Вон и тучи грозят непогодой.
Ты вчера проводил журавлей.
Север – им ли не родина тоже?
Улетают туда, где теплей,
От ненастья, от убранных пожен,
Улетают от милых озер,
Холодеющих с каждой минутой,
И приходит ли на ум кому-то
Их отлеты считать за позор?
Гуси-лебеди кличут в полет,
Остаются вороны да галки.
А кому из них больше почет –
Тут не надо особой смекалки.
Да, ты прав. К сожалению, прав!
Я, когда-то оседлая птица,
Перелетною птицею став,
Каждый год навещаю столицу.
Да, я здесь не рискну зимовать:
Знаю, все мои недруги-други
Уж и нынче не прочь поболтать,
Мол, подрезали крылья пичуге.
Им ли знать, что лишь здесь, наяву,
Вдохновенье мое и свобода?
Не грусти.
Я приеду в Москву –
На последних двинских пароходах.
1962
* * *
Обливаюсь холодной водой,
Напеваю – не думаю морщиться!
Головой, как у мамы, седой,
Сокрушенно качает уборщица:
«Ох, ремнем бы тебя, стрекоза!
Для чего над собою куражиться?
Для чего бы себя истязать?
Все-то после найдется да скажется!» –
«Истязать?» – улыбаюсь в ответ.
Я ж люблю этих струек касание,
А любимое – все не во вред,
Все – на пользу! Смешно – истязание...
Общежитие, общий вагон,
Общий номер в районной гостинице –
Здравствуй, жизнь! Начинаю разгон
Не избранницей, не именинницей.
На рассвете осеннего дня
Сброшу простынь, как сны невеселые,
И, минутную дрожь прогоня,
Ветер-сивер впущу в окна полые.
Он влетит, он рванет со стола
Со своей прямотою всегдашнею
Те листы, что, видать, от тепла,
Запятнала я грустью вчерашнею.
Он влетит, и опять обнажит
Белизну ненаписанных, будущих...
Здравствуй, жизнь! Я люблю тебя, жизнь!
Отступать перед стужей? Докуда же!
1962
* * *
Я не просто грущу, я – в печали великой!
Вся душа извелась от невидимых слез:
Без меня, без меня! – отцвела земляника.
Без меня, без меня! – отзвенел сенокос.
Город, полный огней, город, полный соблазнов,
Грудью каменной встал, от забот заслоня,
Но соблазны его мне ничуть не опасны,
Но защита его обижает меня.
Я сама не слаба – и здоровье, и силу
Мне, ничуть не скупясь, мать-крестьянка дала,
Чтобы пряла-ткала, чтобы жала-косила,
Чтоб вязала снопы, чтобы сено гребла.
Но сижу я в углу пропыленной конторы
Со скрипучим пером над пожухлым листом,
И пустые вокруг шелестят разговоры,
И кренюсь я на слом, как осина с дуплом.
...Мчится к речке ручей, в море хочется рекам –
Все живое спешит, убегает, течет.
Я. из дому ушла, чтобы «стать человеком»,
Почему ж так домой «в человеки» влечет?
Что сейчас – ерунда, после – нету дороже!
Что сегодня – в морях, завтра с неба падет...
Человек – не вода, это истина тоже,
Но и он вовлечен в водный круговорот.
Вспомяни: в табуне обротавшая [Обротать – поймать, обуздать] Рыжка,
Боронящая поле колхозное – там,
Разве это не я, босоногая плишка,
Размечталась шагать «по проспектам-садам»?
Разве это не я, уговоры отринув
(«Оставайся! Не наша стезя – города!»),
Ухожу, – сенокос, землянику, малину
Оставляя кому-то – уже навсегда?
Я сегодня грущу, я – в печали великой,
Вся душа извелась от невидимых слез:
Без меня, без меня отошла земляника,
Без меня, без меня отзвенел сенокос.
Но, вернувшись назад, поручусь ли за завтра,
Что не буду шептать, снова долю кляня:
«Без меня, без меня стекленеют театры!
Мой троллейбус бежит – без меня, без меня!»
1963-1988
* * *
Брату Володе
Ты приедешь в воскресенье...
Зря гостинцев не грузи,
Горстку содонгского сена
Мне из дому привези.
Я лицом в него зароюсь,
Жадно запахи вдохну,
Улыбнусь и успокоюсь,
Словно крыльями взмахну...
Привези мне сена, Вовка!
Чтобы вновь передо мной –
Константинович у стога
С вознесенною копной,
Александрович с косилкой,
Задымивший налегке,
Вороная лошадь Милка,
Отраженная в реке,
И, предательски дрожащий, –
Кто впервые – лучше вброд! –
По-над Содонгой журчащей
Из лесины переход.
...Не растерянной разиней –
Друг-товарищ, подтверди! –
Я могу по той лесине,
Словно по полу, пройти!
А на каменной твердыне,
На незыблемых мостах
Что-то все пасую ныне,
Не могу. Сижу в кустах.
Да и ты, как я – такой же:
Там косил и здесь вкусил.
...Горстку сена с наших пожен,
Догадайся, привези!
1963
* * *
На сердечушке – ледок,
Ой, много-много наледи...
Накину гарусный платок,
Пойду из дома на люди.
Из дома в дом, из дома в дом!
Пустите, люди добрые!
Примите девушку ладом,
Утешьте разговорами!
Худая я, худая я,
И милый тоже выхудал.
Страдает он, страдаю я,
Не видим оба выхода.
Вы нашу знаете любовь, –
Одной деревни жители, –
Да выбирать самой свекровь
Мне не велят родители.
Мне не велят, мне не велят,
Да и ему наказано
Поосторожнее гулять,
Себя семьей не связывать.
Ему – невеста, мне – жених
У них свои подобраны.
Как помирить их, неродных,
Скажите, люди добрые?
1963
* * *
Здравствуй, речка Паленьга,
Золотое донышко!
Под мосточком-бревнышком
Не таись.
От тебя мы с Аленькой
В разные сторонушки,
В разные сторонушки
Разошлись.
Стыла ночка белая,
Стыла молчаливая,
Холодали камешки
У воды...
Стыли сиротелые
Два следочка рядышком,
А потом – не рядышком
Те следы.
Думала доверчиво:
Время – переменчиво...
Что меж нами реченек
Протекло!
Только с того вечера –
Каюсь, делать нечего! –
Мне ни с кем из встреченных
Не тепло.
Ни тепло, ни холодно,
Ни светло, ни радужно –
Пал глубоко на душу
Этот след:
След его ко мне одной,
След любви взаправдашной
Смоешь, речка Паленьга,
Или нет?
1963
* * *
Где ты, моя грустиночка,
Тоненькая тростиночка?
К месту пришла остылому...
Кто тебя срезал-выломал?
Лаской моей взлелеянный,
Верой моей возвышенный,
В ласке ли ты, в тепле ли ты?
Что намечталось, вышло ли?
Многое вдруг припомнилось...
Все, что могла загадывать,
Все у меня исполнилось,
Некого только радовать.
Вот и стою, как нищая.
Милостыней из прошлого –
Только трава поникшая,
Только цветы засохшие.
Где ты, моя грустиночка,
Тоненькая тростиночка?
К месту пришла остылому...
Кто тебя срезал-выломал?
1963-1967
* * *
Сижу на крыше:
Далёко вижу!
Далёко вижу,
Далёко слышу.
Еще не лето,
Еще не жарко,
Хоть разогрето
Вороны каркают.
Еще доярка,
Ругая Карька,
Везет силосу
Не на колесах:
Дорога сбита,
Но из-под снега
Еще не вытаяла
Телега.
Но скоро, скоро
Из-под заборов
Ручьи помчатся
Со всех угоров!
И понесутся
По речке льдины!
И я – на льдину,
На середину!
И – по теченью –
До Малой Слуды!
До самой Слуды...
Ну, а покуда –
Сижу на крыше:
Далёко вижу!
Далёко вижу,
Далёко слышу.
1963
* * *
Простые звуки родины моей:
Реки неугомонной бормотанье
Да гулкое лесное кукованье
Под шорох созревающих полей.
Простые краски северных широт:
Румяный клевер, лен голубоватый,
Да солнца блеск, немного виноватый,
Да облака, плывущие вразброд.
Плывут неторопливо, словно ждут,
Что я рванусь за ними, как когда-то...
Но мне, теперь не меньше их крылатой,
Мне все равно, куда они плывут.
Мне все равно, какую из земель
Они с высот лазурных облюбуют,
Какие океаны околдуют
И соберут их звонкую капель.
Сижу одна на тихом берегу,
Варю картошку на родном огнище,
И радость ходит по душе и брызжет,
Как этот кипяток по чугунку.
Другим без сожаленья отдаю
Иных земель занятные картинки.
...И падают веселые дождинки
На голову счастливую мою.
1963
* * *
Тебя обманут первого апреля;
«Приехала! В семидесятой – свет!» –
И, встрепанный, сорвешься ты с постели
И кинешься туда, полуодет.
Приехала! Знакомым коридором
Перелетишь на крыльях голубых,
В одно мгновенье позабыв про ссоры,
Про кровные обиды позабыв.
У двери сердце вырвется наружу
Само собой, не требуя услуг,
И будет общежитие разбужено
Его нетерпеливым: тук-тук-тук!
Но не шелохнет тишина за дверью!
Поймешь ты через несколько минут,
Что подшутили над твоим доверием
И что тебя хохочущие ждут.
Пойдешь к себе, скрипя зубами: «Ладно!
Я им устрою! У меня поржут!» –
И с болью сердце затолкнешь обратно...
А я тебе навстречу – тут как тут!
Я ничего не знаю про обманы,
Я прилетела раньше на три дня...
И, вместе с рюкзаком и чемоданом,
Ты, сильный, вскинешь на руки меня.
И – настежь все студенческие кельи,
И скажешь – светлый, радостный насквозь
«Что, черти! Даже первого апреля
Вам обмануть меня не удалось!»
1963
* * *
Одуванчики облетают,
Колокольчики зацветают,
Скоро на колос рожь пойдет...
Молодаюшка-молодая,
Что-то нежное напевая,
Горсть за горстью травинки жнет
Да в плетеный пестерь кладет.
Не ленива – не распрямится!
Не пуглива – не оглядится!
Волос – черная смолина;
И длинны, и густы ресницы,
И в глазах голубых зарницы
Так и вспыхивают со дна...
Кто ты, милая? Чья жена?
Сам ли пашет он? Сам ли косит?
На руках ли тебя он носит?
Красно золото ли дарит?
От жары ли оберегает?
От мороза ли согревает?
За любовь ли благодарит?
Сам ли тем же горьмя-горит?
Молодаюшка распрямилась,
Зарумянилась, застыдилась,
Все – снаружи, секретов нет:
Да, удачлива, да, желанна,
Все ей по сердцу, все ей ладно,
Все ей солнышко, все ей свет...
Семь вопросов – один ответ!
1963 – 1983
* * *
Я с детства живу борьбою,
Забыв про словцо «везет».
Мне все достается с бою,
Но мне достается – все.
Сегодня – темно и трудно,
И разум уже не прочь
В своей правоте минутной
Оставить – и эту ночь,
Холодную без просвета,
Дождливую – без надежд,
И утлую баньку эту,
Где бьюсь я за свой рубеж.
Ведь рядом – дорог развилка,
К чему мне тоска деревень?
...Качнет язычком коптилка,
В углу шевельнется тень,
И ветер замрет, присвистнув,
И взвоет вдали опять.
И встану я, зубы стиснув,
И сяду к столу опять.
Не надо скулить, погода,
Не надо скулить, поверь!
Не лучше ли для восхода
Попробовать сделать дверь?
Попробуем сдвинуть тучи,
И пусть посветит во мгле
Надежда, что каждый лучик
К утру заблестит на земле,
Что солнце взойдет, не прячась,
Что счастье – любому листу...
Я верю в свою удачу,
Я верю в свою звезду.
Я с детства живу борьбою,
Забыв про словцо «везет».
Мне все достается с бою,
Но мне достается – все!
1963
* * *
Я сижу над раскрытой тетрадью,
Как кузнец у остывшего горна,
Пересматриваю работу,
Не доделанную вчера.
Я сижу над раскрытой тетрадью,
Но какими обидно-черными
Бесполезными железяшками
Мне слова вчерашние кажутся,
Те слова, что казались алыми
И единственными – вчера!
Как кузнец по знакомой кузнице,
Я шагаю из угла в угол,
Посмотреть – ничего не делаю,
А на деле – совсем не так:
В том углу у меня – лучина,
В этом – твердый древесный уголь,
А в переднем на полке – спички,
А в четвертом углу – мой горн!
Как кузнец по знакомой кузнице,
Я шагаю из угла в угол,
Посмотреть – ничего не делаю,
А на деле – совсем не так:
Отработав, погасла спичка,
Но – потрескивает лучина.
Догорела в горне лучина –
Черный уголь зарозовел!
Наклонюсь, с земляного пола
Подниму оброненный гвоздик.
К потерявшей чеку телеге
Подберу другую чеку.
Нагнетая мехи тугие,
Шевельну застоявшийся воздух
И холодный кусок железа
Суну в самый палящий жар.
Я железо калю недаром,
Я не зря стучу в наковальню,
Поднимая тяжелый молот,
Опускаю его не зря:
Веселей подниматься людям
В их разбросанных деревушках,
Если кто-то уже проснулся,
Если где-то уже заря.
Эту сеялку, чуть живую,
Я не зря возвращаю к жизни:
Видишь – парень русоволосый
В роднике поит лошадей?
Он сейчас им травы подбросит,
Сам попьет молока парного
И придет – вороную пару
В эту сеялку запрягать.
1963
КТО НА ТАРНОГУ?
Возле Вологды
Дни и ночи гуд:
Во все стороны
Поезда бегут.
Рельсы синие
Кличут скорые
В Воркутинию,
В Вытегорию.
А на Тарногу –
Ох, на Тарногу! –
Ни почтового,
Ни товарного.
И до Тарноги
Не доплыть водой,
А по воздуху
Я ездок – худой...
Делать нечего.
Раз послала власть –
Не перечила,
Перемаялась.
Над болотами,
Над поскотиной
Укачал меня
Самолетина.
Укачал и сел!
По земелюшке
Не спеша иду
Рядом с девушкой.
После воздуха
Непривычная,
Как земля тиха,
Как улыбчива!
И попутчица –
Очень славная:
Молвит ласково,
Смотрит преданно.
По фамилии –
Вячеславова,
А по отчеству –
Филаретовна.
Кажет девушка
Гостье Тарногу,
Кажет Тарногу
С удовольствием:
От «магазина»
Промтоварного
До «магазина»
С продовольствием.
«Вам купить чего?
Вам подать чего?» –
«Молока, – смеюсь, –
Литр, но – птичьего!» –
«Что так мало-то?
Вкусно птичье-то!
Нам не велено
Ограничивать!» –
Подают ведро,
Говорят: «Добро
Молоко в жару
Попивать в бору!
Не попьешь у нас –
Не пивать веком!»
...А и впрямь – жара.
Да и бор – рядком!
И получасом,
Влагу в ковш налив,
Мы ведро вдвоем
Опорожнили.
И уже – уже! –
Как сияние,
Началось в душе
Ликование,
Чудо-чудное!
Что с попутчицей?
Что она летать,
Что ли, учится?
Вся полощется,
В небо тянется,
Вот притворщица!
Вот забавница!
Диво дивное!
Вдруг, вспорхнув на ель,
Соловьиную
Я пускаю трель.
А пернатый мир
И растения
Подключаются
К песнопению.
Очень здорово
Получается!
А попутчица
Откликается:
«Поглядим, – звенит, –
Ширь лесов моих,
Полетим в зенит,
Невесомые!»
...Голубая даль.
Золотая высь...
Можно – снизу вверх,
Можно – сверху вниз.
Белым облаком
Умывались мы,
Теплым солнышком
Утирались мы.
Из людей никто
Нас не видывал,
А кто видывал –
Позавидовал!
Но совсем-совсем
Не для зависти
Я про эту быль
Написала стих;
Надо тарку бы
С кем-нибудь послать,
Кто на Тарногу
Захотел слетать.
Молочка того –
Хоть с полтарки бы...
Кто – на Тарногу?
Кто – на Тарногу?
1964
НА ПИСКАРЕВСКОМ КЛАДБИЩЕ
У входа на кладбище – Вечный Огонь
По белому снегу распластан.
Я робко ему протянула ладонь,
Сказала негромкое: «Здравствуй».
И бледного пламени жадный язык,
Как волю почуявший пленник,
Рванулся навстречу, к ладони приник,
Качнулся – и пал на колени.
Змеилась поземка над зыбью могил,
Коробили скорбные звуки.
И сполох догадки мой ум озарил,
Как пламя – озябшие руки.
Кольнув, пробежал по спине холодок...
О, пламя с глазами страдальца!
Я вижу в тебе золотой завиток,
Вконец исхудавшие пальцы,
Я вижу глубокие впадины щек,
Огромные кости суставов,
Я вижу их – живших, не живших еще,
Которых в ту зиму не стало.
...Пришли экскурсанты. Уютным кольцом
От ветра Огонь заслонили,
И он присмирел с просветленным лицом,
Как будто его подменили.
Как ровно, как ласково он трепетал!
Как ясно заглядывал в души!
И словно бы наши черты обретал,
По-нашему сдержанно слушал.
Но – время...
О, как он рванулся всугонь!
Как начал по снегу метаться!
...Нам тоже, нам тоже, товарищ Огонь,
Непросто с тобой расставаться.
1964
* * *
В городе сегодня – дождь, дождь!
Ежатся от стужи лужи.
Вижу из окна, как ты идешь
И не выбираешь, где посуше,
Глупый!
Ну зачем идешь по дождю?
Ну скажи, идешь куда ты?
Я ж тебя ни капельки не жду,
Ты передо мною виноватый
Очень!
У дверей звони не звони,
Открывать тебе не буду!
...Ну хоть воротник-то подними,
Холодно же, чудо-юдо,
Слышишь?
Быстрые шаги, зво-нок!
Сердце – словно в клетке птица:
Может, ты до ниточки промок,
Может, ты пришел, чтоб извиниться,
Может...
Рядом, очень близко – ты, ты!
На бровях блестят дождинки,
А из-под плаща торчат цветы.
Ну снимай же мокрые ботинки.
Милый!
1964
МЕЛОДИЯ
Издалёка-издалёка,
Из-за шороха листвы,
Из-под облака высокого –
Опять как будто ты –
Позабытый-позабытый,
Позатерянный в лесах,
Называвший Аэлитой,
Почему ты – в небесах?
То взмывает и уходит,
То – касается груди...
Позабытая мелодия,
Лети, одна лети!
Смелым соколом не падай,
Соловьем не пой, не пой!
Не мани меня, не надо,
Не зови меня с собой!
Вспоминаю, вспоминаю
Ту забытую реку:
Ты – другой и я – другая
На весеннем берегу.
И в цвету шиповник алый,
И горячую лапту
Ты – послал, а я – поймала,
Я поймала на лету!
Горячи под нами кони –
Словно крылья за спиной!
Не догонишь, не обгонишь –
Мой резвее вороной!
Обману глаза влюбленные,
Оставляю смех и шум,
Сяду в лодочку долбленую,
Отправлюсь наобум.
Завиваю и бросаю
Из шиповника венки,
Уплываю, уплываю
По течению реки.
«Дорогой, не улыбайся,
Не гляди так с высоты,
Не ходи, не зазнавайся –
Не один на свете ты!»
В том разливе-половодье
Ты не смог меня найти...
Позабытая мелодия,
Лети, одна лети!
Смелым коршуном не падай,
Соловьем не пой, не пой,
Не зови меня, не надо,
Не мани меня с собой...
1964
ГРУСТНАЯ ПЕСЕНКА
Ты не бойся,
Что меня переменила жизнь иная.
Ты не думай,
Что мечты мои, как лето, догорят:
Мне и осень,
Мне и осень о тебе напоминает,
Мне и зимы,
Мне и зимы о тебе заговорят.
Пахнет дымом,
Над осенними полями пахнет дымом...
Полетели,
Закурлыкали, прощаясь, журавли.
Эту песню,
Эту песню о тебе, моем любимом,
Подхватили
И на крыльях понесли на край земли.
Я не знаю,
Под какою ты живешь сегодня крышей,
Я не слышу,
Что за песни ты с подругами поешь,
Только верю:
Журавли мои поднимутся повыше,
И увидят,
И расскажут по весне, как ты живешь.
Я желаю:
Пусть обходят стороной тебя заботы,
Я желаю:
Ни о чем, что пролетает, не жалей,
Только – слышишь? –
Если выйдешь для забавы на охоту,
Для забавы
Не стреляй моих залетных журавлей.
1964 – 1965
* * *
Песни у людей –
Разные,
А моя – одна
На века:
Звездочка моя
Ясная!
Как ты от меня
Далека!
Поздно мы с тобой
Поняли,
Что вдвоем вдвойне
Веселей
Даже проплывать
По небу,
А не то что жить
На земле.
Облако тебя
Трогает,
Хочет от меня
Закрыть.
Чистая моя,
Строгая,
Как же я хочу
Рядом быть!
Знаю, для тебя
Я не Бог:
Крылья, говорят,
Не те...
Мне нельзя к тебе
На небо
А-а, а-а, а –
Прилететь.
Бродят за тобой
Тученьки,
Около кружат
Они.
Протяни ж ко мне
Лучики!
Ясная моя,
Протяни!
1964
МОЯ ЯГОДКА
Ращу-пасу
Сладку ягодку в лесу.
Всякую погодушку
Я теперь люблю:
Радуюсь солнышку,
Дождики хвалю.
Дождик идет –
Моя ягодка растет.
Солнышко греет –
Моя ягодка зреет.
А люди говорят:
«В лесу ягод не хранят.
В лесу ягод не паси,
Что найдешь – домой неси!»
Люди-то в лес-то с кузовьем бегут,
Ягодку с листьями, кистями рвут.
Сыплют в кузовье глубокое,
А ягодка-то – белобокая...
Я всех завидных слезно молю:
«Стойте, не троньте радость мою!
Дайте ей, маленькой, вырасти,
Прежде чем рвать да домой нести!»
А люди – на своем:
«То и наше, что сорвем.
Уж берем, так все подряд –
В лесу ягод не хранят!»
...Пусто, тоскливо стало в лесах.
Ягодку люди жмут в туесах.
Только она не идет им впрок –
В горлах завидных встает поперек...
Ай да ягодка!
1965
ОСТРОВОК
Много ли надо для островка?
Клок осоки да горсть песка.
Горсть песка да осоки клок –
Вот и весь островок.
Речка Содонга – ой, бойка! –
Так и рвет островку бока,
Так и гложет его края
Немутнеющая струя.
А налимы и пескари
Нынче тоже – не дикари:
Роют норы, жуют песок,
Точат остров наискосок.
Каждый год с началом весны
Берега для речки тесны,
И приходится островку
С головой уходить в реку.
Крутит-вертит вода, сверлит,
«Сгинь! Исчезни!» – ему велит.
Льдины мимо не проплывут –
Обязательно толконут!
А уж если случится плот,
Бок почешет, как бык, боднет,
Да уцепится животом –
Прочь пол-острова за плотом!
Кустик рос – и того лишись:
С корнем вырвет... Такая жизнь!
Но взгляни: опала вода,
Островок стоит, как всегда.
Стрекоза над речкой дрожит,
Мирно-мирно вода бежит,
И осока шумит, как лес,
И кусточек жив, не исчез!
И песком, чтоб горел, как жар,
Чистит девочка самовар,
И купает его в реке,
И играет на островке:
Бросит в воду песчинок горсть –
Все песчинки мгновенно врозь!
Бросит пригоршни, бросит пять,
Но ровнешенько дно опять.
Злится девочка на реку,
Удивляется островку:
«Как ты вырос, и как ты смог
С речкой справиться, островок?
Научи меня, научи!»
Но в ответ лишь вода журчит.
Я бы тайну открыть могла:
Вместе с островом я росла,
В той же речке, и потому
В жизни мне, как в реке – ему.
Но девчонку спугнуть боюсь
И пока в кустах хоронюсь.
Вот подружимся – ей спою
Тайну острова и мою.
1965
СЕНОКОС
Широка-долга
Луговина:
Ни дорог на ней,
Ни тропинок.
Десять верст – ни мало,
Ни много –
С одного конца
До другого.
На одном – стога
Подпирают,
Косы – на другом
Отбивают...
Возле озерка,
Где сморода,
Возле ивняка,
Где прохлада,
Как – того не ведая
Сами –
Гребеи сошлись
С косарями.
Стал широкий луг
Будто тесен,
И – ни разойтись,
Ни деваться!
Девушек-гребеюшек –
Десять,
Косарей-парней –
Чуть не двадцать.
Приближались – ряд
Против ряда,
Поднимали взгляд
Прямо взгляда...
Повстречались – ох,
Не случайно! –
Нежно-голубой
С цветом чайным.
Голубой-то вдруг
Посинеет,
Чайный-то в ответ
Посветлеет...
И остановилась
Работа
От того заветного
Взгляда –
Возле озерка,
Где сморода,
Возле ивняка,
Где прохлада...
1965
* * *
По лесу – ay! ay! –
Сердечные, как приветы.
Но это не, я зову,
Не мне отвечают это.
Мне некого звать в лесу,
Я тихо хожу по лесу,
Где капельки на весу,
Как будто они – без веса.
Где, канув в гремучий ключ,
Шипит, застывая, сера,
Где папоротник дремуч,
Как будто до нашей эры.
Бруснику берет народ...
Мне много не надо ягод –
Брусничину брошу в рот
И в папоротники лягу.
И будут в моих глазах
Качаться резные листья,
И будут ко мне свисать
Рябины большие кисти.
Я вольно опять живу,
Природа, в твоих тенетах...
По лесу – ay! ay! –
Как будто с другой планеты.
1965
ПОЧЕМУ ЗОВЕТСЯ СОДОНГОЙ РЕКА?
Речка Содонга по камушкам бежит,
Темный лес речонку чутко сторожит.
Заливаются пичуги в ивняке,
Кувыркаются ребята на песке.
Вон седаный бородатый старичок
Расстилает по муравке бредничок.
Я спрошу у старожила-рыбака:
Почему зовется Содонгой река?» –
«Стар я, доченька, и память-то плоха!
Знать не знаю, только разве что слыхал,
Поговаривали деды в старину:
Жили-были казаченьки на Дону.
Шибко вольницу любили казаки,
Покоряться было вольным не с руки.
Знать не знаю, ну а люди говорят:
Казаченьки не уважили царя.
Царь скорехонько про это разузнал
И со Дона казаков поразогнал.
И пошли они бродяжить по земле –
Кто пешком, а кто в челне, а кто в седле.
Останавливались будто казаки
У лесной безвестной северной реки.
Становились на маленько отдохнуть –
Перекурить, сапоги переобуть.
Только сели, не успели закурить –
Начала речонка с ними говорить,
Запоигрывала в горле камешком,
Запобрызгивала искоркой-смешком:
«Уж вы вольные бродяги-казаки!
Поистерли же вы седлами портки!
Поизбили по дорогам сапоги,
Поистратили тугие кошельки!
Спали с тела, расковались скакуны –
Не пора ли, братцы, браться за умы?
Вам добро бы поселиться близ меня –
Будет где поить буланого коня.
Вы попробуйте, водица какова,
Какова в лугах, взгляните-ка, трава!
Вашим женушкам не скучно будет жить –
По морошку, по бруснику ли ходить.
Ваших детушек уважу, улещу –
Каждодневно будут удить по лещу,
По налиму добывать из-под камней
Да вычерпывать бессчетно окуней!
А уж вам-то, многосилым мужикам,
Приготовлена работа по рукам:
Уж который год могучие леса
Подпирают от безделья небеса.
Стоном стонут исполины на бору
По наточенной пиле, по топору...»
Подивились казаченьки на реку
И остались ночевать на берегу.
А поутру наточили топоры
И пошли рубить – один за семерых!
Стали жить да поживать они ладом
И все реже вспоминать про Тихий Дон.
Позабыть его, однако, не смогли –
Речкой Содонгой речонку нарекли.
А и нам позабывать бы не с руки:
Наши прадеды – со Дона казаки!
1965
* * *
Что это стучит поутру?
Словно по пустому ведру,
Кто-то по пустому ведру
Чем-то барабанит.
Может, мой братишка-шалун
Мамино ведро вместо струн
Приспособил и по дну
Палками колотит?
Может, белолобый телок
Выскочить сумел за порог
И свое пустое ведро
По двору катает?
Может, это куры клюют
(Куры очень рано встают!),
К севу припасенный ячмень
Клювами молотят?
Ах, братишку надо унять!
Ах, теленка надо застать!
Куриц от зерна шугануть!
Ах, пора проснуться!
Быстро раскрываю глаза.
И – не знаю, как описать,
И – не знаю, как рассказать
Разочарованье:
Это не братишка стучит.
Это не теленок бренчит.
Это и не куры совсем, –
Это просто дождик.
Дождик по окошку – бом-бом!
Далеко-далёко мой дом.
В сером непроглядном дожде
За окошком – город.
Незачем глаза открывать.
Незачем так рано вставать.
Лучше уж обратно в кровать,
Лучше уж обратно...
1965
В МАГАЗИНЕ
В магазине грампластинок –
Молодые продавщицы,
Покупатели – не старше
Миловидных продавщиц.
Всяк, войдя, хоть на полтинник,
Хоть на рубль да разорится.
Продавщица нежно скажет:
«Слушай. Радуйся. Пляши».
Звуки музыки вихлястой,
От которой мир дичает,
Звуки грома и содома,
Будоражащие свет...
Я хожу сюда не часто –
Если только заскучаю
По родительскому дому,
Если писем долго нет.
И среди большого списка,
Что по стенам поразвешан,
Нахожу отдел названий,
Сердцу очень дорогих.
Между роков, между твистов,
Меж крикливых завываний –
Уцененные, как вещи, –
Мой родной напев и стих.
Очень-очень удивится
Молодая продавщица,
Дважды, трижды переспросит,
В дальний угол отойдет,
И, совсем не скрыв, что злится
(Мол, чего еще ни спросят!),
Будет долго-долго рыться,
Но пластинку мне найдет!
И закружится пластинка,
Заведенная для пробы,
И торжественные звуки
Замерцают, поплывут...
Мальчик – волосы щетинкой –
С выражением особым
Скажет мне: «Вы – из деревни?
А деревню как зовут?»
И отвечу я мальчишке:
«Я, конечно, из деревни.
И не скрою, раз спросили,
Из деревни из какой:
Песни есть о ней и книжки,
Есть о ней стихотворенья.
И зовут ее – Россия!
А откуда вы – такой?»
1965
ИЗ ПИСЬМА МАТЕРИ
...Приезжай, моя доченька,
Хоть на два-три денёчика,
Навести свое гнездышко,
Подыши чистым воздушком.
На санках с горы на гору
Полетай легким перышком,
Похрусти снежком сахарным,
Сбегай к проруби с ведрышком.
Приезжай, моя доченька,
Испеку сладких шанежек,
У ручья под угорчиком
Истоплю жарко банюшку –
Со березовым веничком,
Со кваском да со щелоком,
Чтобы вышли все немочи,
Стали б косоньки шелковы!..
За столом, за родительским
Посиди рядом с братьями,
Посиди рядом с братьями,
Выпей браги из братины.
Я сама брагу делала
Из домашнего солоду,
Чтобы песен попела ты,
Как певала я смолоду.
Может, вспомнят и братья-то
(Голоса и у них баски)
Песню старую батькову
Про централ Александровский.
А и я голос выправлю
За шитьем, за иголкою,
Ни слезинки не выроню,
Подтяну песню долгую.
А топить утром стану печь,
И всплакну (извини-прости!),
Что не дожил Иванович
До родительской радости...
1965
* * *
Мой потолок, ты – пол для тех, кто выше.
Как часто, просыпаясь до рассвета,
Гляжу я на тебя, тебя не видя,
И белизну твою, всю в ярких бликах,
Расписываю, крашу, оживляю
Узорами недавних сновидений.
(Мне часто снятся радужные сны.)
Я знаю: если краски заготовить
И кисть купить, и стул на стол поставить,
То я могу, устроившись на стуле,
Изобразить за несколько мгновений
Цветные сны на белом потолке.
Но я таких не делаю попыток,
Совсем не потому, что, обнаружив
Художества мои, раскипятится
И пригрозит позорным выселеньем
Следящий за порядком комендант.
Законы общежития известны:
Храни благополучие соседа
И не забудь о том, кто за тобою
Твою, вот эту, комнату займет.
(Ему ведь тоже могут сны присниться,
Ему ведь тоже для своих рисунков
Понадобится белый потолок.)
И я, смиряя тайные желанья,
Храню благополучие соседей.
Но только – ну, никак не понимаю, –
Зачем они мое не берегут?
Зачем, едва-едва наступит вечер,
Грохочут у меня над головою,
И крутят нескончаемые джазы,
И каблуками сны мои дробят?
Зачем шумят, зачем они долдонят,
Зачем поют, когда мне надо думать?
Зачем они не слушаются, если
Я вежливо прошу их замолчать?
...Мой потолок! Ты – пол для тех, кто выше,
И те, кто выше – на тебя плевали!
Законы общежития постигнув,
Я оставляю дом многоэтажный
И ухожу в поля мои родные:
Пускай мне небо будет потолком!
1965
РОДНИК
В угоре за деревней –
Заброшенный родник.
Свалил в него коренья
Какой-то озорник.
Какой-то неумеха
Дырявый свой сапог,
Наверно, ради смеха
Поставил в желобок.
А кто-то камень кинул,
А кто-то палкой ткнул,
Насыпал липкой глины,
Ушел – и не взглянул.
...А я о том не знала,
Я дома не была.
Не то бы им попало
За грязные дела!
Печаль твоя понятна,
Звоночек мой живой!
Бегом бегу обратно
За заступом домой.
И яростно копаю,
И весело пою.
И струйка голубая
Спешит в ладонь мою.
Несу по огороду
На утренней заре
Серебряную воду
В серебряном ведре.
1965
ПРОВОЖАНЬЕ
Ах, городские интересы
Его влекут – не удержать!
За соловьиный перелесок
Опять выходим провожать.
Сыграй, тальянка, напоследок
Родным полям, родным лесам:
С восходом солнышка уедут
Твои басы и голоса.
Тебе уже не раздаваться
Через реку, через лесок,
А нам уже не собираться
На твой веселый голосок...
Ох, поиграй, не утешая!
Бегите, пальцы, сверху вниз!
Ох, из колхоза уезжает –
Да ох! – последний гармонист...
И соловьям у нас поется.
И вся черемуха – в цвету,
А гармонистам не живется,
На нашу девичью беду.
Сыграй, тальянка, напоследок
Ушедшим из дому парням:
Довольно шляться им по свету
И тосковать по деревням.
Довольно им искать удачу
На стороне, на стороне!
Всем гармонистам, не иначе,
Деревня видится во сне.
Им снится рожь, им снится жатка
И та, что нынче – не в чести,
Их танцевальная площадка,
Что под березами грустит.
1965