В интеллектуальную сферу решительно, на равных с другими течениями общественной мысли вошел марксизм. Его исповедовали не только представители усилившего свое влияние революционного крыла политических движений (на выборах 40 – 60-х годов Французская компартия набирала от 20 до 25% голосов), но и активно использовали социал-реформаторы различной окраски. Национализация, первый период французского, планирования (40 – 50-е годы) вдохновлялись идеями марксизма и практикой реального социализма в СССР, экономические результаты которой интерпретировались в тот момент самым благоприятным, если не сказать идеализированным, образом.
Несмотря на сопротивление университетского профессорского корпуса, который долго не мог простить Кейнсу его позиций в 20 – 30-х годах по вопросу о немецких репарациях и его отхода от "чистой экономики" неоклассицизма, кейнсианство начало завоевывать французских экономистов, особенно тех, кто работал в министерствах финансов, экономики и был причастен к государственному регулированию экономики. Как позднее отметил Пьер Розанваллон, профессор Школы социальных наук, "Франция была страной, в которую учение Кейнса проникло позже всех; но его триумф здесь оказался в дальнейшем, наверное, самым полным" 5 [Rosanvallon P. Histoire des id?es keyn?siennes en France // Revue fran?aise d'?conomie. 1987. № 4. P. 23; см. также: Boyer R. The Influence of Keynes on French Economic Policy: Past and Present // CEPREMAP. P., 1983; Ullmo B. Modernit? de Keynes // Projet. 1984. Ш]. В стране всестороннего государственного вмешательства в экономику, в стране индикативного планирования, ставшего классическим образцом для других, кейнсианство начало выполнять роль "культурной" формы отношений между государством и обществом 6 [Rosanvallon P. Histoire des id?es keyn?siennes en France. P. 52]. Однако в таком своем качестве кейнсианство утвердилось сравнительно поздно – к середине 60-х годов. До этого, как и марксизм, оно выступает в роли выразителя в экономической области идей социально-политического реформизма. Позднее кейнсианство станет главным (но не единственным), теоретическим фундаментом государственной политики регулирования 7 [Giscard d'Esfaing. La d?mocratic fran?aise. P., 1976]. Его популярность в правящих и административных кругах объясняется помимо наличия известных инструментальных достоинств прежде всего тем, что оно превратилось, по словам Розанваллона, в "средство заклинания классовой борьбы". В этом своем качестве оно сохранится и вновь выйдет на авансцену после тяжелых для него испытаний 70 – 80-х годов, вызванных наступлением неоконсерватизма.
Проникновение в послевоенный период марксизма и кейнсианства в позитивистскую ткань французской школы, тесное их взаимодействие с институционально-историческими и даже частично неоклассическими * [Практика эконометрического моделирования, получившего во Франции широкое распространение, потребовала привлечения в прагматических целях разных теоретических концептов, на основе которых можно было бы квантифицировать поведение экономических агентов и выделить основные функциональные зависимости. В качестве одной из формул экономического роста наряду с кейнсианскими продуктово-инвестиционными равенствами используется неоклассическая производственная функция, связывающая приростные показатели факторов производства – труда и капитала – с темпами роста произведенного продукта. Другой областью применения маржиналистских методов неоклассического толка было ценообразование и кредитно-денежная сфера] традициями усилило социологическую окраску послевоенной французской экономической мысли, одновременно сделав последнюю еще более эклектичной.
Наиболее ярким инициатором, участником, выразителем и в известной мере символом процесса социологизации экономической теории долгие годы выступал Франсуа Перру. Являясь университетским профессором, т.е. формально хранителем классических и неоклассических традиций, он тем не менее активно способствовал знакомству французских экономистов с другими течениями – кейнсианством, институционализмом (в лице Шумпетера), марксизмом. Одним из первых, при содействии большой группы талантливых "самоучек" и своих учеников, ставших позднее известными учеными-экономистами и политическими деятелями (Юри, Денизе, Барр и др.), он начал работать на Комиссариат по планированию, развивая прикладные аспекты экономической науки, количественные методы анализа 8 [О Перру и его окружении см.: Кузнецов В. Три экономики Франсуа Перру // МЭМО. 1970. № 1; Хабибулина Е. Критика экономических воззрений Франсуа Перру: Автореферат. М., 1987]. Созданный им в 1944 г. Институт прикладной экономической науки долгое время оставался центром новаторских идей и теоретических подходов.
В конце 60-х годов во французской экономической науке существовало несколько центров. Во-первых, традиционная университетская школа, претерпевшая за первые 25 послевоенных лет существеннейшие изменения. В учебных программах достойное место заняли кейнсианство, институционализм, марксизм, ликвидировав неоспоримую гегемонию неоклассицизма в межвоенный период. Во-вторых, многочисленная группа инженеров-экономистов, экономистов-математиков, сформировавшаяся в недрах так называемых больших корпусов – высших учебных заведений инженерно-технического (Политехническая, Путейская школы) и управленческого (Национальная школа администрации, Школа социальных исследований) профилей. Эта группа унаследовала взгляды, интересы и знания тех экономистов послевоенных лет, которые, работая в государственных учреждениях, создали одну из лучших на Западе систем национального счетоводства, развернутое аналитическое и прогнозное моделирование макроэкономических процессов. В-третьих, сравнительно большое число ученых марксистского направления, частично работающих в структурах Французской коммунистической партии или профсоюзов трудящихся.
Немалое значение для понимания, почему во Франции после "нефтяного кризиса" развитие экономической теории пошло не только по линии оживления неоклассического направления, имеет то обстоятельство, что состав экономического корпуса к началу 70-х годов сильно вырос численно, омолодился и качественно преобразился. Значительная часть талантливой молодежи, вошедшей в 50 – 60-х годах в профессию, обучалась не только в университетах Франции, как это было до второй мировой войны, и не только во французских высших специальных школах, но и в учебных заведениях других стран, прежде всего США. Тем самым удалось если не изжить, то ослабить некоторую национальную обособленность французских экономистов, заметно расширился их теоретический кругозор, несравнимо выросла математическая, статистическая, эконометрическая квалификация. Все это, наложенное на свойственную французской системе просвещения и образования мощную гуманитарную подготовку, предопределило сохранение главной особенности французской экономической школы – ее реалистичность, широту понимания предмета экономической науки – короче, то, что обозначается термином "социологичность экономического мышления".
На примерах двух главных линий из пестрого спектра, каким является французская экономическая наука, а именно неоклассического крыла инженеров-экономистов и радикального течения, вобравшего в себя традиции социологического экономизма межвоенного и послевоенного периодов, проиллюстрируем особенности французского теоретического ответа на перелом тенденций мирохозяйственного и национального развития в 70 – 80-х годах.
Выше уже отмечалось, что в лице инженеров-экономистов французский неоклассицизм предстает в неразделенном с кейнсианством виде. Не случайно поэтому, что признанный глава этой группы Эдмон Маленво откликнулся на структурный кризис капиталистической экономики книгой, в которой для объяснения феномена массовой безработицы использовал обе парадигмы – неоклассическую и кейнсианскую. Автор пришел к выводу, что в хозяйстве одновременно возможно существование и "кейнсианской безработицы", когда предприниматели из-за низкой склонности к инвестированию отказываются прибегать к найму рабочих независимо от того, высок или низок уровень заработной платы, и "классической безработицы", когда предприниматели не могут увеличить занятость, так как безработные (и работающие) не соглашаются на снижение заработной платы. В первом случае безработица – результат поведения предпринимателей (или денежных капиталистов). Во втором вина по сути дела ложится на лиц наемного труда. "Можно считать,– уверяет Маленво,– что именно такая ситуация создалась в западном мире в конце 60-х – начале 70-х годов и что существует опасность ее сохранения в будущем... Поэтому понятно, почему доводы классической теории в отношении причин неполной занятости... вновь вошли в моду" 9 [Malinvaud Е. R?examert de la th?orie du ch?mage. P., 1980. P. 159].
Отмечая склонность французских инженеров-экономистов к теоретической "всеядности", неоправданному стремлению обязательно втиснуть необычные или новые факты в привычные теоретические схемы, один из старейших экономистов Франции, известный социолог и демограф Альфред Сови, писал в рецензии на одну из книг Э. Маленво: "Мы ждем от него творческого подхода, а не просто изложения неоклассических взглядов" 10 [Le Monde. 1981.17.XI. Рецензия Malinvaud E. Th?orie macro?conomique. P., 1981 (Vol.1); 1982 (Vol.2)]; и с еще большей горечью в другом месте: "Лучше бы Кейнс не существовал, тогда бы наш автор самостоятельно нашел свою собственную тему и был бы менее восприимчив к неодолимому зову мультипликатора" 11 [Le Monde. 1983.8.II].
Позиция Маленво типична для французской эконометрической школы, хотя и не исчерпывает всего разнообразия ее теоретических исканий. В последние годы, когда эмпирически установленные в 60-е годы зависимости между экономическими параметрами потеряли устойчивость, французская эконометрическая школа расширила фронт работ по осмыслению и моделированию экономических процессов в денежно-кредитной сфере, стремясь органически включить денежное обращение в имитационные модели функционирования экономики, уточнить и формализовать степень зависимости национальной экономики от мирохозяйственных процессов, а также меру влияния государственного сектора на экономическое развитие. Продолжив начатые в 60-е годы американскими посткейнсианцами разработки идей неравномерного экономического роста (Р. Клауэр, А. Лейонхувуд, В. Гроссмен), французская математическая школа в лице Ж.-П. Бенасси, Ш. де Буасье, П. Загамэ и других добилась известных успехов в формализации ситуаций с частично регулируемыми ценами и ценами в условиях неполной информации.
Экономико-математическое крыло французского неоклассицизма в целом осталось сравнительно мало затронутым консервативным влиянием, идущим из США и Англии. Радикализация политической и социальной обстановки во Франции привела на первых порах не к уменьшению, а к усилению вмешательства государства в экономику и в целом оказалась несовместимой с распространением идеологии "дерегулирования" в среде тесно связанных с деятельностью государственной администрации инженеров-экономистов.
Роль проводника неоконсервативных взглядов американского образца взяла на себя группа, члены которой назвали себя "новыми экономистами". Чтобы решительно подчеркнуть принципиальное отличие своих позиций от неоклассицизма инженеров-экономистов с его сильным кейнсианско-социологическим привкусом, "новые экономисты" предпочитают не термин "неоклассицизм", а термин "неолиберализм", вкладывая в него особый смысл. Они выводят свои теоретические позиции из взглядов К. Менгера и Ф. Хайека, противопоставляя им другую неоклассическую линию, идущую от У. Джевонса и Л. Вальраса к Дж. М. Кейнсу и П. Самуэльсону. Принципиальное значение в этом разделении придается постулату о полноте информации, которой располагают экономические агенты в моделях Вальраса и Кейнса (в таком случае можно говорить о принципиальной возможности прогнозирования и планирования экономической деятельности) , и постулату о неполноте информации в моделях Хайека (это означает, что рынок является пусть не идеальным, но единственным надежным критерием эффективности экономической деятельности людей, а планирование не только невозможно, но и вредно, так как затрудняет действие рыночных сил или вообще их ликвидирует).
Наиболее заметные фигуры группы "новых экономистов", охваченные, по словам комментатора влиятельной французской газеты "Монд" П. Друэна, "либеральной интеллектуальной горячкой, свойственной сейчас всем западным странам" 12 [Ibid., 1981.7.IV], – Ж.-Ж. Роза, П. Сален, К. Моррисон, А. Вольфельсперже, А. Лепаж и др. Книги А. Лепажа 13 [Lepage H. Autogestion et capitalisme. P., 1977; Idem. Demain le capitalisme. P., 1978; Idem. Demain le lib?ralisme. P., 1980; Idem. Vive le Commerce. P., 1982; Idem. Pourquoi la propriete? P., 1985; Idem. La nouvelle ?conomic industrielle. P., 1989], профессионального журналиста, познакомили массового французского читателя с последними веяниями в среде молодых американских неоклассиков, заявивших свои права на объяснение с помощью теории предельной полезности не только экономических процессов, но и становления и развития правовых, политических, гражданских институтов. Одновременно была развернута целенаправленная дискредитация теорий, в которых в той или иной мере присутствует коллективистская идея.
Некоторые из "новых экономистов" начали развивать идеи анархо-либерального типа, доказывая необходимость полного устранения государственных институтов из экономической сферы. Большинство, однако, активно включились в политическую работу на стороне правых партий. Среди участников нескольких сотен правых клубов, появившихся до и после победы левых сил на президентских и парламентских выборах 1981 г., видное место заняли молодые экономисты-неолибералы.
В атмосфере "интеллектуальной горячки" заметно оживила свою деятельность группа неолибералов-традиционалистов – Ж. Рюэфф, М. Алле, Э. Клаассен. В событиях 70-х годов они увидели реализацию тех предупреждений и пророчеств, которые не уставало повторять старшее поколение последовательных либералов от экономической науки: инфляция есть результат применения кейнсианских рецептов стимулирования спроса через неумеренную денежную эмиссию, безработица – следствие монополизации рынка труда профсоюзами и нарушения механизма уравнивания спроса и предложения, стагфляция – естественный феномен современной экономики, закономерно вытекающий из индексации заработной платы по ценам. Согласно Э. Клаассену, когда повышение заработной платы обгоняет рост цен, начинает увеличиваться безработица, "а зачастую возникает и стагфляция – ситуация, которая кажется странной лишь тем, кто питался кейнсианскими идеями, но совершенно не удивляет монетаристов" 14 [L'Occident en d?sarroi. Turbulences d'une ?conomic prosp?re. P., 1978. P. 49]. О том же писал Ж. Рюэфф: в инфляции виноваты Кейнс и его эпигоны, а причина стагфляции лежит в привязке роста заработной платы к росту цен, которой добились профсоюзы 15 [Ibid. P. 19].
Сторонник неоклассического маржиналистского метода исследования экономики Морис Алле – единственный французский нобелевский лауреат по экономике. Премия была присуждена в 1988 г. за совокупность трудов теоретического и прикладного значения. Начиная с книги "Трактат о чистой экономике", опубликованной в 1943 г., он обосновывал тезис об использовании конкуренции как инструмента достижения максимальной отдачи общественного производства. Позднее при его участии велись исследования не только в рамках "чистой теории", но и прикладные, в частности касающиеся ценообразования и производительности труда. Тем не менее объективно присуждение премии стало своеобразным триумфом теоретического консерватизма. Этим актом как бы подчеркивалась тщетность усилий тех французских экономистов, которые на всем протяжении послевоенного периода, столкнувшись еще в 30-х годах с недостаточной эффективностью рыночных механизмов при решении задач сначала восстановления, затем ускоренного развития хозяйства, а также поддержания пропорциональности и устойчивости экономического роста, сосредоточили свое внимание на институциональных, социально-политических, научно-технических и прочих нерыночных основаниях прогресса общественного производства.
Между тем реакция радикальных экономистов – наследников социологической традиции на проблемы, выдвинутые на первый план кризисом, оказалась значительно разнообразнее и глубже, чем реакция французских неоклассиков, в большинстве случаев ограничившихся повторением и пропагандой старых положений своей школы или расширением исследований, сделанных в традициях "чистой экономики".
Характерное для послевоенной Франции сближение эконометрического, институционально-исторического и марксистского направлений экономической мысли дало наиболее интересный результат в создании к концу 70-х годов теории регулирования или, как назвали совокупность тех же идей авторы одной из обзорных критических работ, "Понять кризис", – "теории интенсивного накопления" 16 [Barr?re Ch., Kebabdjian G., Weinstein O. Lire la crise. P., 1983].
Первоначальный толчок разработке теории регулирования дали исследования экономистов Французской коммунистической партии (Поль Боккара, Филипп Эрзог, Анисе Ле Пор и др.), обобщенные в переведенном на русский язык коллективном труде "Государственно-монополистический капитализм" (М., 1972). В нем обосновывалась схема исторической эволюции капиталистических производственных отношений под воздействием роста производительности труда и действия всеобщего закона капиталистического накопления, порождающих тенденцию к росту органического состава капитала и снижению нормы прибыли. Французская теория государственно-монополистического регулирования (ГМР) претендовала на объяснение причин перехода от капитализма свободной конкуренции сначала к монополистическому, а затем к государственно-монополистическому капитализму. В сущности она представляла собой теорию, объяснявшую историческую предопределенность смены форм регулирования общественного воспроизводства. Будучи одним из наиболее интересных вариантов теории длинных (кондратьевских) циклов, теория ГМР привлекла к себе пристальное внимание экономистов, оказавшихся способными преодолеть эмоциональную или идеологически заданную неприязнь к марксизму в его коммунистически-партийной интерпретации. В первых рядах отбросивших предрассудки стали молодые инженеры-экономисты и социологи-экономисты радикального крыла. Помогло и то обстоятельство, что публикации работ ученых из ФКП непосредственно предшествовали "нефтяному кризису", как бы предсказав его структурный характер.
Опираясь на большие технические возможности государственных и университетских статистических и эконометрических служб, французские экономисты прежде всего предприняли проверку гипотезы о реальном существовании долгосрочной тенденции нормы прибыли к понижению. В течение короткого времени были проведены тщательные статистико-аналитические исследования 17 [Fresque historique du syst?me productif // Les collections de L'INSEE. P., 1974. S?rie E. N 27; Mutation industrielle de la France. Vol. 1, 2. P., 1975; La crise du syst?me productif. P., 1981]. Они подтвердили в целом, что действительно начиная с середины 60-х годов снижение эффективности и рентабельности производства имело место. Потому вполне правомерно полагать, что между этим феноменом и кризисными нарушениями воспроизводства середины 70-х годов, определившими характер экономического развития на целое десятилетие, существует связь. Теория регулирования претендует на объяснение механизма такой связи.
Есть несколько вариантов ответа на поставленный вопрос. Кристиан Стоффаес делает главный упор на нарушении пропорций общественного воспроизводства под влиянием процессов интернационализации хозяйственной жизни 18 [Stoffa?s Ch. La grande menace industrielle. P., 1978]. Ален Минк, Жак Толедано и другие полагают, что эффективность и рентабельность снизились из-за замедления научно-технического прогресса и будут восстановлены на путях "микроэлектронной революции" 19 [Minc A. L'apr?s-crise est commenc?e. P., 1983; Lorenzi J.-H., Pastr? O., Tol?dano J. La crise du XXe si?cle. P., 1980]. Наиболее разработанной к настоящему времени является идея о влиянии на норму прибыли изменений пропорции раздела прибавочного продукта между капиталистами и наемными рабочими (le rapport salarial – отношение наемного труда) в контексте высокоразвитой, базирующейся на массовом производстве и потреблении индустриальной экономики.
Суть теории регулирования сводится к следующему. Имеется механизм, действием которого можно удовлетворительно объяснить события 70 – 80-х годов в экономической сфере. Ни одна из господствующих в настоящее время теоретических парадигм не способна правильно сформулировать условия функционирования этого механизма, так как ни одна из них не имеет удовлетворительной теории кризисов. Отправными моментами теории кризисов могли бы стать кейнсианский механизм экономического роста и кондратьевская идея длительных циклов. Первый в отличие от неоклассического подхода оперирует в сущности макроэкономическими категориями (устойчивое состояние неполной занятости на кейнсианском рынке труда не зависит от цены рабочей силы; свойства процента на кейнсианском рынке денег также не соответствуют неоклассической схеме спроса – предложения). Идея Кондратьева включает в себя движущие силы, относящиеся к законам движения больших систем, а не к основанной на конкуренции микроэкономической динамике. Поскольку в основе кейнсианского экономического роста также лежат структурные параметры, определяющие выравнивание сбережений и инвестиций, приспособление их друг к другу, то здесь и следует искать причины, управляющие движением общественного производства.
Новаторство теории регулирования, описывающей механизм взаимодействия накопления, потребления и сбережений, состоит прежде всего во введении дополнительных социотехнологических категорий в теорию экономического роста. Такими категориями являются тейлоризм и фордизм. Тейлоризм как совокупность приемов разделения трудовых операций во времени позволил перейти к конвейерному типу производства, создавшему необходимые для массового производства условия, массовое производство предполагало и массовое потребление. Фордизм сделал это объективное требование центральным предпринимательским (капиталистическим) принципом поведения: каждый наемный рабочий должен иметь возможность купить на свою заработную плату то изделие, которое он производит для массового потребления. Генри Форд обещал, что рабочие фордовских заводов будут ездить на своих автомашинах, и выполнил свое обещание. Уровни производительности труда, цен на стандартные марки производимых машин и заработной платы были установлены таким образом, что вся трудовая Америка села в свои автомобили.
Опуская детали, относящиеся к подробному анализу институциональных форм и технологических изменений (нововведений), которые опосредовали "фордовское равновесие" на разных этапах эволюции капиталистической индустриальной системы, достаточно сказать, что причины структурного кризиса 70 – 80-х годов, как и другого "большого кризиса" 30-х годов, авторы теории регулирования видят в изменениях, происходивших именно на институциональном и технологическом уровнях под влиянием социально-классовой борьбы, развития процессов монополизации (точнее, олигополизации), государственного вмешательства в экономику и научно-технического прогресса. Р. Буайе, один из наиболее активных создателей теории регулирования, писал, в частности, что "одна из ахиллесовых пят такого (фордовского. – Авт.) типа роста – институциональные формы, поддерживающие потребительский спрос,– могут в какой-то момент повлиять на норму прибыли" 20 [Boyer R. R?flexions sur la crise actuelle // Revue fran?aise d'?conomie. 1987. N 2. P. 58]. Именно такая ситуация сложилась в 60-х годах: платежеспособный спрос под воздействием профсоюзов и политики "государства благосостояния" нарушил равновесие между накоплением и потреблением и усилил диспропорции, ведущие к кризису.
Таким образом, описанная система категорий и характер их взаимосвязи ставят в центр внимания те же институциональные структуры, которые неоконсерваторы рассматривают в качестве главной помехи на пути равновесного развития экономики: государство, монопольные структуры, профсоюзный и предпринимательский корпоративизм и т.д. Однако отношение к этим институтам у неоклассиков и радикалов прямо противоположное. Первые считают, что их надо демонтировать или нейтрализовать, лишив возможности влиять на рыночные механизмы регулирования. Вторые, наоборот, считают социальный консенсус фордовского типа условием быстрого и пропорционального экономического роста, а институционально-экономическую инфраструктуру общества – ключевым инструментом регулирования общественного воспроизводства. Без такого условия нет гарантии, что движимый только рыночными стимулами процесс накопления будет устойчивым и интенсивным, т.е. направленным в первую очередь на повышение общественной производительности труда. Отсюда вытекает и различие рекомендаций, выдаваемых теми и другими. Неоконсерваторы зовут к возврату в "золотое прошлое" свободной конкуренции. Радикалы социально-экономического направления – к пропаганде новых форм регулирования, а не тех, что "безвозвратно канули в прошлое" 21 [Ibid. 1987. № 3. P. 45].
* * *
Три черты характерны для французской экономической мысли 70 – 80-х годов.
Первая – налет поспешности, поисков внешней оригинальности. Крушение кейнсианской схемы расчистило путь для разного рода скороспелых квазитеоретических построений. Их общая черта – случайность выбора главного звена в механизме кризиса. Поскольку современное мировое хозяйство – это многоуровневая система с большим числом тесно переплетающихся элементов, то всегда есть возможность выбрать один из элементов и, объявив его главным "инициатором" кризиса, продемонстрировать статистически или логически, как кризис распространяется по всей системе. Таковы, например, концепции, в центре которых находятся повышение цен на нефть, крах Бреттон-вудской валютной системы, рост заработной платы. К той же категории относятся концепции, авторы которых изобретают "совершенно оригинальную" методологию: анализ общественных процессов в терминах термодинамики и информатики, построение моделей общественной и экономической практики на базе теории насилия. Обычно такого рода сенсации живут недолго, хотя отдельные элементы необычных идей могут впоследствии входить в новые построения.
Вторая черта – сильная реформистская окраска подавляющего большинства новых концепций. Она объясняется особенностями социально-политической обстановки во Франции в 70-х – начале 80-х годов, ожиданием прихода к власти левых сил, надеждой на возможность радикальных изменений в экономическом развитии и экономической политике. В такой атмосфере социального и научного оптимизма произошло сближение французских экономистов-социологов с левыми кейнсианцами. Логика борьбы с общими теоретическими противниками облегчила обмен идеями, и в лагере левого кейнсианства отмечается тенденция к учету структурных и институциональных факторов.
Третья черта – постепенное движение социологической школы в направлении комплексного анализа проблемы кризиса капиталистической экономики. Комплексность всегда была свойственна экономистам-социологам в большей мере, чем неоклассикам: к этому их обязывает признание общественных структур важнейшими факторами экономической динамики. Последние полтора десятилетия усилили эту черту. 22 [См., например: Attali J. Le concept de crise en th?orie ?conomique: . l'ordre par le bruit // L'occident en d?sarroi. Rupture d'un syst?me ?conomique. P., 1978; Idem. Les trois mondes. Pour une th?orie de l'anticrise. P., 1981; Cotta A. Le triomphe des corporations. P., 1984]
Глава 24
ФРГ: ТРАНСФОРМАЦИЯ ДОКТРИНЫ
СОЦИАЛЬНОГО РЫНОЧНОГО ХОЗЯЙСТВА
1. Эволюция воззрений на соотношение рынка , и государства
До середины 60-х годов неокейнсианство не оказывало определяющего влияния на экономическую политику западногерманского государства. Для экономики ФРГ вследствие ряда временных обстоятельств в целом не была типична "кейнсианская ситуация", характеризующаяся массовой безработицей вследствие хронического перенакопления капитала и циклических кризисов.
Однако такая ситуация стала складываться ко второй половине 60-х годов и отчетливо проявилась в 70-е годы. Поэтому именно в 1966 – 1967 гг., когда разразился первый в истории ФРГ общий циклический кризис перепроизводства, роль неокейнсианства в буржуазной политэкономии и государственном регулировании хозяйства заметно повысилась.
В то же время и после 1966 – 1967 гг. проблема реализации не достигла в ФРГ такой остроты, как во многих других странах Запада, ибо прочные позиции ФРГ на внешних рынках обеспечивали большой дополнительный спрос на западногерманские товары. Поэтому распространение кейнсианства не привело к вытеснению неолиберальных и неоклассических воззрений по вопросам государственной экономической политики. Близость многих идеологических установок и методологических принципов указанных течений буржуазной политэкономии сделала возможным их сосуществование и взаимодействие. Доктрина "глобального регулирования", разработанная теоретиками социал-демократической партии Германии и одобренная во второй половине 60-х годов другими крупнейшими партиями страны, представляет собой разновидность неоклассического синтеза. Она предполагает сочетание неокейнсианских средств (фискальных и кредитно-денежных) регулирования совокупного спроса с инструментарием неоклассических теорий экономического роста, воздействующим на экономику со стороны предложения товаров (развитие инфраструктуры и научных исследований, стимулирование образования и профессионального обучения и др.).
Отмеченные моменты во многом позволяют понять, почему буржуазные экономисты ФРГ весьма прохладно встретили идеи Дж. Робинсон, высказанные ею в 1972 г., о "втором кризисе экономической теории". Они полагали, что подобные идеи отразили лишь специфические трудности других стран, особенно США и Великобритании. Однако, стремясь приспособить механизм государственного регулирования к новой обстановке 70 – 80-х годов, западногерманские теоретики по существу занялись поиском решения тех же самых проблем, которые сформулировала Дж. Робинсон.
После кризиса 1974 – 1975 гг. в буржуазной экономической мысли ФРГ несколько изменился подход к толкованию категории "социальное рыночное хозяйство". С одной стороны, по-прежнему превозносится его социальная функция, причем нередко без достаточной увязки с изменившимися реалиями. Так, по утверждению Э. Феттера, западногерманское хозяйство "доказало свою силу и способность к достижениям как раз не в угоду богатым, а на благо всех граждан" 1 [Frankfurter Allgemeine Zeitung. 1986. S. Ш]. Данное утверждение едва ли согласуется с многократным ростом безработицы (в период с середины 70-х годов по сравнению с 60-ми годами), с усилением необеспеченности существования и ухудшением положения ряда слоев населения ФРГ 2 [Подробнее см.: Федеративная Республика Германии. М., 1983. С. 248–312; Паньков В.С. ФРГ в экономике современного капитализма. М., 1984. С. 16 – 28, 95 – 103].
Новые реалии нашли достаточно объективное отражение в тезисе о существовании в ФРГ "общества двух третей" (его выдвинул видный теоретик СДПГ П. Глотц), который в 80 – 90-е годы имеет широкое хождение в публицистике и средствах массовой информации. Согласно данному тезису, пока не развернутому в концепцию, 2/3 населения страны имеют прочный достаток и стабильное социальное положение, тогда как 1/3 граждан в той или иной степени испытывает материальные лишения, не располагает надежным рабочим местом и удовлетворительной социальной защищенностью или даже – главным образом вследствие безработицы и отсутствия гарантий занятости – относится к категории "новых бедных".
С другой стороны, сокращение возможностей социального маневрирования частного капитала и государства в связи с замедлением в период после 1974 – 1975 гг. экономического развития страны и заметным увеличением государственного долга побуждает теоретиков, близких к лидерам большого бизнеса и правящего блока ХДС/ХСС – СвДП, распространять идею о чрезмерном развитии в ФРГ сферы социальных услуг, что предоставляет трудящимся излишние льготы и сдерживает частную инициативу. Отсюда делается вывод о необходимости для санирования государственных финансов резкого сокращения социальных расходов государства при поощрении частной инициативы и "самопомощи".
Так, К. Биденкопф и М. Мигель рекомендуют урезать государственные ассигнования на жилищное строительство, субсидирование сельского хозяйства и индивидуальных сбережений, образование и транспорт общего пользования, перенести акцент в обеспечении по старости с государственного пенсионного страхования на индивидуальную основу, ограничить сферу социальной политики государства ради расширения масштабов частнопредпринимательской деятельности 3 [Biedenkopf K.H., Miegel M. Die programmlerte Krise. Stuttgart, 1979. S. 92 – 93; Miegel M. Sicherheit im Alter. Stuttgart, 1981. S. 184; Idem. Die verkannte Revolution (1). Stuttgart, 1983. S. 34 – 47].
В целом буржуазные экономисты ФРГ ныне более подчеркивают рыночный, чем социальный, характер хозяйства страны. По существу уменьшается роль идеи "социальной компенсации" (см. гл. 2), положенной А. Мюллером-Армаком в основу концепции социального рыночного хозяйства, хотя последнее остается главной идеологической опорой предпринимателей и правящих кругов в ФРГ. Об этом свидетельствуют, например, "Штутгартские установки на 80-е годы", утвержденные 32-м съездом ХДС в 1984 г. В этом документе подчеркивается, что "социальное рыночное хозяйство – единственный экономический строй, отвечающий сегодняшним и будущим потребностям нашей страны" 4 [Deutschlands Zukunft als moderne und humane Industrienation. Stuttgarter Leits?tze f?r die 80er Jahre. Bonn, 1984. S. 3]. После включения в состав ФРГ ГДР в 1990 г. социальное рыночное хозяйство рассматривается ХДС как общественное устройство объединенной Германии.
Во второй половине 70-х годов и в буржуазной политэкономии ФРГ как "враг № 1" расценивалась инфляция, хотя ее темпы здесь всегда были ниже, чем в большинстве других стран ОЭСР. Сознавая ограниченность монетаристских рекомендаций по борьбе с инфляцией мерами кредитно-денежной политики, многие экономисты высказались за ужесточение законодательства против монополий. С учетом рекомендаций Совета экспертов по вопросам общехозяйственного развития при правительстве ФРГ и других ведущих теоретиков бундестаг принял в конце 70-х годов несколько поправок к Закону против ограничений конкуренции 1957 г. Однако они лишь отчасти дали эффект, ибо не привели к снижению уровня концентрации производства и капитала, не нарушили олигополистические механизмы ценообразования. Уменьшение темпов роста цен в период после 1983 г. было вызвано в первую очередь не политикой государства в соответствии с установками неоконсервативных ученых, а резким падением мировых цен на сырье, перепроизводством многих товаров в ходе циклического кризиса 1980 – 1983 гг. и другими объективными факторами. В результате проблема инфляции – возможно, что временно,– перестала быть объектом наиболее острой полемики в научных кругах ФРГ.
Напротив, в центре внимания остается проблема стимулирования экономического роста и стабилизации конъюнктуры. Некоторые теоретики, отмечая медлительность или, напротив, чрезмерную поспешность государства в проведении дискретных мероприятий конъюнктурной политики, предложили для уменьшения субъективных ошибок жестко регламентировать ее теми или иными правилами. "Так, – считает один из наиболее авторитетных экономистов ФРГ, X. Гирш, – законодательная власть могла бы установить для налогов на доходы и прибыли помимо нормального тарифа еще и тарифы на случаи сверхзанятости, рецессии и депрессии, которые автоматически вступают в силу и вновь утрачивают ее или вводятся на определенный срок, как только определенные индикаторы конъюнктуры за определенное время отклонились от критической отметки вверх или вниз" 5 [Giersch H. Konjunktur- und Wachstumspolitik in der offenen Wirtschaft. Wiesbaden, 1977. S. 175].
Рассуждая абстрактно, можно предположить, что реализация этой идеи могла бы смягчить циклические колебания. Однако такого рода абстракция может вступить в коллизию с реальностью. Изменение налогов и другие мероприятия конъюнктурной политики не происходят в некоем социальном вакууме, а осуществляются в условиях острой политической борьбы, ибо затрагивают экономические интересы различных слоев общества. Поэтому перспектива перехода к "формализованной" политике, проводимой "независимым" правительством, весьма эфемерна. К тому же теория конъюнктуры, имеющая дело с неуправляемыми в масштабах общества процессами, до сих пор не предложила такой системы индикаторов, которые позволяли бы с достаточной уверенностью "автоматически" вводить те или иные инструменты государственного регулирования.
Значительная часть экономистов ФРГ оказалась под влиянием идеи дерегулирования (т.е. ограничения экономической роли государства), выдвинутой американскими монетаристами во главе с М. Фридменом, сторонниками "экономики предложения" и другими неоконсерваторами. "Последовательное и без промедления начатое дерегулирование на широкой основе... создаст тенденцию к увеличению шансов роста",– утверждает К. Атцподиен 6 [Quellen des Wachstums. K?ln, 1985. S. 23]. По мнению ныне покойного председателя ХСС Ф.-Й. Штрауса, государство должно довольствоваться ролью "честного маклера и посредника, а при необходимости и партнера на время" 7 [Die Welt. 1986.20.1].
Однако требование дерегулирования во многом противоречит объективной необходимости принятия государством стратегических макроэкономических решений в условиях современного этапа научно-технической революции, в обстановке умеренных темпов роста и структурной перестройки хозяйства. Поэтому вполне закономерно, что попытки претворения в жизнь идеи дерегулирования правительством ХДС/ХСС – СвДП в период после 1982 г., когда оно находится у власти, не только не обеспечили таких темпов экономического роста, которые позволили бы существенно сократить безработицу, но и в определенной мере обострили социальные проблемы. Это вызвало критическую реакцию со стороны многих немецких ученых, не относящихся к неоконсервативному течению.
Так, X. Флассбек, придерживающийся преимущественно кейнсианских воззрений, не без основания отмечает: "Лишились иллюзий те, кто верил, что можно в любой обстановке реализовать определенный процент прироста денежной массы и привести его в соответствие с удовлетворительной общехозяйственной ситуацией, включая занятость" 8 [Wirtschaftswoche. 1986. № 18. S. 90 –91]. Вместе с тем и западногерманские кейнсианцы не смогли предложить принципиально новый и более эффективный по сравнению с неоконсервативным инструментарий антикризисного регулирования.
Рассматривая проблему стимулирования экономического роста, неоконсерваторы предлагают сместить акцент с государственного субсидирования частного капитала на предоставление последнему щедрых налоговых льгот. Такую политику активно поддерживают влиятельные круги крупного бизнеса ФРГ, сетующие на недостаточную рентабельность капитала, хотя на деле рост прибылей в этой стране с середины 70-х годов был весьма значительным.
Суть требований указанных кругов сформулировал О. Вольфф фон Амеронген – бывший президент Германского конгресса промышленности и торговли, одного из ведущих предпринимательских союзов: "Если мы хотим сохранить предпринимательскую динамику, нужно сократить налоговое бремя. Сюда относится, например, уменьшение высшей ставки налога (на прибыли.– Авт.). до уровня ниже 50 %" 9 [Ibid. 1986. № 19. S. 34].
Буржуазные экономисты ФРГ не могут закрывать глаза на то, что трудности экономического роста с середины 70-х годов приобрели не столько конъюнктурный, сколько структурный характер. Поэтому многие из них высказываются за активизацию государственной структурной политики в отраслевом и региональном разрезах. Рекомендуется стимулировать рост наиболее перспективных отраслей и экономических районов, одновременно способствуя оздоровлению тех отраслей и регионов, в которых кризисные явления приняли застойный характер.
Подобные идеи, однако, встречают сопротивление различных групп крупного капитала. Это связано с тем, что инструменты структурной политики (выборочные льготы или ограничения в области субсидий, кредитов, административных предписаний и др.) могут изменять шансы отдельных фирм в конкурентной борьбе. Естественно, те корпорации, которые считают себя обделенными по сравнению с конкурентами, выступают против государственного вмешательства в развитие хозяйственной структуры. В то же время влиятельные круги предпринимателей в принципе возражают против активизации структурной политики, ибо опасаются, что сосредоточение в руках государства все более мощных дирижистских рычагов регулирования создает потенциальную угрозу самим основам рыночного хозяйства.
Такие опасения недвусмысленно сформулированы, например, в одной из публикаций сотрудников Института немецкого хозяйства в Кёльне, финансируемого союзами предпринимателей. "Структурная политика,– отмечается в данной книге,– может лишь с оговорками быть опорой в стимулировании роста. Расширение активности государства в области структурной политики в общем таит в себе угрозу, что будет ликвидировано регулирование хозяйственного процесса посредством рыночного механизма, конкуренции и конъюнктурной политики и в конце концов будет заменено планирующей экономической политикой вплоть до вторжения в сферу отдельного предприятия" 10 [Soziale Marktwirtschaft. Baustein 8. Bonn, 1979. S. 56]. В таком подходе отчетливо проявляются объективные трудности модернизации государственной структурной политики без. болезненного изменения сложившихся частнопредпринимательских структур производства и рынка.
Вследствие обострения экологических проблем экономистам ФРГ приходится уделять все больше внимания тем аспектам регулирования экономического роста, которые связаны с необходимостью охраны окружающей среды и более бережного отношения к природным ресурсам. Признав, что законы рыночной конкуренции, побуждая фирмы к экономии затрат на природоохранные мероприятия, способствовали вызреванию экологического кризиса, они в то же время считают вполне возможным преодоление последнего в рамках рыночного хозяйства. В качестве инструментов для этого обычно рекомендуются административные предписания, а также санкции по принципу "платит загрязнитель". Кроме того, один из наиболее видных экспертов в данной области, X. Бонус, предлагает государству продавать частным фирмам "эмиссионные" права, которые жестко лимитировали бы выброс в окружающую среду вредных веществ. Таким путем он рекомендует регламентировать открытие новых и реконструкцию действующих предприятий 11 [Umweltprobleme als Herausforderung der Marktwirtschaft.– Neue Ideen jenseite des Dirigismus. K?ln, 1983. S. 35 – 38].
Подобные рекомендации, как показывает практика государственной экологической политики в ФРГ (как, впрочем, и в других странах), дают позитивный эффект, но не всегда приносят желаемые результаты. Дело в том, что крупный капитал, используя имеющиеся у него рычаги давления на государственный аппарат, обходит многие нормы и санкции, а также перекладывает бремя дополнительных издержек через цены на широкие слои населения. Поэтому многие представители социал-демократии и "зеленых", другие прогрессивные силы требуют ограничения прерогатив рынка и развития демократического планирования как эффективного средства преодоления экологического кризиса.
В ряде стран Запада отчетливо просматривается тенденция к синтезированию традиционных доктрин государственного регулирования экономики с концепциями институционализма. Специфика проявления указанной тенденции в ФРГ связана с тем, что институционализм здесь не представлен как обособленное и влиятельное течение. С одной стороны, воззрения о необходимости институционального регулирования хозяйственных форм (хозяйственного строя) традиционно играют большую роль в теориях немецкого неолиберализма (см. гл. 2). С другой стороны, идеи, близкие к концепции современного институционализма, хотя и не тождественные им, содержатся в экономической платформе СДПГ – крупнейшей политической партии ФРГ, возглавлявшей в 1969 – 1982 гг. боннскую правительственную коалицию.
2. Социал-демократия против неоконсерватизма
В послевоенные годы социально-экономические доктрины СДПГ претерпели сложную и противоречивую эволюцию, которая в целом протекала в русле сдвигов, типичных для большинства других партий Социнтерна 12 [Подробнее см.: Паньков B.C. Экономические теории современного социал-реформизма. М., 1980, а также гл. 12 настоящего тома]. Уже на рубеже 40 – 50-х годов лидеры СДПГ (К. Шумахер, Э. Олленхауэр и др.) стали активно проводить политику "деидеологизации" и объявили себя сторонниками социального рыночного хозяйства. Однако обострение противоречий хозяйственного и социального развития ФРГ, конец экономического чуда побудили идеологов социал-демократии во второй половине 60-х годов отказаться от некритического восприятия буржуазных доктрин.
Определенному переосмыслению подверглись прежде всего целевые установки государственной экономической политики. Неоконсерваторов, как и предпринимателей, интересуют в первую очередь проблемы структурной перестройки хозяйства и сокращения издержек, для решения которых они допускают и возможность сохранения сравнительно высокого уровня безработицы. Такой подход, как отмечалось выше, прослеживается у идеологов ХДС/ХСС. Руководство СДПГ тоже придает указанным проблемам большое значение. Но в отличие от христианских демократов лидеры социал-демократии, стремясь предотвратить обострение социальных коллизий и учитывая настроения широких слоев трудящихся, составляющих электорат СДПГ, отдают приоритет сокращению безработицы. В этом они усматривают необходимое условие претворения в жизнь идеи социального партнерства между трудом и капиталом.
Рекомендации социал-демократов, особенно теоретиков левого крыла СДПГ, нацеленные на решение задач "магического четырехугольника" с учетом их уточнения и иной ранжировки приоритетов (полная занятость, стабилизация цен, умеренный рост экономики в соответствии с критериями качества жизни и приблизительный баланс по внешнеэкономическим связям), во многом отличаются от воззрений буржуазной политэкономии.
Социал-демократические теоретики и политики нередко категорически отвергают неоконсервативные модели дерегулирования и, напротив, доказывают необходимость дальнейшей активизации экономической роли государства. Так, видный деятель СДПГ Ф. Фартманн, отметив, что "рынок не устранил безработицы", высказался за повышение роли государства в финансировании инвестиций, способствующих созданию дополнительных рабочих мест. "Я совершенно уверен, – подчеркивает Фартманн, – что многие наши члены партии думают об экономике так же, как я, скорее даже еще радикальнее" 13 [Wirtschaftswoche. 1986. N 17. S. 28].
Значительную часть новых рабочих мест социал-демократы считают возможным создать посредством развития – при активном содействии государства – новой отрасли индустрии, производящей очистные сооружения и другие устройства, предназначенные для охраны окружающей среды. Нюрнбергский (1986) съезд СДПГ высказался для решения этой задачи за создание в ФРГ специального полугосударственного фонда "Работа и окружающая среда".
Среди инструментов для борьбы с безработицей теоретики СДПГ, как и многих других партий Социнтерна, особое место отводят также сокращению рабочего времени. Первоначально подобное требование выдвигали левые социал-демократы. Однако в дальнейшем оно получило признание и партийного руководства. Так, в программе экстренных мер, представленной бундестагу (1981) фракцией СДПГ, подчеркивалось, что законодательная власть должна создать для этого "новые рамки посредством современного закона о рабочем времени" 14 [Die neue Gesellschafl. 1981. № 6. S. 495].
Кроме того, теоретики СДПГ считают важным для сокращения безработицы и стимулирования экономического роста развивать государственное программирование, в первую очередь структурное. Не страдая, как представители неоконсерватизма, безоговорочной идеологической привязанностью к свободе предпринимательства и дерегулированию, социал-демократы определенно высказываются за активизацию структурной политики. Как подчеркивает К.-Х. Янцен, "структурные перекосы требуют и сегодня, причем как раз сегодня, не меньшей, а большей ангажированности государства в экономике и обществе" 15 [Handelsblatt. 1985.10.XII]. Этот тезис находит практическое преломление в политике правительств тех земель ФРГ, где у власти стоит СДПГ.
Ведущие идеологи и политики СДПГ сознают необходимость санирования государственных финансов. Однако они не предусматривают столь жесткого лимитирования государственного долга за счет урезывания расходов на социальные нужды, как это предлагают неоконсерваторы, поскольку такая мера может заметно увеличить безработицу и повлечь за собой другие негативные последствия. Так, ведущий эксперт по экономическим вопросам фракции СДПГ в бундестаге В. Рот, критикуя курс М. Тэтчер и проводя историческую параллель с провалами политики германского правительства канцлера Г. Брюнинга в начале 30-х годов, отмечает: "Ничто не обходится государству столь дорого, как безработица, и тот, кто несвоевременно экономит, делает лишь новые дыры в госбюджете" 16 [Vorw?rte. 1981.8.1].
Многие представители неоконсерватизма выдвигают в качестве важного рычага антиинфляционной политики замораживание или даже сокращение заработной платы посредством воздействия государства на ее динамику. Эта идея и в ФРГ имеет многочисленных сторонников в рядах ХДС/ХСС – СвДП. Ведущие идеологи и политики СДПГ занимают в этом вопросе более гибкую позицию. Отдавая должное значению увеличения частных прибылей, особенно крупных компаний, они в то же время стремятся, исходя из своих "особых отношений" с профсоюзами, избегать жестких, рестриктивных мер применительно к этим организациям работающих по найму.
Лидеры СДПГ нередко провозглашают свою партию единственным последовательным приверженцем социального рыночного хозяйства, не без оснований обвиняя ХДС/ХСС в ревизии фундаментального принципа "социальной компенсации".
В новой, Берлинской, программе принципов СДПГ (1989) применительно к сфере социального обеспечения сформулировано требование "перестройки вместо демонтажа". В этой сфере, как подчеркивается в программе, "интересы прибыли должны быть оттеснены, а бюрократические окостеневшие структуры сломлены" 17 [Ibid. 1990. № 1. S. 15]. СДПГ, не допуская сокращения бюджетных ассигнований на социальные нужды, выступает против неоконсервативных рекомендаций сместить акцент в социальной политике с государственного обеспечения и страхования на частнопредпринимательский патернализм. Социальные услуги должны предоставляться в соответствии с законами и правовыми нормами, а не по произволу работодателей. В Берлинской программе намечается поставить взносы работодателей в фонды социального страхования в зависимость от доходов и рентабельности фирм, придать деятельности государства в указанной сфере профилактический, превентивный характер. Вместе с тем – в соответствии с запросами предпринимательских союзов – предлагается предоставлять государственную помощь в дополнение к "самопомощи" лиц наемного труда, т.е. повысить вклад последних в финансирование социальных услуг.
Более радикальных реформ в механизме государственного регулирования экономики и социальной сферы требует левое крыло СДПГ, ядро которого составляет организация "Молодые социалисты", объединяющая социал-демократов в возрасте до 35 лет. Как и их единомышленники в других партиях Социнтерна, теоретики левого крыла СДПГ (Н. Вичорек, В. Майснер, К.Г. Цинн и др.) высказываются за активизацию экономической роли государства, консолидацию и укрепление государственного сектора в хозяйстве, за демократическое планирование и улучшение социального обеспечения широких слоев населения.
Левое крыло СДПГ не оказывало заметного влияния на формирование экономической политики партии в 1969 – 1982 гг., когда последняя находилась у власти. Однако его взгляды в той или иной степени нашли отражение в партийных документах, например в "ориентировочной программе" на 1975 – 1985 гг. В этой программе подчеркивалось, что "частнохозяйственное распоряжение средствами производства и рыночная конкуренция в значительной мере необходимы" 18 [?konomisch-politischer Orientierungarahmen f?r die Jahre 1975 – 1985. Bonn, 1975. S. 41], и не предусматривалось мероприятий по национализации частной собственности. Но под давлением левых в нее были включены некоторые положения, призванные ограничить прерогативы большого бизнеса и расширяющие регулирующий инструментарий государства. В "ориентировочной программе" намечалось усилить государственный надзор над кредитно-банковской системой. Для этого предлагалось: внедрить более жесткий контроль за краткосрочными валютными сделками крупных банков; отказаться от принципа универсальности банков, причем особое внимание уделить разграничению кредитных и депозитных операций; ввести обязательные заявки и разрешения на приобретение банками долевых участий в капитале промышленных компаний, причем такие заявки и разрешения не должны быть бессрочными, чтобы их можно было в дальнейшем аннулировать. Кроме того, имелось в виду в будущем запретить банкам в одиночку или совместно контролировать промышленные, торговые, транспортные и прочие фирмы при помощи собственных или депонированных акций.
"Ориентировочная программа" на 1975 – 1985 гг. включала в себя и мероприятия по дальнейшему развитию структурного программирования, прежде всего разработку долгосрочной общегосударственной концепции развития инфраструктуры ФРГ. Эту концепцию, дополненную комплексом мер в сферах отраслевого и регионального программирования, образования и научно-технического развития, энергетики и обеспечения сырьем, имелось в виду развернуть в "федеральный план развития".
Оставаясь в целом на позициях "глобального регулирования" и косвенного воздействия на инвестиции, программа в то же время предполагала в перспективе более широкое использование дифференцированных налоговых, бюджетных и кредитных льгот для программирования капиталовложений. Причем в отдельных случаях – в экспериментальном порядке – допускалось применение таких мер, как обязательные заявки на инвестиции, государственные предписания по реализации инвестиционных проектов и запреты нецелесообразных с общехозяйственной точки зрения капиталовложений.
Указанные проекты реформ, очевидно, не несли в себе угрозу разрушить основы общественного устройства страны. Тем не менее руководство СДПГ, избегая возможных конфликтов с крупным бизнесом, сочло за благо не рассматривать их как руководство к действию. "Непосредственная ценность ориентировочной программы до 1985 г. для практической политики СДПГ, грубо говоря, почти равнялась нулю", – констатирует П. фон Ортцен, бывший председатель партийной комиссии по разработке этого документа 19 [Die neue Gesellschaft. 1981. N 1. S. 13].
В минувшее десятилетие в СДПГ подвергся обстоятельному анализу опыт деятельности лидеров этой партии во главе правительства ФРГ в 1969 – 1982 гг. Признано, что к концу указанного периода руководство партии оказалось не в состоянии проводить продуманный и убедительный для широких слоев населения самостоятельный социал-демократический курс в области экономической и социальной политики. Предприняты большие усилия по разработке социал-демократической альтернативы политике правящей ныне коалиции ХДС/ХСС – СвДП. Контуры такой альтернативы, призванной обеспечить эффективную увязку рыночных механизмов с государственным регулированием экономики и социальной сферы, намечены в Берлинской программе и некоторых других документах СДПГ. Можно ожидать, что модернизация экономической платформы СДПГ будет в целом завершена к следующим выборам в бундестаг, которые должны состояться в 1994 г.
Глава 25
ИТАЛИЯ: ЭКОНОМИЧЕСКИЙ НЕОЛИБЕРАЛИЗМ
И ТЕОРИИ ГОСУДАРСТВЕННОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ
1. Основные направления итальянской экономической мысли
Экономическая мысль Италии имеет богатые национальные традиции и развивается в тесном взаимодействии с теоретическими школами других стран Запада. Помня о несомненной условности всяких классификаций, можно выделить в итальянской экономической науке определенные ведущие направления. К их числу относятся, во-первых, сторонники неолиберализма (именно этот термин предпочитают сами итальянские экономисты, разделяющие соответствующие воззрения); во-вторых, теоретики активного государственного вмешательства в экономику; в-третьих, экономические эксперты, принадлежащие к различным направлениям социал-реформизма. К последнему фактически примыкают приверженцы многих идейных течений в Итальянской коммунистической партии.
Между представителями перечисленных школ ведется постоянная активная дискуссия, острота которой во многом определяется принадлежностью экономических экспертов к той или иной политической партии – от коммунистов, осуществляющих ныне трансформацию своей партии в демократическую партию левых сил, на левом фланге до либералов – на правом. Это не исключает широкого согласия, например по вопросу о фундаментальной роли рынка в организации современной экономики. Не подвергается сомнению и правомерность сохранения частной собственности и предпринимательской свободы. Эти ценности уважаются практически всем спектром общественных сил Италии.
Не останавливаясь в данной главе на затронутом вопросе подробно, отметим, что влияние марксизма, пусть зачастую поверхностное, испытывает на себе в Италии широкий круг экономистов. Не только у экономистов коммунистов, социалистов, социал-демократов и других, принадлежащих к левому крылу политических движений, но и у христианских демократов и прочих центристов и правых можно найти Марксову терминологию и ссылки на те или иные положения Марксовой теории. Подобное свободное перенесение и преломление в необходимом для концепции итальянского автора духе положений той или иной теории – явление в итальянской литературе весьма распространенное. Практически любая теоретическая конструкция, переносимая на итальянскую почву, переживает своеобразную адаптацию к сложившейся национальной многовековой традиции.
Было бы, например, весьма сложным найти в Италии полную аналогию широко известным по англоязычной литературе современным маржинализму или неокейнсианству как чистым экономическим школам. Работам итальянских авторов присущ своеобразный синтез, который объясняется отнюдь не недостаточным знанием теоретических вопросов.
"...Модели общего экономического равновесия не могут объяснить развитие капиталистической системы даже в их наисовременнейших и наиболее рафинированных видах"1 [Lombardini S. Il metodo della scienza economica: passato e futuro. Utet, 1983. P. 314] * [По мнению Ломбардини, глобальные равновесные модели более полезны для планируемой экономики, тогда как ряд разработок К. Маркса в большей степени отражает движение капиталистического хозяйства, поскольку маржинализм исходит из равновесия и рациональности, а Марксов анализ – из наличия диспропорций в системе], – подчеркивает профессор Католического университета в Милане С. Ломбардини, который приобрел широкую известность не только как экономист-аналитик, но и в качестве политического деятеля и бизнесмена (в одном из правительств Ломбардини занимал пост министра по делам государственных участий, он был также в течение определенного времени президентом крупного банка).
Для итальянских экономистов всех направлений характерно стремление к изучению в первую очередь конкретных проблем своей страны. Не оценка действительности подгоняется к теоретическим схемам, а, наоборот, определенные выводы делаются на базе пристального внимания к текущим процессам. Самое широкое распространение в стране имеет такой подход к экономической науке, который был назван С. Ломбардини историко-критическим. По мнению автора этого термина, такая ориентация в экономическом анализе исходит из того, что "развитие событий нельзя объяснить на основе лишь мыслительных экспериментов, а должно быть изучено и найдено понимание реального развития событий в конкретной экономической системе" 2 [Mondo economico. 1984. № 3. P. 49]. Не исключено, что данная ориентация экономических исследований в определенной степени затрудняет распространение и признание даже самых оригинальных разработок итальянских ученых в западной экономической науке. Солидный журнал "Мондо экономико" прокомментировал присуждение почетной премии М. Модельяни, итальянцу по происхождению, работающему за океаном, словами: «Хочешь стать нобелевским лауреатом, поезжай в Америку» 3 [Ibid. 1985. № 43. P. 22].
Если среди перечисленных направлений экономической науки в Италии какое-либо и обладает в большей степени признаками научной школы, так это экономический либерализм. В истории экономической мысли Италии парадоксальным образом сочетаются присутствие и временами преобладание на протяжении многих десятилетий либеральной экономической доктрины в теоретических центрах и на университетских кафедрах с почти постоянным нарушением всех основных ее требований в экономической практике. Начиная с XIX в. итальянская буржуазия прибегала к самой активной помощи государства всякий раз, когда противоречия общественного воспроизводства приводили итальянский капитализм к острому кризису. Лишь период после окончания второй мировой войны (конец 40-х – начало 50-х годов) является временем своеобразного совпадения теории и практики неолиберализма в руководстве экономической жизнью.
Новая волна "неолиберального возрождения" зародилась в Италии в 80 – 90-е годы в связи с кризисом государственного курса на активное регулирование экономического роста. Консервативный поворот в теоретической мысли нашел отражение прежде всего в резкой критике всей практики государственного "активизма", в обращении к рынку как эффективному регулятору развития экономики.
Издержки государственного регулирования были подвергнуты уничтожающей критике в работах экономистов самых разных направлений. Так, видный либеральный теоретик А. Грациани* [Аугусто Грациани – профессор факультета экономической и финансовой политики Неаполитанского университета, крупнейший авторитет в области финансов государства и предпринимательского сектора, политики капиталовложений и макроэкономического равновесия (Graziani A. Sviluppo economico e produttivita del capitali. Napoli, 1957; Idem. La teoria della scelta degli investimenti pubblici. Napoli, 1961; Idem. Equilibrio generale ed equilibrio macroeconomico. Napoli, 1965; Idem. Problemi e metodi di politica economics. Napoli, 1974; Teoria economica: prezzi e distribuzione. Napoli, 1979)] показал, что итальянские правящие круги предпочитают "дрейфовать в волнах кризиса", а не проводить последовательную политику модернизации экономической структуры. По его мнению, проблема международной конкурентоспособности итальянской экономики не может быть решена без коренной модернизации производственных мощностей и перехода к производству на экспорт передовой в научно-техническом отношении продукции машиностроения 4 [Crisi e Ristrutturazione nell'economia italiana / A cura di A. Craziani. Torino, 1975. P. 10]. Залог такого поворота Грациани видит в "движении по пути дальнейшей реприва-тизации". Переход от государства к рынку "объясняется преобладанием тенденции повышения значимости проблемы эффективности и международной конкурентоспособности в общественном сознании" 5 [Rassegna economica. 1984. № 1. P. 61]. На первый план была выдвинута проблема "национальной конкурентоспособности", которую должны воплощать в себе высокоэффективные динамичные капиталистические предприятия.
Вопрос о формах и методах государственного вмешательства в ход экономической жизни носит в Италии принципиальный характер. Экономические теории государственного регулирования активно разрабатывались на всем протяжении послевоенного периода как представителями социал-реформизма, делавшими акцент на преобразовании итальянских общественных структур, так и технократически мыслящими экспертами, видевшими в государстве носителя организующего и стимулирующего начала, призванного рационализировать структуру экономики и стимулировать экономический рост. Данные разработки нельзя однозначно связывать с какой-либо одной экономической школой, тем не менее очевидна большая склонность социал-реформистов к поддержке активной роли государства в экономике.
Естественным теоретическим основанием для расширения государственного вмешательства служили доктрины неокейнсианства. Однако перенесение их на итальянскую почву вело к определенному видоизменению теоретических установок. В книге "Кейнс в Италии" А. Дузо писала, что в данной стране сложилось правило рассматривать экономическую теорию Кейнса как частный случай решения вопроса о пропорциональности развития в общем неоклассическом подходе 6 [Duso A. Keyns in Italia. Bari, 1978. P. 31, 32].
Интерес к кейнсианству как к методологической теоретической платформе сочетался в Италии с осторожностью в деле разработки соответствующих рекомендаций для практического применения в экономической политике. Итальянских ученых интересовал не столько сам механизм предлагаемого английским экономистом метода регулирования совокупного спроса, сколько "теоретическая санкция" кейнсианства на усиление государственного начала в экономике. Левый еженедельник "Ринашита" справедливо указывал: "В Италии последователи Кейнса всегда жаловались на отсутствие адекватной экономической политики" 7 [Rinascita. 1976. № 20. P. 21].
Основные направления реальной экономической политики разрабатывались в соответствии с потребностями, диктуемыми сложившейся в Италии экономической структурой, ее наиболее острыми проблемами.
Специалисты, анализирующие возможности государственного вмешательства, сделали значительный шаг вперед в изучении социально-экономических проблем итальянского общества. Они показали, что, говоря о рыночном механизме, необходимо учитывать конкретную ситуацию наличия монополии и олигополии и дисбаланс в ряде отраслей и регионов.
Реформистские лидеры были уверены, что не рынок, а только государственное вмешательство, организованное на базе экономического программирования, способно устранить исторические диспропорции в развитии Италии, и прежде всего разрыв в уровнях развития между Севером и Югом страны. На этой основе они надеялись добиться смягчения классовых конфликтов и социальной напряженности.
Однако в условиях кризиса государственного регулирования в 70 – 80-х годах теоретики государственного «активизма» и социал-реформизма оказались неспособными выдвинуть альтернативную консерватизму неолибералов экономическую программу. "Поворот вправо" охватил практически всю экономическую науку. Ряд теоретиков и практиков государственного программирования оказались среди лидеров неолиберализма (М. Арчелли, Г. Карли, Б. Андреатта и др.). Мощное влияние неолиберализм оказывает ныне и на социал-реформистское направление экономической мысли Италии. В итальянской литературе появился даже новый термин "либерал-социалисты". По словам профессора Римского университета М. Таламоны, сегодня происходит проникновение неолиберализма и в социалистическую зону демократического лагеря 8 [Mondo economico. 1984. N 14. P. 56].