Буду в осень и в зиму
Я косынку донашивать.
Если милый приедет –
Он приедет, наверно! –
По косынке заметит,
Как люблю его верно.
1965
* * *
Я хожу сюда неспроста –
Здесь Аленушкины места;
И Аленушкин бережок,
И Аленушкин камешок.
Желтый лист над водой кружит,
Желтый лист на воде лежит,
А вода-то черным-черна,
А воде-то не видно дна.
Неспроста я хожу сюда,
Меня гонит одна беда:
Человеком ты был рожден,
Светлым именем наречен,
Но колдун на бессрочный срок
В волчью шкуру тебя облек.
Ах, когда б не умела я
Слушать тайный язык зверья!
Ах, когда б не уметь, не сметь
Мне коварных зверей жалеть,
Как бы счастлива я была,
Как легко бы по жизни шла!
Но велела Природа-мать
Мне любой язык понимать,
И услышала я твой стон:
Человеком ты был рожден!
...Неспроста я сюда хожу:
Косу русую распущу,
Косу о пояс распущу,
Лентой камень перевяжу,
С серым камешком заодно
В черный омут пойду на дно.
Ты об этом узнай, узнай!
Дни и ночи живи без сна!
От печали ни ешь, ни пей,
Но на выручку мне успей!
Никого не води сюда,
Сам закидывай невода:
Будет невод с пустой водой,
Будет невод с густой травой,
Не печалься! На третий раз
Будет невод со мной как раз.
С трех березок рясу росы
На лицо мое отряси,
Щедро радуйся, свято верь:
Ты отныне уже не зверь, –
Я добыла тебе со дна
Тайну злобного колдуна.
...Не вчера я ушла на дно, –
Ах, на дне я давным-давно!
Сроки срочные все прошли,
Травы волосы оплели,
Источила мне грудь вода –
Не спускаются невода.
В шею врезался ленты жгут,
И давно по мне свечи жгут
Во родительском во дому...
Что же нет тебя? Почему?
Над землею уже пуржит,
Мертвый лист в полынье дрожит,
Леденеет росы ряса.
Волки воют по всем лесам.
1965
* * *
Пусть засну я, и пусть мне приснится
Ускакавшее счастье мое...
Василий Федоров
Счастье мое ускакавшее, здравствуй!
Дай – обмою твои копыта!
Голову дай – обниму, гривастую,
Поцелую глаза незабытые...
Здесь, на тропах, дождем размягченных,
На дорогах моих непролазных
Остались лунки от ног точеных –
Им наполняться водою грязной,
Им размываться дождями осенними,
Им колесом тележным раздавливаться,
Чтоб перед ними, моим спасением,
Мне, грустящей, не останавливаться.
Чтобы не пить из копытца водицу,
Не вспоминать ни ржанья, ни топота,
Чтобы со мной не посмел делиться
Братец Аленушки горьким опытом...
...Мама-природа! Ей так не долго
Белое в черное переиначить,
Сделать твой след следом серого волка,
Выпустить по следу стаю собачью.
Только, как она ни обманывай,
Как она надо мной ни властвуй,
Я скажу тебе громко и заново:
«Счастье мое ускакавшее, здравствуй!»
1965
* * *
Ты был моей далью.
Ты был моей высью...
Тогда опадали
Кленовые листья,
Тогда пламенела,
Красуясь, рябина,
И тихо летела,
Светясь, паутина.
Во влажных низинах
Роились туманы,
По гиблым трясинам
Я шла, мой желанный!
И звери и гады
Ползли по поднизью,
Но шла я, как садом –
Ты был моей высью!
Кусты и колючки
За платье хватали,
Но – надо ли лучше? –
Ты был моей далью!
Я шла, не сгибаясь,
По белым метелям,
Я шла, улыбаясь, –
Не шла, а летела!
И время настало:
Ты близко! Ты рядом!
...Смертельно усталый,
С угаснувшим взглядом,
Как черный осколок
Сгоревшей планеты,
Ты камень и холод:
Ни счастья, ни света.
О, что же случилось?
Кто выкрал, упрятал
Все то, что светилось,
И кто виноват в том –
Мое ль бескорыстье?
Твои поезда ли?
...Ты был моей высью!
Ты был моей далью!
1965
* * *
У реки поутру побелевшей отавы
Равнодушно коснулся замерзший листок...
У меня на глазах унесло переправу –
Два бревна, перекинутых на островок.
Ветер свищет и рвет, и снежинки, как пули!
Не спастись под ольхой, не спастись в ивняке,
...А на том островке – щебетанье июля,
Колыханье ромашек на том островке.
Я спускаюсь к воде – из ладоней умыться, –
Ледяная вода немила и мутна.
...А за тем островком, как живая, струится
Та, которую хочется выпить до дна.
Мне пора уходить под надежную крышу,
Слушать зимних ветров нарастающий вой.
...А на тот островок, словно солнышко, вышел
Мой любимый... Он издали машет рукой.
Ах, зачем это я, не подумавши здраво,
У бурлящей воды – без пальто и сапог?
У меня ж на глазах унесло переправу –
Два бревна, перекинутых на островок...
От зимы, от земли я толчком отрываюсь...
Я плыву к тебе, мой долгожданный, постой!
Я уже к островку твоему приближаюсь,
Островок!
...Островок утонул под водой.
1965
* * *
В силу привычки
Мне не пиши:
Чувства – не спички:
Чиркай-туши.
С чувством сравнится
Только пожар:
Ни заслониться,
Ни убежать!
...Ох, и пылало!
Было – чему!
Все миновало...
В горьком дыму
Тихо потухли
Вслед за бедой
Головни, угли,
Пепел седой.
Угли – исчезнут.
Пепел – пророс!
Мне – не воскреснуть,
Я – не Христос.
Что же ты пишешь?
Что же ты ждешь?
Прошлое ищешь –
Вряд ли найдешь.
Как я ни гляну –
После беды –
Мелкий, карманный,
Спичечный ты.
И под скамейку
Могут сронить,
И за копейку
Могут купить.
В силу привычки
Мне не пиши.
Чувства – не спички:
Чиркай-туши!
1965
* * *
Скорый поезд – не рыжий рысак,
Дальний город – не луг для ночного...
Так-так-так! Так-так-так! Так-так-так!
Подтверждают колеса встречного.
Флегматичный сосед по купе,
Завалившись, храпит спозаранку...
А вечор мой соловушка пел
И со мной танцевал под тальянку.
Ток-ток-ток! Ток-ток-ток! Ток-ток-ток!
Оставайся, жених, без невесты:
Нашей дружбы зеленый росток
Зацветет ли без встреч – неизвестно.
Холодна и бледна простыня
Под казенным – на ночь – одеялом...
А ночесь еще мама меня
Полушубком своим укрывала.
Тук-тук-тук! Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!
Все сильнее и внятней тревога:
Одичает оставленный луг,
Зарастет полевая дорога.
И года потекут, как вода;
Удержать – не придумаешь средства!
И уже никогда-никогда
Не сойду я на Станции Детства.
Чок-чок-чок! Чок-чок-чок! Чок-чок-чок!
Не копыта – колеса, но все же...
И горит в потолке ночничок,
На звезду голубую похожий.
1966
БЕРЕЗА
Росла красивой,
Росла высокой,
Ее сломили –
Она засохла.
Ее сломили
Зимой, по насту.
Ручьи будили:
«Вставай и здравствуй!» –
Будили ветры,
Будили птицы,
Но мертвых веток
Не добудиться...
А пень остался,
И птиц услышал,
И догадался,
Что жив и дышит.
Тянул, как брагу,
Он все упорней
Живую влагу
В живые корни.
Но сок пьянящий,
Не нужный стеблю,
Едва поднявшись,
Течет на землю...
Я припадаю
К пеньку губами,
Я обнимаю
Пенек руками,
И пью, как брагу,
Скрывая слезы,
Родную влагу
Родной березы.
Я знаю горе,
Я горю внемлю,
Живи же, корень,
Я буду стеблем!
Я – продолженье
Твое живое,
Твое цветенье
С твоей листвою,
И все, что гибнет
Во мне и вянет,
Твой сок поднимет,
Спасет, распрямит...
1966
ИВА
Простолюдинка ива я –
К земле не прихотливая.
Никем не обихожена,
Ничем не огорожена
От половодья вешнего,
От птицы-пересмешника,
От ветра-полуночника,
Взошла я на камешнике
Под речкино ворчание,
Держалась за песчаник я,
И не был ласков галечник
К моим некрепким пальчикам.
Весной песчаник вымыло –
Я думала: погинула!
Ныряя между льдинами, –
Погинула, погинула,
Без роду и без племени,
Без цвету и без семени...
Но льдины порастаяли,
Меня лежать оставили –
Без корешков, без веточек,
Без памяти, без веданья.
Не сразу я поверила,
Что вновь прибилась к берегу,
Да уцелела почечка,
Живая крошка, доченька.
Пригрело пуще солнышко –
Проклюнулась Аленушкой!
Над тощими суглинками
Опять стою – травинкою.
А тут – и скот, и выпасы..,
Все вынесла, вновь выросла.
И от жары беспечную
Уже хранила реченьку;
Спасала скот от овода.
Пойдут девчонки по воду –
Подам им гибких прутиков:
«А нате-ка, а нуте-ка
На пестери-набирушки,
Чтоб было с чем по рыжики!» –
Да мужики с телегами
Однажды мимо ехали.
Лошадок гнали весело,
Оглобля-то и треснула
У одного. Извозчик тот
Достал топор наточенный
И ну рубить оглобельку
Из моего из стволика.
Не плакала, мол, смилуйся,
Раз так уж пригодилася,
Пусть будет так... Отмаялась.
Натешилась, набаялась.
(Поскольку знала точно я:
В оглобле я – непрочная.
Не пожалеют – выбросят,
Лишь до подворья вырысят.)
Но на дворе конюшенном
Была я в дело пущена:
Ограда, вишь, в навоз и грязь –
Не подопри – могла упасть.
Одним концом завостренным
Была я в землю воткнута,
В ограде перевичена...
Да я ведь не обидчива:
Все вынесла – вновь выросла,
Из колышка –
До небушка!
Живучая!
Могучая!
...А все зовут –
Плакучая...
1966
СЧАСТЛИВАЯ
Времечка не наблюдаю,
Золотых не надеваю.
Золотые – на божнице,
Где чернильница пылится,
Где паук с крестом на спинке
Заплетает паутинки,
Где забытая икона
Смотрит горестно и скорбно...
Времечка не наблюдаю,
Просыпаюсь, чуть светает,
И, накинув, что придется,
По росе бегу к колодцу.
Чуть поскрипывает ворот,
Чуть познабливает холод,
Чуть поднявшееся солнце
Золотит в избе оконца.
Куры прыгают с насеста –
Им теперь на грядке место.
Во дворе покатым рогом
В дверь толкается корова.
Подожди ужо, Пеструха,
Подою тебя, доюху,
Отпущу тебя на волю,
Только пойло приготовлю.
Провожу тебя на волю,
Наварю еды поболе,
Сдобрю луком, сдобрю солью,
Едоков – полно застолье!
Этот – конюх, этот – плотник,
Этот – культпросветработник,
Этот – пусть еще не скоро –
Станет в поле комбайнёром, –
Дай-то бог!
А вон и женки,
Вишь повадились, пижонки,
Ездить на луг день кажинный
Все машиной да машиной!
И пешком бы не ослабли!
Ну-ко, где мои-то грабли?
Эко, в кузове-то тесно,
Ну-ко, где мое-то место?
Снова полдень, снова вечер,
Снова утро возле печи...
Посидела – еле встала,
Поседела – не видала:
Времечка не наблюдала,
Золотых не надевала...
Золотым чего пылиться? –
Подарю их молодице!
1966
ЛЬДИНОЧКА-СНЕЖИНОЧКА
Кружевной артели «Снежинка»
г. Вологды
Тихо падают снежиночки
На тоненький ледок.
Отколю кусочек льдиночки,
Где милого следок.
Голубая, голубая,
Льдинка синеватая...
Худо милый поступает –
Любит, а не сватает.
Может льдиночка растаять,
Если долго подышать.
Может миленький оставить,
Если крепко не держать.
Может льдинка разломиться,
Если на пол уронить.
Может милый рассердиться,
Если сильно приструнить.
Серебристая снежиночка
На льдиночке блестит.
Только дунет ветериночка –
Снежинка улетит.
Много снегу, много снегу,
А снежиночка – одна!
Много следу, много следу,
А слединочка – видна!
До чего ж это красиво –
На голубом белое!..
Меня маменька спросила,
Что я в кухне делаю.
У меня в глазах – грешинка,
Я – как виноватая:
Эту льдинку со снежинкой
В холодильник прятала.
Меня мама не бранила,
Только рассмеялася.
За коклюшками сходила,
Ниток расстаралася.
«Можно льдинку не расплавить
И снежинку не спугнуть,
Дорогого позабавить
И себя не обмануть!» –
Я у мамы кружевное
Ремесло переняла,
Нынче кружево живое
Дорогому поднесла:
На слединочке снежиночка
Шестиугольная.
Угодила ягодиночке –
Живу довольная.
1966
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Я стою на берегу.
По реке несет шугу.
На другой, желанный, берег
Перебраться не могу:
Ни бревешка, ни моста,
Ни жердинки, ни плота!
А в бору за нашей речкой
Поселилась Красота.
Был до нынешней поры
Этот бор – как все боры:
С земляникой, да с грибами,
Да с чешуйками коры.
И ходила я туда
Без особого труда,
Речку вброд перебродила,
Ведь речонка – ерунда!
И носила я домой –
Как недавно, боже мой! –
То грибы, то землянику,
То рябины лист резной.
А сегодня – вот беда! –
Вровень с берегом вода,
Так и крутит, так и вертит,
Сунься – канешь без следа.
Это круже-колесо
Пораскручено Красой,
Чтобы к ней не приближался
Ни обутый, ни босой.
Ступят – надо зашивать
Или снова наживать.
Поразвешаны на елках
Вишь какие кружева –
Первозданной белизны!
Несказанной новизны!
Много-много нынче небо
Поистратило казны!
Вот приедет Дед Мороз
Да вобьет, где надо, гвоздь,
Все приладит, все устроит,
Будет, стало быть, и мост.
...Так стою на берегу,
Утешаюсь, чем могу.
Поплыла б – себя не жалко –
Да Красу поберегу.
1966
СЫПЬ, СНЕЖОК...
Сыпь, снежок, растаивай,
Ох, да падай снова!
...Я была Пылаева,
А теперь – Смирнова.
Околелым веником
Обмела крылечко,
Пошуршала в сеннике,
Растопила печку.
Торопливым шепотом
Разбудила мужа;
Остальные хлопоты
Все ему, – кому же?
Управляй ребятами,
Да чтобы без реву!
Шевели ухватами,
Обряжай корову.
...Ой, и снегу выпало!
Утопель! Недаром
Ночью ветер всхлипывал,
Колотился яро.
Фитилек застенчивый
В фонаре трепещет.
Хоть бы уберечь его!
Сдунуло... У, леший!
Спробовала выбрести
Без огня. Куда там!..
Воротилась – вытрясти
Снег и взять лопату.
Погребла, похрупала,
В темноте порылась –
Твердое нащупала:
Тропка оплавилась.
Объявилась, матушка,
Вот и слава Богу:
Все же не впокатушку
Начинать дорогу.
...Инеем припудрена
Дверь. Знаком и дорог,
Встретил светлый утренний
Перезвон ведерок.
Меж коров – ауканье
Озорных товарок.
Это, коль без ругани,
Тоже – как подарок.
И росло добро в душе,
И, пока доила,
Каждой из коровушек
Что-то говорила.
Те стояли, слушали
Ласково-простое,
Молоко погуще ей
Отдавали: стоит!
Первотелки вздорные
Вдруг стихали сами,
Провожали добрыми,
Грустными глазами.
Лишь из ясель выгребла,
Слышит: «Евдокия!» –
Руки сеном вытерла,
Вышла: «Кто такие?» –
Оба незнакомые,
Вроде городские,
Уж не из обкома ли,
Экие баские?
Чуть смутилась: «Кликали?» –
Отвечают: «Точно!» –
«Что ж, домой идти, коли?..» –
Засмеялись: «Срочно!» –
Третий, незамеченный,
Щелкнул аппаратом:
«Фото обеспечено!» –
Дуня – виновато:
«Я ж ненаряженная,
Погодить бы малость,
Выйду, как бажоная, –
Что кому за радость?»
Трое улыбаются:
«Добре! И без брошки
Вы у нас – красавица,
Дело ж не в одежке».
С рукава фуфаины
Отряхнула трушку,
Пооббила валенки,
Села в легковушку.
В легковушке – долго ли?
Пять минут – и дома!
Дети «Волгу» трогали,
Чистили соломой
Чуть припорошенные
Крылья и колеса...
Глазки восхищенные
Вспыхнули вопросом,
Шасть – и в избу, лапушки,
И при всех толкуют:
«Мамушка, а мамушка,
Нам бы вот такую!» –
Улыбнулась: «Будете
Умными, большими,
Сразу, детки, купите
Каждый по машине!»
На душе оттаяло,
Будто так и надо.
Самовар поставила,
И в пиджак с наградой
(Со Звездой и Лениным),
В юбку-плиссировку
Облеклась...
Как велено,
Подчернила бровку.
Погоняли по снегу,
Всяко поснимали:
То поближе к сосенкам,
То опять подале.
За халатом сбегала –
Сняли и в халате.
Покосилась в зеркало:
«А, бывай, и хватит?»
(«Уж не та, однако, я!» –
Мысли набежали.)
Вновь снимают всякую:
В шали и без шали.
На лице (устала!) – тень,
Вроде как с угару...
Отпустили, слава те,
К печке, к самовару.
Вот и «белоглавая»,
Вот и стол – готовый...
«Ох, забыла, право, я:
У меня ж коровы!
Извиняйте, гостюшки!» –
И метнулась в сени:
«Добегу до Тонюшки,
Попрошу – заменит».
«...Что же порассказывать?
Все ведь вам известно.
Да и вспомнить сразу-то...
Разве – про поездку?
Как из рук Буденного
Орден получала?
А, бывай, удобно вам
Про коров сначала?» –
«Про себя!» – настаивал
Смуглый чернобровый. –
«Что ж... была – Пылаева,
А теперь – Смирнова...»
Рюмка светится насквозь,
Пригубила малость.
Что за чаем вспомнилось,
За вином – сказалось.
«Я была Пылаева
В девках-то: пылала!
Не один обаивал –
Близко не пускала!
Потому – куда его,
Если он – не милый?
Не живой, не боевой?
Я – плясать любила!
Как затею на лугу –
Люди смотрят: баско!
А на ферму побегу –
Дак опять с припляской!
Дроби-дроби выдроблю,
На кругу смела я!
Дролю, дролю выберу –
Какого желаю!
Сапожок разношенный
Так стучит, что с платья
Сыплются горошины:
Есть кому собрать их!
Было, да, имелося
Счастье, попадалось!
Оттого и пелося,
Оттого – плясалось.
Только было – да ушло
С пареньком на службу.
Расставались тяжело,
Но расстались дружно.
Пять годков ждала его –
Милого, родного,
Бойкого, чернявого...
Верила на слово,
Подтверждал и письмами:
«Отслужу – приеду:
Не весной, так осенью,
Не в четверг, так в среду».
Не казала я тоску
И ходила гордо:
Мой – рекорд по молоку!
Мой – рекорд по спорту!
Занимала, чем могла,
Каждую минуту:
Хорошо пойдут дела –
Угожу ему-то!
...Воротился он домой
Ранней зорькой вешней.
Воротился, да – другой,
Ох, не тот, не прежний!
Зашатались потолки,
Оступились ноги,
Подломились каблуки...
«Нам – не по дороге.
Ты, Дуняха, – говорит, –
Знаменитой стала,
От тебя теперь обид
Будет мне немало.
У тебя теперь пойдут
Совещанья, съезды,
Нынче – там, а завтра – тут,
Не согреешь места.
Через это – ухожу,
Уезжаю то есть.
Время будет – напишу». –
И пошел. На поезд.
Я не позвала его.
Нет, не воротила.
«Не скучай, Пылаева!» –
«Постараюсь, милый».
Май шумел. Росла трава.
Сохло все сырое.
Через месяц или два
Дали мне Героя.
Помню, как на блюдце вот,
Середи-то зала
С Катериной Фурцевой
«Русского» плясала.
Туфельки – не ношены!
Новехонько платье!
Сыплются горошины –
Некому собрать их...
А теперь я замужем
За Смирновым Ваней.
Он по всем статьям мужик
Золотой. Механик.
Мне всегда уноровит
Делом и советом.
Только я – как инвалид,
Ноет что-то где-то.
И расти – уж не расту,
Юность памятуя,
И на новую Звезду –
Нет, не претендую.
Рана старая болит –
Не таю секрета:
В сердце тот же динамит,
Да запала нету.
Что уж тут утаивать –
Видят и коровы:
Отошла Пылаева,
Началась Смирнова.
1966
В КИРИЛЛОВСКОМ МОНАСТЫРЕ
Отзнобило, отморозило,
И растаяло, и спит...
Только Сиверское озеро
Ветер-сивер шевелит.
Легок, легок по-над волнами
Тополиный белый пух.
Только – с ликами иконными –
Десять ив, сухих старух.
Тополя глядят по-нашему:
Широко и далеко!
Только ивы, как монашины,
Словно молятся о ком.
Дремлют башни монастырские,
Дремлют ржавые кресты,
Обвалились склепы низкие,
Кельи темные пусты.
Плачут стены монолитные.
В щели грозные бойниц
Смотрят клювы любопытные
Сизокрылых мирных птиц...
То ли это все – не по сердцу?
То ли – по сердцу зело?
Ходит Сиверское озеро,
Морщит светлое чело.
Так ему до самой осени,
До ледовых холодов
Трудно мучиться вопросами,
Омывать грехи богов,
И обломок цвета красного
Словно маленький огонь,
С вала на вал перебрасывать,
Как с ладони на ладонь.
1966
* * *
Ах, рыбаки, проспали зорю –
Теперь варите поплавки!
Ах, женихи, отдали Зою –
Теперь кусайте локотки!
О Зое плачут все гармони
И все баяны голосят:
Такую девку проворонить –
Ах, сорок через пятьдесят!
А может быть, еще не поздно
Поворотить дела назад?
А может, это – несерьезно,
Не тот, возможно, адресат?
Но Зоя с вызовом проходит
Пускай одна, пока – одна,
Под «Во саду ли, в огороде...»,
Что льется из ее окна.
И все сомненья отметает
Одним движением бровей.
Вся молодая! Золотая!
«И ей не быть уже моей...»
1966
ПРИСКАЗКА
В черной бане поутру
Пятку камешком потру –
Быть бы резвой на ногу,
Быть бы первой на лугу.
Под словинку-присказку
На полке попью кваску –
Дай, квасок с присловьицем,
Мне добра-здоровьица!
Что в ковше останется –
Выплесну на камницу.
Чтобы в бане – дух квасной,
Чтобы мне – жених баской!
Подарю часы золовке,
Платье шелково – свекровке,
По рубашке – деверям,
Хмурым Степиным братьям:
«Вы не хмурьтесь, братовья,
Ведь со мною жить – дивья!
Я не злющая оса,
Не хитрющая лиса,
Я – росинка-слезонька,
Из лесу березонька!
Ты, сестренка, не косись,
На словечко не скупись,
Жить со мною весело:
Знаю много песенок!
Ты, свекровка-матушка,
Не стучи ухватушком, –
Я – твоя подставушка,
Я люблю Степанушка!
1966
ОКО ЗА ОКО
Приехали заочники!
Заочники вселяются!
И у студенток оченьки,
У очниц, разбегаются.
По этажам – мелькание,
Возле крыльца – гуляние,
А было – на аркане их
Не вытянешь из здания:
Сидели все за книгами,
Корпели над конспектами,
К себе любовь не кликали –
Любить-то было некогда,
Любить-то было некого.
Свои-то однокурсники –
Надежда ли? Утеха ли? –
Приелись на капустниках!
А парни переметчицам
Лукаво улыбаются:
Приехали заочницы!
Заочницы вселяются!
1966
* * *
В Вологде – оттепель:
Кар-р! Кар-р!
Из следа отпито:
Март. Март.
В птичий включаемся
Содом.
Переселяемся
В свой дом.
В старом, заброшенном –
Сор. Хлам.
...Не по-хорошему
Жить – срам.
Старому, прошлому –
Тлеть, стыть.
...Не по-хорошему
Жить – стыд.
Зеркалу пляшется:
В нем – луч.
В будущем, кажется,
Нет туч.
Легкое облачко –
Так, зря.
В солнечном обруче
Стан прямь!
Птичьим овациям
Вторь вслух!
Кто в изоляции,
Тот глух.
Дом наш – не карточный
Весь – ввысь!
Жить нам – порядочно:
Дер-жись!
1966
* * *
Добрый вечер, реченька,
Добрый вечер!
Я опять – беспечная,
Прямы плечи.
Вновь цветами волосы
Перевиты.
Не полынью – колосом
Все обиды.
Не слезами – росами
Все печали...
Вновь ногами босыми –
На песчаник.
Снова не для поиска
Дна и брода
Брошусь с камня плоского
В твои воды, –
Встречь струи стремительной,
Дерзкой, острой!
...Знают ли родители,
Что мы – сестры?
А узнают – будут ли
Сходству рады?
Пеленали-кутали,
А в награду –
Вечное желание
Убеганья
От ворот, где дали нам
По названью.
...К своему крылечику
Батько, матерь,
Не вяжите реченьку,
Не имайте!
Не толкайте в комнаты –
Занедужит!
Станет тихим омутом
Или лужей...
В горы каменистые,
В сушь степную,
Отпустите – чистую
И живую!
По чащобам-яминам,
Через камни,
К морю-океану ли
Или к парню –
Убегают реченьки!
Лишь журчанье
Да пугливых веточек
Вслед – качанье...
1966-1970
* * *
Мой шепот разросся до крика,
А я продолжаю молчать.
Цветет по лесам земляника,
Волчица выводит волчат.
Шиповник, то алый, то красный,
Горит молчаливым огнем.
Лишь пчелы, гудя громогласно,
До ночи работают в нем.
Пристроясь к пчелиному гуду,
Чтоб только не вырвался крик,
«Не буду! Не буду! Не буду!» –
Шепчу я, кусая язык.
Я знаю, что если не радость
В основе событий и снов,
То крик – это попросту слабость,
Бессильный о помощи зов.
...Ведро под родник подставляю -
Спокойна, светла и добра,
«Пройдет! Пролетит!» – напевает
Живая струя серебра.
Склоняясь, попью из ладоней –
Вкусна ключевая вода!
И снова нечаянно вспомню
О всех родниковых трудах.
И, странно опять успокоясь,
С ведром поднимусь на угор,
И буду работать на совесть,
Чтоб вышел с людьми разговор.
1966
БЕЛКА
Играли утренние краски,
Светились зори над рекой.
Я шла – не на Олимп Парнасский,
Но – на угор. И – за строкой.
С обрыва в речку осыпались
Песок и глина из-под ног,
И колокольчики качались,
И шевелился клеверок.
Там, наверху, на самой круче –
Под старой елью – мой шалаш,
Пенек, и самый мой писучий,
Везучий самый карандаш.
Оттуда видно всю деревню,
Луга, поля, игру реки,
Там звуки кажутся напевней,
Печали кажутся легки.
Но, замерев в полуугоре,
Стою: внимание привлек
Хвоста мелькающий костерик
И глаза черный уголек.
Постой, счастливое мгновенье!
В душе судьбу благодаря,
Спешу воспользоваться тенью,
Стать незаметною... Но – зря:
Куда ты, белочка, девалась
Среди качнувшихся ветвей?
Я так не долго любовалась
Беспечной резвостью твоей!
Тревожно вглядываюсь в ели,
От вдохновенья далека,
Но дремлет сомкнутая зелень:
Ни огонька, ни уголька.
Покой ушел. Полдня в безделье
Я провожу настороже,
Но муза – муза, как и белка,
Не появляется уже.
Вконец измаясь ожиданьем
И разуверившись в себе,
Иду пилить дрова у бани,
Чтоб возместить дневной пробел.
Потом гребу сухое сено,
Потом траву теленку жну,
И забываюсь постепенно,
И ничего уже не жду.
Всерьез капусту поливаю,
Всерьез пропалываю лук
И даже что-то напеваю,
Чему-то радуюсь... и вдруг:
Залился лаем рыжий Верный!
Всерьез его тревоге вняв,
И я взглянула вверх, на дерево...
Прекрасней сна такая явь!
Гляжу, от счастья чуть не плача,
Схожу от радости с ума:
Ко мне пришла моя удача,
Она нашла меня сама!
Мальчишки виснут на заборе,
Любой желаньем изнемог
Поймать мелькающий костерик
И глаза черный уголек.
Того гляди – сшибут, обидят!
С камнями, с палками стоят...
Но ничего у них не выйдет;
Ведь дереву хозяйка – я.
И ввечеру, когда за домом,
Готовя ужин, жгу костер,
Мне пламя кажется знакомым
И внятным – музы разговор.
1966
* * *
Расскажи
Про Кижи!
Говорят, это сказочный остров!
И другого такого
Уже не отыщешь нигде.
Но по снегу туда,
Говорят, добираться непросто:
Надо ждать до весны,
Чтобы плыть по широкой воде.
Расскажи
Про Кижи!
До весны еще очень не близко;
Молодая зима
Только-только вступает в права...
Я готова на риск!
Но пора обходиться без риска:
Сединой занялась
И твоя непоклон-голова.
Расскажи
Про Кижи!
Ну, хотя б не подробно, а вкратце!
Что за храмы стоят,
Что за главы на храмах горят.
Может статься, опять
Мне до них и весной не добраться,
Потому что, прости,
Как всегда, – обстоятельства, брат.
Расскажи
Про Кижи!
Чтобы все обстоятельства – прахом!
Чтобы все недосуги
В один превратились досуг!
Чтобы к этим Кижам
Я рванулась, не ведая страха,
Как стрела с тетивы,
Как плененная птица – из рук...
1967-1983
* * *
Я не ленюсь на улицу,
На стужу выбегать.
«Работница» да «Умница»
Нахваливает мать.
А я хожу угрюмая:
Без дела не могу,
А дела не придумаю
Вне дома, на снегу:
Воды в ушат наношено,
Дрова припасены,
За вениками схожено...
А в доме до весны
Замерзли все околенки,
Заиндевели сплошь!
Не высмотришь Миколоньки,
Живи теперь, как хошь.
А может, он под окнами
Прохаживается?
Зайти, хоть и продрог, но
Не отваживается?
А может, он – с соперницей,
Пока не на виду?!
Пойду спихну поленницу
Да вновь перекладу.
1967
СВИДАНИЕ
Вот какая стужа к вечеру:
На печи страшно запеченам!
Лют мороз: берез догрыз,
Принялся за ребра изб.
Говорила мама: «Доченька,
Не ходи из дому к ночи-то!» –
А я петли – деготьком,
Да на улицу тайком.
Да бегом по-за поленнице:
Ведь сегодня – воскресеньице!
Юбка с утра наутюжена –
Дожидать ли чая-ужина!
Дверь не выдала – не скрипнула,
Мать не видела – не вспыхнула.
Побежали мои валенки
«Скрипы-скрипы!» – в гости к Аленьке.
Где-то там, в средине волока,
Ходит-мерзнет возле елок он,
Терпеливо дожидается,
Ожиданьем согревается.
«Скрипы-скрипы!» – мои валенки...
Добежали! Где же Аленька?
...В тишине непотревоженной
Небо лесом огорожено.
В облаках луна дурачится,
То покажется, то спрячется.
Погоди, луна, не прячься-ка!
Посвети-ка, не дурачься-ка!
Дай, взгляну вокруг попристальней:
Не спешит ли милый издали?
Оглянусь: с пути не сбился ли,
За кустом не затаился ли?
...Нет, не бывано, не хожено:
На суметах снег ровнешенек.
Вся дорога перевьюжена...
Зря я маму не послушала.
1967
* * *
Зеленой поймой
Струится Тойма,
За той за Тоймой –
Ой, золотой мой...
Ты помнишь, Тойма,
Как, всем на зависть,
Твоей водой мы
С ним умывались,
И как хмелели
С твоей воды мы,
И жечь умели
Костры без дыма.
Не парень с девкой,
Не девка с парнем,
А – знамя с древком,
Иван-да-Марья!
Что нынче с нами? –
Две половины:
Без древка знамя –
Кусок сатина.
Иван без Марьи –
Одна лиловость!
Не в каждой паре
Два цвета – новость.
Пусть посох – древко,
Сатин – обновка,
Но петь – не певко
И жить – неловко.
Зеленой поймой
Струится Тойма,
За той за Тоймой –
Ой, золотой мой...
1967
* * *
Сколько зим, сколько лет уже
Мы – по разным краям!
Ты пытаешь у сведущих,
Изменилась ли я.
Что ответят тебе они,
Угадать не берусь...
За ночами небелыми
Разгляди мою грусть.
За решеткой дорог моих –
Поперек и повдоль
(По живому – да плетками!) –
Разгляди мою боль.
Как бессрочной затворнице
Вольной волюшки рай,
Все мне грезятся-помнятся
Наши дни-вечера.
Многозвездные ноченьки,
Звезды – падавшие...
Что ж они напророчили,
Павши на душу мне?
Разгляди за молчанием
Многоустовости
Всю печаль, все отчаянье
Разгляди – и прости.
Изменилась?
Наверное!
Но молю, не зови
Перемену – изменою
Ни тебе, ни любви.
1967
ОСЕННЕЕ
Нынче столько, говорят,
Ягод, –
Можно в день насобирать
На год!
Не брусника – виноград!
Спелой
У соседки уж ушат
Целый!
Да черники три ведра
Сладкой,
Да замочена с утра
Кадка:
Знать, соседка и ее
Дочи
Снова ношу принесут
К ночи...
Разрывается мое
Сердце,
Тоже ж сердце – не стручок
Перца!
Пролетело, как в дыму,
Лето,
А ни ягодки в дому
Нету.
Рассыхается – пустой! –
Туес.
Но куда же я, куда