* * *
Я в стихах, конечно, первоклассница,
Трудно мне писать самостоятельно:
Вдохновенье вспыхнет – и угаснет,
Прошипев на сырость прилагательных,
Не идут глаголы тонконогие,
В неопределенности наречия,
И боюсь, споткнусь на первом слоге я
По дороге в души человечьи.
...В небе звезд – до головокружения!
Тут тебе и боги, и медведицы...
Смущено мое воображение:
Почему не греют, если светятся?
Хорошо мерцать, но греть – прекрасней!
Мне не надо высоты спасающей,
Звездочка – красиво... но куда с ней?
Стать бы солнцем – греющим, сверкающим!
1955
* * *
Со мною лишь природы откровенье:
И тишина, и леса дикий вид.
Перемывая корни и каменья,
У ног ручей таинственно журчит.
Над головою папоротник пышный
Задумчиво узорные листы
Раскинул легкой и подвижной крышей...
Семья волнушек в зарослях густых
К воде спустилась. Рыжиков упрямых
Меж пней еловых войско собралось:
Крепки, красны! Сказать хотят: не зря мы
Растем оравой и не любим – врозь.
Немой упрек! Его не слышать мне ли?
Ведь я – одна, и за моей спиной
Уже заперешептывались ели
И вскинулся осинник расписной.
Но не спеши, осинник, растрезвонить,
Не торопитесь, ели, осуждать!
Я не грущу, я счастлива сегодня,
Но вам такого счастья не понять.
1956
* * *
Лес да лес... А за лесом что?
Море ли? Горы ли?
Грусть да грусть... А за грустью что?
Радость ли? Горе ли?
Верно, радость – ведь ты придешь,
Пусть мы с тобой и спорили.
Дум беспокойных уймешь галдеж...
Скоро ли? Скоро ли?
Милый, кого я в тебе найду?
Друга ли? Вора ли?
Встречи с тобою, как счастья, жду –
Скоро ли? Скоро ли?
Снова стихи о тебе пишу –
В меру ль они? В пору ли?
Жить бы, как люди... А я – ищу.
Славы ль ищу? Позора ли?
1956
* * *
Прости-прощай, Корнилово!
Что плакать? Грусти нет:
В конце пути от милого
Хранится мне привет.
Хранится... да хранится ли?
А вдруг совсем не ждет?
Лечу как будто птица я,
А встретит мой прилет
Простое равнодушие,
Привычный холодок,
Ведь я – не самолучшая,
Чтоб полюбить он мог.
Беги, лошадка сивая,
Печатай санный след...
Другая есть, красивая,
А я же – вовсе нет...
Вот если б были правдою
Слова, что будто он
Отрадою, наградою
Считает даже сон,
Где я мелькну видением,
А встретит невзначай –
И станет, как растение:
Топчи, не замечай!
Вот если бы воскресли бы
Слова, что он сказал:
Я с ним дружила, если бы
Он лучшим парнем стал...
Конечно, притворяется
И шутит, как всегда.
А мне... мне так он нравится,
Что попросту – беда.
Но нет, уединение –
Не друг нам, вовсе нет!
Одно лишь откровение –
Из глаз любимых свет.
Игра воображения
Спасает и казнит.
А наши отношения
Лишь встреча объяснит.
Сойду с саней и рядышком
С лошадкой побегу:
Скорей, скорей, лошадушка,
Не то – обостигу!
1956
В ДОРОГЕ
Ночь. Мороз. И звезды, звезды...
И легка у Карька рысь.
С клюшкой, маленького роста, –
Кто там? Бабушка? Садись!
Сто спасибо. Зачем так много?
Мне довольно одного.
Укрывай тулупом ноги:
До поселка – далеко.
С доморощенным гостинцем
Узелок не вороши.
В женихи красавца принца
Не сули, не ворожи.
Не люблю я, знаешь, сала,
Не хочу в принцессы я...
Я тебе бы рассказала,
В чем нужда-печаль моя.
Ничего бы я не скрыла –
Кто он, что он, как зовут –
Самый лучший, самый милый
Обладатель хитрых пут.
Как для Карька эти вожжи,
Для меня – его глаза...
Только чем ты мне поможешь,
Что сумеешь подсказать?
Ты не фея, не колдунья:
Даже нос не крючковат,
Даже имя – просто Дуня,
Даже шуба без заплат.
Вот уже и задремала –
Далеконько, знать, брела...
Ладно, спи. А я, пожалуй,
Я свое – отоспала.
По-иному скрипнет полоз,
Конь ли, елка ли вздохнет,
Уж дрожу: не тот ли голос?
Не встречать ли он идет?
На дорогу светит месяц,
Бесконечен зимний лес.
Бабка спит. И нет на свете,
Как ни жалко, нет чудес.
1957
ВЕСЕННЕЕ
У крыльца – лужица,
В ней – узор опилок,
Вертится, кружится...
Думаю о милом.
Сижу у лужи,
В лужу гляжу...
Милый, слушай,
Что я скажу.
Недалеко –
Каких-то верст пятнадцать!
Да – за рекой...
Как до тебя добраться?
Все разлилось,
И нету перевозов...
Тоже небось
Не весна, а слезы
Тебе без меня?
Прочту твои записки:
Ведь не родня,
А вроде самый близкий.
Больше не буду
Тебе писать.
Строчек груду
Смету под кровать,
Брошу слушать
Скворцов трели,
В лесу лучше
Срублю ели,
Свяжу прочно,
Сделаю плот,
К тебе срочно
Отправлюсь в поход.
Река широка!
Большое небо!
У меня в руках
Солнце, как репа:
Хочу – откушу,
Хочу – утоплю...
Приеду – скажу,
Что тебя люблю.
Чего проще?
К тебе еду.
Плот как лошадь.
Тоски нету.
Скоро пристань.
Иди, встречай!
Тебе, лучистому,
Солнце вручаю я.
1957
* * *
Пой, вселенная! Я воскресаю!
Воскресаю, вселенная, пой!
Хлеб от целой буханки кусаю,
Запиваю – вприпадку – водой.
От друзей, от подруг и знакомых
В глушь лесную на лыжах лечу:
Только тут я действительно дома,
Только тут я душой не молчу.
Пень почтительно скинет папаху,
Поприветствует молча сосна...
Только тут без тревоги и страха
Твоего начитаюсь письма.
Любишь, любишь!
В восторге беспечном
Как я счастье боюсь рассорить!
Любишь, любишь! Надолго, навечно!
Как назвать тебя? Чем отдарить?
1957
* * *
Под ветром – полей колыханье...
Меня не ищи – не найдешь.
Мне шепчет свое «До свиданья!»
Еще не дозревшая рожь.
Мой брат ее осенью сеял,
А я боронила весной.
И мамин платок закраснеет
Над спелой ее желтизной.
Усталая, сядет у лога
И вспомнит опять про меня:
Растила себе на подмогу,
Жалея, любя, не браня,
И думала: с мамой на пару
Над рожью наклонится дочь.
А вышло, что думала даром,
И некому старой помочь.
Родная! Себе в оправданье
Найду ли какие слова?
Под ветром – полей колыханье,
Колосьев глухая молва.
1957
* * *
Четыре дня до сентября...
Мою тревогу понимая,
Луна, полнеба серебря,
Стоит печальная, немая.
В леса, которых краше нет,
В леса, уснувшие невинно,
Роняет звезды в тишине
Небес другая половина.
Еще не пели петухи,
Ночные вестники рассвета...
Спи, мой бесценный малахит,
Резцом покуда не задетый.
Мне снова в дальние края.
Свиданья час – как он короток!
Спи, чудо-родина моя,
Открытый мною самородок!
1957
ПЕРВАЯ НОЧЕВКА В МОСКВЕ
Как чужие, ветви длинные
Бродят, шарят по стене...
Вам не спится, тополиные?
Из-за вас не спится мне.
На душе, как будто в омуте,
Тихо, страшно и темно.
Я одна в огромной комнате...
Тополь, лезь ко мне в окно.
Не дрожи! Холодным листиком
Лоб горячий освежи.
Надоела мне лингвистика,
Ты мне сказку расскажи!
Перестали ветви кланяться.
С верхней ветки на сучок,
На подушку – капля катится...
Что ты плачешь, дурачок?
Ну о чем тебе тревожиться
И кого тебе искать?
Это мне простимо ежиться –
Первый раз в столице спать.
А ведь ты и шин шуршание,
И сплошной столичный гул
Любишь, как люблю я ржание
Наших коней на лугу.
Да и я привыкну вскорости
К электрическим огням...
Слышишь, тополь? Больше бодрости!
Перестань будить меня.
Но, закрыв окно тяжелое,
Снова из-под одеял
Слышу вздохи невеселые:
Тополь что-то не сказал.
Как чужие, ветви длинные
Бродят, шарят по стене.
Вам не спится, тополиные?
Из-за вас не спится мне.
1957
* * *
Сегодня поутру, едва проснувшись,
Я распахнула форточку и встала
Коленями на узкий подоконник,
И долго в небо серое смотрела,
Дыша холодным воздухом рассвета
И необычный сон припоминая...
Но все его подробности и краски
Из памяти упорно ускользали,
Как первые и редкие снежинки,
Дразня своей завидной новизною,
Увиливали от моих ладоней...
Но странно, почему они летели
Не сверху вниз, как видеть мы привыкли.
А – снизу вверх, от моего шестого
К седьмому этажу и выше, выше?
Земля ли им, холодным, показалась
Еще не окончательно продрогшей,
Чтобы начать ее от стужи кутать,
Ледок ли – не достаточно окрепшим,
Чтоб удержать и сохранить всю свежесть,
И белизну, и звездчатость, и хрупкость
Снежинок первых? Или... Но внезапно
Одна из них руки моей коснулась
И в сторону метнулась, но погасла,
Оставив, как упрек, в моей ладони
Расплывчатую маленькую каплю...
Ага! Так вот что снилось мне сегодня!
Я вспомнила! Все вспомнила прекрасно!
...В твоих глазах, подобно этой капле,
Стояли и не выливались слезы,
И ты, ко мне протягивая руки,
Родные руки в ссадинах и шрамах,
Ты мне сказал единственное слово:
«Вернись!» –
И, позабыв про все на свете,
Я весело соскакиваю на пол,
И прыгаю, как мяч, и кувыркаюсь,
И грохотом бужу свою подругу...
Да, я вернусь, вернусь к тебе, любимый!
Ведь сколько бы снежинки ни кружились
И сколько бы ни поднимались в небо,
Гордясь перед землею неприглядной,
Им все равно на землю возвращаться...
Да, я вернусь.
Ты жди меня, любимый!
1958
К ФОТОГРАФИИ
Расстегнутый ворот рубашки.
Распахнуты полы пальто.
В снегу – и без шапки-фуражки,
Хоть к сальто-мортале готов!
И дерзость любая готова
Сорваться с насмешливых губ...
Нет, нет! Для тебя, озорного,
Не нужен ни шарф, ни тулуп.
Ты сам преимуществам юга
Мой северный край предпочел,
Ни в чьих не нуждаясь услугах,
Не просишь меня ни о чем.
Но хочется мне через город
В далекий поселок шагнуть
И этот распахнутый ворот
Своею рукой застегнуть.
1958
* * *
«Вишь ведь, как тебя изнежили,
Аль сменили там, в Москве?
Словно раньше вы и не жили
Без куска да на куске!
Вишь, какие руки белые –
Ни мозольки не видать!
Что уж экие наделают –
Ни косить теперь, ни жать!»
Словно кто каленый камешек
Мне на сердце положил.
«Зря срамишь. Пойдем-ка на межу,
Там посмотрим, у межи.
Дай-ка серп. Эх, травка-травушка,
Незабытые кусты!
Здравствуй, прежняя забавушка!
Что ж, соседка, встань и ты!»
...Целовать бы при свидании
Этот славный клеверок...
«Так и быть, давай задание,
Выполняю твой урок.
Начинай! А я попробую
От тебя не отставать.
Не в семье ли хлебороба я
Серп научена держать?»
...Колыхалось в небе марево,
Овод жалил, солнце жгло.
Через час моя Марь Вановна
Согласилась: «Тяжело
Мне с тобой тягаться, милая,
Тяжело – не те года!
А была бы с прежней силою –
Не сдалась бы никогда!
Не отстала б...»
И опешила,
Кровь увидев на траве:
«Вишь ведь, как тебя изнежили,
Аль сменили там, в Москве?»
Марья рвет косынку новую:
«Дай-ко, палец завяжу!
Я-то, дура бестолковая...
Да не бойсь, не расскажу!»
1958
МАТЬ
«Немало дел, не переделать дел,
Да пусть, управлюсь как-нибудь с делами!
Уж больно низко самолет летел
И над деревней покачал крылами.
Паук спустился с лампы – к новостям!
Сорока возле дома суетилась...
Из печи уголь выскочил – к гостям.
Да и во сне так ясно дочка снилась!»
...В шубейке старой, в валенках больших
Три километра шла до телефона,
Надежду берегла на дне души –
Не позвонит ли дочка из района?
А вдруг и скажет: «Здравствуй! Как дела?
Встречать не надо – еду на почтовой».
...А мать чуть свет ей сани припасла,
У бригадира выпросив Гнедого.
Наклала б сена – выше передка,
Взяла б накидку теплую на плечи
И погнала б стоялого Гнедка
Почтовой смирной Ласточке навстречу...
Но телефон опять не позвонил.
Уныло прочь пошла от сельсовета:
«Ну, ладно, подлиннее стали дни...
Приедет летом... долго ли до лета...»
1958
* * *
Хорошо, положив подбородок в ладони,
К солнцу майскому пятки босые поднять,
И смотреть, как пасутся у озера кони,
И себе выбирать молодого коня.
Хорошо, ничего не желая на свете,
Без пути и без цели скакать по лугам,
И спугнуть задремавший в черемухах ветер,
И задорную песню послать облакам.
Лейся, песня! Лети, молодой жеребенок!
Счастья искорки, сыпьтесь цветами на луг!
Эту юную, только из зимних пеленок,
Поцелуй мою землю, серебряный плуг!
1958
СЕВЕРНАЯ ДВИНА
В неизменной фуфайке сосновых лесов,
Холодна, а порой диковата,
Ты не рядишься в крылышки парусов,
Лишь плоты на тебе, как заплаты.
И хотя день и ночь сарафан голубой
Катерами прилежно утюжишь,
Все равно недосуг любоваться собой:
Приближаются долгие стужи.
А когда по ночам на твоих берегах
Запоют о красавице Волге,
Соберешь ты и спрячешь поспешно в рукав
Частых звезд голубые осколки.
И раскинешь туманы, от взглядов таясь, –
Видно, песни тебя всколыхнули, –
И росою обильной наплачешься всласть
За короткую ночку июля.
А с рассветом опять пароходам гудеть.
Росы вспыхнут и высохнут вскоре,
Только мелкая дрожь пробежит по воде
От истоков до Белого моря.
О разливах, о плесах твоих золотых
Мало песен поется в народе:
То ли люди не видят такой красоты,
То ли слов, чтобы спеть, не находят.
1958
* * *
Да, мечты... словно крылья стрекоз,
Вы легки и прозрачны... Что ж проку?
...Над лугами звенит сенокос,
Тихой песней звенит по дорогам.
Над лугами густой аромат
Веселит и пьянит, как отрава,
Даже ветер прилег подремать,
Чуть примяв эти буйные травы.
Брат мой! Спину скорей разогни!
Брось горячую косу-горбушу!
Сколько красок в природе – взгляни!
Сколько песен повсюду – послушай!
Снисходительно-ласковый взгляд
По цветам проскользнул утомленно:
«Эх, сестренка, ладони болят!
Но уж сено!.. Убрать бы зеленым!» –
И, в ладонь поплевав, поскорей
Он пошел догонять косарей.
1958
* * *
О, как я жизнь люблю! Мне утро рассказало
Губами облаков и голосами птиц,
Что радость так близка, и счастья так немало,
И столько для пера нетронутых страниц!
1959
* * *
Мой отец... он давно не с нами,
Но, когда поют петухи,
Под босыми его ногами
Тихо-тихо вздыхают мхи.
И, бледнея, смолкают березы,
И осины дрожмя дрожат,
И брусничник роняет росы,
Невесомой ногой прижат.
Но не бойтесь его, куропатки,
Не взлетайте, тетерева!
Не в охотничьей лихорадке
Он приходит к вам зоревать:
Он встает из своей могилы
Не затем, чтобы убивать,
У него для природы милой
Лишь одно было имя – Мать.
И его ли вина, что рано
Отшумели ему леса,
Что война причинила раны
И закрыла навек глаза –
Не успевшему надышаться,
Не успевшему досмотреть,
Не уставшему восхищаться,
Не охрипшему песни петь?
Но пахнуло, опять пахнуло
Новым порохом новых битв,
И, без страха глядевший в дуло,
Он тревожится, он не спит.
1959
УЕЗЖАЯ УЧИТЬСЯ
Я вчера, уезжая учиться в Москву,
Шла по влажным лугам, по двинскому песку.
Шла, и в туфли мои набивался песок,
И в руке, что ни шаг, тяжелел туесок
И скрипел: «Подожди, подожди, подожди!»
И какая-то боль поднималась в груди.
Я недавно бродила в еловом лесу, –
Не от елки ль иголки у сердца несу?
По лугам надо мной все жужжала пчела, –
Жалить сердце мое не она ль начала?
От холодного ветра тихонько дрожа,
Мать мне руку дает, говорит: «Поезжай!
Поезжай, – говорит, – но запомни одно:
И Двине берегов не сравнять все равно!
На одном берегу – все песок да песок,
А другой испокон и лесист и высок,
И один каждый год заливает вода,
А другой под водой не бывал никогда.
Ты в низине родилась, в низине росла,
И в низине б тебе поискать ремесла, –
На крутом берегу все дороги круты, –
Беспокоюсь, боюсь: заплутаешься ты!..»
Но, за весла садясь, я махнула без слов,
И навстречу лучам заплескалось весло...
1959
* * *
Не снились мне монастыри,
Безгрешных каменные латы...
А ты сказал и повторил,
В глаза мне глядя: «Как чиста ты!» –
Я, признаюсь, не поняла,
Что мысль твоя в себе таила:
Была ли это похвала,
Иль сожаленье это было.
Не частый гость, желанный гость,
Мой умный гость, ты знал прекрасно,
Что грязи грязь – большая рознь
И чистота бывает разной.
Ты знал про воду, что в кустах
Стоит себе на мягком иле,
Стоит в зеленых берегах,
Стоит, как дождики налили –
Чиста, мягка, не холодна,
Манит: нырни хоть раз единый!
Но только тронь ее – со дна
Сплошной завесой – тина, тина.
...Сегодня, вброд переходя
Низовье Содонги журчащей,
Я преклонилась не шутя
Пред чистотою настоящей.
Ее неласковое дно
Везде утыкано каменьем,
Но все равно, но все равно
Встречаться с нею – наслажденье:
Хоть пей, хоть лей, хоть ноги мой –
Не замутится, не убудет...
Ты понял ли меня, родной,
Как понимают речку люди?
1959
ПРО КАРТОШКУ
Когда из подвальной сырости
Ее посадили в грядку,
Она торопилась вырасти,
Чтоб видеть солнце и радугу.
Первый росток, как бивень,
Пласт земли пробуравил,
И первый июньский ливень
Ей первый листочек расправил.
Куры, сплетницы огорода,
Кричали: «Ни в мать взошла, ни в отца!»
Но уже через три восхода
С ней начал лопух раскланиваться.
И вдруг – хозяйка с засекой:
«Окрепла, моя голубушка? –
Лопух увидала: – Экой!..» –
И вырвала с корешком лопушка.
И через два мгновенья
На месте зеленых листочков
Встала с собственной тенью
Серая рыхлая кочка.
Зашипела злорадно крапива
Сжатая, брошенная на межу:
«Погибнешь, барыня прихотливая:
Раньше нас или с нами же!»
Но картошка помнила солнце!
Сквозь землю чувствовала луч его!..
Наутро проткнула листком оконце
И подумала: «Ничего!..»
Когда мне трудно немножко
И кажется жизнь дремучею,
Я не плачу, а ем картошку:
Ее ведь тоже окучивали.
1959
ИСТИНА
Под угором строят баню.
Беззаботен, быстроглаз
«Марш» насвистывает Ваня,
Мох укладывая в паз.
«Гоп-ля! Готово, дядя!
Трум-тум! Давай бревно!
Ух ты! Почти не глядя,
Как сумел пригнать ты, дядя,
Ствол к стволу ровным-ровно?» –
Дядя пьет речную воду
Из блестящего ведра,
Хвалит славную погоду,
Что наладилась с утра,
И опять топор, как птица,
Брызжет свежая щепа,
И как речка, речь струится,
Не щедра и не скупа:
«Чтобы ствол, какой потолще,
Не ложился, как не должен,
Чтобы тонкие стволы
Не казались бы малы,
Чтобы баня не валилась,
Не косилась, не садилась,
Чтобы весело топилась,
Грела-мыла сто годов,
Чтоб хозяйка не бранилась,
Делай так, чтоб приходилось
Сердце в сердце у стволов.
Будешь после строить жизнь,
Той же истины держись».
1959
РОЗОВОЕ МЫЛО
В цветной бумажке розовое мыло,
Ты пахнешь чем-то очень дорогим,
Ты пахнешь чем-то несказанно милым.
Но чем же? Память, память, помоги!
Чуть уловимый запах земляники,
Едва заметный – ржи и васильков,
И аромат лесных тропинок диких,
И душный мед некошеных лугов,
И – вместе все... Когда такое было?
Но память вновь меня не подвела:
Ты пахнешь Детством, розовое мыло,
Как позабыть об этом я смогла?
...Была война. Дымы больших пожаров
Не залетали в нашу глухомань,
Но как-то в сельсовет пришел подарок,
Пришла посылка с надписью: «Для бань».
Я материнских глаз не позабыла,
Они светились, радовались так,
Как будто дали ей не кубик мыла,
А самородок золота в кулак.
...Намытое, давно скрипело тело,
Уж мать в предбанник выносила таз,
Но я открыть упорно не хотела
Зажмуренных от мыльной пены глаз.
Тогда, впервые за четыре года,
Мне снова пахло теплым молоком,
И свежим хлебом, и тягучим медом,
И васильками, и – живым отцом...
1959
ЧЕРЕМУХА
Черемуха за старым огородом –
Единственная память об отце...
Он был тогда безусым, безбородым,
С улыбкой на обветренном лице,
Колхозный бригадир. Вернувшись с поля,
Шагал на речку мыться, а потом,
Перекусив ржаного хлеба с солью,
Полено брал, да нож, да долото, –
В траву катились стружки-завитушки,
Как волосы дочуркины, белы,
И начинали новые игрушки
В избе сосновой обживать углы:
И пахарь с плугом, и косарь с горбушей,
И кузнецы, и лодка в два весла,
И пильщик, никогда не устающий...
Но тех игрушек я не сберегла.
По веснам спать отцу мешали утки:
Хватал ружье, но приходил ни с чем.
Увидел раз: черемухе-малютке
Все корни обнажил шальной ручей,
На корточки присев перед бедняжкой,
Руками землю талую разрыл
И осторожно, в новую фуражку
Земли насыпав, кустик посадил.
Понес домой. Болталось за плечами
С травинкою на мушке, дулом вниз –
Ружье. В полях, усеянных грачами,
Навстречу поднимался шум и свист.
Соседки озирались удивленно,
Посмеивались в горсти мужики:
«Охотимся?» –
А он шагал смущенный,
И мокрые блестели сапоги.
...А вот и дом!
И радостное: «Тя-я-тя!» –
Несется из распахнутых ворот.
По звонким лужам обгоняя братьев,
Я первая взлетаю в небосвод.
Сердита мать: «Не надоело шляться?»
Но он, смеясь, упреки отведет:
«Черемушки ребята наедятся, –
Давай посадим кустик в огород!»
...Мы были одинаковые ростом
С черемухой. Той ласковой весной
Жилось мне так легко, светло и просто!
В какой из дней в наш тихий край лесной
Пришла война, об этом я не знала...
Должно быть, в толстой сумке почтальон
Ее принес. И вот, отца не стало:
С котомкой подбегал к подводе он,
Когда, в постельке с тополиным пухом,
Проснулась я, крича: «Меня забыл!» –
Но лишь ушанка свесившимся ухом
Махнула мне с отцовой головы.
День ото дня все тише, тише, тише
Звенели в доме наши голоса,
Все чаще протекала наша крыша
И от лучины плакали глаза.
На праздник больше не варили пива,
Для песни мать не разжимала губ.
Она утрами стала жать крапиву,
Чтоб хоть какой-нибудь сготовить суп.
Не жгла крапива высохшие руки,
Бессонные, не видели глаза,
Когда с крапивой вместе серп срезал
Черемуховый стебелек упругий.
Но в этот день горька была похлебка
И запах был черемуховый в ней.
Хлебнув, мы ложки положили робко
И сразу стали старше и умней.
Потом, до слез ровесницу жалея,
Вплоть до морозов я сбивалась с ног,
Тайком от всех из родника Илей
Носила воду – поливать пенек.
«Живым» родник Илею называли!..
Но делать чудо медлила вода,
И хлеб, вкусней которого едва ли
На свете было что-нибудь тогда,
Я сберегала, чтобы им, как клеем,
С пеньком чужую ветвь соединить.
И ленточку, шиповника алее,
Я выплела – черемуху обвить.
Но были все труды мои некстати:
Не зеленеть же листьям в ноябре!
И как-то неожиданное: «Хватит!» –
Меня хлестнуло около дверей.
«Садись за зыбку! Рвать обутки хватит!»
Но, от обиды вдвое став смелей,
Я возразила матери: «А тятя
Ведь спросит о черемухе своей?» –
Не разобрав, мать плачет иль смеется,
В большом корыте тиская белье,
Я услыхала: «Тятька не вернется
И никогда не спросит про нее».
...А новый день был так лучист и светел!
Плясал и пел, и плакал сельсовет.
И громче всех, смеясь, кричали дети:
«Сегодня – мир! Войны сегодня нет!» –
Как голубело небо над домами!
Как небывало вкусно пах шесток!
Но я опять не угодила маме,
Воскликнув: «На черемухе – листок!»
...Прислушиваясь к шумным вешним водам.
Стою в раздумье на родном крыльце:
Черемуха за старым огородом –
Единственная память об отце.
Во всей красе над нею небо мая!
Счастливых слез свиданья не тая,
Меня седая мама обнимает,
Седую маму обнимаю я.
Вершинкою, поднявшейся над крышей,
Черемуха кивает ей и мне.
Такого цвета поискать – не сыщешь,
Листвы не встретишь гуще и темней.
Но если каждый красоту заметит,
То не любой поверит и поймет,
За что милей всех запахов на свете
Мне этот пряный горьковатый мед.
И отчего, с черемухой встречаясь,
Я ухожу на много лет назад,
И отчего невольно замечаю,
Что ствол ее и крив, и узловат.
Те шрамы – знаки мужества и силы,
Святая память отгремевших дней...
Спи, мой отец! Темна твоя могила.
Но вся в цвету черемуха над ней.
1960
ЖЕРЕБЕНОК
Жеребенок, жеребенок!
Ты еще пока что мал,
Ты игрив, твой голос звонок,
Все б ты прыгал да скакал!
И тебе ли не резвиться?
И тебе ли не играть?
Не слыхал ты свиста вицы
И не пробовал пахать,
И ни разу не был пуган,
Не слыхал сердитых слов...
Ты и в рожь, что возле луга,
Забредешь от оводов.
А, бывает, и за речку
Ты с дружком перемахнешь.
Екнет маткино сердечко,
Разнесется ржанья дрожь,
И заманчивые дали
Потускнеют, пропадут,
И помчишь, куда позвали,
Полетишь туда, где ждут.
И напрасно очень страстна
Быстрых глаз твоих мольба,
И напрасно так прекрасно
Светит звездочка со лба:
Не узнать свободы милой,
До чего она мила,
Если матушка кобыла
На цепи возле кола...
1960
РЕЧКА СОДОНГА
Глинистая,
Обрывистая,
Пахучая,
Сыпучая
Над речонкой круча,
И по-над кручей –
Травы колючие,
А внизу у нее –
Над каждой каплей
Дрожат
Осоки-резуньи
Обнаженные сабли.
А и беречь-то что?
Велика ли царица –
Перекинешь рукавицей!
...Вода – сера,
Как небо над ней,
Разве что быстра,
Да похолодней,
Да почище чуть,
Да жива, как ртуть,
Да журчать мастерица,
Да вкусна – не напиться...
А кому – смотреть?
Кому – пить?
Кому – слушать-то?!
...Двое над обрывом стоят:
Темная, осанистая елка, –
Подальше от края, –
Елка-мать:
Держит за подол свою девчонку
Пушистую,
Ершистую,
Ту, что к самому краю
Подбежала, играя,
И притихла на краю,
Свесив ноженьку свою...
И нет для обеих ничего лучше,
Чем глинистая,
Обрывистая,
Пахучая,
Сыпучая
Над речонкой круча,
Где по-над кручей –
Травы колючие,
А внизу у нее –
Над каждой каплей
Дрожат
Осоки-резуньи
Обнаженные сабли.
1960
* * *
Лейся, ливень, сколько хочешь,
Хоть подряд десяток лет!
Нашу дружбу не размочишь,
Нашей дружбы больше нет.
Молния, черкай былое!
Заглушай былое, гром!
Письма, ставшие золою,
Треплет ветер над бугром.
Плачьте, белые березы!
Лист осиновый, дрожи!
...У меня ж не льются слезы –
Милый их не заслужил.
1960
* * *
Я повторяю мудрую ошибку,
Как тот рыбак, нехитрый старикан:
Свою любовь, как золотую рыбку,
Без выкупа пускаю в океан.
Плыви, плыви! Твое – тебе открыто.
Я не прошу ни власти над тобой,
Ни царства, и ни нового корыта,
И ни избы с беленою трубой.
И если жизнь, сварливая старуха,
Пошлет к тебе с поклоном – я схожу:
Последнюю ячменную краюху
Рыбешкам океанным искрошу.
И мне рыбешки с короб наболтают,
Но все забуду, кроме вести той,
Что на свободе рыбка золотая,
И что она осталась золотой.
1962
* * *
Не знаю, что тебе писать
И как с тобою разговаривать.
Ты осмеял мои леса,
В них дичи не добыв на варево,
Ты речку чистую мою
Смутил небрежным: «Эка невидаль!
Тут по колено воробью,
Тут и мочить не стоит невода!» –
...Не стоит невода мочить?!
Да ты пройдись ее извивами,
Послушай, как она журчит
Да посиди в тиши под ивами!
Но ты, верша неправый суд,
Земли моей не оправдал-таки:
Мол, ивы дела не спасут,
На них не зреют груши-яблоки.
Ты – гость, ты – прав...
Я не вольна
Ни обижаться, ни досадовать,
Хоть откровенно влюблена
В непышный этот луг исадовый.
Воспоминанья хороня,
Мы мало в памяти оставили,
Но луг от смерти спас меня
Своим и клевером, и щавелем,
А лес и раннею весной –
Не говорю про дань осеннюю –
Без говорильни показной
Бывал не раз моим спасением,
Насильно милые – жалки.
Насильно в милые не просимся.
Но я – дитя моей реки,
Озиминка из этой озими.
Как полюбить меня ты смог,
За что? Я – не орех кокосовый,
В моей крови – брусничный сок,
И сок ржаной, и сок березовый.
1962
* * *
До родительского дома,
Коль оказии не ждать,
Мне шагать с аэродрома
Километров двадцать пять.
Под надзором строгих елок –
Заметенная Двина,
Долог, долог темный волок,
Нерушима тишина.
Но, едва расцепит лапы
Лес, мигнет навстречу мне
Керосиновая лампа
В замороженном окне.
Захочу, как в детстве, всхлипнуть,
Но сдержусь и – ни гугу!
Лишь бы валенок не скрипнул
На утоптанном снегу.
Подойду, царапну иней,
Осторожно подышу,
Как полено в печку кинет
Мать, счастливо подгляжу,
Подгляжу, прильнув к окошку,
Как на плитку – в самый срок! –
Мать с начищенной картошкой
Установит чугунок.
Наклонясь, кота погладит:
«Шел бы, Васька, мышевать!» –
И поближе к лампе сядет:
Рукавицы ушивать.
Это брата рукавицы...
Вот и он – через порог,
В инье шапка и ресницы –
Ездил за сеном, продрог.
Подмороженной подошвой
В половицы постучит,
На печь валенки положит,
На калёны кирпичи.
За столом – хозяин-барин:
«Мне бы чаю наперед!» –
На кипящем самоваре
Светлый краник отвернет.
...Оторвусь от мерзлой рамы,
Пообщаюсь с голиком,
Двери настежь:
«Здравствуй, мама!
Здравствуй, самый светлый дом!»
1962
* * *
Брату Володе
Река, журча, бежит проворно
Среди лугов, лесов глухих...
На берегу – шалаш просторный
Из веток ели и ольхи.
Ему погожими утрами
Сулят кукушки много лет.
Когда ж зари вечерней пламя
Погаснет, одинокий след
На травы росные ложится
Из-за реки до шалаша,
И ухают ночные птицы,
Сердито крыльями шурша.
Куст шевельнется, хрустнет ветка,
Дымком потянет над рекой,
И – настежь золотая клетка,
Темница птицы золотой!
И птица вскинется... А проще –
Ты разведешь себе костер,
Сухого хворосту подбросишь,
И пламя вырвется в простор.
Гори, костер! Не безвозвратно
В ночную тьму искра летит:
Твой треск веселый многократно
Лесное эхо повторит.
Хоть и неплохо ты упрятан,
Хотя и нет к тебе дорог,
Спешат девчата и ребята
Из деревень на огонек.
А с ними – песня и гармошка,
А с ними шутка не одна,
И с ними свежая картошка,
И хлеб из нового зерна.
Мне горше нет, чем быть не с вами!
Ничьих советов не спросив,
Уже бегу к тебе полями
Родной Руси, моей Руси...
Ты поддержи, братишка, пламя,
Ты только пламя не гаси!
1962
В ДЕВСТВЕННОМ ЛЕСУ
Я матери сказала что-то резкое
(Характер – дрянь! Ведь что бы промолчать!)
И вот иду-бреду по перелескам,
Где дятлы неназойливо стучат,
Где тишина, где нынче тихо, сухо,
Ни комара – такая благодать!
Кусты густы... а под кустом – волнуха!
Да не одна – четыре целых! Пять!
В корзине гриб – сплошь мужеского пола:
Свинур, овечник, рыжик, белый, груздь –
Ни одного, как говорят, подола.
Уж я до вас, волнушки, доберусь!
Смотрите-ка, на вас какие платья:
Оборок-то, разводов! Как не срам,
Хоть вот тебе, что прочих конопатей,
Сидеть и киснуть, прячась по кустам?
На свет, на свет, голубушка! Давай-ка
Листок с румяной щечки уберем
И кружево расправим... ты ж – хозяйкой,
Царицей будешь над грибом-царем!
...Иду-бреду, обиды забываю,
Порядок справедливый навожу,
Березкам по-приятельски киваю,
С осинами по-дружески дрожу,
Жму лапу елке: хмуриться – не дело!
Влезаю на высокую сосну:
Краса!
Но в сердце вдруг похолодело,
Как будто нож по сердцу полоснул:
Черемуха.
Сосна.
Осина.
Ива...
Девчонки сплошь.
Невесты чьи-то сплошь!
Где ж клены, тополя?
Где ж справедливость?
Рябинушка, поют, – ты дуба ждешь?
Зачем тебе наснилось это чудо?
Напрасный сон, напрасные мечты:
Здесь не расти дубам широкогрудым –
Могучие, они слабей, чем ты.
Они чуть-чуть побольше солнца просят,
Чуть-чуть побольше ясных теплых дней,
Они морозов наших не выносят,
Да им и землю надо пожирней.
1962
* * *
Тоскую по твоим рукам...
Знать, суждено любви, как птице,
Перелетевшей океан,
В твоих руках остановиться.
И завершить далекий путь
Невозвратимо и навеки...
Иль только чуть передохнуть,
Как на качающейся ветке.
1962 – 1980
* * *
Влажный ветер с твоей стороны
Не тобой ли научен и послан?
Две недели – ни звезд, ни луны!
Неопрятные серые космы
Зацепились за ветки берез,
Безнадежно запутались в елях,
И корнями дождинок пророс
Небосвод в неопрятную землю.
Посерьезнела наша река –
Ивы топит... как, бедные, гнутся!
И от нашего островка
Мне осталось не более блюдца.
...Ты меня приглашаешь в Москву,
Мол, довольно гостить у природы:
Вон уж ветер сгребает листву,