Сунусь?
Маловата у меня
Дочка,
Будет плакать без меня,
Вот что!
Хошь – реви, а хошь – кусай
Локти...
А в лесу теперь краса –
Охти!
У березок, у осин –
Праздник!
Сколько лозунгов висит
Красных!
Поразвешаны везде
Флаги.
Полны рюмищи груздей
Браги!
Караваем боровик
Грузным:
Так вот в рот и норовит –
Вкусный!
Полны чарочки волнух
Светлой...
Осушила б в один дух
Это!
Да сплясала б возле пня
С кочкой!
...Оставайся без меня,
Дочка.
Положу тебе в кровать
Куклу,
Убегу пособирать
Клюквы.
Нам и надо-то всего
С горстку –
На кисель да на стакан
Морсу.
Я и места исхожу –
С избу.
Этот часик-полтора
Выспи!
...Красно солнышко ушло –
Осень.
Будь мне верным посошком,
Осек.
Нет от солнышка теперь
Толку,
Вся надия на тебя
Только.
Хоть и старец ты – беда,
Хилый,
Заблудиться мне не дай,
Милый.
Возле правой будь руки,
Сбоку,
Воротиться помоги
К сроку.
1967
* * *
Опять посыпались – птенцами из гнезда –
На пароходы, самолеты, поезда,
И полетели, понеслись за горизонт...
Ах, осень, осень, расставания сезон!
Нас ожидает общежитий суета,
Нас ожидают необжитые места.
Одних – заводы, стройки,
Других – пятерки, тройки,
Тех – воинские части,
Всех – во какое! – счастье
Наверняка!
Пока. Пока.
Пока мы твердо обещаем матерям
Ни рюкзака, ни головы не потерять,
Хотя и знаем, что порою – ой-ё-ёй –
Как трудно с этой драгоценной головой!
Когда нам сердце «да-да-да!» – тревожно бьет,
Она как раз перерешит наоборот!
И за нее мы сами
Хватаемся руками,
Чтоб оторвать да бросить,
Но мать за это спросит
Наверняка!
Пока. Пока.
Пока мы многому не ведаем цены,
Не очень думаем, кому и что должны,
Поем, грохочем, балагурим: все дано!
А что дано? Одно – дороги полотно.
И не от нас пока, а нам, все только нам
Пойдут осенние посылочки от мам:
То с клюковкой болотной,
То с луковкой заботной,
С тугими туесками
Да с теплыми носками –
Наверняка!
Пока. Пока.
По капле копится непрошеная грусть.
А под вагонами чечеточка: «Не трусь!»
И вслед нам долго-долго машут журавли –
Они себе вагонов не изобрели.
И отстает, и отстает родимый дом,
В который мы еще приедем и придем
За сказкой, за приветом,
За лаской, за советом,
За шанежкой домашней,
Влюбленностью вчерашней, –
Наверняка!
Пока. Пока...
1968
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
«Баю-баюшки-баю!» –
Колыбельную пою.
Нет ни очепа скрипучего,
Ни зыбки расписной,
Ни кольца, что дедом вкручено
Во матицу могучую,
Ни матицы самой.
Современная квартира,
Современный потолок:
Сверху – что-то вроде пира:
Песни, пляски, стукоток.
Справа в стенку – тук да ток! –
По гвоздочку молоток.
Слева – вдоль по клавишам
Вновь мотивчик давешний:
«Чижик-пыжик, где ты был?» –
Инструмент сосед купил.
А под полом чье-то соло
Разрывает радиолу!
...И не спишь ты, мой малыш,
Разреветься норовишь...
Но я к тебе низенько,
Близенько наклонюсь,
Укрою хорошенько,
Шепну тебе: «Не трусь!
Послушай-ка, не плачь-ка,
Чего тебе спою,
Про зыбоньку-покачку
В березовом краю!
Висит она пустая,
Печальна и тиха,
С одеялком горностая,
Перинкой изо мха.
Дрожит она от ветра,
От бабочкиных крыл,
От лиственного света,
Что зыбку испестрил.
Берестяна каретка,
Черемухов лучок.
Над нею машет ветка –
Вдруг солнце припечет?
Березовенький очеп –
Беленая кора...
Кого ж качать он хочет
С утра и до утра?
Спешит ручей журчащий,
Чтоб первому узнать:
Ах, чья же, чья же, чья же
Здесь детка будет спать?
Волнуются пичужки:
Когда дитя придет,
То чью же, чью же, чью же
Чью песенку возьмет?
Вытягивают шейки
Тревожные цветы –
Лазоревых семейка,
Семейка золотых.
Ромашки вперемешку
Торопят иван-чай:
«Пожалуйста, не мешкай,
Скорей иди встречай!»
И, красный от смущения,
Высокий чай-иван
С высоким порученьем
Идет... конечно, к нам!
1968
* * *
Инге
Ты очень хотела в деревню зимой,
Ты ради деревни рассталась со мной,
Уехала к бабушке жить-поживать,
Малышка-глупышка, воробышек мой,
Осталась без мамы.
Ты, знаю, не трусишь среди детворы,
Катаешься с самой высокой горы,
Не плачешь, когда вылетаешь в сугроб:
Зима для тебя расстелила ковры
Не хуже, чем мама.
А печка у бабушки много теплей
Всегда чуть живых городских батарей,
А в печке под пенкой – огонь-молоко!
И сказки у бабушки много добрей,
Чем в писаных книжках...
Не спорю, не спорю, – какой разговор!
Какой разговор, а тем более – спор!
Играй в мои игры, запретов не жди:
Сама я люблю деревенский простор,
Как малый ребенок.
По снежному городу грустно брожу,
Твои рукавички в кармане ношу,
А если на улице сильный мороз, –
В твои рукавички подолгу дышу –
Себя согреваю.
1968
НЕ ЖАЛЬ
Он прилетел с чужбины,
Пропахший пальмами,
Чтоб тонкими рябина
Коснулась пальцами
Щеки разгоряченной,
Кудрей запутанных,
Тоски густой и черной...
Но, в снег закутана,
Рябинушка стояла,
И на его привет
Ничем не отвечала,
Не оглянулась вслед.
Еще не понимая
Ее молчания,
Он мчит, как мчался в мае, –
Хмельной, отчаянный!
И встречную горушку,
Такую гордую,
Как старую подружку,
Обвил проворно он...
Она не оттолкнула,
Но и не приняла:
Лишь холодом дохнула,
Чиста, белым-бела.
Ах, он отвык от стужи!
Давно оюженный,
Забывший в райских кущах
Свой край завьюженный,
Утратил руль и весла
Невозвратимо он,
Забыв, зачем был послан
Землей родимою
В страну, где слишком – света,
Где чересчур – тепла...
И вот, земля привета
Его – не приняла.
Отвергнут берегами,
Разгорячен вдвойне,
Свернул к Оке и Каме,
К Онеге и Двине:
Сразить словами смелыми!
Прильнуть губами!
Но –
Ока – окаменела
И Кама – каменна.
Глубоки белы снеги.
Не слышны, не видны
Ни говорок Онеги,
Ни поясок Двины.
И чтоб не на народе
Тоску свою избыть,
В холодном дымоходе
Охотничьей избы
Тихонько плачет ветер,
На кулачки дыша...
Его жалеют дети,
А мне уже не жаль.
1968 – 1972
* * *
Вот это метелица! Вот так сумятица!
Ни рядом – деревьев, ни близко – домов,
С чего тебе, зимушка, вздумалось тратиться?
Ведь эдак недолго дойти до долгов!
Забыла, как скупо живала по осени?
Над каждой снежинкой дрожала дрожмя!
И сотни гектаров простуженной озими
В июле колосьями не зашумят.
И тысяча птиц, не нашедших спасения
(Худая простынка – не теплый сумет!),
В уже не далекое утро весеннее
Хвалебную песню тебе не споет.
И рыба в речонке, до дна промороженной,
Уже, бездыханная, не оживет,
И лось, от лихих холодов обезноженный,
Не примет твоих запоздалых щедрот.
На что припасала? Кому котоломила?
Таила, гноила живое добро?
Все нищей рядилась, и нынче – хоть по миру:
В цене поупало твое серебро!
1968
* * *
Шла Настенька по настику –
От сосенки до елочки!
Не с праздника, не к празднику:
По делу, – комсомолочка.
Ступали часто-частенько
Разношенные валенки,
Шла Настенька по настику,
Несла в глазах проталинки,
И в зеркальце карманное
Смотрела – дивовалася:
Уж верно, не обманное ль
Какое ей досталося?
Протерла, снова дунула –
Краса не затуманилась...
Не чаяла, не думала –
Сама себе понравилась!
Не пудрилась, не красилась –
Накрашена, напудрена...
Ах, не волнуйся, Настенька,
Всему виною – утреник,
Да зоренька внезапная
После вчерашней слякоти:
Все сосенки разлапые.
Гляди, какие славные!
На двадцать верст дороженька,
А кажется – минутною!
Все сложное – не сложное,
Все трудное – не трудное.
Как вымощены под одно –
И просека, и озеро...
Спеши, покуда полуднем
Мосты не разморозило!
1969
* * *
«Ау!» – у рта ладошеньки,
Из-за, из-под сосенушки...
«Ау, ау, Алешенька!» –
«Иду, иду, Аленушка!» –
Летит – топор за поясом.
И рад, и беспокоится,
И шум веселый по лесу
За ним, волнуясь, гонится.
Вдруг рысь ее обидела?
Вдруг – волк? Глядит Аникою...
«Давно тебя не видела,
Стоскнулась – и покликала».
«Аленушка»! –
«Алешенька!» –
«Да правда ли?» –
«Да правда же!»
...И топором отброшенным
Слегка примяты ландыши.
В тени ветвей Аленушка –
В оправе драгоценнинка!
И солнышка пятенышко
Играет на лице ее.
Куда ни поворотится –
Не исчезает, светлое!
И взгляд за ним охотится,
Как заиньку, преследует.
«Что делала?»
«Все думала!» –
«Что ж думала?» –
«Что сделала!»
По веткам ветром дунуло –
Как пятнышко забегало!
Прогнать его, проказника,
Пускай вперед не балует?
А пятнышко как дразнится –
С виска – на губы алые.
«Сгоню!..» – И губы встретились.
«Сглону!» –
«А не подавишься?» –
Ее – ему – ответили...
«Прости, Алена Саввишна!» –
Топор, не глядя, – за пояс,
Мелькнул между березами,
За ветками, за лапами
Пропал, как капля, в озере.
Куда, зачем – узнай поди!
Ни на березке-сосенке,
Ни на востоке-западе –
Ни метки, ни затесинки!
Сердито брови сдвинула:
«Вдругорядь не покликаю!» –
И кануло, и минуло
То лето с земляникою.
И минуло... да кануло ль?
Утишь себя, прислушайся!
Услышишь необманное,
В глуши души живущее.
Давно не молодешеньки,
Давно – по двум сторонушкам.
«Але-Але-Алешенька!» –
«Ay, ay, Аленушка...»
1969
* * *
Как же ты пахнешь, сырая земля!
Этот бы пласт, перевернутый плугом,
Взять в обе руки и есть, не соля,
Не оснащая ни медом, ни луком.
Как же ты тянешь, родная земля
В эти пласты, как в ладони родимой,
Ткнуться лицом, ни о чем не моля,
Лишь бы с любимою – неразделимо.
Лишь бы ответить теплом на тепло...
Плакать мне – не о чем, каяться – не в чем.
Знаешь сама: где тебе тяжело,
Детям твоим достается не легче.
Каждый мой шаг – у тебя на груди,
С самого первого детского следа...
Что позабыто мной – разбереди,
А сомневаешься в чем – исповедуй.
Песню ли в голос, часы ли молчком,
Все разберешь – переводчик не нужен:
Ты – без асфальта, и я – босиком,
Ты – из-под снега, и я – после стужи.
1969
* * *
Дом на юру,
Как на смотру, –
Все на виду,
Все на ветру.
И с переда,
И со двора,
Что ни орда –
Прет на ура.
Стуже мишень,
Веха для вьюг,
Доброй душе
Истинный друг,
Дом и другим
Не обойден:
Солнце над ним –
Все как в полдён.
Щедро продут
И пропечен!
Бревна поют,
Как под смычком!
Крыша гудит
Колоколом!
Весело жить,
Песенно в нем
Было, когда
Дети росли...
По городам
Дети ушли.
А старики
В лес, на погост...
В окнах, ярки,
Слезоньки звезд...
Но – не загнил,
С смолью в бревне!
...Долго он был
Люб молонье,
Светел да бел.
Все берегла,
Засиротел –
И прибрала:
Часом спылал,
Весь на ветру!
Как не бывал
Дом на юру...
1969
* * *
Я мало пировала,
Мне негде песен взять.
Родимая знавала,
Да стала забывать:
Военные годины,
Послевоенные
В нетающую льдину
Все сокровенное
Давно оборотили,
И надо лед долбить,
Чтоб песню, сказку или
Частушку раздобыть.
...Долблю. На льдину дую,
Пытаюсь разогреть.
Хочу, как молодую,
Заставить маму петь.
Бывает, и уступит,
Бывает, и споет –
От мерзлого отрубит,
Отдаст, как не свое.
Мороженая песня,
Простуженный мотив,
А все теплее мне с ней,
Чем без нее, идти.
Все – посошок для сердца,
Все – вешка на снегу...
Я без нее распеться –
Пыталась – не могу.
1969
* * *
Гордая моя мама!
Горькая твоя доля
Голову носить ниже
Так и не научила.
Держишь ее – как надо:
Дерзостью встретишь дерзость,
Вдесятеро заплатишь
Людям за доброту.
К белым твоим сединам
Бережно прикасаюсь,
Будто бы это – боли,
Собранные в жгуток;
Будто бы это беды,
Те, что отбедовала:
Густо, к одной – другая...
Разбередить – боюсь.
1969
* * *
Упаду на стог,
Как сухой пласток,
Прошуршит сенцо,
Щекотнув лицо,
Дескать, спи без снов!
И сойдется вновь
Над моей спиной
Зеленой волной...
Я не прочь уснуть:
Был нелегок путь
От моей избы
До моей звезды.
Кабы мне, родясь,
Наиграться всласть,
Насмеяться всласть,
Не была бы власть
Той звезды сильна.
Но земля – бедна.
Но земля – темна:
На земле – война.
Что мы пьем-едим,
Разглядеть нельзя:
От лучины дым
Выедал глаза,
А остатки слез
Прибирал мороз.
Он из них, прохвост,
Понаделал звезд.
И забросил ввысь,
Чтоб нельзя достать:
Пусть глядит на жизнь
Через звезды – мать,
Через звезды – сын,
Через звезды – дочь.
Сирым и босым
Чем еще помочь?
...Перестала мать
С фронта батьку ждать,
Попривыкли мы
К леготе сумы,
Холодать – без слез.
Голодать – без слез.
Хоронить – без слез...
Молодец, мороз!
Но когда в ночи
Исходил на нет
Даже дым лучин,
Лился звездный свет.
Серебрил снега,
Величав и нем,
Посошок строгал
На дорожку мне.
...Улеглась беда.
Нынче каждый сыт.
И моя звезда
Больше не висит.
Больше не слепит,
Больше не влечет:
На душе вскипит –
По щеке стечет...
1969
* * *
По лесам, по полосам – босиком!
Перехвачена коса васильком.
И сгибаются – коснуться косы –
Все колосья на конец полосы.
Наклонились, распрямились, стоят.
Пооткинулись, прижмурясь, назад,
Вновь пригнулись, но никак не поймут,
Что за странная диковинка тут:
Словно рожь, она смугла, высока!
Как соломинка, гибка и тонка!
И совсем ржаной – почти не усат –
Спелый колос – золотая коса.
Но куда ж она бежит вдоль межи?
Но куда ж она спешит мимо ржи?
Не попалась бы на зубья серпа!
Не осталась бы одна, без снопа!
Чтоб спасти, остановить, удержать,
Стала рожь ее стеной окружать,
Словно птичку-невеличку силки,
Стали ноги оплетать васильки.
И она остановилась, смеясь:
«Ах, куда же это я забралась?
Мне не выбрести отсюда одной,
Пусть приходит мой спаситель за мной».
Улыбаясь, она рвет васильки,
Напевая, заплетает венки.
Поищи ее, дружок, поищи –
Колосок ржаной средь полюшка ржи...
1970
* * *
Брату Володе
А ландыши растут на круче,
Где папоротники дремучи,
Где ели хмуры, бородаты,
Где заблудилась я когда-то.
Тот день был не совсем обычен:
Десяток первых земляничин
Несла я в кулаке зажатом
На радость маленькому брату,
Десяток земляничин первых
Несла – и потихоньку пела,
И птицы надо мною пели,
Пока не обступили ели.
Я испугалась, оглянулась,
И песенка моя споткнулась.
А папоротники молчали,
А ели бородой качали.
И – ни тропинки, ни следочка!
Лишь три невиданных цветочка,
Зажатые в еловых лапах,
И запах, запах, запах, запах!
...Мне было лет совсем не много,
Не сразу я нашла дорогу,
Не скоро оказалась дома...
Но с той поры зато знакомо,
Что ландыши растут на круче,
Где папоротники дремучи,
Где ели хмуры, бородаты,
Где заблудилась я когда-то.
1970
* * *
Поймала журавля
За серое крыло.
Летел он за моря,
Где зимами тепло.
Летел он за моря,
Да грянул средь болот,
Где клюкву я брала...
Не сбылся перелет.
Вожак ли наказал?
Крыло ли подвело?
Не в силах рассказать,
Лишь дышит тяжело.
Лишь тянутся глаза
Из-под прикрытых век
К далеким небесам,
Таящим близкий снег,
Хранящим трубный звук
И посвист сильных крыл...
И рвется он из рук
За тягостным «курлы».
Журавушка, прости!
Не смею пожалеть,
Не смею отпустить,
Позволить умереть!
...За спину – кузовок,
Тебя прижму к груди:
Терпи, коль занемог,
Семь верст у нас пути.
А дома журавлю
Постельку изо мха
Под крышей постелю –
С дороги отдыхай.
И жаравицы дам
(Всю клюкву наших мест
По вам, по «жаравам»,
Так называют здесь).
Клюй ягоду свою,
Авось и не умрешь,
Изба моя – не юг,
Но зиму проживешь.
И вновь придет пора:
Услышишь посвист крыл,
Мое: «Прощай, ура!..» –
Твое: «Прощай, курлы...»
1970
МАКОВДЕНЬ
Поступают маки мудро:
Зацветают маки утром.
Чуть поднимешься, а мак
Под окном стоит, как флаг.
Сердце екнет: разве праздник?
Мак в ответ: «Не праздник разве?
Солнце алое встает,
Жавороночек поет!» –
Улыбнешься: в самом деле,
Стыд и срам лежать в постели!..
Полотенце – на плечо,
Умываться под ключом!
Ключ – как лед! А сердцу жарко.
Брызги – как электросварка.
Ключ, приваривай меня
К настроенью Мака-дня!
С заалевшими щеками,
С «тра-ля-ля» являюсь к маме.
Самовар на стол несу,
Карамелинку сосу.
Мама смотрит с подозреньем:
«Это что за настроенье?
Поднялась – не доспала,
А с чего-то весела?
Не Иван-день, не Петров-день,
Никакой не праздник вроде.
Аль гостей неблизких ждешь?
Аль сама куда пойдешь?» –
«Мама, мама! Нынче ж праздник,
Ты сама не видишь разве?
Платье новое надень:
День сегодня – Маков день!»
1970
* * *
Чтоб тоски-разлуки камень
Снять с меня, прощальным утром
Мать сходила за словами
К древней старице премудрой.
И в последний раз умыться
(Я об этом знать не знала!)
Наговоренной водицы
Мне родная наливала.
И к картошке да яичкам
В чемоданишко просторный
В трех коробках из-под спичек
Клала соли наговорной, –
Чтобы дело, чтобы место
На большой земле – любое! –
Было равно интересно,
Небо – равно голубое.
...Соли я не рассорила
На дорогах чужедальних,
Всю, что было, иссолила
На кусок стипендиальный.
Но она не уносила
От меня тоски-печали:
Я безмолвно голосила
Неуютными ночами
По далеким нашим пожням,
Где косил отец когда-то,
По полям, шумящим рожью,
Где стрекочет жнейка брата,
По лесным моим полянам,
Где, соседствуя с медведем,
Над брусничинами мама,
Забываясь, мною бредит...
Видно, старая Афимья
Что-то вспомнила нескладно,
На мое колдуя имя,
Где-то молвила неладно.
А быть может, и нарочно
Вместо тех словинок, стара,
Вместо нужных – отворотных –
Приворотных нашептала.
Ну, а тайну наговора
Унесла с собой в могилу...
И теперь мне (без укора!)
Век страдать о том, что мило.
1970
* * *
В. К. Степанову
У тебя нынче – пир.
Всем ты – не чужой.
Будь здоров, бригадир,
И – расти большой!
Выпей раз, выпей два,
Выпей трижды три...
А года – не беда,
Черт их подери!
Истолки каблуки
В пляске до золы.
Сам строгал потолки,
Сам стелил полы.
Проломить-прошибить
Сможешь – награжу!
Ядренее дроби!
Дай-ка, покажу!
Захмелела родня –
Середину дай!
Не держите меня!
Гармонист, играй!
Женки – в пляс!
Девки – в пляс!
В пляс – и мужики!
Кто-то голову стряс:
«Ох, и лешаки!»
...Отошел. Пересел.
Щеку – на ладонь:
«Вроде весело всем?
Вроде ладно, Тонь?» –
А у Яковлевны
Все не пуст поднос.
Возле экой жены
Не повесишь нос!
Нонь – не пиво варить,
Пейте без вины!
Самовары дарить
Стали – хоть бы хны!
Оклемался народ,
Пляшем и поем.
Так бы вот и вперед...
Так ли заживем!
...Сыновья – что дубы:
Все до потолка!
«Тоже ладно, кабыть,
Тонька, али как?» –
Сыновьям – недосуг.
«Ладно, ладно, мать!
Где-то есть старый друг,
Надо поискать».
Вот он – он! Побеле-ел!
Жизнь была – не май.
«Ты б со мной не попел?» –
«Попоем давай».
...Запустили луну,
Шторку отогнув,
Да и оба одну
Затянули вдруг.
И запели одну,
И запели в лад:
Про нее, про войну,
Про себя, солдат.
Не для жен, не для стен –
Для самих себя:
Про тот бой, про тот плен
Да про тех ребят...
И сильней, чем вино,
Песня забрала.
И в душе – солоно,
И слеза прожгла
На рубахе дыру,
На нейлоновой...
«Шире круг!»
...Глубже плуг –
Не закончен бой.
За сена-семена,
За луга-поля,
За тебя, тишина,
За тебя, земля.
Миру – мир, пиру – пир,
А ведь утре – жать.
И встает бригадир
Для наряда:
«Спать!»
1970
* * *
Я помню соседей по тем временам,
Которым короткое имя – война.
Короткое имя, а память – долга...
Безмолвна деревня – по трубы в снегах.
Огромную тяжесть держа на весу,
Ни встать-отряхнуться, как елке в лесу,
Ни охнуть-вздохнуть ей, ни чем шевельнуть.
Застыла зловещая белая жуть.
Огромное блюдо линялых небес
Все вычерпано, как отдел райсобес.
И новою, праздною ложкой пустой
Вращается солнышка круг золотой.
Все помнятся ложки, которые мать
Под матицу вешала – там досыхать,
Чтоб краской не пахли, и целые дни
На них мы глазели – гони не гони.
Потом, получая, пятнали: моя!
Щербинки выкусывали но краям...
И солнышко дразнится: выкуси на!
Там где-то война. А у нас – тишина!
Как тесто, поднявшееся из квашни,
Как белые хлебы, сугробы пышны.
Зайдешь на задворки – до самых лесов
Насорен-насыпан все сахар-песок.
И так же блестит он, и так же хрустит!
Вот только ни капли во рту не сластит.
Вот только не сладко в сугробе тонуть
И за уши валенок мамин тянуть:
«Великий, да дикий! И старый, а глуп!
Уперся: в сугробе остаться ему б!
Разинул, дырявый, голодную пасть
И сахаром-снегом насытился всласть».
Упрашиваю. Не сдаюсь. Волоку.
И чую, как грузнет сума на боку.
Дрожащую руку в суму, как во сне, –
В руке в колобочек сжимается снег.
...Идти по деревне куски собирать
Мы сами решили: страшно умирать.
И мать, наклонясь над грудным малышом,
Сказала спокойно: «Ну, что ж, хорошо!»
(Что стоило это спокойствие ей,
Я знаю, пожалуй, получше людей.
Была моя мама добра, но горда:
За спичкой в соседи – и то никогда!
За спичками – стыдно. За солью – вдвойне.
По пятеро нас накопилось к войне.
Кормилец – в могиле, малец в подолу.
Веревка для петли – в поветном углу.)
Дала нам она по суме из холста,
Велела просить, поминая Христа.
(Безбожница-мама! Колхозный актив!
Тебя не виню я, ты – тоже прости:
Ослушаться смела и, где ни была,
Я имя Христа помянуть не могла.
Зачем поминать? Для кого поминать?
Соседи и сами должны понимать.)
Я криком кричала, молчанье храня:
– Подайте, коль можете, ради меня!
И ради братишек, таких же, как я!
И руку выпрастывала из тряпья.
У каждого дома я помню крыльцо.
И помню ворота. И помню кольцо.
И темные сени (а чьи-то – светлей).
И двери тугие (а чьи-то слабей).
И помню пороги: одни – высоки.
Другие – пониже. И помню куски.
И помню глаза подававших людей...
Я вечный должник у деревни моей.
Перила-краюшки, ступеньки-ломти, –
Без этой бы лесенки мне не взойти,
И самую лучшую песню мою
Я людям, соседям моим, отдаю.
Но помню и этот, один изо всех,
Не сдержанный, к корке добавленный, смех.
Безжалостный, сытый, ехидный смешок,
Он ранил навылет, сквозь душу прошел.
И тем, что живу я, и тем, что дышу,
Я этому смеху, наверное, мщу.
1970
ПРАЗДНИКИ
...Забуду ль эти праздники –
Октябрьские и Май?
Колхозники – не частники,
И ты их понимай:
Не частники – колхозники,
И в праздничные дни
Хоть по грязи, хоть по снегу –
Не могут быть одни.
На пиво побригадное
Трухнет начальство ржи,
А дальше – дело ладное:
Не сказывай, как жить!
Проростят рожь, и высушат,
И смелют чередом,
И у старушки вылущат
Согласие на дом,
На избу на просторную,
Где лавки, стол и печь...
Котлы навесят черные
На козлы, станут жечь
Костры...
И зябким вечером,
Набегавшись по льду,
Полупрозрачной свечечкой
И я к костру приду.
Крестинушка, старушенька,
Шепнет: «Ужо, пожди!» –
И, строг запрет нарушивши,
Скоренько нацедит
С краями – красномедную
Тяжелую братынь:
«На суслица... не вредное...
Да только не застынь!» –
И льется сладким облаком
В меня ржаная сыть:
Застыть с такого теплого,
С медового – застыть?!
«Скажи другим-то, вашим-то,
Пусть тоже прибегут:
Не велено разнашивать,
А тут – не грех, попьют...»
А пиво женкам горестным –
Что сусло, малым, нам:
Глонут – и эхо по лесу,
По всем по сторонам
Запляшет, зааукает,
Застонет, запоет:
«Не кличь меня старухою,
Молоденька я, вот!
Как новая –
Бедовая!
Игровая!
Медовая!
Одна беда –
Что вдовая.
Ой, не беда, что вдовая,
Зато – на все готовая:
Что пар пахать,
Что лес валить,
Что стог метать,
Что пиво пить!»
«Ой, задушевная, попляшем,
Выходи, товарочка!
Где-то милые-то наши
Вот такой же парочкой:
И твой – солдат,
И мой – солдат,
Ой, свят, свят, свят,
В земельке спят...»
Не бабы – прямо ухари!
Задвинув в угол стол,
Все чаще, крепче бухают
Ногами в белый пол,
Как будто тварь нечистую –
Нисколечко не жаль! –
Топочут все неистовей,
Толкут тоску-печаль.
Домой вернувшись затемно, –
Не разбудить бы мать! –
Тихонько на полати мы
Укладывались спать.
Спала она, лежала ли,
Во тьму открыв глаза,
Не празднуя, не жалуясь,
Умевшая плясать,
Не хуже петь умевшая
(Бывала молодой!),
Красивая не внешнею,
Какою-то нездешнею
Глубинной красотой,
Она не запрещала нам
На праздниках бывать,
Под песни-пляски шалые
Вкус пива узнавать,
Сама ж, со смерти тятиной,
Не хаживала в пир,
Как будто виноватее
Была, чем целый мир.
Все празднованье мамино:
Коль есть – сварить, испечь,
И сбоку печи пламенной
На час-другой прилечь:
Додумать не додуманное в будни,
Додремать
Недоспанное.
Нудное,
Болящее – унять.
Когда чуть-чуть уляжется
И боль и маета,
Другою жизнь покажется,
Все та, а как не та.
Вот – ребятишки не кричат:
До улки доросли;
Исправно ходики стучат,
Сон гостью посулил.
И пол вон бел,
И печь бела.
Пусть много дел –
Идут дела,
Да все вперед пихаются,
Час к часу, к году год.
Былые собираются
Денечки в хоровод:
Не все из них – ненастные,
Со снегом да дождем, –
Есть ведренные, ясные...
Таких же подождем!
Вот руки отдохнут,
Погреется костье...
Нужда – она, как кнут.
Стегнет – и повезешь:
И – в рысь.
И – вскачь.
Крепись.
Не плачь.
Не вой.
Не трусь:
С тобой –
Вся Русь.
...И встанет – отдохнувшая:
В глазах – добро, покой.
И сядет прясть да слушать нас,
И мы наперебой
Расскажем, что где видели
За праздничные дни:
Пусть не велики зрители,
Но, что ни оброни,
Все – на душу, на донышко,
На все – свои права...
«Какие Аграфенушка
Сказала мне слова!
Она носила пиво нам,
«Шпаненкам», под порог,
И покажись обидным ей,
Что не взяла я в рот
Хмельного угощения –
Взглянула, осердясь,
Сказала с возмущением:
«Вся в матку удалась!»
За что она на нас со зла?
Ты ж ей на праздник шаль дала –
Последнюю, нарядную,
От бабушки приданую!
Вот будет после праздник Май,
Ты больше шаль не отдавай,
Сама надень на целый день!»
...Но вновь в глазах у мамы – тень:
«Куда уж мне теперь, робя!
Поберегу – так для тебя.
Вот подыму да наряжу,
Как на себя, и погляжу!»
...Листаю даты красные,
И оторопь берет:
По-маминому праздную
Уже который год.
Я шаль беру –
Рука дрожит:
Года бегут,
А шаль – лежит...
1970
ПЕЧНОЕ
Здравствуй, печка-матушка
В тараканьих пятнышках,
В прежнем, не новом,
Опечке бордовом,
С ласковой Муркой
В беленой печурке,
С ведром на приступке,
С щербинкой на трубке,
С черной заслонкой,
С картошкой в горшке,
С полной солонкой
На теплом шестке,
С голбцем-лежанкой
Мягкой, нежаркой,
С камешком гладким,
Кусающим пятки,
Вбитым нарочно
Покойничком Трошкой,
Который жив был,
Который печь бил,
Цигарку крутил,
С хозяйкой шутил:
«Гли-ко, Клаша,
Какого вмажу:
Светленького,
Золотенького,
Глазастенького,
Молоденького!
Будет печь ядрена,
Будет глина черна,
А он – не погаснет,
На всю жизнь – праздник!
В поле озябнешь –
Ляжешь на печку,
Ноги протянешь
В это местечко,
Куснет оно – глянешь,
Меня и вспомянешь!
Жизнь-то, Клаша, одна,
А одна, да – длинна,
Бывай, наживешься всяко,
Бывай, приведется и плакать.
Но ты стороны не ищи,
Из хаты своей не бежи,
Живой уголь в пепле держи,
На камешке слезы суши –
Осилишь!»
Трошка слова
Говорил не мне.
Я – побывала
На стороне.
Было ли сладко?
Было ли славно?
...Войду украдкой,
Попью припадкой
Из деревянной,
Из нашей, кадки
Воды ледяной,
На свете – одной.
И – на печь, на печь!
Чаек горячий
Из самовара
И тары-бары
О сем о том –
Потом, потом!
...Валенки – тут.
Рукавицы – тут:
Греются, сохнут.
Дышат, живут.
Тут – ощепок,
Тут и щепа,
Дом еще крепок,
Мама – жива.
По половицам
Белым, некрашеным
Бегают ноги
Мамины – Клашины.
Бегают ноги,
Ходят, не шаркают,
Через пороги
Ушаты с заваркой
Руки выносят:
Дымится она,
Рублена, парена,
Посолена.
И – не во сне –
Через пар-занавеску
На печь ко мне
Пробирается детство.
...Поздняя осень.
Грядки рябы.
В гробе выносят
Отца из избы.
Четверо ног –
Через порог.
Восьмеро ног –
Через порог.
Батько! Твои-то ноги
Больше не на пороге...
Пламенем
Из подожженных вериг –
Материн,
Душу вымающий,
Крик.
Вслед за большими
Мне бы – в слезах!
Где-то зажимы:
Сухи глаза.
Знаю запреты:
Снег – не роса,
А не одета
Я – и боса.
...Батько ты, батько!
В окна гляжу.
Старший из братьев
Тронул вожжу.
Синько подумал,
Сильно вздохнул,
Понял, кто умер,
Гуж натянул.
«Знаю, хозяин,
Знаю, хороший:
Надо бы – сани,
А не колеса.
Намерзло грязи,
Неловко им!»
А гроб привязан
Веревками.
И за веревки,
Как за отца,
Младшие братья
Держатся.
Витые веревки
Батьковых рук...
Дрогнули дроги:
Тук-тук-тук.
Синько! С его здоровьем
Тряско – по колотовью!
«Прости, хозяин,
Уж как могу –
Повыбираю,
Поберегу.
Жили мы мирно
В общем труде:
Ты – бригадиром,
Я – в хомуте...»
Батько ты, батько!
Кто мне на платье
Из пазухи вынет?
Кто на полати
К играющим братьям
Вскинет-подымет?
Кто из березы
Мне выстрожет санки и лыжи?
Не отвечает. Не может.
Не знает. Не слышит.
Ну ладно – платье.
Но тятя, тять,
Кого нам, тятя,
С войны-то ждать?!
...Все понимаю.
Все ли? Креплюсь.
Вслух разреветься –