VI
В глубоком подвале у пана Данила, за тремя замками, сидит колдун, за-
кованный в железные цепи; а подале над Днепром горит бесовский его за-
мок, и алые, как кровь, волны хлебещут и толпятся вокруг старинных стен.
Не за колдовство и не за богопротивные дела сидит в глубоком подвале
колдун: им судия бог; сидит он за тайное предательство, за сговоры с
врагами православной Русской земли - продать католикам украинский народ
и выжечь христианские церкви. Угрюм колдун; дума черная, как ночь, у не-
го в голове. Всего только один день остается жить ему, а завтра пора
распрощаться с миром. Завтра ждет его казнь. Не совсем легкая казнь его
ждет; это еще милость, когда сварят его живого в котле или сдерут с него
грешную кожу. Угрюм колдун, поникнул головою. Может быть, он уже и кает-
ся перед смертным часом, только не такие грехи его, чтобы бог простил
ему. Вверху перед ним узкое окно, переплетенное железными палками. Гремя
цепями, подвелся он к окну поглядеть, не пройдет ли его дочь. Она крот-
ка, не памятозлобна, как голубка, не умилосердится ли над отцом... Но
никого нет. Внизу бежит дорога; по ней никто не пройдет. Пониже ее гуля-
ет Днепр; ему ни до кого нет дела: он бушует, и унывно слышать колоднику
однозвучный шум его.
Вот кто-то показался по дороге - это козак! И тяжело вздохнул узник.
Опять все пусто. Вот кто-то вдали спускается... Развевается зеленый кун-
туш... горит на голове золотой кораблик... Это она! Еще ближе приникнул
он к окну. Вот уже подходит близко...
- Катерина! дочь! умилосердись, подай милостыню!..
Она нема, она не хочет слушать, она и глаз не наведет на тюрьму, и
уже прошла, уже и скрылась. Пусто во всем мире. Унывно шумит Днепр.
Грусть залегает в сердце. Но ведает ли эту грусть колдун?
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер:
свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, - верно, где-нибудь
народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка... кому нужда
до колодника! Блеснул на небе серебряный серп. Вот кто-то идет с против-
ной стороны по дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Ка-
терина.
- Дочь, Христа ради! и свирепые волченята не станут рвать свою мать,
дочь, хотя взгляни на преступного отца своего! - Она не слушает и идет.
- Дочь, ради несчастной матери!... - Она остановилась. - Приди принять
последнее мое слово!
- Зачем ты зовешь меня, богоотступник? Не называй меня дочерью! Между
нами нет никакого родства. Чего ты хочешь от меня ради несчастной моей
матери?
- Катерина! Мне близок конец: я знаю, меня твой муж хочет привязать к
кобыльему хвосту и пустить по полю, а может, еще и страшнейшую выдумает
казнь...
- Да разве есть на свете казнь, равная твоим грехам? Жди ее; никто не
станет просить за тебя.
- Катерина! меня не казнь страшит, но муки на том свете... Ты невин-
на, Катерина, душа твоя будет летать в рае около бога; а душа богоотс-
тупного отца твоего будет гореть в огне вечном, и никогда не угаснет тот
огонь: все сильнее и сильнее будет он разгораться: ни капли росы никто
не уронит, ни ветер не пахнет...
- Этой казни я не властна умалить, - сказала Катерина, отвернувшись.
- Катерина! постой на одно слово: ты можешь спасти мою душу. Ты не
знаешь еще, как добр и милосерд бог. Слышала ли ты про апостола Павла,
какой был он грешный человек, но после покаялся и стал святым.
- Что я могу сделать, чтобы спасти твою душу? - сказала Катерина, -
мне ли, слабой женщине, об этом подумать!
- Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в
пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться бо-
гу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда
стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня
милосердие божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в землю или
замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все
добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне
панихиду.
Задумалась Катерина.
- Хотя я отопру, но мне не расковать твоих цепей.
- Я не боюсь цепей, - говорил он. - Ты говоришь, что они заковали мои
руки и ноги? Нет, я напустил им в глаза туман и вместо руки протянул су-
хое дерево. Вот я, гляди, на мне нет теперь ни одной цепи! - сказал он,
выходя на середину. - Я бы и стен этих не побоялся и прошел бы сквозь
них, но муж твой и не знает, какие это стены. Их строил святой схимник,
и никакая нечистая сила не может отсюда вывесть колодника, не отомкнув
тем самым ключом, которым замыкал святой свою келью. Такую самую келью
вырою и я себе, неслыханный грешник, когда выйду на волю.
- Слушай, я выпущу тебя; но если ты меня обманываешь, - сказала Кате-
рина, остановившись пред дверью, - и, вместо того чтобы покаяться, ста-
нешь опять братом черту?
- Нет, Катерина, мне не долго остается жить уже. Близок и без казни
мой конец. Неужели ты думаешь, что я предам сам себя на вечную муку?
Замки загремели.
- Прощай! храни тебя бог милосердый, дитя мое! - сказал колдун, поце-
ловав ее.
- Не прикасайся ко мне, неслыханный грешник, уходи скорее!.. - гово-
рила Катерина. Но его уже не было.
- Я выпустила его, - сказала она, испугавшись и дико осматривая сте-
ны. - Что я стану теперь отвечать мужу? - Я пропала. Мне живой теперь
остается зарыться в могилу! - и, зарыдав, почти упала она на пень, на
котором сидел колодник. - Но я спасла душу, - сказала она тихо. - Я сде-
лала богоугодное дело. Но муж мой... Я в первый раз обманула его. О, как
страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду. Кто-то идет!
Это он! муж! - вскрикнула она отчаянно и без чувств упала на землю.
VII
- Это я, моя родная дочь! Это я, мое серденько! - услышала Катерина,
очнувшись, и увидела перед собою старую прислужнику. Баба, наклонившись,
казалось, что-то шептала и, протянув над нею иссохшую руку свою, опрыс-
кивала ее холодною водою.
- Где я? - говорила Катерина, подымаясь и оглядываясь. - Передо мною
шумит Днепр, за мною горы... куда завела ты меня, баба?
- Я тебя не завела, а вывела; вынесла на руках моих из душного подва-
ла. Замкнула ключиком, чтобы тебе не досталось чего от пана Данила.
- Где же ключ? - сказала Катерина, поглядывая на свой пояс. - Я его
не вижу.
- Его отвязал муж твой, поглядеть на колдуна, дитя мое.
- Поглядеть?.. Баба, я пропала! - вскрикнула Катерина.
- Пусть бог милует нас от этого, дитя мое! Молчи только, моя паняноч-
ка, никто ничего не узнает!
- Он убежал, проклятый антихрист! Ты слышала, Катерина? он убежал! -
сказал пан Данило, приступая к жене своей. Очи метали огонь; сабля, зве-
ня, тряслась при боку его.
Помертвела жена.
- Его выпустил кто-нибудь, мой любый муж? - проговорила она, дрожа.
- Выпустил, правда твоя; но выпустил черт. Погляди, вместо него брев-
но заковано в железо. Сделал же бог так, что черт не боится козачьих
лап! Если бы только думу об этом держал в голове хоть один из моих коза-
ков и я бы узнал... я бы и казни ему не нашел!
- А если бы я?.. - невольно вымолвила Катерина и, испугавшись, оста-
новилась.
- Если бы ты вздумала, тогда бы ты не жена мне была. Я бы тебя зашил
тогда в мешок и утопил бы на самой середине Днепра!..
Дух занялся у Катерины, и ей чудилось, что волоса стали отделяться на
голове ее.
VIII
На пограничной дороге, в корчме, собрались ляхи и пируют уже два дни.
Что-то немало всей сволочи. Сошлись, верно, на какой-нибудь наезд: у
иных и мушкеты есть; чокают шпоры, брякают сабли. Паны веселятся и хвас-
тают, говорят про небывалые дела свои, насмехаются над православьем, зо-
вут народ украинский своими холопьями и важно крутят усы, и важно, зад-
равши головы, разваливаются на лавках. С ними и ксендз вместе. Только и
ксендз у них на их же стать, и с виду даже не похож на христианского по-
па: пьет и гуляет с ними и говорит нечестивым языком своим срамные речи.
Ни в чем не уступает им и челядь: позакидали назад рукава оборванных жу-
панов своих и ходят козырем, как будто бы что путное. Играют в карты,
бьют картами один другого по носам. Набрали с собою чужих жен. Крик,
драка!.. Паны беснуются и отпускают штуки: хватают за бороду жида, малю-
ют ему на нечестивом лбу крест; стреляют в баб холостыми зарядами и тан-
цуют краковяк с нечестивым попом своим. Не бывало такого соблазна на
Русской земле и от татар. Видно, уже ей бог определил за грехи терпеть
такое посрамление! Слышно между общим содомом, что говорят про заднеп-
ровский хутор пана Данила, про красавицу жену его... Не на доброе дело
собралась эта шайка!