Озарились ярчайшим светом...
* * *
Она немолода, и он уже старик,
Зато любовь безбрежная у них.
Я каждый полдень вижу эту пару,
Гуляющую здесь по тротуару.
В согласье души трепетные их.
И жизнь, и старость, значит, – на двоих.
И только смерть их разлучить сумеет:
Сумеет ли? Я думаю: не смеет...
Вот на скамеечке они сидят,
Глаза душевной радостью горят...
Вникаю в смысл их старости счастливой:
Не ранняя – так поздняя любовь
Их осенила первозданным дивом...
...Молчи и восхищайся вновь!
Владимир АНИКИН.
Если в пережитое вглядеться,
Я с большой претензией к нему.
Потому что некуда мне деться
От вопросов «кто» и «почему»?
Почему кроваво Зимний брали?
Что так долго счастье мы куем?
В Октябре богатых обобрали
И опять богатым отдаем.
Почему и в ссылках не сгибались
Первые в стране большевики,
А сегодня дружно разбежались,
Побросав партийные полки?
Почему сейчас Китай и Куба
Веселее нашего живут
И, на нас кривя презренно губы,
Прежнею дорогою идут?
Кто сказал, что сказку сделать былью
Мы на этом свете рождены?
Мы покрыты словоблудной пылью,
Лишь одни макушечки видны.
Почему в безрадостном итоге
Сердце замирающе живет?
Богачам – везде у нас дорога,
Беднякам – страдальческий почет.
Почему подачка заграницы
Самых оскорбленных не найдет,
А ее ловкач и кровопийца
На алтарь бездушия берет?
Кто сказал, что нам поможет рынок,
Даже обездоленных спасет?
Только тот, кто нынче вышел рылом,
С рынка все, что надо, унесет.
Почему один живет, к примеру,
Тихо, скромно. Честен он и прост.
А другой, поправ закон и веру,
Среди нас известен как прохвост?
Почему, бюджет деля на дольки,
Укротить не можем нашу страсть,
И рублевок миллиарды горьких
Космосу вышвыриваем в пасть?
Мир и бесконечен и разбросан.
Он таит в себе загадок тьму.
Потому и нет конца вопросам,
Безответным сердцу и уму.
ПЕТУХИ
С золотого детства спать мешали,
Обрывая нити лучших снов,
И длиной в зарю не умолкали
Песни оптимистов-петухов.
С высоты посматривая косо,
Залихватски, гребень набекрень,
Пели петухи разноголосо,
Пробуждая веру в светлый день.
Кто из нас не видел, как бесстрашно
Бьется петушиный организм?
Нет, не рукопашно – клювопашно
Выражая мнений плюрализм.
И не видя смысла в этой драке,
До поры тактичны меж собой,
Пробегали хмурые собаки.
Бросишь кость – затеют смертный бой.
С петухами о росные туманы
При Советах, как и в старину,
Уходили русские Иваны
На покосы, жатву и войну.
...Зря сулили им златые горы.
Снова судят мертвых за грехи.
Петухи опять кричат с забора,
Да не те, ребята, петухи.
* * *
«Плакала Саша, как лес вырубали...»
Лес ты мой, лес, до чего ты дорос?
Милая Сашенька, если б мы знали,
Сколько прольется еще наших слез.
Сколько их, пачек красавцев сосновых
Шлют за бесценок в чужие края.
С помощью даже компьютеров новых
Не сосчитаем ни ты и ни я.
Нынче не только леса вырубают.
Душу коверкают.
В душу плюют,
Деньги лопатой одни огребают,
Робко копейки другие клюют.
Сдуло как ветром заветные вехи.
К ним мы тянулись, как будто в бреду.
Если сегодня уже не до смеха,
Что же ждать завтра, какую беду?
ПАМЯТЬ
Я рад, что нет на свете
Ему подобных дней.
Как черная отметина,
Он в памяти моей.
Он был. И делать нечего.
А жил-то город мой,
Как человек доверчивый,
С распахнутой душой.
И вечерами-ночками
Стучали так легки
Тесовыми мосточками
Девичьи каблучки.
Шепча, вода озерная
Ласкалась меж камней,
И звездочки-дозорные
Маячили над ней.
Плескались льны под ветром.
И – гордая краса –
Па сотни километров
Туманились леса.
И вдруг оно ворвалось,
Кричащее: «Война!».
И стоном отозвалась
Родная тишина.
В кольцо приезжих взятый,
Направо, за углом,
Стал райвоенкомата
Приметный самый дом.
Сюда от дел привычных –
Надолго ли? – спроси
Большое горе личное
Каждый приносил.
Чтобы уйти немножко
От жгучей боли в тень,
Здесь славили гармошки
Вчерашний мирный день.
Того не зная сами,
Вернутся ли назад,
По-русски отплясали
И Федор, и Игнат.
Ушли... Рябина тонкая
Грустила им вослед.
Черемуха вдогонку
Срывала поздний цвет.
...И были злые ночки
Среди кошмарных снов,
И черные платочки
Осиротевших вдов.
Оплачен путь неблизкий
Кровавою ценой.
...Стоят не обелиски,
Стоит народ-герой.
В летящем вихре будней
Тех, кто Отчизну спас,
Мы их не позабудем,
Погибших ради нас.
И пусть веселье гуще,
Пусть праведней рука –
Не гаснет у живущих
По сгинувшим тоска.
* * *
Первопроходцам, ветеранам строительства Череповецкой ГРЭС
Присели мужички усталые
Заполнить отдыхом досуг.
И кто-то вдруг сказал про старое,
А кто-то «да-а-а»... промолвил вдруг.
Всплыла их трудовая долюшка
В нелегкий тот, ушедший час.
Когда ударили по колышку
На новостройке в первый раз.
И разом все былое вспомнили,
И эхо давних голосов
Сердца волнением наполнило,
Коснувшись кадуйских лесов.
Всегда такое дело водится,
Не обойдешься без помех,
Хлебнуть соленого приходится
Первопроходцам больше всех.
И вот уже святыми былями
Горят их ясные глаза.
«А молодцы, ребята, были мы»,
Как бы хотят они сказать.
Не в честь ли их его величество
Победно в проводах поет?
Усилен мощью электрической
Родного края новый взлет.
Пускай судьба грозит расстаться им,
Останется наверняка
Частица жизни – сердце станции –
Стучать века, светить века.
БУКСИРЫ
Взбурлив ледяные просторы,
Сильна, молода и ясна
Открыла свои семафоры
Матросским тельняшкам весна.
К добру перемена погоды.
Гудками нарушены сны.
Выводит канал пароходы
В разлив полноводной Шексны.
Плывут, немигаючи, точки
Зеленых и красных огней.
Им снова не видеть отсрочки
До самых холодных дождей.
Вот, сдвинутый с места насилу.
Подарок речушек сплавных
Буксира -железная сила
Уносит на тросах стальных.
Товарищ по делу навстречу
Летит налегке в полутьму,
И сонные воды за плечи
Ворчливо ложатся ему.
Гудками, почти вперемежку,
Сошлись, и расстались опять,
Как люди, успевшие в спешке,
Всего лишь два слова сказать.
МАЛЯР
В свои цвета оделась радуга,
И замолчал над миром дождь.
Ты, по-ребячьи солнцу радуясь,
Промытой улицей идешь.
Меж белых круч встает разводьями
Такая бездна над тобой,
Что сколько хочешь черпай ведрами
Отменной краски голубой.
И ты опять, как полагается,
Наверх взбираешься легко,
И крыша гулко отзывается
Своим железным языком.
Ложится краска в том количестве,
Чтоб гасла ржавчина под ней,
И бьет в глаза ее величество
В сияньи солнечных лучей.
Спешат прохожие с заботами,
И залюбуется иной,
Как человек над ним работает,
Касаясь неба головой.
Не требуя награду высшую,
Ты покидаешь этот дом,
Где под сверкающею крышею
Щебечет ласточье гнездо.
Покрашен и побелен мастерски,
Дом грудью встретит дождь и снег.
Стоит, как после парикмахерской,
Помолодевший человек.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
В первом снеге – разящая сила.
Я глаз не закрыть не мог:
Бритвенным блеском вдруг ослепила,
Едва шагнул за порог.
Лежал нетронутый, свежий самый,
И я, удивленный, встал...
Снег настораживал, как телеграмма,
Которую я не ждал.
ПЛАСТИНКИ
Ах, как легко пластинка кружится!
И ничего не стоит ей
Повеселиться и помучиться
Среди примолкнувших людей.
Какие чувства сокровенные
В нас пробуждает хрупкий круг!
Нет, неспроста пластинки ценные
Легко скользят из наших рук...
ВЕРБЛЮД
Здесь шли с караванами
ханы.
Коварны, надменны и злы.
И робко касались барханы
Свисающей ханской полы.
Извечно в любую погоду
Всегда величавен и горд,
Несет он в угоду народу
Родной всеспасительный
горб
Тюками, как пленник,
обвязан,
Без капельки влаги в пути,
Он всей своей жизнью
обязан
Кому-то и что-то нести.
Верны ему кровные гены –
Походка горда и легка.
Он в людях не зрит
перемены
И смотрит на них свысока.
Отважно и важно ступает
С рассвета до поздней
звезды,
И знойный песок засыпает
Устало верблюжьи следы.
* * *
Он бережно больную ногу
Опустит с шаткого крыльца,
И заскрипит его дорога
На стыке клюшки и песка.
Ступает осторожно, грузно –
Мешает человеку вес.
И отзывается натужно
То, что ложится на протез.
Теперь уж вся его отвага
Сосредоточена на том,
Чтоб до ближайшего
сельмага
Дойти, хватая воздух ртом.
Одно он понял безупречно –
Жизнь не продать
за полцены,
А мир, бездушный
и бесчестный,
Не лучше праведной войны.
...Дойдет. Присесть
посмотрит где бы
Покурит запросто с тобой.
Возьмет с собой буханку
Хлеба
И отправляется домой.
НА СТРЕЛЬБИЩЕ
Насквозь продуваем тир.
Кончик фуражки тронув,
В штатском пальто командир
Стрелкам раздает патроны.
Сухо затворы щелкают –
С огнем не играют в игрушки.
И вот прирастают щеки
К прикладам, будто к подушкам.
Точь-в-точь, как в правилах
сказано,
Пальцы в крючки упираются.
Будто враги на казни,
На мушках мишени маются.
По льду катается гром.
Эхо за лесом тонет,
Мир, красив и огромен,
От маленькой пули стонет;
Поднятая испугом,
Не зная, укрыться где бы,
Галочья черная ругань
Кляксами брызнула в небо.
И вдруг – тишина без помарок
Всплывает, как диво-дивное.
Лишь ноет в ухе комарик,
Да порохом пахнет противно.
* * *
Ах, письма, как вы дороги!
Со всех, со всех сторон
К нам тоже писем ворохи
Приносит почтальон.
Из сумки толстопузой
Вытаскивает он Бумажную обузу,
Которой наделен.
Письмо в руках повертит,
Сверяя адреса,
И падают конверты
На стол, как чудеса.
Как чудеса, которые
В родимый уголок,
В зовущие просторы
Уводят без дорог.
Я, памятью блуждая
В краю моей весны,
В нем вечно ожидаю
Какой-то новизны.
И так легко мне: ласка
Твоих неровных строк
Снимает с глаз повязку
Сомнений и тревог.
...А почтальон растаял
В стоадресной глуши.
Он мне письмо оставил –
Насущный хлеб души.
ЗАНЯТОСТЬ
Все недосуг да недосуг.
Все не дотянешься до встречи.
Мечта обломится, как сук,
И снова жить надежде нечем.
Весна придет и «тук-тук-тук»,
Зовет настойчивой капелью.
Я рад к тебе. Но недосуг
За деловою канителью.
Вот лето в радугу-дугу
Впрягают зори на закате,
Я рвусь душой. Но не могу
Из-за работы видеть брата.
Уж осень бросилась в глаза
Всей силой грустных
Доказательств
Почти собрался. Но нельзя
Из-за семейных обстоятельств
И вот нагрянула зима,
И заработали метели,
В сугробы ухнули дома,
Дороги к черту полетели.
...Я весь с тобой; Но на беду
Земле уж так дано вращаться:
Четыре времени в году,
И в пятом нам не повстречаться.
* * *
Не верь всему тому, что слышишь
Иные лживые слова
Способны вкрасться тише мыши
И сотворить в душе обвал.
От клеветы и грязи прочей
Святую правду отдели,
Как отличаешь день от ночи,
Или как небо от земли.
НА ВОЛГО-БАЛТЕ
Мы столько раз с тобой
встречались,
Что мне нетрудно, наконец,
Попять восторги и печали
В твоей судьбе, Череповец.
Но не открылся б ты и другу
Лет двадцать пять тому назад,
Что о тебе, как металлурге,
По всей стране заговорят.
В разгул зимы, при вспышке лета
Здесь закипал великий труд.
Рос город как-то незаметно,
Как наши сыновья растут.
И вот уже всесильным стал ты:
Сам научился делать сталь,
И, как частица Волго-Балта,
С ним заодно штурмуешь даль.
Сильны, от края и до края
Идут суда, добра полны.
Все ощутимее играют
Речные мускулы Шексны.
Все в новом городе иное
На равных действует правах -
Не только гулкое, стальное,
Но и ноющее в дворцах.
II эта сказка стала былью:
Летит крылатый «Метеор»,
Посеребренной водной пылью
Взрывая за собой простор.
А за бортом зеленоусый
Лес тает в дымке голубой...
Глядит но сторонам бабуся
И лишь качает головой.
А вечер – с солнцем на закате.
А ветер – с посвистом в ушах.
И вдалеке – рыбацкий катер
На легких, памятных волнах.
ЛЕСНИК
С березой, елкой и сосной,
Исхоженный, измеренный
Стеной стоит запас лесной,
Его глазам доверенный.
В его судьбе красавец наш
Есть заменитель многого,
Высокий и суровый страж
Его жилья убогого.
Уж такова лесная быль:
Нигде не встретив лешего,
Старик, уставший от ходьбы,
Ружье на стенку вешает.
Здесь для себя создал он рай.
В разливе света тусклого
Сидит и пьет индийский чай
Из самовара русского.
* * *
Протрубили зарю петухи.
Я всю ночь променял на стихи.
И смешно забираться в кровать,
Когда велено людям вставать.
Ты опять упрекнула меня
На глазах его светлости – дня.
Говорить, что, мол, так не годится,
Что еще голова пригодится.
Не жалей ты меня, не жалей.
Лучше крепкого чаю пален.
Обещаю тебе, не солгу:
Я свой сон на потом сберегу,
Когда будут кричать петухи
И не будут писаться стихи.
НА ЗАРЕ
В легком мареве солнечных волн
Проплывают вдали островки.
Тихой утренней радости поли,
Глажу воду касаньем руки.
На тебя, озорного, смотрю,
На плакучие взмахи весла.
Наша лодка летит на зарю,
В петушиное горло села.
Вот встает коронованный бог,
Не лежащий душой к выходным,
И растет золотой гребешок
Над зеленым разливом земным.
Промелькнула когда-то в пути
Озерка голубая слюда.
И следа от того не найти.
А запомнилась мне навсегда.
У НОЧНОЙ РЕКИ
Льются быстрые струи реки.
Далеко-далеко до утра.
Тихо гасит село огоньки,
Только двое не спят у костра.
Нет уж больше несказанных слов.
Ночь сомкнулась, молчанье храня,
Не забудь про костер, рыболов,
Чтоб не гасло веселье огня!
Осторожно дойдем до воды,
Потревожим нехитрую снасть,
И, быть может, за наши труды
Рыбе в росные травы упасть.
И, все чаще смотря на восток,
Мы отыщем полоску зари,
И развяжем скупой узелок,
Чтобы утренний чай заварить.
Лес проснется в тумане седом,
Заглядится на нас, на двоих,
Кто, тепло покидая с трудом,
Не теряет минут дорогих,
Чтоб опять с оробевшей рукой
Над игрой поплавка замирать…
Будто в детстве стоим над рекой,
О котором теперь вспоминать.
* * *
Выпало на чью-то долю горе.
Не спросись, как на голову снег,
Через горе, как и через горы,
Нелегко проходит человек.
Чье-то разрывается на части
Сердце, переполненное тьмой.
...Посвети ему теплом участия,
И оно останется с тобой.
* * *
Какие беды принесло
Одно лишь слово резкое!
Теперь кусаешь губы зло,
Прикрывшись занавескою.
Не прячься: вся ты на виду,
Какой умеешь нравиться.
Но только в дом я не зайду,
Не буду первым кланяться.
* * *
Светловолоса и курноса,
А в голубом раздумье глаз
Чисты, как утренние росы,
Блестят слезинки всякий раз,
Когда соленая обида
Найдет тяжелою волной.
Ну, что поделаешь: для вида
Не научилась быть иной.
Не все в работе сердцем мягки.
Вдруг кто-то взял и нагрубил.
Ты плачешь искренне, как всякий,
Кто этих слез не заслужил.
Но отгоняет ветер тучу,
И ты по-прежнему светла,
В своей веселости кипучей
Справляешь сельские дела.
Спешишь туда, где в буднях жарких
Без зоотехника – ни дня,
Где литрам счет ведут доярки –
Твоей профессии родня.
Взгляд не один к тому прикован,
Как на равнине полевой,
Мелькает в платье васильковом
Цветок единственный живой.
В ГРОЗУ
Ты не пришла. Угрюмый вечер
Огни квартир гасил легко,
Ложился тяжестью на плечи.
Томил неясною тоской.
II вес ж тебе я верил слишком.
Пока не грянул в небе гром,
Пока не осветила вспышка
Двоих, бегущих под дождем.
И в этот миг, такой короткий,
Еще по-прежнему любя,
С другим, доверчивой и кроткой,
Я не узнать не мог тебя.
Почти у самого вокзала,
От места встреч невдалеке,
Под ливнем ты в плаще стояла,
А он, смеясь, – в дождевике.
* * *
С колокольчиками звонкими
Где ты странствуешь, весна?!
Прохожу родной сторонкою,
Дышит холодом она.
До чего ж березка строгая!
Тайну светлую храня,
Стала чистой недотрогою,
Сыплет снегом на меня.
А в саду затишье полное,
Ни тропинки, ни следа.
Полегли сугробы волнами
Твердо, будто навсегда.
Довелось ворчливым дворником
Снова трактору идти,
Отутюживать угольником
Районные пути.
Разрумянена, как яблочко,
В школу девочка спешит.
Замечательная ямочка
На щеке ее лежит.
Воробей, смешной и маленький,
Что за дело воробью?
Приютился на завалинке,
Думу думает свою.
ЗИМНИЙ ГОРОД
Как детства друг, в разлуке не забытый,
Глубокою рожденный стариной,
Для всех ветров со всех сторон открытый
В рассветной зорьке городок родной.
Последний пароход с прощальным свистом
Давно ушел к причалу своему,
И оттого на набережной пристань
Теперь объект, не нужный никому.
Зима же подрумянилась и рада.
В сиянье снежном дремлет древний вал,
И все удобства городского сада
На весь сезон мороз арендовал.
Слепит снега, безмолвствуют бульвары.
Короткий день встает в свой полный рост.
И конь летит, как в сказке,
в клубах пара,
И старый город сказочен и прост.
СИНИЦЫ
В огороде сын
моей соседки
День-деньской
охотится на птиц.
Там всегда стоят
на страже клетки
С роковой приманкой
для синиц.
Прыгает пернатая
Глупышка
Робко, боязливо –
скок да скок...
Мучит недоверие,
но слишком,
Слишком искушенье
велико.
Хлопает обманчивая дверца,
Выход на свободу
преградив,
И зашлось, забилось
гулко сердце,
Заметалось
в маленькой груди.
...Я и сам когда-то
был в восторге
От такой забавы
детских лет,
А теперь кричу парнишке
строго:
«Ты отпустишь
птичку или нет!».
ДОМА
Еще кому-то что-то снится,
А кто-то просто сладко спит.
Проснулся: солнце мне ресницы
Лучом веселым тормошит.
И как-то спалось и не спалось,
Когда поверилось в обман,
Что занавеска – белый парус;
А небо – синий океан.
И парус мертв, и синь застыла.
Я дней на несколько всего
Застигнут здесь домашним штилем
В заливе детства моего.
На кухне звякает посуда,
И самовар на всех парах,
И старый кот, как в детстве, блудит,
II веник шествует в сенях.
* * *
Бабье лето. Ах, сколько света!
Поубавилось лишь тепла.
И звенят золотой монетой
Богачи мои – тополя.
Обещают не поскупиться:
Дескать, запросто можем мы
Дорогой ценой откупиться
От нападок лихой зимы.
Разбросают казну на ветер,
И опять наживают год.
...Что прошло, то на белом свете
Даже золото не вернет.
СВИДАНИЕ
Хорошо знакомою тропинкой,
Обходя прохожих на пути,
Каждый раз с приятною заминкой
Незаметно к дому подойти.
Постою, не видимый тобою,
Мне березка клонится к плечу,
Сняв перчатку, чуткою рукою
Я в твое окошко постучу.
Сразу дрогнет вздернутая штора,
И певуче заскрипит крыльцо.
Тонет тень твоя в тени забора,
Пышет жаром милое лицо.
Ласково притихшая, седая,
Залюбуется тобой сама
Сердцу безгранично дорогая
Русская красавица-зима.
ДОЧКА
Что делать с вредною девчонкою?
Разбушеваться и побить?
Я счастье хрупкое и звонкое
Боюсь нечаянно разбить.
Не накажу жестокой мерою,
Чтоб в голубых глазенках вдруг
Взамен восторга и доверия
В слезах барахтался испуг.
Я тем кольну ее единственно,
Что вид сердитый окажу,
И сказку в поздний час таинственно.
Как повелось, не расскажу.
Ресничной чащей затемненная,
Где затевают сны игру,
Заснет обида затаенная
И не проснется поутру.
ДВОЕ
Его лицо – хмельная маска.
И отрешенный, жуткий взгляд.
Штаны, заляпанные краской,
Пестрят, как желтый листопад.
Не понимая жизнь иначе,
О ней не зная ничего,
Русоволосый, бледный мальчик
Спит на коленях у него.
БЕРЕЗА
Е. Д. Аникиной
Вот она стоит
передо мною.
Плещется листвою
кружевной.
А давно ль была
совсем иною
Со своей надломленной
судьбой.
Тронула ее душа
чумная,
Ей красы земной
не осознать.
Вот и разыгралась сила
злая,
Поломав березовую стать'.
И с тех пор не кланялась
упруго,
А покорно никла головой,
И вокруг березоньки-подруги
Шелестел и скорбною
листвой.
Только ты одна
остановилась.
Ты вмешалась и горькую
судьбу.
Окапала маленькую
милость,
Деревцу ответив
на мольбу.
Выпрямила сломанное
тельце,
Обвязала рану и ушла...
С той поры и после
злой метелицы
Ожила березка, ожила.
На ее ветвях зима
растает.
Гром победоносно
прогремит.
А прохожий даже
не узнает,
Почему березонька
стоит.
* * *
Вес меньше чистых
листиков в блокноте,
И надоело штурмовать
мечту.
А сердце, словно пуля
на излете,
Беспомощно теряет
высоту.
Что может быть светлей
надежды пашен?
И если мы ее теряем
след,
То от нее, как от звезды
погасшей,
Обманчивый струится
в душу свет.
Взамен друзей ко мне
приходят мысли
О том, как смертоносны
тупики.
И многие уже из
жизни вышли,
Как из игры выходят
игроки.
Судьба не переносит
пререканья.
В ней наша жизнь, как
лампочка, горит,
И до момент полного
cгopанья
На волоске
вольфрамовом висит.
Иван ПЕПЕОНКОВ.
СКАЗ О СТАНЦИИ КАДУЙ
В Пусторадицах старинных
Деревенька Кадуй есть,
Не напрасно ее имя
Перешло к вокзалу, здесь
Мужики-то в пору ту
В лапотки засунув ноги,
Не играть пошли в лапту –
Стлать железную дорогу.
Поработали лопатой
И пудовым топором,
А где надо – и колом.
Все вручную, напролом
Через лес, через болота –
Хоть не хоть, мужик, а топай:
Надо как-то рельсы класть...
А была буржуев власть.
Много лет дорогу стлали
С Питера на Вологду.
И болели, и тощали
С голоду да с холоду.
Спали скопом, где придется.
Ели, как кому хлебнется.
Тачками песок возили,
Шпалы на себе носили.
Год за годом – ближе к дому.
Мужикам обед несем:
– Ешь, родимый, харч знакомый.
Сам ты знаешь, что почем.
Наша главная еда –
Редька с хлебом да вода.
Мастер смотрит на часы:
«Пожевал? – пора за дело!»-.
Крутит мужичок усы,
Отвечает ему смело:
«Раз своя церквушка видна,
Не сходить домой обидно:
Не бывали в свой приход
Вот уже без мала год.
И помыться б – не верблюды».
Жди, жена, к полночи буду!
...Хоть до дому дрянь дорожка,
По, печаль стряхнув немножко,
Веселое мужики шли
до Ворона-реки,
До чугунки, в бор сосновый,
Чтобы стлать дорогу снова.
Больше дела – меньше слон,
И вокзал уже готов.
Порешили имя «Кадуй»
Станции сосновой дать,
Чтоб когда приехать надо
Знали, где им вылезать».
И на вывеске тотчас
«Кадуй» вывели красиво –
Знай, мол, матушка Россия,
Нашу станцию и нас!
БАРКА
Барка строилась
У берега реки.
Лес тесали
Мужики-креповщики.
И стругали,
И крепили так и сяк,
И друг другу помогали
Класть косяк.
Днище тесом выстилали,
Лабаза...
Снежной пыли
Звезды стыли на глазах
Только снег все реже, реже –
Дар зимы,
– «Из-за острова
на стержень
Пели мы.
Говорл десятник
Голосом звеня:
– Возле баржи-то,
Ребятушки, Земля.
Скоро волны побегут,
Шумя, по ней, –
Так давайте-ка
Достраивать скорей!
И в ответ
Наперекор ночной поре,
Долго прыгала Луна
На топоре.
Неустанные рубанки
Брали мы,
Грелись дрели
В срочном деле
В дни зимы.
А весною –
Только ль плотник
Видеть рад –
Судно прочно,
Ходит точно...
– Плыть пора!
Словно лебедь,
Волны надвое кроша,
Барка сказочно казалась
Хороша:
Нос красивый,
Борт высокий, смоляной,
Речка пеной умывала
Кружевной.
Нагрузили в барку –
Мало ли добра –
Знай, плыви, родная,
В брызгах серебря.
АНДОГА
Красота на Двине,
Благодать у Ладоги...
А нам кажется, что нет
Лучше речки Андоги.
Блестит, как слюда,
Под зарею розовой,
И вода-то – не вода –
Сладкий сок березовый.
Глянешь с моста – в глубине
Четко видишь камушки.
Отдохнули мы у ней,
Как у доброй мамушки.
Только удочку закинь –
Будет завтрак с рыбою
До реки дошли грибки.
Жарь – бери по выбору,
А еще она любей
Тем, что сто работ на ней
И помощники добры:
Кран, лебедки и багры.
На завод зовет гудок
К тарной кленке, к мебели –
Жаль, что мы с тобой, браток,
Там давненько не были.
ГОНЧАР
Седой гончар, колхозный наш геолог,
Глину-то какую отыскал:
Любой сосуд выходит крепок, звонок, –
И глянец есть, и огненный закал.
Старик не зря искал ее повсюду –
В утробах ям и у речных ключей:
Ведь надо было налепить посуды,
И накроить для печек кирпичей.
Он всей округе стал желанным другом
В нелегкие, лихие дни войны.
Когда фарфор возить не стали с юга.
Ходила сталь защитницей страны.
Заказы шли из кухонь прямо к деду –
И он лепил из глины тьму вещей.
В его горшках готовил тыл обеды,
Дышали чашки паром свежих щей.
Седой гончар лепил и для забавы,
И пользу дел узнало все село:
По дет-яслям свистки свистели славу,
И были куклы делом рук его.
Его ребята звали просто дедом,
А он, казалось, был родным отцом:
Не глину добывал он, а победу...
И сохранился в памяти бойцом.
КУЛИК
Хоть собою невелик –
Голосок на все болото!
Прокричит: Кю-лик! Кю-лик!
Да поест, чего охота.
В клюв берет после еды
Струйки солнечной воды.
И свое болото хвалит.
Хоть дождем бывает залит,
Отряхнется и опять
С пня на пень летит гулять.
Если кто с ружьем проник –
Он кричит: Кю-лнк! Кю-лик!.
Птицы улетают в миг,
И пугливые зверюшки
Сразу прячутся в норушки.
Иль в кусты... –
Наверняка
По сигналу кулика.
* * *
Лес ты мой, лес! Я ли тебе не должен
За избу родную из бревен еловых,
За доски-качели, к услугам готовые,
За радость детства и грусть расставания,
Когда расходились на расстояния.
За хвои, что были на глине постелью –
В укрытии, названном просто щелью.
За толстый настил над медсанбатом,
Спасший контуженного солдата.
За смолы, что раны порою лечили,
За сок березы, что жадно пили,
За хворост, что грел не один котелок,
И за нерухнувшпй потолок.
Спасибо за палки, спасибо за лыжи...
За все, с чем казалась победа ближе,
И дома опять пас, лес, окружаешь,
А как хорош ты – и сам не знаешь.
Не ты ли солдата сделал поэтом:
Он саженцы носит и песни с приветом,
Чтоб рос ты, лес, все лучше да лучше –
Зеленей, веселей да гуще!
КРАПИВА
Взять бы в руки –
Некрасива,
Да и жжется эта зелень.
А как хлеба не хватило,
Щи крапивные ели.
Хоть под окнами жилья
В шалости меня жигала,
С детства к ней питаю я
Уважение и жалость.
Ею кур-кладух кормили,
И они кладливы были.
Помню, как ее косили
В рукавицах за овином,
И не в шутку «окрестили»
Поросячьим витамином...
А теперь из общей клумбы,
Из цветов, что глянуть любо,
Тащим мы ее сердито –
Словно все добро забыто,
И, прогнав нужду, смеемся:
– Без крапивы обойдемся.
– Обойдемся, – я не спорю,
Послужила в свою пору.
* * *
Ой, совсем не для печали.
До начала темноты
Солнце, спать ложась, прощалось.
И спешила к речке ты.
Разбежавшись, так ныряла,
Что, казалось, в глубину
Шла малиновым овалом
И заря с тобой ко дну.
Втихомолку полюбил я
Накрепко тебя одну,
Ты дала для сердца крылья
И для песен – тишину.
Мало ль было пережито
И разлуки, и тревог.
Но как птичку-невеличку,
Я в душе тебя сберег.
И теперь, хоть и за далью
Годы эти, в наши дни
Ты не омрачай печалью
Ранний проблеск седины.
* * *
Мороз на севере –
чем не художник!
Опять на окнах нарисовал
Льдистые ветки
берез таежных,
Оленьи рога и лунный овал.
Так повелось,
что мы, северяне,
Не можем из льда
обойти цветы.
Мать, копируя их, уверяет:
– Подойдут к занавескам,
для красоты.
И плотник
к наличникам новых окон
Морозный узорчик,
похожий на рог,
Выпилил, выстругал,
Вызнял высоко
И пригвоздил,
как витой козырек.
Если ж зайдешь
в артель круженную,
Где чудо изделия
лежат на столах,
Увидишь снежинку,
такую живую,
Что скажешь с восторгом
короткое «Ах!».
САД
Яблони – хохлатые наседки
Распустили крылья-ветки.
А под ними...
яблоки желтеют.
Как цыплята, выбежать не смеют.
Кланяюсь такому урожаю,
С аппетитом яблоко съедаю.
И седому деду говорю:
– Я люблю мичуринку твою!
Но... проснулся –
И в груди досада:
Пет у нас еще такого сада.
СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ
МОЛОКО
Ели щи, затем картошку –
Оля не бралась за ложку.
– Что ты, доченька, не ела?
– Голова по-за-бо-ле-ла...
Наливали молока.
– Как теперь? – спросила мама.
– Да полегче вроде стало,
Только мне плеснули мало!
Добавляли ей еще.
– Как теперь?
– Хорошо.
В ЧЕМ Я ОШИБАЮСЬ?
Мама бархату купила
И халат по моде сшила.
У трюмо прихорошилась,
К нам идет приятная.
И я маму похвалила:
– Ты теперь халатная!
Папа громко засмеялся:
– Мамочку обидела!..
Но ни смеху, ни обиде
Я причин не видела.
ЛУНА
Однажды ночью –
вы же помните
Луна, белея, как кочан,
Вкатилась в форточку
и в комнате
Попала вдруг в капустный чан.
Ее раздели мы и вымыли,
Как все другие кочаны,
Рубили с солью,
Вот уж, думали,
Капуста будет из Луны
Но... до утра она сбежала,
И внучек это подтвердит,
Что в кочанах она лежала
Такая... бледная на вид.
Но она ведь не игла –
Пропасть бесследно не могла.
И другою ночью...
Показалась точно:
– Дедо, дедо! Вон она
Снова катится Луна.
СВЕТЛЯЧКИ
Я шел по тропе, а они...
В густой темноте
зажигали огни –
И сердце успело согреться:
Вспомнилось мне
босоногое детство:
Маленький я,
растерявшись слегка,
Не знал, куда
подевать светлячка:
Карман не прожег бы
холодный огонь
И взял я его к себе на ладонь...
Но дома при свете
он, помню, погас –
И брызнули горькие
слезы из глаз.
Кому-то из взрослых
Было смешно.
А мама сказала:
«Смеяться грешно...
Сыночек, не плачь –
прижми язычок:
Ведь жив еще
твой жучок-светлячок.
Положь-ка его в траву
на цветы –
Он снова засветит из темноты».
И детство, мне кажется,
как бы ни шло,
А чем-то всю жизнь
остается светло!
Нина СЕНИЧЕВА.
* * *
Ходят медленно
тени лунные,
Ветки медные
бьются бубнами,
Тишь безлюдная
Полем стелется.
В счастье скудное
Мне не верится.
Мне не верится
В счастье мелкое,
В то, что мерится,
Посиделками.
Тени лунные
растворяются,
Зорьки на небе
зажигаются,
На краю земли
солнце алое,
Но не ждите вы
небывалого.
В путь идите,
В окна стучите,
Кто душою стар –
Разбудите!
* * *
Да, вы привыкли к ресторанам
пышным,
И к парикмахерским,
И к платью-декольте.
А я хочу вам рассказать
(Вы слышите?)
О деревенской нашей красоте.
Где, задевая шапками за тучи,
По-нежному над травами шумя,
Стоят деревья, разметавши сучья –
Березы, ели, сосны, тополя.
Тут петухи наперебой горланят.
И у калитки верный сторож – пес.
А иногда пижон сюда заглянет
И скажет: «Глушь!». И глупо
Сморщит нос.
А мы сюда приехали работать.
С улыбкой смотрим; «Милый
человек!
Да знаешь ли ты сельские заботы,
Чем дышит и живет двадцатый век?».
Двадцатый век. Век атома, науки,
Век, что несется, строя и творя,
И мы не чахнем на селе от скуки,
Живем работой, радостью горя!
У маникюрши сидя, улыбнетесь,
Ворча: «Вот расписался, старый дед».
Но зря вы
Саркастически смеетесь,
Мне только-только
девятнадцать лет!
Напрасно улыбаетесь, романтики.
От чистого вам сердца я пишу –
Я не играть сюда явилась
в фантики,
Я здесь мечтаю, думаю, дышу!
* * *
Затопило нашу деревеньку
Теплым хмелем радужной весны.
Не пила ее лучей давненько,
Не смотрела призрачные сны.
Петухи важнейшие горланят
В теплом мареве багряных зорь,