Кузнец не без робости отворил дверь и увидел Пацюка, сидевшего на по-
лу по-турецки, перед небольшою кадушкою, на которой стояла миска с га-
лушками. Эта миска стояла, как нарочно, наравне с его ртом. Не подвинув-
шись ни одним пальцем, он наклонил слегка голову к миске и хлебал жижу,
схватывая по временам зубами галушки.
"Нет, этот, - подумал Вакула про себя, - еще ленивее Чуба: тот, по
крайней мере, ест ложкою, а этот и руки не хочет поднять!"
Пацюк, верно, крепко занят был галушками, потому что, казалось, сов-
сем не заметил прихода кузнеца, который, едва ступивши на порог, отвесил
ему пренизкий поклон.
- Я к твоей милости пришел, Пацюк! - сказал Вакула, кланяясь снова.
Толстый Пацюк поднял голову и снова начал хлебать галушки.
- Ты, говорят, не во гнев будь сказано... - сказал, собираясь с ду-
хом, кузнец, - я веду об этом речь не для того, чтобы тебе нанесть какую
обиду, - приходишься немного сродни черту.
Проговоря эти слова, Вакула испугался, подумав, что выразился все еще
напрямик и мало смягчил крепкие слова, и, ожидая, что Пацюк, схвативши
кадушку вместе с мискою, пошлет ему прямо в голову, отсторонился немного
и закрылся рукавом, чтобы горячая жижа с галушек не обрызгала ему лица.
Но Пацюк взглянул и снова начал хлебать галушки. Ободренный кузнец
решился продолжать:
- К тебе пришел, Пацюк, дай боже тебе всего, добра всякого в до-
вольствии, хлеба в пропорции! - Кузнец иногда умел ввернуть модное сло-
во; в том он понаторел в бытность еще в Полтаве, когда размалевывал сот-
нику дощатый забор. - Пропадать приходится мне, грешному! ничто не помо-
гает на свете! Что будет, то будет, приходится просить помощи у самого
черта. Что ж, Пацюк? - произнес кузнец, видя неизменное его молчание, -
как мне быть?
- Когда нужно черта, то и ступай к черту! - отвечал Пацюк, не подымая
на него глаз и продолжая убирать галушки.
- Для того-то я и пришел к тебе, - отвечал кузнец, отвешивая поклон,
- кроме тебя, думаю, никто на свете не знает к нему дороги.
Пацюк ни слова и доедал остальные галушки.
- Сделай милость, человек добрый, не откажи! - наступал кузнец, -
свинины ли, колбас, муки гречневой, ну, полотна, пшена или иного проче-
го, в случае потребности... как обыкновенно между добрыми людьми водит-
ся... не поскупимся. Расскажи хоть, как, примерно сказать, попасть к не-
му на дорогу?
- Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами, - произнес
равнодушно Пацюк, не изменяя своего положения.
Вакула уставил на него глаза, как будто бы на лбу его написано было
изъяснение этих слов. "Что он говорит ?" - безмолвно спрашивала его ми-
на; а полуотверстый рот готовился проглотить, как галушку, первое слово.
Но Пацюк молчал.
Тут заметил Вакула, что ни галушек, ни кадушки перед ним не было; но
вместо того на полу стояли две деревянные миски: одна была наполнена ва-
рениками, другая сметаною. Мысли его и глаза невольно устремились на эти
кушанья. "Посмотрим, - говорил он сам себе, - как будет есть Пацюк варе-
ники. Наклоняться он, верно, не захочет, чтобы хлебать, как галушки, да
и нельзя: нужно вареник сперва обмакнуть в сметану".
Только что он успел это подумать, Пацюк разинул рот, поглядел на ва-
реники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из мис-
ки, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и
как раз попал ему в рот. Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким
же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд жевать и
проглатывать.
"Вишь, какое диво!" - подумал кузнец, разинув от удивления рот, и тот
же час заметил, что вареник лезет и к нему в рот и уже выказал губы сме-
таною. Оттолкнувши вареник и вытерши губы, кузнец начал размышлять о
том, какие чудеса бывают на свете и до каких мудростей доводит человека
нечистая сила, заметя притом, что один только Пацюк может помочь ему.
"Поклонюсь ему еще, пусть растолкует хорошенько... Однако что за черт!
ведь сегодня голодная кутья, а он ест вареники, вареники скоромные! Что
я, в самом деле, за дурак, стою тут и греха набираюсь! Назад!" И набож-
ный кузнец опрометью выбежал из хаты.
Однако ж черт, сидевший в мешке и заранее уже радовавшийся, не мог
вытерпеть, чтобы ушла из рук его такая славная добыча. Как только кузнец
опустил мешок, он выскочил из него и сел верхом ему на шею.
Мороз подрал по коже кузнеца; испугавшись и побледнев, не знал он,
что делать; уже хотел перекреститься... Но черт, наклонив свое собачье
рыльце ему на правое ухо, сказал:
- Это я - твой друг, все сделаю для товарища и друга! Денег дам
сколько хочешь, - пискнул он ему в левое ухо. - Оксана будет сегодня же
наша, - шепнул он, заворотивши свою морду снова на правое ухо.
Кузнец стоял, размышляя.
- Изволь, - сказал он наконец, - за такую цену готов быть твоим!
Черт всплеснул руками и начал от радости галопировать на шее кузнеца.
"Теперь-то попался кузнец!- думал он про себя, - теперь-то я вымещу на
тебе, голубчик, все твои малеванья и небылицы, взводимые на чертей! Что
теперь скажут мои товарищи, когда узнают, что самый набожнейший из всего
села человек в моих руках?" Тут черт засмеялся от радости, вспомнивши,
как будет дразнить в аде все хвостатое племя, как будет беситься хромой
черт, считавшийся между ними первым на выдумки.
- Ну, Вакула! - пропищал черт, все так же не слезая с шеи, как бы
опасаясь, чтобы он не убежал, - ты знаешь, что без контракта ничего не
делают.
- Я готов! - сказал кузнец. - У вас, я слышал, расписываются кровью;
постой же, я достану в кармане гвоздь! - Тут он заложил назад руку - и
хвать черта за хвост.
- Вишь, какой шутник! - закричал, смеясь, черт. - Ну, полно, довольно
уже шалить!
- Постой, голубчик! - закричал кузнец, - а вот это как тебе покажет-
ся? - При сем слове он сотворил крест, и черт сделался так тих, как яг-
ненок. - Постой же, - сказал он, стаскивая его за хвост на землю, - бу-
дешь ты у меня знать подучивать на грехи добрых людей и честных христи-
ан! - Тут кузнец, не выпуская хвоста, вскочил на него верхом и поднял
руку для крестного знамения.
- Помилуй, Вакула! - жалобно простонал черт, - все что для тебя нуж-
но, все сделаю, отпусти только душу на покаяние: не клади на меня страш-
ного креста!
- А, вот каким голосом запел, немец проклятый! Теперь я знаю, что де-
лать. Вези меня сей же час на себе, слышишь, неси, как птица!
- Куда? - произнес печальный черт.
- В Петембург, прямо к царице!
И кузнец обомлел от страха, чувствуя себя подымающимся на воздух.
Долго стояла Оксана, раздумывая о странных речах кузнеца. Уже внутри
ее что-то говорило, что она слишком жестоко поступила с ним. Что, если
он в самом деле решится на что-нибудь страшное? "Чего доброго! может
быть, он с горя вздумает влюбиться в другую и с досады станет называть
ее первою красавицею на селе? Но нет, он меня любит. Я так хороша! Он
меня ни за что не променяет; он шалит, прикидывается. Не пройдет минут
десять, как он, верно, придет поглядеть на меня. Я в самом деле сурова.
Нужно ему дать, как будто нехотя, поцеловать себя. То-то он обрадуется!"
И ветреная красавица уже шутила со своими подругами.
- Постойте, - сказала одна из них, - кузнец позабыл мешки свои; смот-
рите, какие страшные мешки! Он не по-нашему наколядовал: я думаю, сюда
по целой четверти барана кидали; а колбасам и хлебам, верно, счету нет!
Роскошь! целые праздники можно объедаться.
- Это кузнецовы мешки? - подхватила Оксана. - Утащим скорее их ко мне
в хату и разглядим хорошенько, что он сюда наклал.
Все со смехом одобрили такое предложение.
- Но мы не поднимем их! - закричала вся толпа вдруг, силясь сдвинуть
мешки.
- Постойте, - сказала Оксана, - побежим скорее за санками и отвезем
на санках!
И толпа побежала за санками.
Пленникам сильно прискучило сидеть в мешках, несмотря на то что дьяк
проткнул для себя пальцем порядочную дыру. Если бы еще не было народу,
то, может быть, он нашел бы средство вылезть; но вылезть из мешка при
всех, показать себя на смех... это удерживало его, и он решился ждать,
слегка только покряхтывая под невежливыми сапогами Чуба. Чуб сам не ме-
нее желал свободы, чувствуя, что под ним лежит что-то такое, на котором
сидеть страх было неловко. Но как скоро услышал решение своей дочери, то
успокоился и не хотел уже вылезть, рассуждая, что к хате своей нужно
пройти, по крайней мере, шагов с сотню, а может быть, и другую. Вылезши
же, нужно оправиться, застегнуть кожух, подвязать пояс - сколько работы!
да и капелюхи остались у Солохи. Пусть же лучше девчата довезут на сан-
ках. Но случилось совсем не так, как ожидал Чуб. В то время, когда див-
чата побежали за санками, худощавый кум выходил из шинка расстроенный и
не в духе. Шинкарка никаким образом не решалась ему верить в долг; он
хотел было дожидаться, авось-либо придет какой-нибудь набожный дворянин
и попотчует его; но, как нарочно, все дворяне оставались дома и, как
честные христиане, ели кутью посреди своих домашних. Размышляя о развра-
щении нравов и о деревянном сердце жидовки, продающей вино, кум набрел
на мешки и остановился в изумлении.
- Вишь, какие мешки кто-то бросил на дороге! - сказал он, осматрива-
ясь по сторонам, - должно быть, тут и свинина есть. Полезло же кому-то
счастие наколядовать столько всякой всячины! Экие страшные мешки! Поло-
жим, что они набиты гречаниками да коржами, и то добре. Хотя бы были тут
одни паляницы, и то в шмак: жидовка за каждую паляницу дает осьмуху вод-
ки. Утащить скорее, чтобы кто ни увидел. - Тут взвалил он себе на плеча
мешок с Чубом и дьяком, но почувствовал, что он слишком тяжел. - Нет,
одному будет тяжело несть, - проговорил он, - а вот, как нарочно, идет
ткач Шапуваленко. Здравствуй, Остап!
- Здравствуй, - сказал, остановившись, ткач.
- Куда идешь?
- А так, иду, куда ноги идут.
- Помоги, человек добрый, мешки снесть! кто-то колядовал, да и кинул
посереди дороги. Добром разделимся пополам.
- Мешки? а с чем мешки, с книшами или паляницами ?
- Да, думаю, всего есть.
Тут выдернули они наскоро из плетня палки, положили на них мешок и
понесли на плечах.
- Куда ж мы понесем его? в шинок? - спросил дорогою ткач.
- Оно бы и я так думал, чтобы в шинок; но ведь проклятая жидовка не
поверит, подумает еще, что где-нибудь украли; к тому же я только что из
шинка. - Мы отнесем его в мою хату. Нам никто не помешает: жинки нет до-
ма.
- Да точно ли нет дома? - спросил осторожный ткач.
- Слава богу, мы не совсем еще без ума, - сказал кум, - черт ли бы
принес меня туда, где она. Она, думаю, протаскается с бабами до света.
- Кто там? - закричала кумова жена, услышав шум в сенях, произведен-
ный приходом двух приятелей с мешком, и отворяя дверь.
Кум остолбенел.
- Вот тебе на! - произнес ткач, опустя руки.
Кумова жена была такого рода сокровище, каких немало на белом свете.
Так же как и ее муж, она почти никогда не сидела дома и почти весь день
пресмыкалась у кумушек и зажиточных старух, хвалила и ела с большим ап-
петитом и дралась только по утрам с своим мужем, потому что в это только
время и видела его иногда. Хата их была вдвое старее шаровар волостного
писаря, крыша в некоторых местах была без соломы. Плетня видны были одни
остатки, потому что всякий выходивший из дому никогда не брал палки для
собак, в надежде, что будет проходить мимо кумова огорода и выдернет лю-
бую из его плетня. Печь не топилась дня по три. Все, что ни напрашивала
нежная супруга у добрых людей, прятала как можно подалее от своего мужа
и часто самоуправно отнимала у него добычу, если он не успевал ее про-
пить в шинке. Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не любил усту-
пать ей и оттого почти всегда уходил из дому с фонарями под обоими гла-
зами, а дорогая половина, охая, плелась рассказывать старушкам о бес-
чинстве своего мужа и о претерпенных ею от него побоях.
Теперь можно себе представить, как были озадачены ткач и кум таким
неожиданным явлением. Опустивши мешок, они заступили его собою и закрыли
полами; но уже было поздно: кумова жена хотя и дурно видела старыми гла-
зами, однако ж мешок заметила.
- Вот это хорошо! - сказала она с таким видом, в котором заметна была
радость ястреба. - Это хорошо, что наколядовали столько! Вот так всегда
делают добрые люди; только нет, я думаю, где-нибудь подцепили. Покажите
мне сейчас, слышите, покажите сей же час мешок ваш!
- Лысый черт тебе покажет, а не мы, - сказал, приосанясь, кум.
- Тебе какое дело? - сказал ткач, - мы наколядовали, а не ты.
- Нет, ты мне покажешь, негодный пьяница! - вскричала жена, ударив
высокого кума кулаком в подбородок и продираясь к мешку.
Но ткач и кум мужественно отстояли мешок и заставили ее попятиться
назад. Не успели они оправиться, как супруга выбежала в сени уже с ко-
чергою в руках. Проворно хватила кочергою мужа по рукам, ткача по спине
и уже стояла возле мешка.
- Что мы допустили ее? - сказал ткач, очнувшись.
- Э, что мы допустили! а отчего ты допустил? - сказал хладнокровно
кум.
- У вас кочерга, видно, железная! - сказал после небольшого молчания
ткач, почесывая спину. - Моя жинка купила прошлый год на ярмарке кочер-
гу, дала пивкопы, - та ничего... не больно.
Между тем торжествующая супруга, поставив на пол каганец, развязала
мешок и заглянула в него. Но, верно, старые глаза ее, которые так хорошо
увидели мешок, на этот раз обманулись.
- Э, да тут лежит целый кабан! - вскрикнула она, всплеснув от радости
в ладоши.
- Кабан! слышишь, целый кабан! - толкал ткач кума. - А все ты вино-
ват!
- Что ж делать! - произнес, пожимая плечами, кум.
- Как что? чего мы стоим? отнимем мешок! ну, приступай!
- Пошла прочь! пошла! это наш кабан! - кричал, выступая, ткач.
- Ступай, ступай, чертова баба! это не твое добро! - говорил, прибли-
жаясь, кум.
Супруга принялась снова за кочергу, но Чуб в это время вылез из мешка
и стал посреди сеней, потягиваясь, как человек, только что пробудившийся
от долгого сна.
Кумова жена вскрикнула, ударивши об полы руками, и все невольно рази-
нули рты.
- Что ж она, дура, говорит: кабан! Это не кабан! - сказал кум, выпуча
глаза.
- Вишь, какого человека кинуло в мешок! - сказал ткач, пятясь от ис-
пугу. - Хоть что хочешь говори, хоть тресни, а не обошлось без нечистой
силы. Ведь он не пролезет в окошко!
- Это кум! - вскрикнул, вглядевшись, кум.
- А ты думал кто? - сказал Чуб, усмехаясь. - Что, славную я выкинул
над вами штуку? А вы небось хотели меня съесть вместо свинины? Постойте
же, я вас порадую: в мешке лежит еще что-то, - если не кабан, то, навер-
но, поросенок или иная живность. Подо мною беспрестанно что-то шевели-
лось.
Ткач и кум кинулись к мешку, хозяйка дома уцепилась с противной сто-
роны, и драка возобновилась бы снова, если бы дьяк, увидевши теперь, что
ему некуда скрыться, не выкарабкался из мешка.
Кумова жена, остолбенев, выпустила из рук ногу, за которую начала бы-
ло тянуть дьяка из мешка.
- Вот и другой еще!- вскрикнул со страхом ткач, - черт знает как ста-
ло на свете... голова идет кругом... не колбас и не паляниц, а людей ки-
дают в мешки!
- Это дьяк! - произнес изумившийся более всех Чуб. - Вот тебе на! ай
да Солоха! посадить в мешок... То-то, я гляжу, у нее полная хата меш-
ков... Теперь я все знаю: у нее в каждом мешке сидело по два человека. А
я думал, что она только мне одному... Вот тебе и Солоха!
Девушки немного удивились, не найдя одного мешка. "Нечего делать, бу-
дет с нас и этого", - лепетала Оксана. Все принялись за мешок и взвалили
его на санки.
Голова решился молчать, рассуждая: если он закричит, чтобы его выпус-
тили и развязали мешок, - глупые дивчата разбегутся, подумают, что в
мешке сидит дьявол, и он останется на улице, может быть, до завтра.
Девушки между тем, дружно взявшись за руки, полетели, как вихорь, с
санками по скрыпучему снегу. Множество, шаля, садилось на санки; другие
взбирались на самого голову. Голова решился сносить все. Наконец проеха-
ли, отворили настежь двери в сенях и хате и с хохотом втащили мешок.
- Посмотрим, что-то лежит тут, - закричали все, бросившись развязы-
вать.
Тут икотка, которая не переставала мучить голову во все время сидения
его в мешке, так усилилась, что он начал икать и кашлять во все горло.
- Ах, тут сидит кто-то! - закричали все и в испуге бросились вон из
дверей.
- Что за черт! куда вы мечетесь как угорелые? - сказал, входя в
дверь, Чуб.
- Ах, батько! - произнесла Оксана, - в мешке сидит кто-то!
- В мешке? где вы взяли этот мешок?
- Кузнец бросил его посередь дороги, - сказали все вдруг.
"Ну, так, не говорил ли я?.." - подумал про себя Чуб.
- Чего ж вы испугались? посмотрим. А ну-ка, чоловиче, прошу не погне-
виться, что не называем по имени и отчеству, вылезай из мешка!
Голова вылез.
- Ах! - вскрикнули девушки.
- И голова влез туда же, - говорил про себя Чуб в недоумении, меряя
его с головы до ног, - вишь как!.. !.. - более он ничего не мог сказать.
Голова сам был не меньше смущен и не знал, что начать.
- Должно быть, на дворе холодно? - сказал он, обращаясь к Чубу.
- Морозец есть, - отвечал Чуб. - А позволь спросить тебя, чем ты сма-
зываешь свои сапоги, смальцем или дегтем?
Он хотел не то сказать, он хотел спросить: "Как ты, голова, залез в
этот мешок?" - но сам не понимал, как выговорил совершенно другое.
- Дегтем лучше! - сказал голова. - Ну, прощай, Чуб! - И, нахлобучив
капелюхи, вышел из хаты.
- Для чего спросил я сдуру, чем он мажет сапоги! - произнес Чуб, пог-
лядывая на двери, в которые вышел голова. - Ай да Солоха! эдакого чело-
века засадить в мешок!.. Вишь, чертова баба! А я дурак... да где же тот
проклятый мешок?
- Я кинула его в угол, там больше ничего нет, - сказала Оксана.
- Знаю я эти штуки, ничего нет! подайте его сюда: там еще один сидит!
Встряхните его хорошенько... Что, нет?.. Вишь, проклятая баба! А погля-
деть на нее - как святая, как будто и скоромного никогда не брала в рот.
Но оставим Чуба изливать на досуге свою досаду и возвратимся к кузне-
цу, потому что уже на дворе, верно, есть час девятый.
Сначала страшно показалось Вакуле, когда поднялся он от земли на та-
кую высоту, что ничего уже не мог видеть внизу, и пролетел как муха под
самым месяцем так, что если бы не наклонился немного, то зацепил бы его
шапкою. Однако ж мало спустя он ободрился и уже стал подшучивать над
чертом. Его забавляло до крайности, как черт чихал и кашлял, когда он
снимал с шеи кипарисный крестик и подносил к нему. Нарочно поднимал он
руку почесать голову, а черт, думая, что его собираются крестить, летел
еще быстрее. Все было светло в вышине. Воздух в легком серебряном тумане
был прозрачен. Все было видно, и даже можно было заметить, как вихрем
пронесся мимо их, сидя в горшке, колдун; как звезды, собравшись в кучу,
играли в жмурки; как клубился в стороне облаком целый рой духов; как
плясавший при месяце черт снял шапку, увидавши кузнеца, скачущего вер-
хом; как летела возвращавшаяся назад метла, на которой, видно, только
что съездила куда нужно ведьма... много еще дряни встречали они. Все,
видя кузнеца, на минуту останавливалось поглядеть на него и потом снова
неслось далее и продолжало свое; кузнец все летел; и вдруг заблестел пе-
ред ним Петербург весь в огне. (Тогда была по какому-то случаю иллюмина-
ция.) Черт, перелетев через шлагбаум, оборотился в коня, и кузнец увидел
себя на лихом бегуне середи улицы.