россиян съезжаются российские и шведские финны и карелы. Важнейшие вещи, которые они привозят, суть шкурки куниц, выдр, норок, рысей и пр. Цена рысьей шкурки обыкновенно от шести до семи рублей простирается, то же стоит и выдра.
[75]
К Сердобольской округе принадлежат восемь погостов, в которых жителей, состоящих в подушном окладе, по последней переписи считается 15 837 человек, а именно:
В Сердобольском погосте..... 4188.
В Якимварском » .... 3803.
В Рускальском » ..... 440.
В Имбилацком » .... 1682.
В Шуйстамском » .... 1241.
В Рускальском и Пелгиярвском . . . 1374.
В Соярвском » .... 1377.
В Салминском » ..... 1732.
Из сих погостов Сердобольский, часть Рускальского, Имбилацкий, Соярвский и Якимварский государевы, а прочие принадлежат разным помещикам, как-то большая часть Рускальского и весь Пелгиярвский графу Бутурлину, Шуйстамский генерал-порутчику Кашкину, Салминский графам Орловым.
В Рускальском погосте в 30 верстах от Сердоболя внутрь земли, близ большой дороги к Нейшлоту, находится в горах прилежащих к шведской границе известная Рускальская мраморная ломка, где добывается мрамор наиболее пепельного цвета с желтыми и зеленоватыми струями; но в кряже гор, которого окружность близ пяти верст простирается, находится также мрамор и других цветов, выключая голубой и красный, а именно есть там зеленый мрамор с примесью белых, желтоватых и черных прожилков и пятен, есть серый, белый и черный вместе струями, прожилками и полосами, есть несколько бурый и серый с белыми крапинками. Наиболее работа производится в горе Белой, где ломают пепельный мрамор, который тем лучше становится, чем далее работники в глубину подаются. Для сей работы нанимаются от казны вольные люди, и мрамор употребляется в С.-Петербурге на разные казенные здания. Его привозят сюда подрядчики на крепких галиотах, на которые нагружают оный за четыре версты от Сердоболя в реке Гелюле, впадающей в Сердобольскую губу. До пристани, на Гелюле находящейся, от Рускальской ломки считается
[76]
около 30 верст, чрез которые мрамор возят сухим путем, что немалого стоит труда и иждивения. Подробное описание как сей, так и других мраморных и каменных ломок в прошлом 1787 году издал на немецком языке сердобольский лютеранский протопоп Алопеус [Beschreibung der in Russisch-Kaiserl. Carelien be-sindlischen Marmor und andern Steinbriiche, Berg und Stein-arten. Von Samuel Alopous. St. Peterbourg. 1787 beh Schnoor.] [24].
Погосты (кирхшпиль), прилежащие к берегу Ладожского озера от Кексгольма до Сердоболя, суть следующие: первый Гидола, второй Кронебург или Куркийоки (журавлиная река); оба сии причисляются к Кексгольмской округе; третий погост Якимвары, ближайший к Сердоболю, к округе которого и принадлежит. Позади Сердобольской губы продолжается по берегу погост Сердобольский; за ним следует Имбилацкий, потом Салминский, которым кончится Сердобольская округа и начинается уезд Олонецкий. В сию последнюю сторону отправился я водою из Сердоболя, держася наиболее берега Ладожского озера.